джентльмен провел рядом со мной месяц и поглядел, как ведет себя свободный и
независимый туземный правитель. Старый Пень, -- такое непочтительное
прозвище дал он почтенному, увешанному орденами радже,-- извел меня за эту
неделю просьбами о деньгах. Верите ли, последнее, что он отколол, -- прислал
мне в качестве взятки одну из своих жен!
-- Вам повезло, -- заметил Мотрем. -- И вы приняли взятку?
-- Нет. Но теперь жалею. Она премилое создание, рта не закрывая
щебетала про то, в какой ужасной нужде живут царские жены. У милашек чуть не
целый месяц не было новых платьев, а их супругу приспичило выписать из
Калькутты новый экипаж с поручнями из чистого серебра, серебряными фонарями
и всякими побрякушками в том же роде. Я пытался довести до его сознания, что
он уже двадцать лет проматывает государственные доходы и что пора замедлить
ход. Но он никак не хочет взять этого в толк.
-- Так ведь у него под рукой родовая сокровищница в подвалах. Под его
дворцом по меньшей мере три миллиона в драгоценностях и монетах, -- сказал
Хэммил..
-- Видали вы когда-нибудь, чтобы раджа дотронулся до фамильных
сокровищ? Это запрещено жрецами, исключение делается разве что в крайнем
случае. Старый Пень добавил за свое правление к фамильным сбережениям добрые
четверть миллиона.
-- Отчего, черт возьми, так повелось? -- поинтересовался Мотрем.
-- Страна такая. Посмотрите, в каком состоянии народ, -- тошно
делается. Я был очевидцем того, как сборщики налогов поджидали, пока
разродится дойная верблюдица, и тут же угнали ее в счет долгов. А я что могу
поделать? Мне не заставить судейских чиновников представлять отчеты. Не
выжать из командующего округом ничего, кроме идиотской улыбки, когда я вдруг
узнаю, что войскам не платят уже три месяца. А Старый Пень принимается
рыдать, стоит мне заговорить всерьез. Он шибко пристрастился к любимому
царскому напитку под названием "ерш" -- ликер вместо виски и минеральная
вместо содовой.
-- Правитель Джубела тоже к этому пристрастился. Но тут уж туземец
долго не протянет, -- вставил Спэрстоу. -- Отдаст концы.
-- И хорошо сделает. Тогда мы создадим регентский совет и приставим к
юному принцу наставника, и через десять лет он получит страну назад со всеми
накоплениями.
-- После чего юный принц, обученный всем английским порокам, примется
безудержно транжирить денежки и за полтора года пустит на ветер десять лет
трудов. Мне все это уже знакомо,-- возразил Спэрстоу.-- На вашем месте,
Лаундз, я бы обращался с раджой помягче. Вас и без того возненавидят.
-- Хорошо вам советовать -- помягче. Со стороны рассуждать легко, но
ведь свинарник не вычистишь пером, макая его в розовую водичку. Я знаю, на
что иду. Пока еще ничего не случилось. Слуга у меня старый патан, он сам для
меня готовит. Вряд ли его удастся подкупить, а пищу от моих "верных друзей",
как они себя называют, я не принимаю. Но жизнь изматывающая. Я бы предпочел
быть с вами, в вашем поселке, Спэрстоу. В его окрестностях по крайней мере
пострелять можно.
-- Вы так думаете? Я на сей счет другого мнения. Когда в день мрет по
пятнадцать человек, хочется стрелять только в себя. И главное, эти горемыки
ждут от тебя, что ты их спасешь,-- вот что хуже всего. Видит бог, я все
перепробовал. Последняя моя попытка была чистым шарлатанством, но старик
выжил. Когда его принесли ко мне, он был в явно безнадежном состоянии. А я
возьми и дай ему джину и острого соуса с кайенским перцем. Выздоровел. Но я
не стал бы рекомендовать это средство.
-- А каково обычно лечение? -- поинтересовался Хэммил.
-- Да, в сущности, очень простое. Хлородин, пилюля опиума, еща
хлородин, коллапс, селитра, кирпичи к ногам и -- площадка для сожжения. Она
одна, собственно, только и кладет конец всем бедам. Черная холера, сами
понимаете. Бедняги! Но, надо сказать, мой аптекарь, шустрый Баней Лал,
работает как дьявол. Я представил его к повышению -- если, конечно, он
выйдет живым из этой передряги.
-- А у вас какие шансы, старина? -- спросил Мотрем.
-- Не знаю, да и не очень это меня волнует. Но прошение я уже послал. А
вы как там проводите время?
-- Сижу в палатке под столом и плюю на секстант, чтобы не жег руки, --
ответил представитель геодезической службы. -- Промываю глаза, чтобы не
заработать офтальмию, хотя от нее все равно никуда не денешься, и бьюсь,
чтобы мой помощник наконец усвоил, что ошибка в пять градусов при замере
угла не такой пустяк, как ему кажется. Я пребываю в полном одиночестве и
буду пребывать до конца жаркого сезона.
-- Везет Хэммилу, -- Лаундз растянулся в шезлонге. -- У него настоящая
крыша над головой; правда, парусина под потолком порвалась, но тем не менее.
Раз в день он регулярно встречает поезд. Он может достать пива и содовой и
даже положить туда льда, когда бог милостив. У него есть книги и картины
(речь шла о репродукциях, вырванных из журнала "График") и общество
превосходного субподрядчика Джевинса, не говоря уже об удовольствии каждую
неделю принимать нас.
Хэммил мрачно усмехнулся.
-- Да, будем считать, что мне везет. Но Джевинсу повезло еще больше.
-- Как? Вы хотите сказать?..
-- Да. Скончался. В прошлый понедельник.
-- Ап-се? -- быстро спросил Спэрстоу, высказав вслух подозрение,
которое промелькнуло в голове у всех. В хэммиловской округе холеры не было.
Даже лихорадка дает человеку недельную отсрочку, поэтому внезапная смерть
обычно наводит на мысль о самоубийстве.
-- Я не стал бы никого осуждать,-- в такую погоду чего не натворишь,--
продолжал Хэммил.-- Думаю, с ним случился солнечный удар. На прошлой неделе,
когда вы все разъехались, приходит он сюда на веранду и объявляет, что
сегодня вечером идет домой повидать жену -- это на Маркет-то стрит в
Ливерпуле. Я привел аптекаря взглянуть на него, и мы уговорили его прилечь
Через час или два он протирает глаза и говорит -- дескать, у него, кажется,
был припадок, но он надеется, что вел себя вежливо. Джевинс всегда мечтал
занять более высокое положение в обществе, поэтому старался подчеркнуть свои
хорошие манеры.
-- Ну и дальше?
-- Дальше он отправился к себе в бунгало и принялся чистить ружье.
Слуге сказал, что утром пойдет охотиться на лань. Естественно, он не вовремя
задевает курок и ненароком простреливает себе голову. Аптекарь послал моему
шефу докладную, и Джевинса похоронили где-то здесь. Я бы вам телеграфировал,
Спэрстоу, да что вы могли поделать?
-- Странный вы субъект, -- проронил Мотрем. -- Помалкиваете, будто сами
его убили
-- Бог ты мой, какая тут связь? -- спокойно ответил Хэммил -- Мне же
досталась еще и его доля работы. Пострадал от его смерти один я. Джевинс
избавился от забот -- по чистой случайности, естественно, но избавился.
Аптекарь сначала вознамерился писать длинное, многословное заключение о
самоубийстве. Хлебом не корми этих грамотных индусов, только дай поболтать.
-- А почему вы не хотели представить смерть как самоубийство? --
спросил Лаундз.
-- Нет прямых доказательств. В этой стране у человека не так уж много
привилегий, но ему хотя бы дозволено неудачно разрядить собственное ружье. А
кроме того, мне и самому в один прекрасный день может понадобиться, чтобы
кто-то замял такое же происшествие со мной. Живи и дай жить другим. Умри и
дай умереть другим.
-- Примите-ка таблетку, -- посоветовал Спэрстоу, не спускавший глаз с
бледного лица Хэммила -- Примите таблетку и не валяйте дурака. Все эти ваши
разговоры -- вздор. Самоубийство -- просто способ увильнуть от работы. Будь
я самым разнесчастным Иовом, я и то задержался бы на этом свете из одного
любопытства -- что будет дальше?
-- Ну а я уже утратил такого рода любопытство, -- ответил Хэммил.
-- Печень пошаливает? -- сочувственно осведомился Лаундз.
-- Нет. Бессонница Это пострашнее.
-- Еще бы, черт возьми! -- подхватил Мотрем -- Со мной это тоже
случается, но потом проходит само собой. Что вы принимаете?
-- Ничего. Какой толк? Я с пятницы и десяти минут не спал
-- Несчастный! Спэрстоу, помогите же ему. Теперь, когда вы сказали, я и
правда вижу, что глаза у вас опухли и покраснели.
Спэрстоу, все так же наблюдавший за Хэммилом, негромко рассмеялся.
-- Я займусь починкой позже. Как вы думаете, помешает нам сейчас жара
прокатиться верхом?
-- Куда? -- устало отозвался Лаундз.-- Нам и так ехать в восемь, тогда
уж заодно и прокатимся. Не выношу лошадь, когда она из удовольствия
превращается в необходимость. О господи, чем бы заняться?
-- Начнем в вист по новой, восемь шиллингов ставка и золотой мухур за
роббер, -- быстро предложил Спэрстоу.
-- Предлагаю покер. В банк -- месячное жалованье, верхнего предела нет,
набавлять по пятьдесят рупий. Кто-то да вылетит в трубу до конца
игры,--предложил Лаундз.
-- Не могу сказать, чтобы меня так уж радовало, если кто-то из нашей
компании проиграется, -- возразил Мотрем -- Не бог весть какое развлечение,
да и глупо.-- Он шагнул к старенькому разбитому походному пианино -- обломку
хозяйства одной супружеской пары, которой принадлежало прежде бунгало, -- и
поднял крышку.
-- Оно давно отработало свой срок,-- сказал Хэммил.-- Слуги растащили
его по частям.
Пианино и в самом деле было безнадежно расстроено, но Мотрем умудрился
привести непокорные клавиши в некоторое согласие и извлечь из разбитой
клавиатуры нечто, отдаленно напоминающее призрак некогда популярной легкой
песенки. Мотрем забарабанил увереннее, и мужчины в шезлонгах с пробудившимся
интересом повернули к нему головы.
-- Недурно! -- одобрительно заметил Лаундз. -- Черт побери! Последний
раз я слышал эту мелодию в семьдесят девятом году или около того, как раз
перед тем, как покинуть Англию.
-- Э, нет!--с гордостью проговорил Спэрстоу.--Я побывал дома в
восьмидесятом. -- И он пропел популярную в тот год уличную песенку.
Мотрем сыграл ее не очень умело, чем вызвал критику Лаундза, который
предложил свои исправления. Мотрем бурно исполнил еще один короткий пассаж,
уже более серьезного характера, и хотел было встать.
-- Продолжайте, -- остановил его Хэммил. -- Я и не знал, что у вас есть
музыкальные наклонности. Играйте, пока не истощится ваш репертуар. К
следующей встрече я прикажу настроить пианино. Сыграйте что-нибудь
бравурное.
Мелодии, которые искусство Мотрема и ограниченные возможности
инструмента могли воспроизвести, были незатейливы, но мужчины внимали им с
наслаждением, а в перерывах наперебой вспоминали все, что слышали и видели,
когда в последний раз были на родине. Снаружи вдруг поднялась пыльная буря и
с ревом пронеслась над домом, окутав его густой и удушливой, поистине
ночной, тьмой; но Мотрем, не обращая внимания ни на что, продолжал играть, и
сумасшедшее бренчанье клавиш достигало ушей слушателей сквозь хлопанье
рваной потолочной парусины.
В тишине, наступившей после промчавшегося урагана, Мотрем наигрывал,
мурлыча себе под нос, потом незаметно перешел от более интимных шотландских
песен к "Вечернему гимну".
-- Все-таки воскресенье, -- объяснил он, покачивая головой.
-- Давайте дальше, не оправдывайтесь, -- сказал Спэрстоу.
Хэммил расхохотался долгим безудержным смехом.
-- Да, да, играйте же! Вы сегодня подносите сплошные сюрпризы. Я и не
подозревал, что у вас такой дар изощренной иронии. Как там его поют?
Мотрем продолжал подбирать мелодию.
-- Вдвое надо быстрее. Не слышится темы благодарности. Нужно это делать
на манер польки "Кузнечик" -- вот так.
