затем разогнался и самым невежливым образом настиг его. Безумный "бьюик"
совсем рехнулся: он рванул до ста. Нам удалось разглядеть, кто сидит
внутри. То, видимо, был какой-то чикатский хипстер, путешествующий вместе
с женщиной, которая по возрасту годилась ему в матери - а, возможно, ею и
была. Бог знает, насколько ей это нравилось, но гнал он со страшной силой.
Волосы у него были темные и дикие - такой итальянец из старого Чи; на нем
была спортивная рубашка. Может, он вообразил себе, что мы - какая-нибудь
новая банда из Л.А., которая вторгается в Чикаго, может, кто-то из людей
Мики Коэна, поскольку и лимузин был такой как надо, и номера
калифорнийские. В основном же это был просто дорожный оттяг. Он ужасно
рисковал, пытаясь держаться впереди: обгонял на поворотах, а однажды едва
успел встать обратно в ряд, когда навстречу ему вылетел грузовик, точно
выросший из-под земли. Таким макаром мы проделали по Айове миль
восемьдесят, и гонки оказались такими захватывающими, что я даже не успел
испугаться. Затем тот псих сдался, свернул на бензоколонку, вероятно, по
приказу пожилой леди, и когда мы проносились мимо, он нам ликующе махал.
Мы рвали дальше, Дин - с голым торсом, я - задрав ноги на щиток, а
студентики спали на заднем сиденье. Мы остановились позавтракать в
кабачке, которым заправляла седая дама, - она навалила нам с верхом
картошки, а в городке неподалеку вовсю звонили церковные колокола. Затем
снова дальше.
- Дин, не гони так быстро днем.
- Не волнуйся, чувак, я знаю, что делаю. - Я начал вздрагивать. Дин
бросался на ряды машин, как Ангел Ужаса. Он едва ли не таранил их, пытаясь
втиснуться. Он терзал им бамперы, он ерзал, нагибался и вертелся во все
стороны, чтобы вовремя заметить поворот, а затем огромная машина
вздрагивала от его прикосновения и шла на обгон, и мы всегда на какой-то
волосок успевали проскочить и встать в свой ряд прежде, чем заполнялись
остальные, и я содрогался. Я больше не мог. Очень редко в Айове нам
попадалась длинная прямая автострада, типа небраскинской, и тогда Дин
делал свои обычные 110, и я видел, как снаружи мелькают кое-какие знакомые
пейзажи, которне помнил еще по 47-му году: тот долгой перегон, на котором
мы с Эдди застряли на два часа. Вся эта старая дорога из прошлого
головокружительно разматывалась, словно опрокинулась чаша жизни, и все
вокруг сбесилось. Мои глаза болели от такого кошмара средь бела дня.
- А-а черт, Дин, я пошел назад, я больше не выдержу, не могу смотреть.
- Хии-хии-хии! - зашелся Дин и обогнал машину на узеньком мостике,
зацепил пыльную обочину и погнал вперед. Я перепрыгнул на заднее сиденье и
свернулоя калачиком, чтобы поспать. Один из мальчишек смеху ради прыгнул
вперед. Меня захватили очень явные ужасы, что мы вот этим самым утром
разобьемся, я сполз на пол, закрыл глаза и попытался уснуть. Когда я был
моряком, то, бывало, представлял себе, как под судовым корпусом бегут
волны, а дальше, внизу - бездонные глубины; теперь же в каких-то двадцати
дюймах под собой я ощущал дорогу: как она развертывается, летит и шипит на
невероятных скоростях через весь кряхтящий континент вместе с этим
безумным Ахавом за рулем. Когда я закрывал глаза, мне рисовалась одна лишь
дорога, разворачивающаяся в меня. Когда я открывал их, то видел мелькавшие
тени деревьев, которые вибрировали на полу машины. Деваться некуда: я
покорился всему. А Дин по-прежнему гнал - он и не думал о сне, пока не
доберемся до Чикаго. Днем снова проехали старый Де-Мойн.
Тут мы, конечно же, завязли в уличном движении, пришлось сбавить
скорость, и я снова перелез вперед. Случилось странное и трогательное
происшествие. Перед нами со всем своим семейством ехал цветной толстяк; на
заднем бампере у него висел полотняный мешок с водой - такие продают
туристам в пустыне. Толстяк резко тормознул. Дин разговаривал с
мальчишками на заднем сиденье и не заметил, как мы воткнулись в него на
пяти милях в час - прямо в этот его бурдюк, который лопнул, точно
гнойник, плеснув водой в воздух. Никакого ущерба, если не считать
погнутого бампера. Мы с Дином вышли с ним поговорить. Все завершилось
небольшой беседой и обменом адресами, а Дин не мог отвести глаз от жены
этого человека - ее прекрасные коричневые груди были едва прикрыты
небрежной хлопчатобумажной блузкой.
- Ага, ага. - Мы дали ему адрес нашего чикагского магната.
На другой окраине Де-Мойна за нами погнался патруль с рычащей сиреной и
приказами остановиться.
- Ну чего еще?
Вылез легавый.
- Это вы попали в аварию на въезде?
- В аварию? Ну да, мы порвали бурдюк одному парню на развилке.
- А он утверждает, что его помяла и сбежала банда на краденой машине.
- Как раз один из тех немногих моментов, когда мы с Дином поняли, что и
негр может вести себя как подозрительный старый дурак. Нас это так
удивило, что мы расхохотались. Пришлось ехать за патрульным в участок и
там целый час ожидать на травке, пока те дозвонятся в Чикаго, найдут
хозяина "кадиллака", и тот подтвердит наше положение наемных водителей.
Если верить фараону, наш г-н магнат сказал:
- Да, это моя машина, но я не могу отвечать ни за что, что бы там эти
парни ни натворили.
- Они тут, в Де-Мойне, попали в маленькую аварию.
- Да, вы мне уже об этом сообщили - я имею в виду, что не могу
отвечать ни за что, чего бы они ни натворили в прошлом.
Все уладилось, и мы рванули дальше. Ньютон, Айова, - это там я шел
как-то на рассвете в 1947-м. Днем мы снова пересекли старый дремотный
Давенпорт и низкую Миссиссиппи, лежавшую в своем русле из опилок; затем
Рок-Айленд - несколько минут уличной давки, солнце краснеет, и -
внезапные панорамы милых маленьких притоков, тихо текущих среди волшебных
дерев и зелени среднеамериканского Иллинойса. Все вокруг снова начинало
походить на славный мягкий Восток - с сухим великим Западом было
покончено. Перед моими глазами одним громадным взмахом, длившимся часами,
разворачивался штат Иллинойс, пока Дин летел сквозь него с прежней
скоростью. При всей своей усталости он рисковал больше обычного.
На узеньком мостике, перекинутом через одну из этих красивых речек, он
стремительно ринулся в почти невозможную ситуацию. Впереди по мосту
тянулись две медленные машины; навстречу шел громадный грузовой фургон,
водитель которого верно прикидывал время, необходимое тем двум машинам,
чтобы миновать мост, и по его прикидке выходило, что пока он сам до моста
доедет, тот будет чист: там совершенно не было места одновременно для
грузовика и какой-нибудь машины, идущей навстречу. За грузовиком уже
выстроились другие машины, выглядывая из-за него в надежде проскочить.
Перед медленными машинами скопились другие медленные машины. Дорога была
просто загромождена, и все взрывались от нетерпения побыстрее миновать это
место. Дин, ничуть не сомневаясь, въехал во всю эту кучу на своих обычных
110 милях в час. Обогнал медленные машины, вильнул в сторону, чуть не сбив
левое ограждение моста, ломанулся прямо в тень разгонявшегося грузовика,
срезал вправо, увернувшись от его левого переднего колеса, едва не
столкнулся о первым медленным автомобилем, вылезшим на обгон, а затем
вынужден был встать обратно в ряд, когда из-за грузовика вынырнула еще
одна машина - все это за какую-то пару секунд, промелькнув молнией и
оставив за собой не более, чем облако пыли, а вовсе не ужасную пятикратную
автокатастрофу с тачками, разлетающимися во все стороны, и огромным
грузовиком, горбящим спину смертельным кровавым полднем среди спящих полей
Иллинойса. Я никак не мог выкинуть эту картину из головы - как и того,
что один знаменитый кларнетист бопа недавно погиб в Иллинойсе в аварии -
и, быть может, как раз в такой вот день(17). Я снова ушел на заднее
сиденье.
Мальчишки теперь тоже оставались сзади. Дин твердо намеревался быть в
Чикаго до темноты. На железнодорожном переезде мы подобрали двух сезонных
работяг, которые наскребли между собой полдоллара на бензин. Всего лишь
минуту назад они сидели себе под штабелем шпал, выцеживая в рот остатки
винища, а тут очутились хоть и в грязном, но все же непокоренном и
роскошном "кадиллаке", в стремительной спешке летящем в Чикаго. На самом
деле, бедолага, севший вперед к Дину, не отрывал от дороги глаз и - вот
вам слово - не переставая, твердил про себя свои бродяжьи молитвы.
- Ну и ну, - говорили они. - Вот уж не гадали, что попадем в Чикагу
так быстро. - Проезжая по сонным иллинойсским городкам, где люди так
хорошо понимают, что такое чикагские банды, которые вот так вот носятся
мимо в лимузинах каждый день, мы представляли собою странное зрелище: все
небритые, водитель - полуголый, два бича, я сам на заднем сиденье откинул
голову на подушку, держусь за ремень и надменно озираю местность -
короче, совсем будто новая калифорнийская банда едет требовать своей доли
чикагских трофеев, банда отчаянных сорвиголов, бежавших из тюрем
где-нибудь на луне Юты. Когда мы остановились попить кока-колы и
заправиться в крошечном городишке, люди вылезли наружу посмотреть на нас,
но никто не сказал нам ни слова, хоть я и думаю, что они запомнили на
всякий случай наши приметы и рост - мало ли как потом обернется. Для
того, чтобы провести деловые переговоры на бензоколонке, Дин просто
повесил на шею майку как шарфик, был с девушкой по обыкновению краток и
резок, снова сел в машину, и мы полетели дальше. Довольно скоро красное
солнце побагровело, мимо промелькнула последняя из зачарованных речушек, и
на том конце автострады мы увидели дальние дымы Чикаго. Из Денвера сюда, с
заездом на ранчо Эда Уолла, всего 1180 миль, мы добрались ровно за
семнадцать часов, если не считать двух часов в канаве, трех на ранчо и
двух с полицией в Ньютоне, со средней скоростью семьдесят миль в час,
через всю страну, с одним водителем.
Рекорд сумасшедствия в некотором роде.
10
Великий Чикаго пылал багряным у нас перед глазами. Мы вдруг оказались
иа Мэдисон-стрит, среди орд хобо - некоторые валялисъ прямо посреди
улицы, задрав ноги на тротуар, сотни других толклись у входов в салуны и в
переулках.
- Уоп! уоп! посматривай-ка, нет ли здесь Старого Дина Мориарти, он
может в этом году случайно оказаться в Чикаго. - Мы высадили наших
работяг на этой улице и поехали дальше, в центр. Скрежет трамваев,
мальчишки-газетчики, рассекают девчонки, в воздухе запах жарехи и пива,
мигает неон... - Мы в большом городе, Сал! Уу-иии! - Первым делом надо
было запарковать "кадиллак" в хорошем темном местечке, вымыться и
приодеться на ночь. Через дорогу от ИМКИ(18) мы нашли тупичок между
краснокирпичными зданиями, куда и засунули машину, развернув ее рылом на
выезд, а потом пошли за нашими мальчишками в общагу, где им дали комнату,
и они разрешили нам часок попользоваться удобствами. Мы о Дином побрились
и вымылись в душе, я обронил в вестибюле бумажник, а Дин подобрал его и
уже собирался было заныкать под рубашкой, когда до него дошло, что
кошелек-то наш, - он был страшно разочарован. Затем мы попрощались с
мальчишками, которые никак не могли нарадоваться, что добрались в целости
и сохранности, и отчалили в кафетерий поесть. Старый забуревший Чикаго, с
его странными полувосточными-полузападными типами, которые идут на работу
и плюются. Дин стоял в кафетерии, потирая живот и вбирая в себя все
вокруг. Он хотел поговорить со странной цветной женщиной средних лет,
зашедшей в кафетерий, говоря, что у нее нет денег, но зато есть с собой
булочки, поэтому не дадут ли ей тут маслица. Она вошла, покачивая бедрами,
ей отказали, она вышла, тряся задом.
- Ху-у! - выдохнул Дин. - Пошли за ней по улице, давай посадим ее к
нам в "кадиллак". Устроим праздник. - Но мы забыли об этом и устремились
прямиком на Норт-Кларк-стрит, покрутившись немного в Петле, чтобы
посмотреть на точки, где танцуют хучи-кучи, и послушать боп. И что это
была за ночка!
- Ох, чувак, - сказал мне Дин, когда мы с ним стояли перед входом в
бар, - ты врубись в эту улицу жизни, в китайцев, что рассекают по всему
