коров. - Вот они! Коровы Уолла! Мы никогда сквозь них не проедем.
Придется выйти и шугануть их. Хии-хии-хии! - Но выходить не пришлось, мы
лишь медленно протискивались между ними, иногда мягко их подталкивая, пока
они толклись на месте и мычали, словно море за дверцами машины. За ними
виднелся свет в окнах ранчо Эда Уолла. Вокруг этого одинокого огонька
расстилались сотни миль равнин.
Тьма такого рода, которая падает здесь на прерию, непостижима для
живущего на Востоке. Не было ни звезд, ни луны, никакого другого света,
кроме огня в кухне миссис Уолл. То, что лежало за пределами теней во
дворе, было бесконечной панорамой мира, которую невозможно было бы увидеть
до самого рассвета. Постучав в двери и покричав в темноту Эду Уоллу,
который в хлеву доил коров, я предпринял краткую и осторожную прогулку в
эту тьму - шагов двадцать, не больше. Мне показалось, что я слышу
койотов. Уолл объяснил, что это, вероятно, ржет вдали одна из диких
лошадей его отца. Эд Уолл был примерно наш ровесник, высокий, поджарый,
острозубый и немногословный. Они с Дином, бывало, стояли где-нибудь на
углу Кёртис-стрит и свистели проходившим мимо девчонкам. Теперь он учтиво
провел нас в свою мрачную коричневую нежилую парадную комнату, где-то
пошурудил и извлек тусклые лампы, засветил их и спросил у Дина:
- Какого дьявола случилось у тебя с пальцем?
- Я дал в лоб Мэрилу, он стал нарывать, и пришлось ампутировать кончик.
- А за каким дьяволом тебе вообще это понадобилось? - Заметно было,
что раньше он заменял Дину старшего брата. Он покачал головой. Подойник
по-прежнему стоял у его ног. - У тебя, сукин сын, все равно всегда была
трещина в башке.
Тем временем его молодая жена приготовила в большой кухне роскошный
стол. Она извинилась за персиковое мороженое:
- Там всего лишь сметана и персики, замороженные вместе. - Это,
конечно, было единственное настоящее мороженое, которое я ел в своей
жизни. Начала она с немногого, а завершила все изобильно: пока мы ели, на
столе появлялись все новые и новые кушанья. Она была хорошо сложенной
блондинкой, но, как и все женщины, живущие на широких просторах,
жаловалась немного на скуку. Она перечислила радиопрограммы, которые
обычно слушает в это время ночи. Эд Уолл сидел, уставившись на свои руки.
Дин прожорливо ел. Он хотел, чтобы я подыграл ему в выдумке про то, что
"кадиллак", на самом деле, - мой, что я очень богатый человек, а он -
мой друг и шофер. Это не произвело на Эда Уолла никакого впечатления.
Всякий раз, когда скотина в хлеву издавала какой-нибудь звук, он поднимал
голову и прислушивался.
- Ну, я надеюсь, парни, вы доберетесь до своего Нью-Йорка. - Далеко
не поверив сказкам о том, что я владелец "кадиллака", он был убежден, что
Дин машину попросту угнал. Мы пробыли у него на ранчо около часа. Эд Уолл
утратил веру в Дина точно так же, как и Сэм Брэди: теперь он смотрел на
него с опаской, когда вообще смотрел на него. В прошлом у них бывали
буйные деньки, когда они рука об руку шибались по улицам Ларэйми, штат
Вайоминг, когда заканчивался сенокос, но теперь все это быльем поросло.
Дин конвульсивно подскакивал на стуле.
- Ну да, ну да, а теперь, я думаю, нам лучше двигаться дальше,
поскольку надо быть в Чикаго к завтрашнему вечеру, а мы уже и так
потратили несколько часов. - Студентики учтиво поблагодарили Уолла, и мы
снова тронулись. Я обернулся посмотреть, как свет на кухне растворяется в
море ночи. Затем я склонился вперед.
9
В мгновение ока мы снова оказались на главный трассе, и в ту ночь перед
моим взором развернулся весь штат Небраска. Сто десять миль в час, прямо
насквозь, дорога - как стрела, спящие городки, никаких больше машин, а
скорый "Юнион Пасифик" безнадежно плетется позади в лунном свете.
В ту ночь я совсем не боялся: на совершенно законных основаниях можно
было выжимать 110, болтать, и все городки Небраски - Огаллала, Гётенбург,
Кирни, Грэнд-Айлейд, Коламбус - разворачивались с нереальной быстротой, а
мы ревели себе вперед и болтали. Великолепный автомобиль - он мог
удерживать дорогу, как лодка держится на воде. Он легко выпевал плавные
повороты.
- Ну, чувак, что за лодка - лодка моей мечты, - вздыхал Дин. - Ты
прикинь - если б у нас с тобой была такая машина, что бы мы могли
сделать. Ты знаешь, что по Мексике вниз идет дорога до самой Панамы? - а
может быть, и до самого низу Южной Америки, где живут семифутовые индейцы
и жуют на горных склонах кокаин?
Да! Ты и я, Сал, - мы бы с такой машиной врубились в целый мир, потому
что, чувак, дорога рано или поздно должна вывести в целый мир. Ведь ей
больше некуда идти - правильно? Ох, как же мы порассекаем по старому Чи
на этой штукенции!
Только подумай, Сал, я за всю свою жизнь ни разу не был в Чикаго, даже
проездом.
- И мы туда приедем как гангстеры на этом "кадиллаке".
- Да! И девчонки! Мы можем снимать девчонок, Сал, на самом деле я
решил доехать архибыстро, чтобы оставался еще целый вечер порассекать по
городу. Ты теперь расслабься, а я буду просто гнать тачку всю дорогу.
- Ну, а какая у нас скорость?
- Постоянных - сто десять, я так думаю; а даже незаметно. У нас еще
днем останется вся Айова, а потом я сделаю старый Иллинойс за шесть
секунд. - Мальчишки заснули, а мы говорили всю ночь напролет.
Замечательно, как Дин мог сходить с ума, а потом вдруг продолжал
копаться у себя в душе - которая, как я думаю, вся обернута в быструю
машину, в побережье, до которого нужно доехать, в женщину в конце дороги,
- - спокойно и здраво, как будто ничего не случилось.
- Я, когда приезжаю в Денвер, каждый раз такой становлюсь - я в этом
городе больше уже не могу. Дурень, дурень. Дин - придурок. Вж-ж-жик! - Я
рассказал ему, что уже ехал по этой дороге в Небраске в 47-м. Он тоже. -
Сал, когда я работал в прачечной "Новая Эра" в Лос-Анжелесе, в сорок
четвертом, добавив себе года, то совершил путешествие в Индианополис на
спидвей о единственной целью - посмотреть классические гонки на
Мемориальный День(16), днем ехал стопом, а по ночам угонял машины, чтобы
успеть вовремя. А в Л.А. у меня оставался двадцатидолларовый "бьюик" -
моя первая машина, он все равно не прошел бы техосмотра по тормозам и
лампочкам, поэтому я решил, что мне нужны права какого-нибудь другого
штата, чтобы водить машину дома, и чтобы меня не арестовали, вот поэтому я
и поехал сюда за правами. И вот проезжаю я через один из вот этих самых
городишек, номера прячу под курткой, и тут на главной дороге прицепился ко
мне въедливый такой шериф, который решил, что я молодой слишком, чтобы
ездить стопом. Он нашел номера и зашвырнул меня в каталажку на две камеры
вместе с местным преступником, которого следовало бы отправить в дом
престарелых, потому что он даже поесть сам не мог (его кормила жена
шерифа), а только сидел весь день, пускал слюни, да чего-то блеял. После
расследования, которое включало в себя всякую похабщину, типа расспросов
об отце, которые вдруг обернулись угрозами и запугиванием, сличения
почерка и так далее, и после того, как я произнес самую блистательную речь
в своей жизни, чтобы оттуда выбраться, а она завершилась признанием, что я
все наврал про то, что в прошлом угонял машины, а на самом деле разыскиваю
своего папашку, который где-то здесь батрачит, он меня отпустил. На гонки
я, конечно, опоздал. Следующей осенью я сотворил такую же штуку, чтобы
посмотреть игру "Нотр-Дам - Калифорния" в Саут-Бенде, Индиана, - на этот
раз никакой лажи не было, и прикинь, Сал, денег у меня было только-только
на билет и ни цента больше, а по пути и туда, и обратно у меня маковой
росинки во рту не было, если не считать того, что мне удавалось выклянчить
у всяких чокнутых кошаков, которые попадались на дороге, да еще я девчонок
бомбил. Единственный парень во всех Соединенных Штатах Америки, который
столько претерпел, чтобы только посмотреть игру в мяч.
Я спросил его, как он оказался в 1944 году в Л.А.
- Меня арестовали в Аризоне - самая гнилая лажа, в которой я очутился.
Прищлось давать оттуда деру - самый клевый побег в моей жизни, если
говорить о побегах, понимаешь, в общем смысле: типа там в лесах, ползал по
болотам, обходил горы, короче. Меня ожидали резиновые шланги со свинцом,
общий режим в лагере и так называемая смерть от несчастного случая, но
пришлось вылазить из лесов по хребту, чтобы не попасть ни на тропу, ни на
дорогу. Надо было избавиться от тюремной робы: так я аккуратненько стибрил
штаны с рубашкой на заправке за Флагстаффом, и два дня спустя прибыл в
Л.А. одетый как служитель с бензоколонки, пришел на первую же станцию, что
попалась на глаза, - меня взяли, я снял себе комнатку и сменил имя (Ли
Булей), и провел в Л.А. восхитительный год - включая сюда целую банду
новых друзей и на самом деле очень классных девчонок; а тот сезон
закончился, когда мы все как-то ночью ехали по Голливудскому Бульвару, и я
попросил одного кореша порулить, пока я поцелую девчонку - а я был за
рулем, понимаешь? - и тот меня просто не услышал, и мы вляпались в столб,
но скорость у нас была всего двадцать, и я только сломал себе нос. Ты ведь
раньше видел мой нос - типа кривой греческой горбинки вот тут. После
этого я поехал в Денвер и весной познакомился в павильоне с газировкой с
Мэрилу. Ох, чувак, ей было всего пятнадцать - в джинсиках, так вся и
ждет, чтобы ее кто-нибудь снял. Три дня и три ночи разговоров в отеле
"Туз", третий этаж, юго-восточная угловая комната, святая комната
воспоминаний и священная сцена моих дней - она была такой милой тогда,
такой молоденькой, хмм, ахх! Эй, эй, посмотри-ка - вон там, в темноте,
оп-оп, куча бичей у костра возле насыпи, ну ч-черт. - Он чуть было не
затормозил. - Видишь ли, я никогда не уверен, там мой отец или нет. -
Какие-то фигуры около железной дороги покачивались перед большим костром.
- Я так и не знаю, где мне спрашивать. Он может оказаться где угодно. -
Мы ехали дальше.
Где-то за нами или перед нами в огромной ночи его отец лежал пьяный под
кустом и, без сомнения, слюна стекала у него по подбородку, штаны его были
мокры, в ушах сера, на носу струпья, может быть, даже запекшаяся кровь в
волосах, и луна бросала сверху на него свой свет.
Я взял Дина за руку.
- Ах, чувак, мы теперь уж точно едем домой. - Нью-Йорк должен был
впервые стать ему постоянным домом. Его всего трясло: он не мог утерпеть.
- И только подумай, Сал, когда мы доберемся до Пеннси, сразу начнем
слушать этот уматный восточный боп у диск-жокеев. Иии-ях, катись, лодочка,
катись! - Великолепный автомобиль заставлял ветер реветь; равнины от него
разворачивались рулоном бумаги; горячий асфальт отлетал от колес с
почтением - величественный корабль. Я открыл глаза навстречу встававшей
веером заре; мы летели прямо в нее.
Каменное сосредоточенное лицо Дина как обычно склонялось над лампочками
приборной доски в собственном костлявом порыве.
- О чем ты думаешь, папаша?
- Ах-ха, ах-ха, да все о том же, знаешь ли: девки, девки, девки...
Я заснул и проснулся в сухой, жаркой атмосфере июльского воскресного
утра посреди Айовы, а Дин все гнал и гнал машину, и скорости не сбавлял:
он брал горбатые кукурузные долы Айовы минимум на восьмидесяти, а по
прямой выдавал обычные 110, если только потоки машин в обе стороны не
вынуждали его вставать в ряд и ползти на жалких шестидесяти. Когда
возникал подходящий случай, он вырывался вперед и обгонял машины дюжинами,
оставляя их позади за тучей пыли.
Какой-то ненормальный в новехоньком "бьюике" увидел на дороге такие
дела и решил потягаться с нами силами. Только Дин снова собрался отхватить
солидный кусок дороги, как этот парень без предупреждения вылетел у нас
из-под самого носа, взвыл, задудел и даже помигал нам хвостовыми огнями в
знак вызова. Мы снялись за ним следом как большая птица.
- Ну, погоди, - засмеялся Дин. - Я помучаю этого сукиного сына с
десяток миль. Смотри. - Он позволил "бьюику" намного опередить нас, а
