-- Ну конечно, -- сказала она. -- Ведь я не могу ни читать, ни писать,
вот мне и приходится вести счета с помощью таких палочек, как делали наши
предки. Дайте мне одну, и я вам все объясню.
Я подал ей прут орешника около фута длиной, и она быстро провела
большим пальцем по зарубкам.
-- Вот здесь удой молока в галлонах на приусадебной ферме за апрель
прошлого года. Не знаю, что я делала бы без этих палочек. Один старый лесник
выучил меня ими пользоваться. Все остальные считают такой способ устарелым,
но мои арендаторы относятся к нему с уважением. Вот и сейчас один из них
пришел ко мне. Нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Это жадный и невежественный
человек -- очень жадный... иначе он не пришел бы так поздно, когда уже
стемнело.
-- Стало быть, у вас большое имение?
-- Слава господу, всего около двухсот акров я оставила за собой.
Остальные шестьсот почти все сданы в аренду людям, которые знали моих
родных, когда меня еще на свете не было, но этот Терпин здесь совсем
чужой... И он просто разбойник с большой дороги.
-- Но я действительно не помешаю?..
-- Нисколько. Вы в своем праве. У него нет детей.
-- Кстати о детях! -- сказал я и тихонько отодвинул свой низкий стул
назад, так что он едва не коснулся ширмы, за которой они прятались.--
Интересно, выйдут ли они ко мне?
У невысокой темной боковой дверки раздались невнятные голоса -- голос
Мэддена и чей-то густой бас, -- и рыжеволосый великан, чьи ноги были
обмотаны мешковиной, человек, в котором можно было безошибочно угадать
арендатора, ввалился в комнату или, быть может, его втолкнули силой.
-- Подойдите к камину, мистер Терпин, -- сказала хозяйка.
-- Ежели... ежели дозволите, мисс, я... я уж лучше у двери постою.
Говоря это, он цеплялся за щеколду, как испуганный ребенок. И я вдруг
понял, что им владеет какой-то едва преодолимый страх.
-- Ну?
-- Я насчет нового коровника для телят -- только и делов. Уже
начинаются осенние грозы... но лучше, мисс, я зайду в другой раз.
Зубы у него стучали почти так же, как дверная щеколда.
-- Не вижу в этом необходимости, -- сказала она бесстрастно. -- Новый
коровник... м-м... Что написал вам мой поверенный пятнадцатого числа?
-- Я... я думал, может, ежели я потолкую с вами, мисс, начистоту... Но
вот...
Расширенными от ужаса глазами он оглядел комнату. Потом приоткрыл
дверь, в которую вошел, но я заметил, что ее тотчас закрыли вновь -- снаружи
и твердой рукой.
-- Он написал вам то, что я велела, -- продолжала хозяйка. -- У вас и
без того уже слишком много скота. На ферме Даннетта никогда не было больше
пятидесяти телят, даже во времена мистера Райта. Причем он кормил их
жмыхами. А у вас их шестьдесят семь, и жмыхов вы им не даете. В этом пункте
вы нарушили арендный договор. Вы губите ферму.
-- Я... я привезу на той неделе минеральные удобрения... суперфосфат. Я
уже почти что заказал грузовик. Завтра поеду на станцию. А потом, мисс,
приду и потолкую с вами начистоту, но только днем, когда светло... Ведь этот
джентльмен еще не уходит?
Он повысил голос почти до крика.
Перед этим я лишь чуточку отодвинул стул назад, чтобы слегка постучать
по кожаной ширме, но он заметался, как пойманная крыса.
-- Нет. Мистер Терпин, пожалуйста, выслушайте меня внимательно.
Она повернулась на стуле в его сторону, а он прижался спиной к двери.
Она уличила его в старых, грязных уловках -- он просит выстроить новый
коровник за счет хозяйки, чтобы сэкономить на удобрении и выкроить деньги
для уплаты ренты за будущий год, это ясно, а прекрасные пастбища он истощил
вконец. Я поневоле восхитился его невероятной жадностью, видя, как ради
этого он стойко выносил неведомый мне ужас, от которого лоб его покрылся
испариной.
Я перестал постукивать по ширме -- тем временем обсуждалась стоимость
коровника -- и вдруг почувствовал, как мою опущенную руку тихонько взяли и
погладили мягкие детские ладошки. Наконец-то я восторжествовал. Сейчас я
обернусь и познакомлюсь с этими быстроногими бродяжками...
Краткий, мимолетный поцелуй коснулся моей ладони -- словно дар, который
нужно удержать, сжав пальцы: это был знак верности и легкого упрека со
стороны нетерпеливого ребенка, который не привык, чтобы на него не обращали
внимания, даже когда взрослые очень заняты, -- пункт негласного закона,
принятого очень давно.
И тогда я понял. У меня было такое чувство, словно я понял сразу, в
самый первый день, когда взглянул через луг на верхнее окно.
Я слышал, как затворилась дверь. Хозяйка молча повернулась ко мне, и я
почувствовал, что и она понимает.
Не знаю, сколько после этого прошло времени. Из задумчивости меня вывел
стук выпавшего полена, я встал и водворил его на место. Потом снова сел
почти вплотную к ширме.
-- Теперь вам все ясно, -- шепнула она, отделенная от меня скопищем
теней.
-- Да, мне все ясно теперь. Благодарю вас.
-- Я... я только слышу их.-- Она уронила голову на руки.-- Вы же
знаете, у меня нет права -- нет другого права. Я никого не выносила и не
потеряла -- не выносила и не потеряла!
-- В таком случае вам остается лишь радоваться, -- сказал я, потому что
душа моя разрывалась на части.
-- Простите меня!
Она притихла, а я вернулся к своим житейским делам.
-- Это потому, что я их так люблю, -- сказала она наконец прерывающимся
голосом.-- Вот в чем было дело, даже сначала... даже прежде, чем я поняла,
что, кроме них, у меня никого и ничего нет. И я их так любила!
Она простерла руки туда, где лежали тени и другие тени таились в тени.
-- Они пришли, потому что я их люблю... Потому что они были мне нужны.
Я... я должна была заставить их прийти. Это очень плохо, как вы полагаете?
-- Нет, нет.
-- Я готова признать, что игрушки и... и все прочее -- это вздор, но я
сама в детстве ненавидела пустые комнаты -- Она указала на галерею. -- И все
коридоры пустые... И как было вынести, когда садовая калитка заперта?
Представьте себе...
-- Не надо! Не надо, помилосердствуйте! -- воскликнул я.
С наступлением сумерек хлынул холодный дождь и налетел порывистый
ветер, который хлестал по окнам в свинцовых переплетах.
-- И по той же причине камин горит всю ночь. Мне думается, это не так
уж глупо -- как по-вашему?
Я взглянул на большой кирпичный камин, увидел, кажется, сквозь слезы,
что он не огражден неприступной железной решеткой, и склонил голову.
-- Я сделала все это и еще многое другое просто ради притворства. А
потом они пришли. Я слышала их, но не знала, что они не могут принадлежать
мне по праву, пока миссис Мэдден не сказала мне.
-- Жена дворецкого? Что же она сказала?
-- Одного из них -- я слышала -- она увидала. И я поняла. Ради нее! Не
для меня. Сперва я не понимала. Пожалуй, начала ревновать. Но постепенно мне
стало ясно -- это лишь потому, что я люблю их, а не потому... Ах, нужно
непременно выносить или потерять,-- сказала она жалобно. -- Иного пути нет
-- и все же они меня любят. Непременно должны любить! Ведь правда?
В комнате воцарилась тишина, только огонь захлебывался в камине, но мы
оба напряженно прислушивались, и то, что она услышала, по крайней мере ей
принесло утешение. Она совладала с собой и привстала с места. Я неподвижно
сидел на стуле подле ширмы.
-- Только не думайте, что я такое ничтожество и вечно сетую на свою
судьбу, вот как сейчас, но... но я живу в непроницаемой тьме, а вы можете
видеть.
Я и вправду мог видеть, и то, что представилось моему взору, укрепило
во мне решимость, хотя это было очень похоже на расставание души с телом.
Все же я предпочел остаться еще немного, ведь это было в последний раз.
-- Значит, вы полагаете, это плохо? -- вскричала она пронзительно, хотя
я не вымолвил ни слова
-- С вашей стороны -- нет. Тысячу раз нет. С вашей стороны это
прекрасно. Я вам так благодарен, просто слов нет. Плохо было бы с моей
стороны . Только с моей...
-- Почему же? -- спросила она, но закрыла лицо рукою, как во время
нашей второй встречи в лесу. -- Ах да, конечно, -- продолжала она с детской
непосредственностью, -- с вашей стороны это было бы плохо. -- И добавила с
коротким, подавленным смешком. -- А помните, я назвала вас счастливцем...
однажды... при первой встрече. Вас, человека, который никогда больше не
должен сюда приезжать!
Она ушла, а я еще немного посидел возле ширмы и слышал, как наверху, на
галерее, замерли ее шаги.
перевод В. Хинкиса
МИССИС БАТЕРСТ
В тот самый день, когда мне вздумалось посетить корабль королевского
военного флота "Перидот" в бухте Саймон, адмиралу вздумалось отправить его в
плаванье вдоль побережья. Когда подошел мой поезд, он уже дымил в отдалении,
и, поскольку команды остальных судов либо грузили уголь, либо занимались
учебной стрельбой в горах, на высоте в тысячу футов, я застрял на портовой
окраине, голодный и беспомощный, не имея надежды вернуться в Кейптаун раньше
пяти вечера. Положение мое было отчаянное, но, к счастью, я повстречал
своего друга Хупера, инспектора правительственных железных дорог, который
имел для личного пользования паровоз и служебный вагон, предназначенный,
судя по надписи мелом, для отправки в ремонт.
-- Если вы раздобудете чего-нибудь поесть, -- сказал Хупер, -- я отвезу
вас по Глет ариффской ветке в тупичок, и мы подождем, покуда не прибудет
товарный состав. Там, понимаете ли, прохладней, чем здесь.
Я купил кое-какие припасы у греков, которые торгуют всякой всячиной по
бешеным ценам, и паровоз, пробежав несколько миль, довез нас до бухты,
окаймленной песчаными наносами, где в сотне шагов от воды оказалась дощатая
платформа, полузасыпанная песком. Ровные дюны, которые были белее снега,
простирались далеко в глубь лиловато-бурой долины меж растресканных скал и
сухого кустарника. Малайские рыбаки дружно тянули сеть на берег, рядом
стояли две лодчонки, синяя и зеленая, какие-то люди, приехавшие на пикник,
плясали босиком на отмели, через которую протекал крошечный ручеек, море
радужно сверкало, а по другую сторону нас обступали горы, чьи подножья
тонули в серебристых песках. У обоих концов бухты железнодорожная линия
проходила прямо над верхней отметкой прилива, огибала нагромождение скал и
скрывалась из вида.
-- Ну вот, здесь, понимаете ли, всегда дует с моря, -- сказал Хупер,
отворяя дверь, когда паровоз отошел, а наш вагон остался на пустынном
полотне и сильный юго-восточный ветер, разгуливая под пиком Элси, начал
посыпать песком наше дрянное пиво. Хупер сразу же открыл папку, полную
подшитых бумаг. Он недавно вернулся из долгой поездки, во время которой
собирал сведения о поврежденном подвижном составе по всей стране, до самой
Родезии. Приятное прикосновение ветра к моим смеженным векам, его посвист
под крышей вагона и высоко в горах, монотонный шелест песчинок, которые
пересыпались по берегу, обгоняя друг друга, плеск волн, голоса на отмели,
шуршание бумаг под рукой Хупера и беспощадное солнце усиливали действие
пива, погружая меня в фантастическую дрему. Вместо прибрежных гор мне уже
чудились сияющие волшебные вершины, но вдруг я услышал, как кто-то прошел по
песку снаружи, потом звякнула сцепка
-- Прекратить! -- сердито крикнул Хупер, не поднимая головы от своих
бумаг.-- Опять эти грязные малайские мальчишки понимаете ли, они вечно
балуются около вагонов...
-- Будьте к ним снисходительны. В Африке считается, что железная дорога
всем дает приют.
-- Оно конечно -- по крайней мере в глубине страны. Кстати, я вспомнил,
