невеста, которая ждала его, как обещала; и в его глазах она сразу прочла,
что он нашел наконец свой остров.
Но когда он рассказал собратьям о своем открытии, то и холостяки, и его
папаша Секач, да и все остальные котики принялись потешаться над ним, а один
из его сверстников объявил:
-- Слушать тебя очень интересно. Котик, но, право, нельзя же так --
свалиться как снег на голову и велеть нам собираться неизвестно куда. Не
забывай, что мы тут кровь проливали, добывая себе лежки, покуда ты без забот
и хлопот разгуливал по морям. Ты ведь никогда еще не дрался.
При этих словах все расхохотались, а говоривший вздернул голову и
самодовольно покачал ею из стороны в сторону. Он как раз недавно женился и
поэтому ужасно важничал.
-- Верно, я не дрался, и драться мне пока незачем, -- ответив Котик. --
Я просто хочу увести вас туда, где вы все сможете жить в безопасности. Что
толку в вечных драках?
-- Ну, само собой, коли ты против драк, то я молчу,-- сказал молодожен
с нехорошим смешком.
-- А поплывешь ты за мной, если я тебя побью? -- спросил Котик. и глаза
его зажглись зеленым блеском, потому что самая мысль о драке была ему
ненавистна.
-- Идет, -- беспечно согласился молодожен -- Если только твоя возьмет
-- так тому и быть!
Не успел он договорить, как наш Котик ринулся на него и вонзил клыки в
его жирный загривок. Потом он поднатужился, проволок своего врага по песку,
как следует встряхнул и швырнул оземь. После этого он проревел во
всеуслышанье:
-- Я пять лет подряд бороздил моря для вашей же пользы! Я нашел остров,
где вам будет покойно, но добром вас не убедить. Вас надо учить по-другому.
Так берегитесь!
Лиммершин говорил мне, что за всю свою жизнь -- а он ежегодно наблюдает
не меньше десяти тысяч сражений,--что за всю свою птичью жизнь он не видел
подобного зрелища. Котик кинулся в бой очертя голову. Он напал на самого
крупного секача, который ему подвернулся, схватил его за горло и колотил и
молотил до тех пор, пока тот, полузадушенный, не запросил пощады; тогда он
отшвырнул его прочь и принялся за следующего. Ведь наш Котик не соблюдал
ежегодного летнего поста, как другие секачи; дальние морские экспедиции
помогли ему сохранить отличную спортивную форму, а самое главное -- он
дрался первый раз в жизни. Его роскошная белая грива ощетинилась от ярости,
глаза горели, клыки сверкали -- словом, он был великолепен.
Старый Секач, его отец, некоторое время наблюдал, как Котик в пылу
сражения подбрасывает в воздух пожилых седых самцов, словно рыбешек. и
раскидывает холостяков направо и налево, -- и наконец не выдержал и заревел
что было мочи:
-- Он, может быть, безумец, но он лучший боец на свете! Не тронь своего
отца, сын мой! Он с тобой!
Котик издал ответный боевой клич, и старый Секач присоединился к нему;
усы его топорщились, он пыхтел, как паровоз, а Матка и невеста Котика
притаились в укромном местечке и любовались подвигами своих повелителей.
Славное было сражение! Они бились до тех пор, пока на берегу не осталось ни
одного котика, который отважился бы поднять голову. И тогда они вдвоем
величественным шагом прошлись по полю брани взад и вперед, оглашая пляж
победным ревом.
Ночью, когда сквозь туманную пелену прорывались отблески северного
сияния. Котик взобрался на голую скалу и окинул взглядом разоренные лежки и
своих израненных, окровавленных родичей.
-- Надеюсь, -- сказал он, -- мой урок пойдет вам на пользу.
-- Клянусь гривой! -- отозвался старый Секач, с трудом распрямляя
спину, потому что и ему крепко досталось за день, -- Сам Кит-Касатка не мог
бы их лучше отделать. Сын, я горжусь тобой, и скажу тебе больше -- я поплыву
за тобой на твой остров, если, конечно, он существует.
-- Эй вы, жирные морские свиньи! Кто согласен плыть за мной к туннелю
Морских Коров? Отвечайте, а то я опять примусь за вас! -- загремел Котик.
-- Мы, мы, -- выдохнули тысячи усталых голосов. -- Мы согласны плыть за
тобой, Белый Котик.
И Котик втянул голову в плечи и удовлетворенно прикрыл глаза. Он,
правда, был теперь не белый, а красный, погому что был изранен от головы до
хвоста Но, само собой разумеется, гордость не позволяла ему ни считать, ни
зализывать раны.
Неделю спустя во главе первой армии переселенцев (около десятка тысяч
холостяков и старых самцов) Котик отплыл к туннелю Морских Коров, а те, кто
предпочел остаться дома, честили их безмозглыми болванами. Но по весне,
когда земляки свиделись на тихоокеанских рыбных банках, первые переселенцы
порассказали столько чудес о своих островах, что все больше и больше котиков
стало покидать Нововосточную.
Разумеется, дело это было не быстрое, потому что котики от природы
тугодумы и подолгу взвешивают разные за и против. Но с каждым годом все
больше их уплывало с берегов Нововосточной, Луканнона и соседних лежбищ и
переселялось на счастливые, надежно защищенные острова. Там и сейчас
проводит лето наш Белый Котик: он все растет, жиреет и набирается сил, а
вокруг него резвятся холостяки и плещет море, не знающее человека.
перевод И. Комаровой
ЧУДО ПУРАН БХАГАТА
В ночь, когда с землею беда стряслась,
Мы прокрались к нему в ту ночь.
Потому что любили его, стремясь
Не понять, но эато помочь.
И когда погрузилась земля во тьму
И обрушился горный склон,
Наш народен на помощь пришел к нему,
Но, увы, не вернется он.
Плачьте, ибо, любя, его мы спасли,
Любовью стремясь помочь.
Плачьте! Брат наш не встанет с земли,
А люди нас гонят прочь!.
Погребальный плач лангуров
(Перевод А Кушнера)
Жил некогда в Индии человек. Он был первым министром одного из
полунезависимых туземных княжеств в северо-западной части страны. Человек
этот принадлежал к касте брахманов -- столь высокой, что самое понятие
"каста" потеряло для него всякий смысл. Eго отец занимал важный
государственный пост при патриархальном индийском дворе, среди разного
пестро разряженного сброда, но сам Пуран Дас рано понял, что стародавний
порядок вещей постепенно меняется, и, если хочешь добиться успеха, нужно
ладить с англичанами и подражать им во всем, что они полагают хорошим. В то
же время нужно быть в милости у своего раджи. Игра была трудная, но
спокойный, молчаливый молодой брахман вел ее хладнокровно, в чем ему немало
помогало хорошее образование, полученное у англичан в Бомбейском
университете, и неуклонно, шаг за шагом, поднимаясь вверх, он сделался
первым министром. А это значит, что он обладал в действительности большей
властью, чем его повелитель махараджа.
Когда старый раджа, относившийся с недоверием к англичанам, к их
железным дорогам и телеграфу, умер, его молодой наследник, питомец
наставника-англичанина, приблизил Пуран Даса к себе, и совместно, хотя Пуран
Дас всегда следил, чтобы их деяния были поставлены в заслугу радже, они
открыли школы для девочек, провели дороги, построили бесплатные лечебницы,
устраивали выставки сельскохозяйственных орудий и каждый год выпускали Синюю
книгу под названием "Моральное и материальное развитие княжества".
Министерство иностранных дел и правительство Индии были в восторге. Очень
немногие индийские княжества развиваются точно по указанному Англией пути, в
отличие от Пуран Даса, который прикидывайся, будто верит: что хорошо для
aнгличан, вдвойне хорошо для азиатов, правители княжеств придерживались
обратного мнения. Первый министр удостоился дружбы вице-королей, и
губернаторов, и вице-губернаторов, и врачей-миссионеров, и просто
миссионеров, и страстных любителей верховой езды -- английских офицеров,
которые приезжали охотиться в заповедниках княжества, а также всех
многочисленных туристов, вояжировавших по Индии из конца в конец, когда
спадала жара, и учивших индийцев уму-разуму. На досуге он назначал стипендии
для изучающих медицину и промышленность по английскому образу и подобию и
писал открытые письма в "Пионер", самую крупную в Индии ежедневную газету в
которых объяснял, каковы цели и намерения его повелителя махараджи.
Наконец Пуран Дас поехал с официальным визитом в Англию и должен был
уплатить жрецам колоссальную сумму, когда вернулся домой, потому что даже
самый высокопоставленный брахман теряет свою касту, если пересечет океан. В
Лондоне Пуран Дас встречался и беседовал со всеми, кто того заслуживал,--с
людьми, имена которых известны во всем мире, и видел куда больше, чем о том
рассказал. Высоконаучные университеты присуждали ему почетные степени, он
произносил речи и толковал о социальных преобразованиях в Индии с
английскими дамами в вечерних туалетах, и скоро весь Лондон в один голос
твердил "Мы еще не встречали такого обворожительного человека ни на одном из
званых обедов!"
Он вернулся в Индию в блеске славы, сам вице-король приехал в княжество
специально, чюбы пожаловать радже большой крест Звезды Индии -- сплошные
брильянты, эмаль и ленты, -- и на той же церемонии, под выстрелы тех же
пушек Пуран Дас был возведен в звание кавалера ордена Индийской империи, так
что теперь его имя писалось так Сэр Пуран Дас К.О.И.И.
В тот вечер, за обедом в огромном вице-королевском шатре, он встал, с
красной розой ордена, висящего на голубой ленте у него на шее. и в ответ на
тост в честь раджи произнес речь, с искусством, в котором мало кто из
англичан мог бы его превзойти.
А через месяц, когда в высушенном зноем городе воцарился прежний покой,
Пуран Дас совершил то, что никому из англичан и в голову бы не пришло,--он
умер для мира и мирских дел. Усыпанный брильянтами орден, а с ним и почетное
звание, были возвращены индийскому правительству, государственные заботы
были возложены на нового первого министра, и по всей иерархической лестнице
началась сложная игра, ставкой в которой было продвижение на ступеньку выше
Жрецы знали, чю произошло, народ догадывался, но Индия-единственная
страна, где можно поступать так, как тебе угодно, и никто не спросит у тебя
отчета, и в том, что диван сэр Пуран Дас, К.О.И.И., отказался от своего
поста, дворца и власти, взял в руки чашу для подаяния и надел желтую хламиду
саньяси -- странствующего аскета, люди не увидели ничего странного. Он был,
согласно древнему закону, первые двадцать лет жизни -- учеником, вторые
двадцать лет -- воином, хотя ни разу не брался за оружие, и третьи двадцать
лет -- хозяином дома. Он достойно использовал богатство и власть, заслужил
себе доброе имя, видел людей и города на родине и на чужбине -- там и там
ему воздавали высокие почести. А теперь он все это стряхнул с себя, как мы
сбрасываем ненужньй нам больше плащ.
Когда босой, со шкурой антилопы и посохом с медным набалдашником под
мышкой и чашей для подаяния из отполированной коричневой скорлупы кокосовою
ореха в руке, он выходил, опустив глаза долу, из городских ворот, за его
спиной с бастионов стреляли пушки, салютуя его преемнику. Пуран Дас кивнул
головой. Та жизнь окончилась; он не питая к ней ни любви, ни ненависти --
она трогала его столь же мало, как нас трогают смутные ночные сновидения. Он
был теперь саньяси- бездомный бродячий нищий, чей насущный хлеб зависит от
его ближних; но пока у индийцев есть хоть одна лепешка, они поделятся ею со
жрецом и нищим, и тем не грозит голодная смерть. Он и раньше никогда не брал
в рот мяса и даже рыбу ел изредка. На протяжении многих лет Пуран Дас
ворочал миллионами, но ему лично вполне хватило бы на еду и пяти фунтов в
