жалось, сливалось в нечто единое.
И пришло что-то еще: ощущение того, что он изменился. Это ощущение не
нравилось Джонни. Он не доверял ему. Джонни считал, что любое изменение
ни к чему хорошему не приводит. Оно предвещает, думал он, лишь печаль и
плохие времена. Джонни вступил в темноту, обладая всем, теперь же он
чувствовал, что выходит из нее, не имея абсолютно ничего, - разве только
в нем появилось что-то странное, незнакомое.
Сон кончался. Что бы это ни было, оно кончалось. Комната была теперь
вполне реальна, почти осязаема. Голоса, лица...
Он собирался войти в комнату. И вдруг ему показалось, что он хочет
только одного - повернуться и бежать, скрыться в этом темном проходе
навсегда. Ничего хорошего его там не ожидало, но все же лучше уйти на-
вечно, чем проникнуть в комнату и испытывать это новое ощущение печали и
грядущей утраты.
Он обернулся и посмотрел назад - да, так и есть: в том месте, где
стены комнаты становились цвета темного хрома, позади стула, незаметно
для входящих и выходящих светлых фигур, комната превращалась в проход,
уводивший, как он подозревал, в вечность. Там исчез тот, другой голос,
голос...
ТАКСИСТА.
Да. Теперь он все вспомнил. Поездку на такси, водителя, поносившего
сына за длинные волосы, за то, что тот считал Никсона свиньей. Затем
свет четырех фар, двигавшихся по склону, - две пары фар по обе стороны
белой линии. Столкновение. Никакой боли, лишь мысль о том, что ноги за-
дели счетчик, да так сильно, что он сорвался с кронштейна. Затем холод-
ная сырость, темный проход, а теперь это странное ощущение.
ВЫБИРАЙ, ШЕПТАЛ ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС. ВЫБИРАЙ, НЕ ТО ОНИ ВЫБЕРУТ ЗА ТЕБЯ,
ОНИ ВЫРВУТ ТЕБЯ ИЗ ЭТОГО НЕПОНЯТНОГО МЕСТА, КАК ВРАЧИ ВЫНИМАЮТ РЕБЕНКА
ИЗ УТРОБЫ МАТЕРИ ПОСРЕДСТВОМ КЕСАРЕВА СЕЧЕНИЯ.
А затем к нему приблизилось лицо Сары - она находилась где-то рядом,
однако ее лицо было не таким ярким, как другие склоненные над ним лица.
Она должна была быть где-то здесь, встревоженная и испуганная. Теперь
она почти принадлежала ему. Он это чувствовал. Он собирался предложить
ей выйти за него замуж.
Вернулось чувство беспокойства, более сильное, чем когда-либо, и те-
перь оно было связано с Сарой. Но еще сильнее было желание обладать ею,
и Джонни принял решение. Он повернулся спиной к темноте, а когда позже
оглянулся, темнота исчезла; рядом со стулом - ничего, кроме гладкой бе-
лой стены комнаты, в которой он лежал. Вскоре он начал понимать, где на-
ходится, - конечно же, в больничной палате. Темный проход почти не ос-
тался в памяти, хотя и не забылся окончательно. Но более важным, более
насущным было другое: он - Джон Смит, у него есть девушка по имени Сара
Брэкнелл, и он попал в страшную автомобильную катастрофу. Наверное, ему
повезло, раз он жив, и хорошо бы еще не остаться калекой. Возможно, его
привезли в городскую больницу Кливс Милс, но скорее всего это "Ист-Мэн
медикэл сентр". Он чувствовал, что пролежал здесь долго - может, он на-
ходился без сознания целую неделю или дней десять. Пора возвращаться к
жизни.
ПОРА ВОЗВРАЩАТЬСЯ К ЖИЗНИ. Именно об этом думал Джонни, когда все
стало на свои места и он открыл глаза.
Было 17 мая 1975 года. Его соседа по палате, мистера Старрета, давно
уже выписали с наказом совершать прогулку в две мили ежедневно и следить
за едой, чтоб уменьшить содержание холестерина. В другом конце палаты
лежал старик, проводивший изнурительный пятнадцатый раунд схватки с чем-
пионом в тяжелом весе - раковой опухолью. Он спал, усыпленный морфием.
Больше в палате никого не было. 3.15 пополудни. Экран телевизора светил-
ся зеленоватым светом.
- Вот и я, - просипел Джонни, ни к кому не обращаясь. Его поразила
слабость собственного голоса. В палате не было календаря, и он не мог
знать, что отсутствовал четыре с половиной года.
Минут через сорок вошла сестра. Приблизилась к старику, сменила ка-
пельницу, заглянула в туалет и вышла оттуда с голубым пластмассовым кув-
шином. Полила цветы старика. Возле его кровати было с полдюжины букетов
и много открыток с пожеланиями выздоровления, стоявших для обозрения на
столике и на подоконнике. Джонни наблюдал, как она ухаживала за стари-
ком, но не испытывал никакого желания еще раз заговорить.
Сестра отнесла кувшин на место и подошла к койке Джонни. СОБИРАЕТСЯ
ПЕРЕВЕРНУТЬ ПОДУШКИ, подумал он. На какое-то мгновение их взгляды встре-
тились, но в ее глазах ничто не дрогнуло. ОНА НЕ ЗНАЕТ, ЧТО Я ПРОСНУЛСЯ.
ГЛАЗА У МЕНЯ БЫЛИ ОТКРЫТЫ И РАНЬШЕ. ДЛЯ НЕЕ ЭТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ.
Она подложила руку ему под шею. Рука была прохладная и успокаивающая,
и в этот миг Джонни узнал, что у нее трое детей и что у младшего почти
ослеп один глаз год назад, в День независимости. Несчастный случай во
время фейерверка. Мальчика зовут Марк.
Она приподняла ему голову, перевернула подушку и уложила его вновь.
Сестра уже стала отворачиваться, одернув нейлоновый халат, но затем,
озадаченная, оглянулась. Очевидно, до нее дошло, что в глазах больного
появилось нечто новое. Что-то такое, чего раньше не было.
Она задумчиво посмотрела на Джонни, уж было отвернулась, когда он
сказал:
- Привет, Мари.
Она застыла, внезапно зубы ее резко клацнули. Она прижала руку к гру-
ди, чуть ниже горла. Там висело маленькое золотое распятие.
- О боже, - сказала она. - Вы не спите. То-то я подумала, что вы се-
годня иначе выглядите. А как вы узнали мое имя?
- Должно быть, слышал его. - Говорить было тяжело, ужасно тяжело. Пе-
ресохший язык едва ворочался. Она кивнула.
- Вы уже давно приходите в себя. Я, пожалуй, спущусь в дежурку и по-
зову доктора Брауна или доктора Вейзака. Они обрадуются, что вы просну-
лись... - На какое-то мгновение сестра задержалась, глядя на него с та-
ким откровенным любопытством, что ему стало не по себе.
- Что, у меня третий глаз вырос? - спросил он. Она нервно хихикнула:
- Нет... конечно, нет. Извините.
Его взгляд остановился на ближайшем подоконнике и придвинутом к нему
столике. На подоконнике - большая фиалка и изображение Иисуса Христа -
подобного рода картинки с Христом любила его мать, на них Христос выгля-
дел так, будто готов сражаться за команду "Нью-йоркские янки" или участ-
вовать в каком-нибудь легкоатлетическом соревновании. Но картинка бы-
ла... пожелтевшей. ПОЖЕЛТЕВШАЯ, И УГОЛКИ ЗАГИБАЮТСЯ. Внезапно им овладел
удушающий страх, будто на него накинули одеяло.
- Сестра! - позвал он. - Сестра! Она обернулась уже в дверях.
- А где мои открытки с пожеланиями выздоровления? - Ему вдруг стало
трудно дышать. - У соседа вон есть... неужели никто не присылал мне отк-
рыток?
Она улыбнулась, но улыбка была деланной. Как у человека, который
что-то скрывает. Джонни вдруг захотелось, чтобы она подошла к койке.
Тогда он протянет руку и дотронется до нее. А если дотронется, то узнает
все, что она скрывает.
- Я позову доктора, - проговорила сестра и вышла, прежде чем он успел
что-то сказать. Он испуганно и растерянно взглянул на фиалку, на выцвет-
шую картинку с Иисусом. И вскоре снова погрузился в сон.
- Он не спал, - сказала Мари Мишо. - И говорил связно.
- Хорошо, - ответил доктор Браун. - Я вам верю. Если раз проснулся,
проснется опять. Скорее всего. Зависит от...
Джонни застонал. Открыл глаза. Незрячие, наполовину закатившиеся. Но
вот он вроде бы увидел Мари, и затем его взгляд сосредоточился. Он слег-
ка улыбнулся. Но лицо оставалось угасшим, будто проснулись лишь глаза, а
все остальное в нем спало. Ей вдруг показалось, что он смотрит не на
нее, а в нее.
- Думаю, с ним все будет в порядке, - сказал Джонни. - Как только они
очистят поврежденную роговицу, глаз станет как новый. Должен стать.
Мари от неожиданности открыла рот, Браун посмотрел на нее вопроси-
тельно:
- О чем он?
- Он говорит о моем сыне, - прошептала она. - О Марке.
- Нет, - сказал Браун. - Он разговаривает во сне, вот и все. Не де-
лайте из мухи слона, сестра.
- Да. Хорошо. Но ведь он сейчас не спит, правда?
- Мари? - позвал Джонни. Он попробовал улыбнуться. Я, кажется,
вздремнул?
- Да, - сказал Браун. - Вы разговаривали во сне. Заставили Мари побе-
гать. Вы что-нибудь видели во сне?
- Н-нет... что-то не помню. Что я говорил? Кто вы?
- Меня зовут доктор Джеймс Браун. Как негритянского певца. Только я
невропатолог. Вы сказали: "Думаю, с ним будет все в порядке, как только
они очистят поврежденную роговую оболочку". Кажется так, сестра?
- Моему сыну собираются делать такую операцию, - сказала Мари. - Мое-
му мальчику, Марку.
- Я ничего не помню, - сказал Джонни. - Должно быть, я спал. - Он
посмотрел на Брауна. Глаза его стали ясные и испуганные. - Я не могу
поднять руки. Я парализован?
- Нет. Попробуйте пошевелить пальцами. Джонни попробовал. Пальцы дви-
гались. Он улыбнулся.
- Прекрасно, - сказал Браун. - Скажите ваше имя.
- Джон Смит.
- А ваше второе имя?
- У меня его нет.
- Вот и чудесно, да и кому оно нужно? Сестра, спуститесь в дежурную и
узнайте, кто завтра работает в отделении неврологии. Я бы хотел провести
ряд обследований мистера Смита.
- Хорошо, доктор.
- И позвоните-ка Сэму Вейзаку. Он дома или играет в гольф.
- Хорошо, доктор.
- И, пожалуйста, никаких репортеров... бога ради! - Браун улыбался,
но голос его звучал серьезно.
- Нет, конечно, нет. - Она ушла, слегка поскрипывая белыми туфелька-
ми. С ее мальчиком будет все в порядке, подумал Джонни. Нужно обязатель-
но ей сказать.
- Доктор Браун, - сказал он, - где мои открытки с пожеланиями выздо-
ровления? Неужели никто не присылал?
- Еще несколько вопросов, - сказал мягко доктор Браун. - Вы помните
имя матери?
- Конечно, помню. Вера.
- А ее девичья фамилия?
- Нейсон.
- Имя вашего отца?
- Герберт. А почему вы сказали ей насчет репортеров?
- Ваш почтовый адрес?
- РФД 1, Паунал, - быстро сказал Джонни и остановился. По его лицу
скользнула улыбка, растерянная и какая-то смешная, - то есть... сейчас
я, конечно, живу в Кливс Милс, Норт, Главная улица, 110. Какого черта я
назвал вам адрес родителей? Я не живу там с восемнадцати лет.
- А сколько вам сейчас?
- Посмотрите в моих правах, - сказал Джонни. - Я хочу знать, почему у
меня нет открыток. И вообще, сколько я пробыл в больнице? И какая это
больница?
- Это "Ист-Мэн медикэл сентр". Что касается ваших вопросов, то дайте
мне только...
Браун сидел возле постели на стуле, который он взял в углу - в том
самом углу, где Джонни видел однажды уходящий вдаль проход. Врач делал
пометки в тетради ручкой, какой Джонни никогда не видел. Толстый пласт-
массовый корпус голубого цвета и волокнистый наконечник. И была похожа
на нечто среднее между автоматической и шариковой ручкой.
При взгляде на нее к Джонни вернулось смутное ощущение ужаса, и он
бессознательно схватил вдруг рукой левую ладонь доктора Брауна. Рука
Джонни повиновалась с трудом, будто к ней были привязаны шестидесятифун-
товые гири - ниже и выше локтя. Слабыми пальцами он обхватил ладонь док-
тора и потянул к себе. Странная ручка прочертила толстую голубую линию
через весь лист.
Браун взглянул на него с любопытством. Затем лицо его побледнело. Из
глаз исчез жгучий интерес, теперь их затуманил страх. Он отдернул руку -
у Джонни не было сил удержать ее, - и по его лицу пробежала тень отвра-
щения, как если бы он прикоснулся к прокаженному.
Затем это чувство прошло, остались лишь удивление и замешательство.
- Зачем вы так сделали, мистер Смит?..
Голос его дрогнул. Застывшее лицо Джонни выражало понимание. На док-
тора смотрели глаза человека, который увидел за неясно мелькающими теня-
ми что-то страшное, настолько страшное, что невозможно ни описать, ни
назвать. Но оно было. И нуждалось в определении.
