но. Другой злобно уставился сквозь щелочку век. Левая половина лица -
та, что с открытым глазом, была нормальная. Зато правая, казалось, при-
надлежала чудовищу: нечеловечески перекошенная - толстые губы растянуты,
кривые зубы оскалены и блестят в темноте.
Сара приглушенно вскрикнула и отшатнулась. Вдруг зажегся свет, и
вместо какого-то темного подвала она вновь оказалась в комнате Джонни:
на стене - фотомонтаж - Никсон торгует подержанными автомобилями, на по-
лу - плетеный ковер, сделанный матерью Джонни, повсюду винные бутылки
вместо подсвечников. Лицо перестало светиться, и она поняла, что это бы-
ла всего лишь маска, которую продают в дешевых магазинах ко Дню всех
святых. Голубой глаз Джонни моргал в пустой глазнице.
Джонни сорвал маску, и вот он перед ней - в выцветших джинсах и ко-
ричневом свитере, с неотразимой улыбкой на лице.
- С праздником, Сара, - сказал он.
Сердце ее продолжало стучать. Он действительно напугал ее.
- Очень забавно, - сказала она и повернулась, собираясь уйти. Ей сов-
сем не нравилось, когда ее так пугали. Он перехватил Сару уже в дверях:
- Эй... Я свалял дурака.
- Еще бы. - Она смотрела на него холодно, по крайней мере пыталась
так смотреть. Гнев уже проходил. На Джонни просто нельзя было долго сер-
диться. Любила она его или нет - на этот вопрос у нее еще не было отве-
та, - но долго дуться на него или таить обиду она была не в состоянии.
Разве можно злиться на Джонни, подумала Сара, и эта мысль показалась та-
кой нелепой, что она невольно улыбнулась.
- Ну вот, так-то лучше. А я уж думал, что ты, парень, хочешь меня
бросить.
- Я не парень.
Он окинул ее взглядом:
- Это я заметил.
На ней была мохнатая меховая шуба - искусственный енот или что-то
столь же недорогое, - бесхитростность, с какой он выдал свое желание,
снова вызвала у нее улыбку:
- В этой шкуре и не различишь.
- Я-то различу, - сказал Джонни. Он обнял ее и поцеловал. Она не хо-
тела отвечать на его поцелуй, но, конечно же, ответила.
- Прости, что напугал тебя, - сказал он и потерся носом о ее нос, по-
том разомкнул объятья. Он поднял маску вверх. - А я думал, она тебе пон-
равится. Хочу ее надеть в пятницу на уроке.
- Но, Джонни, это же сорвет дисциплину.
- Как-нибудь обойдется, - сказал он с усмешкой. И, черт возьми, у не-
го наверняка бы обошлось.
Сара приходила в школу каждый день в больших очках, словно сельская
учительница, волосы стянуты в пучок такой тугой, что, казалось, она
вот-вот закричит от боли. Сара носила юбки чуть выше колен, хотя у боль-
шинства девчонок они едва прикрывали трусики (а ноги у меня все равно
лучше, со злорадством думала Сара). Она рассаживала учеников в алфавит-
ном порядке, что, по закону средних чисел, должно было вроде удерживать
шалунов на расстоянии друг от друга, и решительно отсылала провинившихся
к заместителю директора, руководствуясь при этом соображением, что тот -
в отличие от нее - получает дополнительные пятьсот долларов в год за вы-
полняемую им роль экзекутора. И все равно школа была для нее постоянной
борьбой с дьяволом, преследующим всякого начинающего учителя, - с Беспо-
рядком. Особенно раздражало Сару постоянное присутствие своего рода нег-
ласного суда присяжных - общественного мнения учеников, - который оцени-
вал каждого нового учителя, и вынесенный вердикт был не в ее пользу.
Джонни, по крайней мере внешне, вовсе не соответствовал представлению
о том, каким должен быть хороший учитель. Он слонялся из класса в класс,
витая в каких-то сладких грезах, и частенько опаздывал на урок, забол-
тавшись с кем-нибудь на переменке. Он разрешал детям сидеть там, где им
захочется, и они каждый день меняли места, причем классные драчуны неиз-
бежно оказывались в задних рядах. При таком условии Сара не смогла бы
запомнить их имен до марта, а Джонни уже знал всех учеников как свои
пять пальцев.
Он был высокого роста и немного сутулился, за что дети прозвали его
Франкенштейном. Правда, Джонни был скорее этим доволен, чем раздосадо-
ван. У него на уроках царили тишина и спокойствие, прогульщиков было ма-
ло (у Сары ученики постоянно сбегали), и тот же суд присяжных относился
к нему благосклонно. Он был из тех учителей, которым через пятьдесят лет
посвящают школьные ежегодники. У Сары так не получалось. И она часто вы-
ходила из себя, не понимая почему.
- Хочешь пива на дорогу? Или стакан вина?
- Нет. Надеюсь, ты при деньгах, - сказала она, беря его под руку и
решив больше не сердиться. - Я ведь меньше трех сосисок не съедаю. Осо-
бенно на последней ярмарке в году.
Они собирались в Эсти, расположенный в двадцати милях к северу от
Кливс Милс; единственной претензией этого городка на сомнительную славу
было проведение САМОЙ ПОСЛЕДНЕЙ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОЙ ЯРМАРКИ В НОВОЙ
АНГЛИИ. Ярмарка закрывалась в пятницу вечером, в канун Дня всех святых.
- Если учесть, что ярмарка у нас в пятницу, с деньгами неплохо. У ме-
ня восемь долларов.
- Мать честная! - Сара закатила глаза. - Я всегда знала, что, если
буду ангелом, небо пошлет мне в один прекрасный день папулю-толстосума.
- Мы, сутенеры, делаем ба-а-а-льшие деньги, крошка. Сейчас возьму
пальто, и едем.
Сера смотрела на него с отчаянной нежностью, и внутренний голос, ко-
торый звучал все чаще и чаще - когда она стояла под душем, читала, гото-
вилась к урокам или стряпала одинокий ужин, - заговорил вновь, словно и
одной из полуминутных рекламой по телевизору: он очень и очень приятный
человек, с ним легко, он внятный, никогда не наставит тебя плакать. Но
разве это любовь? То есть достаточно ли всего этого для любви? Даже ког-
да ты училась кататься на двухколесном велосипеде, ты не раз падала и
сбивала себе коленки. Даром ничего не дается. А тут тем более.
- Я в туалет, - сказал он.
- Давай. - Она слегка улыбнулась. Джонни был из тех, кто почему-то
неизменно ставит всех в известность о своих естественных надобностях.
Она подошла к окну и выглянула на Главную улицу. На площадку для сто-
янки автомашин, рядом с пиццерией О'Майка, высыпали ребятишки. Неожидан-
но ей захотелось побегать с ними, превратиться в маленькую девочку, ос-
тавить асе свои заботы позади или - перебросить в будущее.
Она отвернулась от окна и подошла к софе, на которую Джонни положил
маску.
- С праздником, - фыркнула она.
- Что? - откликнулся Джонни.
- Если ты сейчас не выйдешь, я еду без тебя.
- Выхожу.
- Отлично!
Она провела пальцем по маске с лицом Джекиля и Хайда, Левая сторона
от доброго доктора Джекиля, правая, звероподобная, - от Хайда. "Что с
нами будет ко Дню благодарения? - подумала она. - А к рождеству?"
От этой мысли по телу пробежал нервный озноб.
Он ей нравился. Он был совершенно нормальный, приятный мужчина.
Она вновь взглянула на маску: мерзкий Хайд, подобно раковой опухоли,
вырастал из лица Джекиля. Маска была покрыта люминесцентной краской, по-
этому она и светилась в темноте.
А что такое нормальный? Никто. Ничто. Пожалуй, нет. Будь он нормаль-
ный, разве ему пришло бы в голову надеть нечто подобное в классе и ду-
мать при этом, что дисциплина не пострадает?
И как могли дети называть его Франкенштейном и все-таки любить и ува-
жать? И это нормально?
Сквозь занавес из бус, отделявший туалет и спальню от гостиной, прос-
кользнул Джонни.
ЕСЛИ ОН ЗАХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я ОСТАЛАСЬ У НЕГО НА НОЧЬ, Я, ПОЖАЛУЙ, НЕ БУДУ
ПРОТИВ.
От этой мысли стало тепло, как бывает, когда возвращаешься домой пос-
ле долгого отсутствия.
- Ты что улыбаешься?
- Да так, - сказала она, бросая маску.
- Ну а все-таки. Что-нибудь приятное? Вспомнила, как нюхала кокаин,
дружище?
- Джонни, - сказала она, положив руку ему на грудь и вставая на цы-
почки, чтобы поцеловать его, - не обо всем надо говорить вслух. Пошли.
Они задержались в вестибюле, пока он застегивал свою джинсовую курт-
ку, и взгляд ее опять невольно остановился на плакате "ЗАБАСТОВКА!" - со
сжатым кулаком на пылающем фоне.
- В этом году будет новая студенческая забастовка, - проследив за ее
взглядом, сказал он.
- Против войны?
- На сей раз не только. Вьетнам, призыв резервистов и волнения в
Кентском университете взбудоражили студентов. Думаю, что никогда еще в
аудиториях не сидело так мало хрюкал.
- Это ты о ком?
- Да об отличниках, которым наплевать на наше общество, лишь бы оно
обеспечило им потом оклад в десять тысяч долларов. Хрюкале наплевать на
все, кроме своей шкуры. Но теперь другие времена. Большинство из них
проснулись. Грядут большие перемены.
- И это для тебя важно? Даже когда университет уже позади? Он подоб-
рался:
- Мадам, я же из Мэнского университета. Смит, выпуск семидесятого! Мы
высоко держим марку старого доброго Мэна. Она улыбнулась:
- Ладно, поехали. Я хочу прокатиться на карусели, пока ее не закрыли.
- Прекрасно, - сказал он, беря ее за руку. - За углом моего дома слу-
чайно оказалась твоя машина.
- И есть восемь долларов. Нас ждет блестящий вечер. Вечер был облач-
ный, но не дождливый, для позднего октября достаточно теплый. Наверху
серп луны пытался пробиться сквозь завесу облаков. Джонни обхватил ее
рукой, она прижалась к нему.
- Знаешь, Сара, я о тебе все время думаю, - сказал он почти небрежно,
но только почти. Сердце у нее слегка замерло, а затем бешено застучало.
- Правда?
Они обогнули угол, и Джонни открыл ей дверцу. Обойдя машину, он сел
за руль.
- Тебе холодно?
- Нет, - ответила она. - Вечер очень теплый.
- Да, - согласился он, отъезжая. Она вновь мысленно вернулась к неле-
пой маске. Половина доктора Джекиля с голубым глазом Джонни в пустой
глазнице, расширенной от удивления, - СЛУШАЙТЕ, Я ВЧЕРА ИЗОБРЕЛ НОВЫЙ
КОКТЕЙЛЬ, НО ЕДВА ЛИ ЕГО БУДУТ ПОДАВАТЬ В БАРАХ, - с этой половиной лица
было все в порядке, потому что за ней проглядывала частица самого Джон-
ни. Ее испугала другая половина - Хайда. За ней мог скрываться кто угод-
но, потому что тот глаз превратился в щелку.
Но когда они приехали на ярмарку в Эсти, где в темноте на центральной
аллее мигали голые лампочки, а длинные неоновые спицы чертова колеса
мелькали вверх-вниз, она уже забыла о маске. Он был рядом, их ждал при-
ятный вечер.
Они пошли по центральной аллее, держась за руки, почти не разговари-
вая, и Сара поймала себя на том, что вспоминает ярмарки своего детства.
Она было родом из Саут-Париса, городка, производившего целлюлозу, в за-
падной части штата Мэн, а большая ярмарка обычно проходила во Фрайберге.
Джонни, выросший в Паунале, наверное, посещал ярмарку в Топсеме. По су-
ти, все ярмарки в таких городках походили одна на другую и с годами поч-
ти не менялись. Паркуешь машину на грязной стоянке, платишь при входе
два доллара, и едва оказываешься на ярмарке, как чувствуешь запах горя-
чих сосисок, жареного перца и лука, бекона, леденцов, опилок и сладкова-
тый аромат конского навоза. Слышишь лязг русской горки для малышей, ко-
торую называют "полевая мышь". Слышишь хлопанье ружей в тире, металли-
ческий рев репродукторов, которые выкликают номера для игроков в бинго;
репродукторы развешаны вокруг большого тента, заполненного длинными сто-
лами и складными стульями из местного похоронного бюро. Рок-н-ролл по
громкости спорит с ревом органа. Доносится нескончаемый крик зазывал -
два выстрела за два десятицентовика, и ты получаешь набитую опилками со-
бачку для своего ребеночка. Эй-эй-как-вас-там, стреляйте, пока не выиг-
раете. Ничего не изменилось. Ты снова ребенок, жаждущий, чтобы тебя об-
лапошили.
- Смотри! - остановила она его. - Карусель! Карусель!
- Конечно, - успокоил ее Джонни. Он протянул женщине в кассовой будке
долларовую бумажку, та сунула ему два красных билета и две десятиценто-
вые монетки, не поднимая глаз от журнала "Фотоплей".
