в побоище. Они бились в волнах, они бились в песке, они бились на обточенных
морем базальтовых скалах, потому что были так же твердолобы и неуступчивы,
как люди. Самки не появлялись на острове раньше конца мая или начала июня,
опасаясь, как бы их в пылу сражения не разорвали на куски, а молодые двух-,
трех- и четырехлетние котики -- те, что еще не обзавелись семьями, --
торопились пробраться сквозь ряды бойцов подальше в глубь острова и там
резвились на песчаных дюнах, не оставляя после себя ни травинки. Такие
котики звались холостяками, и собиралось их ежегодно в одной только
Нововосточной не меньше двух-трех сотен тысяч.
В один прекрасный весенний день, когда Секач только что победно
завершил свой сорок пятый бой, к берегу подплыла его супруга Матка -- гибкая
и ласковая, с кроткими глазами. Секач ухватил ее за загривок и без церемоний
водворил на отвоеванное место, проворчав:
-- Вечно опаздываешь! Где это ты пропадала?
Все четыре месяца, что Секач проводил на берегу, он, по обычаю котиков,
не ел ни крошки и потому пребывал в отвратительном настроении. Зная это,
Матка не стала ему перечить. Она огляделась вокруг и промурлыкала:
-- Как мило, что ты занял наше прошлогоднее место!
-- Надо думать! -- мрачно отозвался Секач. -- Ты только посмотри на
меня!
Он был сверху донизу покрыт кровоточащими ранами, один глаз у него
почти закрылся, а бока были изодраны в клочья.
-- Ах, мужчины, мужчины! -- вздохнула Матка, обмахиваясь правым задним
ластом. -- И почему бы вам не договориться между собой похорошему? У тебя
такой вид, будто ты побывал в зубах у КитаКасатки.
-- Я с середины мая только и делаю, что дерусь. Нынешний год берег
забит до неприличия. Местных котиков без счета, да вдобавок не меньше сотни
луканнонских, и всем нужно устроиться. Нет чтобы сидеть на своем законном
берегу -- все лезут сюда.
-- По-моему, нам было бы гораздо покойнее и удобнее на Бобровом
острове, -- заметила Матка. -- Чего ради ютиться в такой тесноте?
-- Тоже скажешь -- Бобровый остров! Что я, холостяк какой-нибудь?
Отправься мы туда, так нас засрамят. Нет уж, голубушка, полагается марку
держать.
И Секач с достоинством втянул голову в плечи и приготовился вздремнуть,
хотя ни на секунду не терял боевой готовности. Теперь, когда все супружеские
пары были в сборе, рев котиков разносился на много миль от берега, покрывая
самый яростный шторм. По самым скромным подсчетам, тут скопилось не меньше
миллиона голов -- старые самцы и молодые мамаши, сосунки и холостяки; и все
это разнокалиберное население дралось кусалось, верещало, пищало и ползало;
то спускалось в море целыми ротами и батальонами, то выкарабкивалось на
сушу, покрывало берег, насколько хватал глаз, и повзводно совершало вылазки
в туман. Нововосточная постоянно окутана туманом; редко-редко проглянет
солнце, и тогда капельки влаги засветятся, как россыпи жемчуга, и все вокруг
вспыхнет радужным блеском.
Посреди всей этой сутолоки и родился Котик, сын Матки. Как прочие
новорожденные детеныши, он почти целиком состоял из головы и плеч, а глаза у
него были светло-голубые и прозрачные, как водичка. Но мать сразу обратила
внимание на его необычную шкурку.
-- Знаешь, Секач,-- сказала она, рассмотрев малыша как следует,-- наш
сынок будет белый.
-- Клянусь сухой морской травой и тухлыми моллюсками! -- фыркнул Секач,
-- Не бывало еще на свете белых котиков.
-- Что поделаешь, -- вздохнула Матка, -- не бывало, а теперь будет.
И она запела-замурлыкала тихую песенку, которые все мамы первые шесть
недель поют своим маленьким котикам:
Плавать в море, мой маленький, не торопись:
Головенка потянет на дно
На песочке резвись,
И волны берегись,
Да злодея кита заодно
Подрастешь -- и не будешь бояться врагов,
Уплывешь от любого шутя:
А покуда терпи
И силенки копи,
Океанских просторов для!
Малыш, разумеется, еще не понимал слов. Поначалу он только ползал и
перекатывался с боку на бок, держась поближе к матери, но скоро научился не
путаться под ластами у взрослых, в особенности когда его папаша затевал с
кем-то ссору и на скользких прибрежных камнях разгорался бой. Матка надолго
уплывала в море добывать пищу и кормила Котика только раз в двое суток, но
уж тогда он наедался вволю и рос как на дрожжах.
Чуть только Котик немного окреп, он перебрался на сушу подальше от
берега и примкнул к многотысячной компании своих ровесников.
Они тотчас же подружились: вместе играли, как щенята, наигравшись,
засыпали на чистом песке, а после снова принимались за игру. Старые самцы не
удостаивали их вниманием, молодые держались особняком, и малыши могли
резвиться сколько влезет.
Возвратившись с охоты, Матка сразу пробиралась к детской площадке и
подавала голос -- так овца кличет своего ягненка. Дождавшись, покуда Котик
заверещит в ответ, она прямиком направлялась к нему, без церемоний врезаясь
в голпу сосунков и расшвыривая их направо и налево. На детской площадке
могло одновременно оказаться несколько сот мамаш, которые столь же
решительно орудовали передними ластами в поисках своего потомства, так что
молодежи приходилось держать ухо востро. Но Матка заранее объяснила Котику:
"Если ты не будешь бултыхаться в грязной воде, и не подцепишь чесотку, и не
занесешь песок в свежую ссадину, и не вздумаешь плавать, когда на море
большие волны, -- ты останешься цел и невредим".
Как и маленькие дети, новорожденные котики не умеют плавать, но они
стараются поскорей научиться. Когда наш Котик впервые отважился ступить в
воду, набежавшая волна подхватила его и понесла, и головенка сразу потянула
его на дно -- в точности как пела ему мама, -- а задние ласты затрепыхались
в воздухе; и если бы вторая волна не выбросила его на сушу, тут бы ему и
конец.
После этой истории он поумнел и стал плескаться и барахтаться в
прибрежных лужах, там, где волны только мягко перекатывались через него, и
при этом все время глядел в оба -- не идет ли часом страшная большая волна.
За две недели он выучился работать ластами, потому что трудился вовсю:
нырял, выныривал, захлебывался, отфыркивался, то выбирался на берег и
задремывал на песочке, то снова спускался к воде -- пока наконец не
почувствовал себя в своей стихии.
И тут вы можете себе представить, какое веселое время началось для
Котика и всех его сверстников. Чего только они не выдумывали: и ныряли под
набегавшие мелкие волны; и катались на пенистых гребнях бурунов, которые
выносили их на берег с шумом и плеском; и стояли в воде торчком, опираясь на
хвост и почесывая в затылке, как старые заправские пловцы; и играли в салки
на скользких, поросших водорослями камнях. Бывало и так, что Котик вдруг
замечал скользивший вдоль самого берега острый, похожий на акулий, плавник;
и тогда, узнав Кита-Касатку -- того самого, что не прочь поохотиться на
несмышленых малышей,-- наш Котик стрелой летел на сушу, а плавник
неторопливо удалялся, словно попал cю- . да по чистой случайности.
В последних числах октября котики стали покидать остров Святого Павла и
уплывать в открытое море. Многие семейства объединялись между собой; битвы
за лежки прекратились, и холостякам теперь было раздолье.
-- На будущий год, -- сказала Котику мать, -- и ты вырастешь и станешь
холостяком; а пока надо учиться ловить рыбу.
И Котик тоже отправился в плаванье через Тихий океан, и Матка показала
ему, как спать на спине, поджав ласты и выставив наружу один только нос. Нет
на свете лучше колыбели, чем океанские волны, и Котику спалось на них
сладко. В один прекрасный день он ощутил странное беспокойство -- кожу его
словно подергивало и покалывало, но мать объяснила ему, что у него просто
начинает вырабатываться "чутье воды" и что такое покалыванье предвещает
плохую погоду: значит, надо поскорее плыть прочь.
-- Когда ты еще немножко подрастешь, -- сказала она, -- ты сам будешь
знать, в какую сторону плыть, а пока что плыви за дельфином -- Морской
Свиньей: уж они всегда знают, откуда ветер дует.
Мимо как раз проплывал большой косяк дельфинов, и Котик что было сил
пустился их догонять.
-- Как это вы узнаете, куда плыть? -- спросил он, еле переводя дух.
Вожак дельфиньей стаи повел на него белым глазом, нырнул, вынырнул и
ответил:
-- Я чую непогоду хвостом, молодой человек! Если по хвосту бегут
мурашки, это значит, что буря надвигается сзади. Плыви и учись! А если хвост
у тебя защекочет к югу от Их Ватера (он подразумевал Экватор), то знай, что
шторм впереди, и скорей поворачивай. Плыви и учись! А вода здесь мне что-то
не нравится!
Это был один из многих-многих уроков, которые получил Котик, а учился
он очень прилежно. Мать научила его охотиться на треску и палтуса,
подстерегая их на мелких местах, и добывать морского налима из его укромного
убежища среди водорослей; научила нырять на большую глубину и подолгу
оставаться под водой, обследуя затонувшие корабли; показала, как весело там
можно играть, подражая рыбкам, -- юркнуть в иллминатор с одного борта и
пулей вылететь с другой стороны; научила в грозу, когда молнии раскалывают
небо, плясать на гребнях волн и махать в знак приветствия ластами
проносящимся над водой тупохвостым Альбатросам и Фрегатам; научила
выскакивать из воды на манер дельфинов, поджав ласты и оттолкнувшись
хвостом, и подлетать вверх на тричетыре фута; научила не трогать летучих
рыб, потому что они чересчур костлявы; научила на полном ходу, на глубине
десяти морских саженей, вырывать из тресковой спинки самый лакомый кусок; и,
наконец, научила не задерживаться и не глазеть на проходящие суда, паче
всего на шлюпки с гребцами. По прошествии полугода Котик знал о море все,
что можно было знать, а чего не знал, того и знать не стоило, и за все это
время он ни разу не ступил ластом на твердую землю.
Но в один прекрасный день, когда Котик дремал в теплой воде неподалеку
от острова Хуан-Фернандес, его вдруг охватила какая-то неясная истома -- на
людей нередко так действует весна, -- и ему вспомнился славный укатанный
берег Нововосточной, от которой его отделяло семь тысяч миль; вспомнились
ему совместные игры и забавы, пряный запах морской травы, рев и сражения
котиков. И в ту же минуту он развернулся и поплыл на север -- и плыл, и плыл
без устали, и по пути десятками встречал своих товарищей, и все они плыли в
ту же сторону, и все приветствовали ею. говоря:
-- Здорово, Котик! Мы все теперь холостяки, и мы будем плясать Танец
Огня в бурунах Луканнона и кататься по молодой траве. Но откуда у тебя такая
шкурка?
Мех у нашего Котика был теперь чисто белый, и втайне он им очень
гордился, но замечаний по поводу своей внешности терпеть не мог и потому
только повторял:
-- Плывем скорее! Мои косточки истосковались по твердой земле.
И вот наконец все они приплыли к родным берегам и услышали знакомый рев
-- это их папаши, старые котики, как обычно, дрались в тумане.
В ту же ночь наш Котик вместе с другими годовалыми юнцами отправился
плясать Танец Огня. В летние ночи море между Луканноном и Нововосточной
светится фосфорическим блеском. Плывущий котик оставляет за собою огненный
след, от любого прыжка в воздух взлетает целый сноп голубоватых искр, а
волны устраивают у берега настоящий праздничный фейерверк. Наплясавшись, все
двинулись в глубь острова, на законную холостяцкую территорию, и катались
там всласть по молоденьким росткам дикой пшеницы, и рассказывали друг другу
