улыбнулся -- так улыбается человек, рассказавший о неприятной для него
семейной драме.
-- Это повторяется каждый вечер с тех пор, как мы здесь, -- сказал он.
-- Пускай идет.
Собака принадлежала Стрикленду, поэтому я промолчал. Но я чувствовал,
что эта ее ветреность очень его огорчает. Тьетьенс расположилась на веранде
у меня под окном. Гроза то и дело сотрясала тростниковую крьит и замирала
снова. Молния разбрызгивалась по небу, словно разбитое яйцо на двери амбара,
только свет был не желтый, а голубоватый. И пяля сквозь просветы моих
бамбуковых жалюзи, я видел, как огромная собака стояла -- да, стояла, а не
спала -- на веранде; шерсть у нее на спине поднялась дыбом, а лапы были
неподвижны и напряжены, как проволочные канаты подвесного моста. Когда
раскаты грома хоть и очень ненадолго, но затихали, я пытался уснуть, но мне
все время казалось, что кто-то очень настойчиво меня требует к себе. Этот
неведомый мне человек как будто даже старался назвать меня по имени, но до
слуха моего долетал только приглушенный шепот. Гроза улеглась, и Тьетьенс
вышла в сад и принялась выть на низко повисшую в небе луну. Кто-то пытался
открыть мою дверь. кто-то все время ходил взад и вперед по дому и
останавливался, тяжело дыша, то на одной, то на другой веранде. Как только я
начал засыпать. мне почудилось, что ко мне отчаянно стучат -- не то в дверь,
не то наверху. прямо над головой, и послышался чей-то исступленный крик.
Я кинулся в комнату Стрикленда и спросил, не болен ли он и не он ли это
меня звал. Он лежал на кровати полуодетый и курил трубку.
-- Я ждал, что вы придете,-- сказал он.-- Неужели я правда ходил сейчас
по дому?
Я ответил, что он разгуливал по столовой, и по курительной комнате. и
еще по другим. Он рассмеялся и сказал, чтобы я шел спать. Я снова лег и
проспал до самого утра, но мне снились какие-то путаные сны, и меня все
время преследовало чувство, что я к кому-то несправедлив, что по отношению к
кому-то не выполняю своего долга. В чем заключается этот долг, я не знал, но
кто-то все время шуршал, шептал, кто-то тыкался в стены, крался, слонялся
вокруг. И этот кто-то упрекал меня в том, что я ничего для него не сделал.
И, все еще продолжая спать, я слышал, как стучит дождь и как Тьетьенс воет в
саду.
Я прожил в этом доме два дня. Стрикленд каждое утро уходил на службу,
оставляя меня на восемь, а то и на десять часов наедине с Тьетьенс. Пока
было светло, я чувствовал себя хорошо и Тьетьенс тоже; но как только
начинало смеркаться, мы оба уходили на внутреннюю веранду и сидели там,
съежившись и прижавшись друг к другу. Мы были одни в доме, и, однако, дом
этот весь был занят постояльцем, с которым мне не хотелось иметь никакого
дела. Я ни разу его не видел, но я видел, как колыхались драпировки в
дверных проемах, когда он проходил из комнаты в комнату; я слышал, как
поскрипывают кресла, как пружинит бамбук, освобождаясь от тяжести его тела.
И когда я шел в столовую за книгой, я чувствовал, что на погруженной в
темноту наружной веранде кто-то ждет, пока я уйду Присутствие Тьетьенс
наполняло сумерки особой жизнью: каждая шерстинка на ней становилась дыбом,
и она начинала вглядываться в темнеющие комнаты, пристально следя за
движениями существа, которого я не видел. В комнаты она никогда не заходила,
но глаза ее все время бегали, впиваясь во мрак, -- этого было вполне
достаточно. И только когда мой слуга приходил зажечь лампы и освещал все
комнаты, которые сразу приобретали обитаемый вид, она входила туда вместе со
мной и, встав на задние лапы, подолгу высматривала невидимого постояльца,
шевелившегося у меня за спиной. Собаки -- искренние друзья.
Со всей возможной деликатностью я заявил Стрикленду, что собираюсь
сходить в клуб и подыскать себе там комнату. Я сказал, что восхищен его
гостеприимством, что мне очень нравятся его ружья и удилища, но что я отнюдь
не в восторге от его дома и всей царящей в нем атмосферы. Внимательно
выслушав меня до конца, он улыбнулся усталой улыбкой, в которой, однако, не
было ни тени презрения: человек этот все хорошо понимал.
-- Останьтесь здесь, -- сказал он, -- и посмотрим, что это значит. Все,
что вы мне сейчас рассказали, я знаю с того дня, как поселился в этом
бунгало. Останьтесь и подождите. Тьетьенс ушла от меня. Неужели и вы тоже?
Мне уже пришлось как-то помогать Стрикленду в одном небольшом деле,
связанном с языческим идолом; меня это едва не довело тогда до
психиатрической больницы, и у меня не было ни малейшего желания снова
помогать ему в каких-либо его розысках. Это был человек, для которого
ввергнуться во что-нибудь отвратительное так же естественно, как для другого
сесть за обед.
Поэтому я со всей откровенностью сказал ему, что очень его люблю и в
дневное время всегда буду рад его видеть, но что ночевать у него я больше не
стану. Это было после обеда, когда Тьетьенс отправилась полежать на веранде.
-- Ей-богу же, меня это нисколько не удивляет, -- сказал Стрикленд,
вглядываясь в натянутую на потолке парусину. -- Смотрите!
Между парусиной и карнизом свешивались два коричневых змеиных хвоста.
Освещенные лампой, они отбрасывали на стену длинные тени.
-- Конечно, если вы боитесь змей...--сказал Стрикленд.
Я ненавижу змей и боюсь их; ведь стоит только заглянуть в глаза любой
змеи, и вы увидите, что она знает все о тайне грехопадения, и даже больше,
чем все, и что она полна к нам того презрения, каким был полон дьявол, когда
Адама изгнали из рая. К тому же укус ее обычно смертелен -- она забирается
под штанину и обвивается вокруг ноги.
-- Вам не мешало бы починить вашу крышу, -- сказал я, -- дайте-ка мне
удилище подлиннее, и мы собьем их.
-- Они спрячутся между балок, -- ответил Стрикленд. -- Я не потерплю,
чтобы у меня были змеи над головой. Сейчас залезу наверх. Берите удилище и
стойте здесь, и если только я сброшу их, вы их прикончите.
Мне не очень-то улыбалось быть помощником Стрикленду в таком деле, но я
все же взял удилище и подождал, пока он не принес с веранды садовую лестницу
и не приставил ее к стене комнаты. Оба хвоста подтянулись кверху и исчезли.
Слышно было, как змеи стремительно поползли по натянутой парусине, как
зашуршали их длинные тела. Стрикленд взял с собой лампу, а я все еще
старался убедить его, сколь опасно охотиться на змей между парусиновым
навесом и тростниковой крышей, не говоря уже об ущербе, который он нанесет
дому тем, что разорвет весь навес.
-- Глупости! -- воскликнул Стрикленд. -- Не иначе как они укрылись у
самой стены. Кирпичи для них чересчур холодны, они больше любят комнатную
температуру. -- Он взялся за угол парусины и стал отдирать ее от карниза.
Раздался громкий треск разрываемой материи. Стрикленд просунул голову в
темное отверстие в углу под балками крыши. Я стиснул зубы и поднял удилище,
ибо даже не представлял себе, что может на меня оттуда свалиться.
-- Ого! -- вскричал Стрикленд, и голос его загремел и загрохотал под
крышей. -- Да тут хватит места для другой такой же квартиры, и, черт возьми,
в ней кто-то живет!
-- Змеи ?--спросил я снизу.
-- Нет. Целый буйвол. Протяните-ка сюда мне толстый конец вашего
удилища, и я его проколю. Лежит на центральной балке.
Я протянул ему удилище.
-- Раздолье-то какое для сов и всяческих гадов! Неудивительно, что тут
живут змеи, -- сказал Стрикленд, взбираясь еще выше и тыча куда-то концом
удилища. Локоть его то появлялся, то снова исчезал в темноте.
-- А ну-ка вылезай отсюда, кто ты ни есть! Голову берегите. Валю вниз.
Я увидел, как парусина почти на середине комнаты оттопыривается, как
что-то тяжелое стягивает ее все ниже и ниже, прямо над стоящей на столе
зажженною лампой. Едва я успел схватить лампу и отскочить в сторону. как с
треском раздираемая на части парусина сорвалась с карнизов, заколыхалась и
выбросила на стол нечто такое, на что я не решался взглянуть до тех пор,
пока Стрикленд не спрыгнул с лестницы и не кинулся ко мне.
Он не стал пускаться в объяснения, ибо по натуре был человеком
немногословным; он только поднял свисавший конец скатерти и прикрыл им то,
что лежало теперь на столе.
-- Вот так штука, -- сказал он, ставя на пол лампу, -- наш друг Имрей
вернулся. А, так это действительно ты?
Под скатертью что-то зашевелилось, и оттуда выползла маленькая змея;
Стрикленд тут же прикончил ее толстым концом удилища. Я только смотрел на
все это и, помнится, ничего не сказал -- очень уж мне было не по себе.
Стрикленд пораздумал немного и решил выпить. Скатерть больше не
шевелилась.
-- Так это Имрей? -- спросил я.
Стрикленд откинул на несколько мгновений скатерть и посмотрел.
-- Да, это Имрей, -- ответил он, -- и горло у него перерезано от уха до
уха.
-- Так вот откуда шел этот шепот в доме, -- сказали мы оба в один
голос, обращаясь друг к другу и вместе с тем каждый сам к себе.
Из сада донесся неистовый лай Тьетьенс. Немного погодя дверь в столовую
распахнулась, и оттуда высунулся ее огромный нос.
Собака стала тихо обнюхивать воздух. Куски разорванной парусины свисали
почти до самого стола, и некуда было деться от всего, что случилось.
Тьетьенс вошла в комнату и уселась возле нас, оскалив зубы и выставив
передние лапы. Она посмотрела на Стрикленда.
-- Дела-то худые, старуха, -- сказал он. -- Не залезают ведь люди под
крыши своих бунгало, чтобы умереть, и не натягивают потом парусины.
Давайте-ка подумаем, что все это значит.
-- Давайте лучше подумаем об этом в другом месте, -- предложил я.
-- Превосходная мысль! Гасите лампы. Мы сейчас пойдем ко мне в комнату.
Я не стал гасить лампы. Я пошел в комнату Стрикленда первый и
предоставил ему самому погружать столовую в темноту. Он пришел вслед за
мной, мы закурили и стали думать. Думал Стрикленд. Я не переставая курил:
мне было страшно.
-- Имрей вернулся, -- сказал Стрикленд. -- Вопрос в том, кто убил
Имрея? Не говорите мне ничего, у меня есть на этот счет свое мнение. Когда я
нанял это бунгало, большая часть слуг Имрея перешла ко мне. Имрей был
человек простодушный и безобидный, не так ли?
Я согласился с ним, хотя лежавший под скатертью ком видом своим не
подтверждал ни того, ни другого.
-- Если я созову всех слуг, они станут тут плечом к плечу и будут
лгать, как ариане. Что бы вы предложили?
-- Вызывать их поодиночке, -- сказал я.
-- Тогда они убегут и все разболтают товарищам, -- возразил Стрикленд
-- Надо разъединить их. Как вы думаете, ваш слуга что-нибудь знает?
-- Может быть, впрочем, нет, вряд ли. Он ведь здесь всего каких-нибудь
два-три дня,-- ответил я. -- А как по-вашему?
-- Боюсь что-нибудь утверждать. Только все-таки как же этот человек
умудрился угодить поверх навеса?
За стеною послышался глухой кашель. Это означало, что Бахадур Хан,
лакей Стрикленда, проснулся и собирается укладывать своего господина спать.
-- Войди,--сказал Стрикленд.-- Ночь-то какая сегодня теплая, правда?
Бахадур Хан, здоровенный, высокий мусульманин, подтвердил, что ночь
действительно теплая, но заметил, что, по всей вероятности, опять пойдет
дождь и что, с позволения его чести, тогда будет легче дышать.
-- Действительно, так оно и будет, если господь приведет, -- ответил
Стрикленд, стягивая с себя сапоги. -- Сдается мне, Бахадур Хан, что я очень
уж давно без жалости заставляю тебя работать, с того самого дня, когда ты ко
мне нанялся. Когда же это было?
-- Неужели Сын Неба не помнит? Это было, когда Имрей-сахиб втайне уехал
