- ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ? - хрипло спросил Джонни. - ЧУТЬ НЕ ПЯТЬ
ЛЕТ? О господи. Это невозможно.
- Мистер Смит, - в полном смятении сказал Браун. - Пожалуйста, вам
нельзя волноваться...
Джонни немного приподнялся и рухнул без сил, лицо его блестело от по-
та. Взгляд беспомощно блуждал.
- Мне двадцать семь? - бормотал он. - Двадцать семь. О господи.
Браун шумно проглотил слюну. Когда Смит схватил его за руку ему стало
не по себе; ощущение было сильное, как когда-то в детстве; на память
пришла отвратительная сцена. Брауну вспомнился пикник за городом, ему
было лет семь или восемь; он присел и сунул руку во что-то теплое и
скользкое. Присмотревшись, он увидел, что это червивые остатки сурка,
который пролежал под лавровым кустом весь жаркий август. Он закричал
тогда и готов был закричать сейчас, однако это воспоминание исчезло,
улетучилось, а на смену ему пришел вопрос: ОТКУДА ОН УЗНАЛ? ОН ПРИКОС-
НУЛСЯ КО МНЕ И СРАЗУ ЖЕ УЗНАЛ.
Но двадцать лет научной работы дали себя знать, и Браун выкинул эту
чепуху из головы. Известно немало случаев с коматозными больными, кото-
рые, проснувшись, знают многое из того, что происходило вокруг них, пока
они спали. Как и многое другое, при коме это зависит от степени заболе-
вания. Джонни Смит никогда не был "пропащим" пациентом, его электроэнце-
фалограмма никогда не показывала безнадежную прямую, в противном случае
Браун не разговаривал бы с ним сейчас. Иногда вид коматозных больных об-
манчив. Со стороны кажется, что они полностью отключились, однако их ор-
ганы чувств продолжают функционировать, только и более слабом, замедлен-
ном режиме. И конечно же, здесь был именно такой случай.
Вернулась Мари Мишо.
- С неврологией я договорилась, доктор Вейзак уже едет.
- Мне кажется, Сэму придется отложить встречу с мистером Смитом до
завтра, - сказал Браун. - Я хотел бы дать ему пять миллиграммов валиума.
- Мне не нужно успокоительное, - сказал Джонни. - Я хочу выбраться
отсюда. Я хочу знать, что случилось!
- Всему свое время, - сказал Браун. - А сейчас важно, чтобы вы отдох-
нули.
- Я уже отдыхаю четыре с половиной года!
- Значит, еще двенадцать часов не имеют особого значения, - безапел-
ляционно заявил Браун.
Через несколько секунд сестра протерла ему предплечье спиртом и сде-
лала укол. Джонни почти сразу стал засыпать. Браун и сестра выросли до
пятиметровой высоты.
- Скажите мне по крайней мере одно, - сказал Джонни. Его голос, каза-
лось, доносился из далекого далека. Внезапно он подумал, что это ему
просто необходимо знать. - Ваша ручка. Как она называется?
- Эта? - Браун опустил ее вниз с головокружительной высоты. Голубой
пластмассовый корпус, волокнистый кончик. - Она называется фломастер. А
теперь спите, мистер Смит.
Что Джонни и сделал; однако это слово преследовало его во сне, подоб-
но какому-то таинственному заклинанию, исполненному дурацкого смысла:
ФЛОМАСТЕР... ФЛОМАСТЕР... ФЛОМАСТЕР...
Герберт положил телефонную трубку и долго не отрывал от нее глаз. В
соседней комнате гремел телевизор, включенный почти на полную мощность.
Орэл Роберте говорил о футболе и исцеляющей любви Иисуса между футболом
и господом была, наверное, какая-то связь, но Герберт ее не уловил.
Из-за телефонного звонка. Голос Орэла гулко гремел. Передача вот-вот за-
кончится, и Орэл напоследок заверит зрителей, что с ними должно случить-
ся что-то хорошее. Очевидно, Орэл прав.
МОЙ МАЛЬЧИК, думал Герберт. Если Вера молила о чуде, Герберт молился
о том, чтобы сын умер. Но услышана была молитва Веры. Что это значит и
как быть теперь? И как новость повлияет на нее?
Он вошел в гостиную. Вера сидела на кушетке. Ее ноги, в мягких розо-
вых шлепанцах, покоились на подушечке. На Вере был старый серый халат.
Она ела кукурузный початок. Со времени происшествия с Джонни она попол-
нела почти на сорок фунтов, и давление у нее сильно подскочило. Врач
прописывал ей лекарства, но Вера не хотела их принимать, - если господь
посылает высокое давление, говорила она, пусть так оно и будет. Герберт
однажды заметил, что господь не мешает ей принимать бафферин, когда бо-
лит голова. Она ответила своей сладчайшей, страдальческой улыбкой, ис-
пользовав свое самое сильное оружие: молчание.
- Кто звонил? - спросила она, не отрываясь от телевизора. Орэл обни-
мал известного полузащитника футбольной команды. Он говорил с притихшей
миллионной аудиторией. Полузащитник застенчиво улыбался.
- ...и все вы слышали сегодня рассказ этого прекрасного спортсмена о
том, как он попирал свое тело, свой божий храм. И вы слышали...
Герберт выключил телевизор.
- ГЕРБЕРТ СМИТ! - Она выпрямилась и чуть не выплюнула всю кукурузу. Я
смотрю! Это же...
- Джонни очнулся.
- ...Орэл Роберте и...
Слова застряли у нее в горле. Она съежилась, будто над ней занесли
руку для удара. Герберт отвернулся, не в силах больше вымолвить ни сло-
ва, он хотел бы радоваться, но боялся. Очень боялся.
- Джонни... - Она остановилась, сглотнула и начала снова: - Джонни...
н а ш Джонни?
- Да. Он разговаривал с доктором Брауном почти пятнадцать минут. Это
явно не то, о чем они сначала думали... не ложное пробуждение... Он го-
ворит вполне связно. Может двигаться.
- ДЖОННИ ОЧНУЛСЯ?
Она поднесла руки ко рту. Наполовину объеденный кукурузный початок
медленно выскользнул из пальцев и шлепнулся на ковер, зерна разлетелись
в разные стороны. Она закрыла руками нижнюю половину лица. Глаза расши-
рялись все больше и больше, и наступил жуткий миг, когда Герберт испу-
гался, что они сейчас выскочат из орбит и повиснут как на ниточках. По-
том они закрылись. Вера что-то промяукала зажатым ладонями ртом.
- Вера? Что с тобой?
- О боже, благодарю тебя, да исполнится воля твоя! Мой Джонни! Ты
вернул мне сына, я знала, ты не останешься глух к моим мольбам... Мой
Джонни, о боже милостивый, я буду благодарить тебя все дни моей жизни за
Джонни... Джонни... ДЖОННИ.
Ее голос превратился в истерический, торжествующий крик. Герберт по-
дошел, схватил жену за отвороты халата и встряхнул. Время вдруг словно
пошло вспять, вывернувшись, подобно какой-то странной ткани, наизнанку,
они как бы вновь переживали тот вечер, когда им сообщили об автомобиль-
ной катастрофе - по тому же телефону, в том же месте.
В ТОМ ЖЕ МЕСТЕ С НАМИ ВМЕСТЕ, пронеслось у Герберта в голове нечто
несуразное.
- О боже милосердный, мой Иисус, о мой Джонни... чудо, я же говорила:
ЧУДО...
- ВЕРА, ПРЕКРАТИ!
Взгляд ее потемнел, затуманился, стал диковатым.
- Ты недоволен, что он очнулся? После всех этих многолетних насмешек
надо мной? После всех этих рассказов, что я сумасшедшая?
- Вера, я никому не говорил, что ты сумасшедшая.
- ТЫ ГОВОРИЛ ИМ ГЛАЗАМИ! - прокричала она. - Но мой бог не был пос-
рамлен. Разве был, Герберт? РАЗВЕ БЫЛ?
- Нет, - сказал он. - Пожалуй, нет.
- Я говорила тебе. Я говорила тебе, что господь предначертал путь мо-
ему Джонни. Теперь ты видишь, как воля божья начинает свершаться. - Она
поднялась. - Я должна поехать к нему. Я должна рассказать ему. - Она
направилась к вешалке, где висело ее пальто, по-видимому забыв, что на
ней халат и ночная рубашка. Лицо ее застыло в экстазе. Герберт вспомнил,
как она выглядела в день их свадьбы, и это было чудно и почти кощунс-
твенно. Она втоптала кукурузные зерна в ковер своими розовыми шлепанца-
ми.
- Вера.
- Я должна сказать ему, что предначертание господа...
- Вера.
Она повернулась к нему, но глаза ее казались далекимидалекими, она
была вместе с Джонни. Герберт подошел и положил руки на плечи жены.
- Ты скажешь, что любишь его... что ты молилась... ждала... У кого
есть большее право на это? Ты мать. Ты так переживала за сына. Разве я
не видел, как ты исстрадалась за последние пять лет? Я не сожалею, что
он снова с нами, ты не права, не говори так. Я вряд ли буду думать так
же, как ты, но совсем не сожалею. Я тоже страдал.
- Страдал? - Ее взгляд выражал жестокость, гордость и недоверие.
- Да. И еще я хочу сказать тебе, Вера. Прошу тебя, перекрой обильный
фонтан твоих рассуждений о боге, чудесах и великих предначертаниях, пока
Джонни не встанет на ноги и полностью не...
- Я буду говорить то, что считаю нужным!
- ...придет в себя. Я хочу сказать, что ты должна предоставить сыну
возможность стать самим собой, а не наваливаться на него со своими идея-
ми.
- Ты не имеешь права так говорить со мной! Не имеешь!
- Имею, потому что я отец Джонни, - сказал он сурово. - Быть может, я
прошу тебя последний раз в жизни. Не становись на дороге сына, Вера. По-
няла? Ни ты, ни бог, ни страдающий святой Иисус. Понимаешь?
Она отчужденно смотрела на него и не отвечала.
- Ему и без того будет трудно примириться с мыслью, что он, точно
лампочка, был выключен на четыре с половиной года. Мы не знаем, сможет
ли он снова ходить, несмотря на помощь врачей. Мы лишь знаем, что предс-
тоит операция на связках, если еще он захочет; об этом сказал Вейзак. И,
наверно, не одна операция. И снова терапия, и все это грозит ему адовой
болью. Так что завтра ты будешь просто его матерью.
- Не смей так со мной разговаривать! Не смей!
- Если ты начнешь свои проповеди, Вера, я вытащу тебя за волосы из
палаты.
Она вперила в него взгляд, бледная и дрожащая. В ее глазах боролись
радость и ярость.
- Одевайся-ка, - сказал Герберт. - Нам нужно ехать. Весь долгий путь
в Бангор они молчали. Они не испытывали счастья, которое должны были бы
оба испытывать; Веру переполняла горячая, воинственная радость. Она си-
дела выпрямившись, с Библией в руках, раскрытой на двадцать третьем
псалме.
На следующее утро в четверть десятого Мари вошла в палату к Джонни и
сказала:
- Пришли ваши родители. Вы хотите их видеть?
- Да, хочу. - В это утро он чувствовал себя значительно лучше и был
более собранным. Но его немало пугала мысль, что он сейчас их увидит.
Если полагаться на воспоминания, последний раз он встречался с родителя-
ми около пяти месяцев назад. Отец закладывал фундамент дома, который те-
перь, вероятно, стоит уже года три или того больше. Мама подавала ему
фасоль, приготовленную ею, яблочный пирог на десерт и кудахтала по пово-
ду того, что он похудел.
Слабыми пальцами он поймал руку Мари, когда та собиралась уйти.
- Как они выглядят? Я имею в виду...
- Выглядят прекрасно.
- Что ж. Хорошо.
- Вам можно побыть с ними лишь полчаса. И немного еще вечером, если
не очень устанете после исследований в неврологии.
- Распоряжение доктора Брауна?
- И доктора Вейзака.
- Хорошо. По крайней мере пока. Не уверен, что я позволю им долго ме-
ня щупать и колоть. Мари колебалась.
- Что-нибудь еще? - спросил Джонни.
- Нет... не сейчас. Вам, должно быть, не терпится увидеть ваших. Я
пришлю их.
Он ждал и нервничал. Вторая койка была пуста; ракового больного убра-
ли, когда Джонни спал после укола.
Открылась дверь. Вошли мать с отцом. Джонни пережил шок и тут же по-
чувствовал облегчение: шок, потому что они д е й с т в и т е л ь н о
постарели; облегчение, потому что ненамного. А если они не так уж
изменились, вероятно, то же самое можно сказать и о нем.
Но что-то все-таки в нем изменилось, изменилось бесповоротно - и эта
перемена могла быть роковой.
Едва он успел так подумать, как его обвили руки матери, запах ее фи-
алковых духов ударил в нос, она шептала:
- Слава богу, Джонни, слава богу, что ты очнулся, слава богу. Он тоже
крепко обнял ее, но в руках еще не было силы, они тут же упали - и вдруг
за несколько секунд он понял, что она чувствует, что думает и что с ней
случится. Потом это ощущение исчезло, растворилось, подобно темному ко-
ридору, который ему привиделся. Когда же Вера разомкнула объятия, чтобы
