платформе, и женщины в первом ряду повскакивали с мест: он шел прямо на нас.
Вот открылись дверцы вагонов, стали выходить пассажиры, носильщики потащили
багаж -- совсем как в жизни. Только... только когда кто-нибудь выступал
слишком далеко вперед, к нам, эти люди, так сказать, будто сходили с экрана.
Уверяю вас, мне было очень интересно. И всем остальным тоже. Я глядел, как
один старик с пледом уронил книжку и нагнулся подобрать, но тут, следом за
двумя носильщиками, неспешно выходит она -- держит в руке сумочку и
оглядывается по сторонам, -- сама миссис Батерст. Походка у нее такая, что
не спутаешь и среди сотни тысяч. Она прошла вперед -- прямо вперед, --
посмотрела на нас в упор с тем самым близоруким прищуром, про который Прич
поминал. Она подходила все ближе, ближе, а потом исчезла, как... ну, как
мелькает тень при свечке, и тут я услыхал, что Доусон в заднем ряду
вскрикнул: "Черт подери! Да это же миссис Б.!"
Хупер проглотил слюну и подался вперед, внимательно слушая.
-- Викери снова тронул меня за колено. Он хрупал четырьмя вставными
зубами и разевал рот, словно помирать собрался. "Ты уверен, что это она?" --
говорит. "Уверен, -- говорю, -- разве вы не слыхали, как Доусон подал голос?
Она самая и есть". --"Я еще раньше был уверен, -- говорит он, -- но позвал
тебя, чтоб увериться окончательно. Пойдешь со мной завтра снова?" --
"Охотно, -- говорю, -- ведь похоже, будто тут встречаешь старых друзей". --
"Да, -- говорит он, вынимает часы и открывает крышку. -- Очень похоже.
Теперь я ее увижу опять через двадцать четыре часа без пяти минут. Пойдем
выпьем, -- говорит. -- Тебе это, может быть, доставит удовольствие, а мое
дело все равно пропащее". Он вышел на улицу, и голова у него тряслась, и он
спотыкался об чужие ноги, точно уже был пьян. Я думал, мы быстро выпьем и
сразу вернемся, потому что хотел поглядеть дрессированных слонов. Но Викери
заместо этого пустился в плаванье по городу, причем немало узлов мы делали и
приблизительно через каждые три минуты по Гринвичу заходили в бар. Я человек
непьющий, хотя кое-кто из присутствующих, -- тут он искоса бросил в мою
сторону выразительный взгляд, -- может, и видел меня в некотором смысле
хмельным после обильного возлияния. Но уж когда я пью, то предпочитаю
бросить якорь в спокойном месте, а не носиться при этом со скоростью в
восемнадцать узлов, отмеряя мили. Вон там, в горах, за большим отелем, есть
водоем -- как это называется?
-- Молтенский резервуар, -- сказал я не совсем уверенно, и Хупер
кивнул.
-- Оттуда он наконец повернул назад. Пришли мы туда, а спустились через
парк -- ветер был юго-восточный -- да задержались возле доков. Потом
двинулись по дороге к Соленой речке, и Викери в каждый трактир заходил
исправно. Он пил без разбору и платил без сдачи. Шел дальше и снова пил, и
пот тек с него ручьями. Тогда я понял, почему старина Крокус вернулся в
таком виде, ведь мы с Викери скитались, как цыгане, два с половиной часа, а
когда добрались до порта, я весь взмок и пропитался спиртным.
-- Говорил он что-нибудь? -- спросил Причард.
-- С девятнадцати сорока пяти до двадцати трех пятнадцати я за весь
вечер в общем итоге только и слышал от него: "Давай еще по одной". И было
утро, и был вечер, день один, как сказано в Писании... Короче говоря, пять
вечеров кряду я ездил в Кейптаун с мичманом Викери и за это время прошел по
суше добрых полсотни миль да влил в себя два галлона самого скверного пойла,
какое только можно найти к югу от экватора. Маневрировали мы всегда
одинаково. Два билета по шиллингу на двоих, пять минут продолжалась картина,
и, может, какие-нибудь сорок пять секунд миссис Б. шла к нам да глядела с
прищуром и несла в руке сумочку. Потом мы отправлялись на улицу и пили до
отхода поезда.
-- Что вы об этом думали? -- спросил Хупер, ощупывая жилетный карман.
-- Всякое, -- ответил Пайкрофт. -- По правде сказать, я и сейчас ни до
чего не додумался. Помешательство? Этот человек давно с ума спятил -- уже
много месяцев, а может, и лет. Я кое-что знаю про одержимых, как положено
всякому военному моряку. Я служил под началом у безумного капитана, и служил
вместе с совершенным психом, но, слава богу, порознь. Я мог бы назвать вам
троих капитанов, которым место в сумасшедшем доме, но я никогда не
связываюсь с душевнобольными, покуда они не кидаются на людей с кувалдой или
рукоятью от лебедки. Один-единственный раз рискнул я выйти против ветра
наперекор мичману Викери. "Любопытно, что она делает в Англии,-- говорю.--
Вам не кажется, будто она кого-то ищет?" Мы были в парке, снова бродили, как
неприкаянные, и дул юго-восточный ветер. "Она ищет меня", -- говорит он,
останавливается как вкопанный под фонарем и хрупает. Когда он пил, все его
зубы стучали по рюмке, а обычно четыре вставных трещали, словно аппарат
Маркони. "Да! Она ищет меня, -- говорит он и продолжает очень мягко, даже,
можно сказать, ласково. -- Но, -- продолжает он, -- впредь, мистер Пайкрофт,
я буду вам глубоко признателен, если вы ограничитесь разговорами о выпивке,
которую вам ставят. Иначе, -- говорит, -- хоть я и питаю к вам самые
наилучшие чувства, не исключено, что я совершу убийство! Вы меня понимаете?"
-- говорит. "Прекрасно понимаю, -- говорю, -- но будьте спокойны, в таком
случае с одинаковой вероятностью и вас можно убить, и меня укокошить". --
"Ну нет, -- говорит он. -- Я даже думать боюсь о таком искушении". Тогда я
сказал -- мы стояли прямо под фонарем за воротами парка, возле конечной
остановки трамвая: "Предположим, дойдет до убийства -- или до покушения на
убийство, -- уверяю вас, все равно вы, как говорится, получите такое увечье,
что вам не уйти от полиции, а там придется давать объяснения, это совершенно
неизбежно". -- "Так лучше, -- говорит он и потирает лоб.-- Так гораздо
лучше, потому что, -- говорит, -- знаешь ли, Пай, в теперешнем состоянии я
вряд ли могу чего-нибудь объяснить". Сколько мне помнится, только эти самые
слова я и слышал от него во время наших прогулок.
-- Ну и прогулки, -- сказал Хупер. -- Ох, господи, ну и прогулки!
-- Они были похожи на неизлечимую болезнь, -- сказал Причард
серьезно,--но я не думал об опасности, покуда цирк не уехал. А потом я
подумал, что теперь его лишили подкрепляющего средства и он может, так
сказать, приняться за меня, еще ножом пырнет. Поэтому, когда мы в последний
раз поглядели картину, а потом прогуливались по трактирам, я стал держаться
подальше от своего начальника на борту, как говорится, при несении службы. И
поэтому я заинтересовался, когда вахтенный, в то время как я исполнял свои
обязанности, сказал мне, что Хруп испросил разрешения поговорить с
капитаном. Вообще-то младшие офицеры не отнимают много времени у командира
корабля, но Хруп оставался за его дверью больше часа. Дверь эта была мне
видна с того места, где я находился по службе. Сперва вышел Викери и, право
слово, кивнул мне с улыбкой. Тут меня будто веслом огрели по голове, ведь я
видел его лицо пять вечеров кряду, и всякая перемена в нем казалась мне
такой же немыслимой, как охлаждающая система в аду. Капитан появился немного
погодя. По его лицу и вовсе ничего нельзя было понять, так что я обратился к
рулевому, который прослужил с ним восемь лет и знал его лучше, чем морскую
сигнализацию. Лэмсон -- этот самый рулевой -- несколько раз перекрестил свой
форштевень и спустился ко мне, явно озабоченный. "Суровое лицо, жди
расправы, -- говорит Лэмсон. -- Кого-то теперь вздернут. Такое выражение я у
него только один раз видал, когда на "Фантастике" пошвыряли за борт
орудийные прицелы". А по нынешним идиотским временам, мистер Хупер,
выбросить за борт орудийные прицелы значит то же самое, что мятеж поднять.
Делают это, чтоб привлечь внимание властей и газеты "Утренние новости", --
обычно какой-нибудь кочегар управляется. Само собой, слух распространился на
нижней палубе, и все мы стали проверять, нет ли у кого греха на совести. Но
ничего серьезного не обнаружили, только один из кочегаров признался, что
чужая рубашка как-то сама собой перекочевала к нему в сундучок. Капитан, так
сказать, поднял сигнал "всем присутствовать при смертной казни", но на рее
никого не вздернули. Сам он позавтракал на берегу и вернулся около трех
часов пополудни, причем лицо у него было самое будничное, как всегда во
время стоянки. Лэмсон лишился общего доверия, потому что поднял ложную
тревогу. И только один человек, а именно некий Пайкрофт, мог связать концы с
концами, когда узнал, что мистеру Викери приказано в тот же вечер отбыть за
боеприпасами, которые остались после войны в Блумфонтейнском форту. Никого
не отрядили под начало мичману Викери. Он был назван в единственном числе --
как отдельное подразделение -- без сопровождающих.
Сержант многозначительно свистнул.
-- Вот я о чем думал, -- сказал Пайкрофт. -- Мы с ним съехали на берег
в одном катере, и он попросил проводить его немного. Он громко хрупал
зубами, но вообще-то был веселехонек. "Может, тебе любопытно будет узнать,
-- говорит он и останавливается прямо напротив ворот Адмиральского сада, --
что завтра вечером цирк Филлиса дает представление в Вустере. Стало быть, я
увижу ее снова. Ты много от меня натерпелся", -- говорит. -- "Послушайте,
Викери, -- сказал я, -- мне эта история до того надоела, просто сил никаких
нет. Вы уж сами разбирайтесь. А я больше знать ничего не хочу". -- "Ты! --
сказал он. -- Тебе-то на что жаловаться? Ты просто глядел со стороны. Во мне
все дело, -- говорит, -- но, впрочем, это неважно. И прежде чем пожать тебе
руку, я скажу только одно. Запомни, -- говорит (мы стояли у самых ворот
Адмиральского сада), -- запомни, я не убийца, потому что моя законная жена
умерла от родов через полтора месяца после того, как я ушел в море. Хоть в
этом я по крайней мере не повинен", -- говорит. "Что ж вы тогда особенного
сделали? -- сказал я. -- Что в итоге?" "В итоге, -- говорит, -- молчание".
Он пожал мне руку, захрупал зубами и отправился в Саймонстаун, на станцию.
-- А сошел он в Вустере, чтоб поглядеть на миссис Батерст? -- спросил
я.
-- Это неизвестно. Он явился в Блумфонтейн, велел погрузить боеприпасы
на товарные платформы, а потом исчез. Скрылся -- дезертировал, если вам
угодно, а ведь ему оставалось всего полтора года до пенсии, и, если он
правду сказал про свою жену, выходит, он был тогда свободным человеком. Как,
по-вашему, это понимать?
-- Бедняга! -- сказал Хупер. -- Видеть ее вот так каждый вечер! Не знаю
уж, что он чувствовал.
-- Я ломал себе голову над этим много долгих ночей.
-- Но я готов поклясться, что миссис Б. тут не в чем попрекнуть,--
сказал сержант с твердостью.
-- Нет. В чем бы ни заключалось злодейство или обман, это его рук дело,
я уверен. Мне пришлось видеть его лицо пять вечеров кряду. И я не имею
особой охоты бродить по Кейптауну в такие вот дни, когда дует юго-восточный
ветер. Я, можно сказать, слышу, как хрупают эти самые зубы.
-- А, зубы, -- сказал Хупер и снова сунул руку в жилетный карман. --
Вечно эти вставные зубы. Про них можно прочитать в любом отчете, когда судят
убийцу.
-- Как вы полагаете, капитан что-нибудь знал -- или сам сделал? --
спросил я.
-- Никаких поисков в этом направлении я не предпринимал, -- ответил
Пайкрофт невозмутимо.
Все мы задумались и барабанили пальцами по пустым бутылкам, а участники
пикника, загорелые, потные, запорошенные песком, прошли мимо вагона,
распевая песенку "Жимолость и пчела".
-- Вон та девушка в шляпке недурна собой, -- заметил Пайкрофт.
