о своих морских приключениях. О Тихом океане они говорили так, как мальчишки
говорят о соседнем леске, который они облазили вдоль и поперек, собирая
орехи; и если бы ктонибудь подслушал и запомнил их разговор, он мог бы
составить такую подробную морскую карту, какая и не снилась океанографам.
Как-то раз с сопки Гутчинсона скатилась вниз компания холостяков
постарше -- трех- и четырехлеток.
-- Прочь с дороги, молокососы! -- заревели они. -- Море необъятно --
что вы в нем смыслите? Сперва подрастите да доплывите до мыса Горн! Эй ты,
недомерок, где это ты раздобыл такую шикарную белую шубу?
-- Нигде не раздобыл, -- сердито буркнул Котик, -- сама выросла.
Но только он приготовился налететь на своего обидчика, как из-за
высокой дюны показалось двое краснолицых, черноволосых людей, и Котик,
никогда еще не видевший человека, поперхнулся и втянул голову в плечи.
Холостяки подались назад на несколько шагов и уселись, тупо глядя на обоих
пришельцев. Между тем один из них был не кто иной, как сам Кирьяк Бутерин,
главный добытчик котиков на острове Святого Павла, а второй -- его сын
Пантелеймон. Они жили в селении неподалеку от котиковых лежбищ и, как
обычно, пришли отобрать животных, которых погонят на убой (потому что
котиков гонят, как домашний скот), для того чтобы потом изготовить из их
шкур котиковые манто.
-- Глянь-ка! -- сказал Пантелеймон. -- Белый котик!
Кирьяк Бутерин от страха сам почти что побелел -- правда, это было
нелегко заметить под слоем сала и копоти, покрывавшим его плоское лицо: ведь
он был алеут, а алеуты не отличаются чистоплотностью. На всякий случай он
забормотал молитву.
-- Не трожь его, Пантелеймон! Сколько живу, я еще не видывал белого
котика. Может, это дух старика Захарова, что потонул прошлый год в большую
бурю?
-- Избави бог, я и близко не подойду, отозвался Пантелеймон. -- Не было
бы худа! А ну как то и впрямь старик Захаров? Я еще задолжал ему за чаечьи
яйца!
-- Не гляди на него,--посовеговал Кирьяк. -- Отрежь-ка от стада вон тот
косячок четырехлеток. Хорошо бы сегодня пропустить сотни две, да рановаго
еще, ребята руку не набили, для начала будет с них и сотни. Давай!
Пантелеймон затрещал перед носом у холостяков самодельной трещоткой из
моржовых костей, и животные замерли, пыхтя и отдуваясь. Тогда он двинулся
прямо на них, и котики стали отступать, а Кирьяк обошел их с тыла и направил
в глубь острова -- и все покорно заковыляли наверх, даже не пытаясь
повернуть обратно. Их гнали вперед на глазах у сотен и сотен тысяч их же
товарищей, а те продолжали резвиться как ни в чем не бывало. Белый котик был
единственный, кго кинулся к старшим с вопросами, но никто ему не мог толково
ответить -- все твердили, что люди всегда приходят и угоняют холостяков
неизвестно куда, и длится это полтора-два месяца в году.
-- Коли так, то пойду-ка и я за ними, -- объявил наш Котик и пустился
во всю прыть догонять косяк. Он так спешил, что глаза у него чуть не вылезли
из орбит от напряжения.
-- Белый нас догоняет! -- закричал Пантелеймон. -- Виданное ли дело,
чтобы зверь по своей охоте шел на убой?
-- Ш-ш! Не оглядывайся, -- сказал Кирьяк. -- Как пить дать, это
Захаров! Не забыть бы сказать попу.
До убойного места было не больше полумили, однако на этот путь ушел
добрый час: Кирьяк знал, что если зверей гнать слишком быстро, то они
"загорят", как выражаются промышленники, мех станет вылезать, и на
свежеснятых шкурах образуются проплешины. Поэтому процессия двигалась
медленно; она миновала перешеек Морских Львов и Дом Вебстера и наконец
добралась до засольного сарая, откуда уже не виден был усеянный котиками
берег. Наш Котик по-прежнему шлепал в хвосте, пыхтя и недоумевая. Он решил
бы, что здесь уже конец света, когда бы не слышал за собою рев своих
сородичей на лежбище, похожий на грохот поезда в туннеле. Кирьяк уселся на
замшелую кочку, вытащил из кармана оловянные часы-луковицу и дал животным
остыть полчаса. Так они сидели друг против друга, и Котик слышал, как стучат
по земле капли буса, скатываясь с шапки Бутерина. Потом появилось еще
десятка с полтора людей, вооруженных дрыгалками -- трехфутовыми окованными
железом дубинками; Кирьяк указал им зверей, "загоревших" во время отгона или
покусанных другими, и люди ударами грубых сапог из моржовой кожи отшвырнули
их в сторону; и тогда Кирьяк крикнул: "Поехали!" -- и люди с дубинками, кто
во что горазд, замолотили котиков по голове.
Спустя десять минут все было кончено: на глазах у Котика его товарищей
освежевали, вспарывая туши от носа к задним ластам, и на земле выросла груда
окровавленных шкур.
Такого Котик вынести уже не мог. Он повернулся и галопом помчался к
берегу (котики способны проскакать небольшое расстояние очень быстро), и его
недавно только отросшие усы топорщились от ужаса. Добравшись до перешейка
Морских Львов, обитатели которого нежились в пене прибоя, он кубарем
скатился в воду и принялся раскачиваться в бессильном отчаянии,
горько-прегорько всхлипывая.
-- Что еще там стряслось? -- брюзгливо обратился к нему один из морских
львов (обыкновенно они держатся особняком и ни во что не вмешиваются).
-- Скучно! Очень скучно! -- пожаловался Котик.-- Убивают холостяков!
Всех холостяков убивают!
Морской Лев повернул голову в ту сторону, где находились котиковые
лежбища.
-- Вздор! -- возразил он. -- Твои родичи галдят не меньше прежнего. Ты,
верно, видел, как старик Бутерин обработал какой-нибудь косяк? Так он это
делает уже почитай лет тридцать.
-- Но ведь это ужасно! -- сказал Котик, и тут как раз на него накатила
волна; однако он сумел удержать равновесие и с помощью ловкого маневра
ластами остановился в воде как вкопанный -- в трех дюймах от острого края
скалы.
-- Недурно для одногодка! -- одобрительно заметил Морской Лев, умевший
оценить хорошего пловца. -- Да, ты, пожалуй, прав: приятного тут мало; но
ведь вы, котики, сами виноваты. Если вы из года в год упорно возвращаетесь
на старые места, люди смотрят на вас как на свою законную добычу. Видно, вам
на роду написано подставлять голову под дубинку -- разве что отыщется для
вас такой остров, куда не смогут добраться люди.
-- А нет ли где такого острова? -- поинтересовался Котик.
-- Я двадцать лет без малого охочусь на палтуса, но безлюдных островов
не встречал. Впрочем, я вижу, ты не робкого десятка и очень любишь
приставать к старшим с расспросами. Плыви-ка ты на Моржовый остров и разыщи
там Сивуча. Может, и услышишь от него что-нибудь дельное. Да погоди, не
кидайся ты сразу плыть! Дотуда добрых шесть миль, и на твоем месте,
голубчик, я бы сперва вылез на берег и часок соснул.
Котик послушался доброго совета: доплыл до своего берега, вылез на сушу
и поспал полчаса, то и дело вздрагивая всей кожей -- такая уж у котиков
привычка. Проснувшись, он тут же пустился в путь к Моржовому острову -- так
называют небольшой островок, что лежит к северо-востоку от Нововосточной. На
его скалистых уступах испокон веку гнездятся чайки, и, кроме птиц да моржей,
там никого и нет.
Наш Котик сразу отыскал Сивуча -- огромною, уродливого, неповоротливого
тихоокеанского моржа с длиннющими клыками, покрытого противными наростами и
страшно невоспитанного. Выносить общество Сивуча можно только когда он спит,
а в этот миг он как раз почивал сном праведника, выставив из воды задние
ласты
-- Эй! Проснись! -- рявкнул Котик что было сил -- ему надо было
перекричать чаек.
-- Ха! Хо! Хм! Что такое? -- сонно прохрипел Сивуч и на всякий случай
ткнул клыками в бок своего соседа и разбудил его, а тот разбудил моржа,
спавшего рядом, а тот следующего -- и так далее, так что вскоре вся моржовая
колония проснулась и недоуменно хлопала глазами, но Котика никто не замечал.
-- Эге-гей! Вот он я! -- крикнул Котик, подскакивая на волнах, как
белый мячик.
-- Ах, чтоб меня ободрали! -- произнес с расстановкой Сивуч, и все
моржи поглядели на Котика -- в точности так, как поглядели бы на дерзкого
мальчишку пожилые завсегдатаи лондонского клуба, расположившиеся в креслах
вздремнуть после обеда.
Котику решительно не понравилось выражение, которое употребил Сивуч:
слишком живо стояла перед ним картина, с этим связанная. Поэтому он
приступил прямо к делу и крикнул:
-- Не знаешь ли ты такого места для котиков, где нет людей?
-- Ступай поищи,-- ответил Сивуч, снова прикрыв глаза -- Плыви своей
дорогой. У нас тут дела поважнее.
Тогда наш Котик подпрыгнул высоко в воздух и заорал во всю глотку.
-- Слизнеед! Слизнеед!
Он знал, что Сивуч не поймал за всю жизнь ни одной рыбки и кормится
одними водорослями да слизняками-моллюсками, хотя и строит из себя
необыкновенно грозную персону. Разумеется, все птицы, сколько их было на
острове -- и глупыши, и говорушки, и топорики, и чайки-ипатки, и
чайки-моевки, и чайки-бургомистры, которых хлебом не корми, только дай
понасмешничать, -- все до одной тотчас же подхватили этот крик, и, если
верить Лиммершину, минут пять на острове стоял такой гам, что даже пушечного
выстрела никто бы не услышал. Все пернатое население что было мочи верещало
и вопило: "Слизнеед! Старик!", а бедняга Сивуч знай кряхтел да ворочался с
боку на бок
-- Ну? Теперь скажешь? -- еле выдохнул Котик.
-- Ступай спроси у Морских Коров, -- ответил Сивуч. -- Если они еще
плавают в море, они тебе скажут.
-- А как я узнаю Морских Коров? Какие они? -- спросил Котик, опаливая
от берега.
-- Изо всех морских жителей они самые мерзкие на вид! -- прокричала
одна особенно нахальная Чайка-Бургомистр, кружась перед самым носом у Сивуча
-- Они еще противнее, чем Сивуч! Еще противнее и еще невоспиганнее!
Ста-ри-и-ик !
Провожаемый пронзительными воплями чаек, Котик поплыл назад к
Нововосточной. Но когда он поделился с сородичами своим намерением отыскать
в море остров, где котики могли бы жить в безопасности, то сочувствия он не
нашел. Все в один голос твердили ему, что отгон -- дело обычное, чт о так уж
исстари повелось и что нечего было соваться на убойную площадку, коль скоро
он такой впечатлительный. Правда, тут имелась одна существенная разница,
никто из остальных котиков не видел, как бьют ихнего брата. Кроме того, как
вы помните, наш Котик был белый.
Старый Секач, прослышав о похождениях сына, заметил:
-- Думай-ка лучше о том, чтоб поскорее подрасти, да стать, как твои
отец, большим и сильным, да завести семью -- и никто тебя пальцем не тронет.
Лет через пяток ты отлично сумеешь за себя постоять.
И даже кроткая Матка сказала:
-- Ты не сможешь ничего изменить. Котик. Плыви поиграй.
И Котик поплыл в море, но даже когда он плясал Танец Огня, на сердце у
него было невесело.
В ту осень он покинул родные берега в числе первых и пустился в дальний
путь в одиночку, потому что в его упрямой головенке засела тайная мысль: во
что бы то ни стало отыскать Морских Коров, если только они взаправду
существуют, и с их помощью найти безлюдный остров, где котики могли бы жить
в довольстве и покое. И он обшарил весь Тихий океан вдоль и поперек, и
пересек его с севера на юг, проплывая до трехсот миль в сутки. На пути с ним
было столько приключений, что ни в сказке сказать. ни пером описать: он еле
спасся от Гигантской Акулы, ускользнул от Пятнистой Акулы, увильнул от
Молот-Рыбы, перевидал всех бороздящих океан бездомных бродяг, болтунов и
бездельников, свел знакомство с важными и чинными глубоководными рыбами,
