рабочем поселке, и все-таки они не переставали строить. -- Кривоногая
облезлая ослица с раскроенной мордой и истертой шкурой, хромая, выступила
вперед. -- Я дышала на них смертью из моих ноздрей, но они не переставали
строить.
Перу хотелось двинуться, но тело его отяжелело от опиума.
-- Так! -- произнес он, сплюнув.-- Вот и сама Шитала -- Мать Оспа. Нет
ли у сахиба носового платка прикрыть лицо?
-- Пропали мои старания! Целый месяц кормили меня трупами, и я
выкидывала их на свои песчаные отмели, но строители продолжали работать.
Демоны они и сыны демонов! А вы покинули Матерь Гангу одну на посмешище их
огненной повозке! Да свершится суд богов над строителями моста!
Бык передвинул жвачку во рту и не спеша отозвался:
-- Если бы суд богов поражал всех, кто насмехается над священными
предметами, в стране было бы много потухших жертвенников, мать.
-- Но это больше чем насмешка, -- сказала тигрица, выбросив вперед
цепкую лапу. -- Ты знаешь, Шива, и все вы, небожители, знаете, как они
осквернили Гангу. Они непременно должны предстать перед Разрушителем. Пусть
их судит Индра.
-- Как давно началось это зло? -- откликнулся самец антилопы, не
двигаясь.
-- Три года назад по счету людей,-- ответила Магар, припадая к земле.
-- Разве Матерь Ганга должна умереть в этом году, что она так спешит
сейчас же получить отмщение? Еще вчера глубокое море было там, где она течет
теперь, и море снова покроет ее завтра, ибо так ведут боги счет тому, что
люди называют временем. Кто скажет, что их мост простоит до завтра? --
промолвил самец антилопы.
Наступила долгая тишина, а буря утихла, и полная луна встала над
мокрыми деревьями.
-- Так судите же теперь, -- угрюмо промолвила река. -- Я рассказала о
своем позоре. Паводок все убывает. Больше я ничего не могу сделать.
-- Что касается меня, -- послышался из храма голос большой обезьяны, --
мне нравится смотреть на этих людей: ведь, помнится, я тоже построил не
маленький мост в пору юности мира.
-- Говорят также, -- прорычала тигрица, -- что эти люди произошли из
остатков твоих войск, Хануман, и потому ты им помогал...
-- Они трудятся, как трудились мои войска на Ланке, и верят, что труды
их не пропадут. Индра слишком высоко вознесен, но ты, Шива, тыто знаешь, как
густо они унизали страну своими огненными повозками.
-- Да, я знаю, -- проговорил бык. -- Их боги научили их этому.
По кругу прокатился взрыв хохота.
-- Их боги! Что могут знать их боги? Они родились вчера, а создавшие их
умерли и едва успели остыть, -- сказала крокодилица. -- Завтра их боги
умрут.
-- Хо! -- произнес Перу. -- Матерь Ганга говорит умные речи. То же
самое я говорил падри-сахибу, который проповедовал на "Момбассе", но он
потребовал от барамалама заковать меня в кандалы за такую великую дерзость.
-- Наверное, они все это делают для того, чтобы порадовать своих богов,
-- сказал бык.
-- Не совсем, -- возразил слон, выступив вперед. -- Они делают это на
пользу моим махаджанам -- моим жирным ростовщикам, которые поклоняются мне в
день Нового года, рисуя мое изображение на первой странице счетных книг. А я
выглядываю из-за их плеч и вижу при свете ламп, что имена, вписанные в эти
книги, принадлежат людям, живущим в далеких местах, ибо все города связаны
друг с другом огненными повозками, деньги быстро приходят и уходят, а
счетные книги толстеют не хуже меня самого. И я, Ганеша Удачи, я
благословляю своих поклонников.
-- Они изменили лицо страны, моей страны. Они совершали убийства и
строили города на моих берегах, -- сказала Магар.
-- Все это только пустое перекатыванье комочка грязи. Пусть грязь
копается в грязи, если это нравится грязи, -- отозвался слон.
-- А потом что? -- сказала тигрица. -- Потом они увидят, что Матерь
Ганга не в силах отомстить за оскорбление, и сначала они отойдут от нее, а
позже и от всех нас, одного за другим. В конце концов, Ганеша, мы останемся
при пустых жертвенниках.
Пьяный человек, шатаясь, встал на ноги и громогласно икнул в лицо
собравшимся богам.
-- Кали лжет. Сестра моя лжет! Вот этот мой жезл -- это котвал Каши, и
он ведет счет моим паломникам. Когда наступает пора поклоняться Бхайрону --
а эта пора никогда не кончается, -- огненные повозки трогаются одна за
другой, и каждая везет тысячу паломников. Они уже не ходят пешком, они
катятся на колесах, и слава моя все возрастает.
-- Ганга, я видел, как берег твой у Праяга был черен от паломников, --
сказала обезьяна, наклоняясь вперед, -- а не будь огненных повозок, они
приходили бы медленно и их было бы меньше. Запомни это.
-- Ко мне они приходят всегда, -- заплетающимся языком продолжал
Бхайрон. -- Ночью и днем все простые люди молятся мне на полях и дорогах.
Кто в наши дни подобен Бхайрону? К чему говорить о том, что веры меняются7
Разве мой жезл -- котвал Каши -- бездействует? Он ведет счет и говорит, что
никогда не было столько жертвенников, сколько их воздвигнуто теперь, и
огненная повозка хорошо им служит. Я Бхайрон, Бхайрон простого народа и ныне
-- главнейший из всех небожителей. И еще мой жезл говорит...
-- Молчи, ты! -- прервал его бык -- Мне поклоняются в школах, где люди
беседуют весьма мудро, обсуждая вопрос, един ли я или множествен, как
нравится верить моему народу, -- но вы-то знаете, каков я Кали, супруга моя,
ты тоже знаешь.
-- Да, я знаю, -- отозвалась тигрица, опустив голову.
-- И я более велик, чем Ганга. Ибо вы знаете, кто побудил людские умы
считать из всех рек одну лишь Гангу священной. Вы знаете, что говорят люди:
кто умирает в ее воде, тот приходит к нам, богам, не понеся кары, и Ганга
знает, что огненная повозка привозит к ней множество жаждущих этого, и Кали
знает, что самые пышные свои пиры она справляет среди паломников, которых
везет огненная повозка. Кто поразил недугом тысячи людей за один день и одну
ночь в Пури, у ног тамошнего идола, и привязал болезнь к колесам огненных
повозок, так что она разнеслась по всей стране из конца в конец? Кто, как не
Кали? Раньше, до того как появилась огненная повозка, это было трудно
сделать. Огненные повозки хорошо тебе послужили, Матерь Смерти. Но я говорю
о своих собственных жертвенниках, а я не Бхайрон простого народа, но Шива
Люди приходят и уходят, болтая и разнося молву о чужих богах, а я слушаю. В
школах мои поклонники сменяют веру за верой, но я не гневаюсь, ибо когда все
слова сказаны и новые речи кончены, люди в конце концов возвращаются к Шиве.
-- Верно Это верно, -- пробормотал Хануман.-- К Шиве и к прочим
возвращаются они, Мать. Из храма в храм перехожу я на север, где они
поклоняются единому богу и его пророку, и теперь лишь мое изображение
осталось в их храмах.
-- Ну и что же? -- произнес самец антилопы, медленно поворачивая голову
-- Ведь этот единый -- я, и я же -- его пророк.
-- Именно так, отец,-- молвил Хануман -- И на юг я иду, я, старейший из
богов, по мнению людей, и я касаюсь жертвенников новой веры и той женщины,
которую, как мы знаем, изображают двенадцатирукой и все же зовут Марией.
-- Ну и что же? -- сказала тигрица -- Ведь эта женщина -- я.
-- Именно так, сестра, и я иду на запад вместе с огненными повозками и
во многих видах являюсь строителям мостов, и благодаря мне они меняют свои
веры и становятся весьма мудрыми. Хо! Хо! Я сам строитель мостов -- мостов
между тем и этим, и каждый мост в конце концов обязательно ведет к нам. Будь
довольна, Ганга. Ни эти люди, ни те, что следуют за ними, вовсе над тобой не
смеются.
-- Так, значит, я одинока, небожители? Или мне надо сдержать мой
паводок, чтобы как-нибудь по несчастной случайности не подрыть их стен? Или
Индра высушит мои источники в горах и заставит меня смиренно ползти между их
пристанями? Или мне зарыться в песок, чтобы не оскорбить их?
-- И все эти треволнения из-за какого-то железного бруска с огненной
повозкой наверху? Поистине, Матерь Ганга вечно юна! -- заметил слон Ганеша.
-- Ребенок -- и тот не стал бы говорить столь безрассудно. Пусть прах роется
в прахе, прежде чем вновь обратиться в прах. Я знаю только то, что мои
поклонники богатеют и прославляют меня. Шива сказал, что в школах люди не
забывают его; Бхайрон доволен своими толпами простых людей, а Хануман
смеется.
-- Конечно, смеюсь, -- сказала обезьяна. -- У меня меньше жертвенников,
чем у Ганеши или Бхайрона, но огненные повозки везут мне из-за Черной Воды
новых поклонников -- людей, которые верят, что бог их -- труд. Я бегу перед
ними и маню их, и они следуют за Хануманом.
-- Так дай им труд, которого они жаждут,-- сказала река.-- Воздвигни
преграду поперек моего потока и отбрось воду назад, на мост. Некогда на
Ланке ты был силен, Хануман. Так нагнись и подними мое дно.
-- Кто дает жизнь, вправе отнимать жизнь. -- Обезьяна заскребла по
грязи длинным указательным пальцем. -- И все же, кому пойдут на пользу
убийства? Очень многие люди умрут.
С реки долетел обрывок любовной песни, подобной тем, которые поют
юноши, стерегущие скот в полуденный зной поздней весны. Попугай радостно
крикнул и, опустив голову, боком стал спускаться по ветке, а песня зазвучала
громче, и вот в полосе яркого лунного света встал юный пастух, которого
любят гопи, кумир мечтающих девушек и матерей, еще не родивших ребенка,--
Кришна Многолюбимый. Он нагнулся, чтобы завязать узлом свои длинные мокрые
волосы, и попугай спорхнул на его плечо.
-- Все шляешься да песни поешь, поешь и шляешься, -- икнул Бхайрон. --
Из-за этого ты, брат, и опаздываешь на совет.
-- Так что ж? -- со смехом сказал Кришна, откинув голову назад:- Вы
здесь немногое можете сделать без меня или Кармы. -- Он погладил перья
попугая и снова засмеялся.-- Зачем вы тут сидите и беседуете? Я услышал, как
Матерь Ганга ревела во тьме, и потому быстро пришел сюда из хижины, где
лежал в тепле. А что вы сделали с Кармой? Почему он такой мокрый и
безмолвный? И что делает здесь Матерь Ганга? Разве в небесах так тесно, что
вам пришлось спуститься сюда и барахтаться в грязи по-звериному? Карма, чем
они тут занимаются?
-- Ганга просила отомстить строителям моста, а Кали заодно с нею.
Теперь она умоляет Ханумана поглотить мост, чтобы слава ее возросла! --
закричал попугай. -- Я ждал здесь твоего прихода, о господин мой!
-- А небожители на это ничего не сказали? Неужто Ганга или Матерь
Скорбей не дали им говорить? Разве никто не замолвил слова за мой народ?
-- Нет, -- произнес Ганеша, в смущении переступая с ноги на ногу, -- я
сказал, что люди -- всего лишь прах, так стоит ли нам топтать их?
-- С меня довольно позволять им трудиться, вполне довольно, -- сказал
Хануман.
-- Что мне гнев Ганги? -- промолвил бык.
-- Я Бхайрон простого народа, и этот мой жезл -- котвал всего Каши. Я
говорил за простых людей.
-- Ты? -- Глаза юного бога сверкнули.
-- Разве в их устах я ныне не главный из богов? -- ответил Бхайрон, не
смущаясь.-- Во имя простого народа я произнес... очень много мудрых речей,
только я их уже позабыл... Но вот этот мой жезл...
Кришна с досадой отвернулся и, увидев у своих ног крокодилицу, стал на
колени и обвил рукой ее холодную шею.
-- Мать, -- мягко проговорил он, -- вернись к своему потоку. Такие дела
не для тебя. Как могут нанести ущерб твоей чести люди -- этот живой прах? Ты
год за годом дарила им их нивы, и твой разлив поддерживает их силы. В конце
концов все они придут к тебе, так зачем убивать их теперь? Пожалей их, Мать,
