не обращал ни на кого внимания. Он просто на какое-то мгновение исчез,
чтобы скопить побольшие энергии. Если бы его тронули, он закачался бы, как
валун, уравновешенный на одном-единственном камушке на краю утеса. Он мог
рухнуть вниз, он мог просто качаться себе дальше. Потом валун взорвался и
весь расцвел, его лицо осветилось милейшей улыбкой, он огляделся, будто
только что проснулся, и сказал:
- Ах, взгляните только на этих славных людей, что сидят здесь со мною.
Ну не клево ли? Сал, слушай, я как-то сказал Мину, слушай... эррг, ах, да!
- Он встал и прошелся по комнате, протянул руку одному из водителей
автобуса, что были в компании: - Здрасьте. Меня зовут Дин Мориарти. Да, я
хорошо вас помню. У вас все в порядке? Ну-ну. Посмотрите, что за милый
тортик. О, можно мне немного?
Всего лишь мне? Несчастному мне? - Сестра Эда сказала, что да. - О,
как чудесно. Люди так милы. Торты и прелестные вещицы, выложенные на стол
- и всё ради чудесных маленьких радостей и восторгов. Хмм, ах, да,
отлично, великолепно, харрумф, эгад! - И остановился, покачиваясь,
посреди комнаты с куском торта в руке, благоговейно всех рассматривая.
Потом оглянулся и посмотрел, что у него за спиной. Всё изумляло его -
всё, что он видел. По всей комнате люди беседовали небольшими группками, и
он произнес: - Да! Правильно! - При виде картины на стене он застыл,
весь внимание. Потом подошел и вгляделся в нее, отступил, сгорбился,
подпрыгнул, он хотел рассмотреть ее со всех возможных уровней и углов, он
дернул себя за майку, воскликнув: - Вот дьявол! - Он не представлял
себе, что за впечатление производит, ему это было глубоко безразлично.
Люди теперь начали смотреть на Дина с материнской и отцовской симпатией -
она проступала у них на лицах. Наконец, он стал Ангелом, каким, я всегда
знал, он и станет; но, как и всякий Ангел, он до сих пор еще иногда ярился
и неистовствовал, и в ту ночь, когда мы все ушли с вечеринки и направилиь
в бар "Виндзора" одной большой громкой кодлой, Дин неистово, демонически,
серафически надрался.
А вы помните, что "Виндзор", некогда великий денверский отель времен
Золотой Лихорадки и во многих отношениях заслуживающее внимания место - в
большом нижнем салуне там до сих пор в стенах дырки от пуль - был
когда-то Дину родным домом. Он жил здесь со своим отцом в одной из комнат
наверху. И теперь он не был праздным туристом. Он пил в этом салуне, как
призрак своего отца; он глотал вино, пиво и виски как воду. Его лицо
побагровело и покрылось крупными каплями пота, он ревел и визжал у стойки
бара, и шатался по танцевальному пятачку, где шныранты Запада отплясывали
со своими девицами, и пытался играть на пианино, и лез обниматься к бывшим
уголовникам, и кричал вместе с ними в общем бедламе. А в нашей компании
все тем временем сгрудились вокруг двух огромных столов. Здесь были Денвер
Д.Долл, Дороти и Рой Джонсоны, девушка из Буффало, Вайоминг, - подруга
Дороти, Стэн, Тим Грэй, Бэйб, я, Эд Данкель и кто-то еще, всего тринадцать
человек. Доллу было клево: он взял машинку, выдававшую орешки, поставил на
стол перед собой, одну за другой совал туда монетки и жевал ядрышки.
Он предложил нам всем написатъ что-нибудь на открытке за пенни и
отправить ее Карло Марксу в Нью-Йорк. Мы писали всякие безумства. Скрипка
просто гремела в ночи на Латимер-стрит.
- Ну не клево ли? - вопил Долл. В мужской комнате мы с Дином ломились
в дверь и даже пытались вынести ее вообще, но она была в дюйм толщиной. У
меня в среднем пальце треснула косточка, но я этого даже не понял аж до
следующего дня. Мы ужрались вусмерть. Однажды на наших столах зараз стояло
пятьдесят стаканов пива.
Можно было просто подбегать и отхлебывать из любого. Зэки из
Каньон-Сити отирались вокруг и трепались с нами вместе. В вестибюле за
дверью салуна сидели старики - бывшие старатели - и грезили, опершись на
свои палки под тиканье старых часов. Такая ярость была им ведома в более
славные дни. Всё кружилось.
Везде случались какие-то разметанные попойки. Попойка была даже в
замке, куда мы поехали - кроме Дина, который куда-то сбежал, - и в этом
замке все сидели за огромным столом и орали. Снаружи там был бассейн и
гроты. Я, наконец, нашел тот замок, где должен был восстать великий змей
мира.
Потом, поздно ночью, в одной машине оказались лишь Дин, я, Стэн Шепард,
Тим Грэй, Эд Данкель и Томми Снарк, а остальные нас обогнали. Мы ехали в
Мексиканскую Слободку, мы ехали в "Пять Точек", мы кружили по городу. Стэн
Шепард был вне себя от радости. Он не переставал вопить:
- Сук-кин кот! Чер-рт подер-ри! - своим высоким визгливым голосом и
шлепал себя по коленям. Дин просто с ума от него сходил. Он повторял все,
что бы тот ни сказал, фыркал и стирал со лба пот:
- Ну, мы и оттянемся, Сал, по пути в Мексику вместе с этим кошаком
Стэном! Да!
- То была наша последняя ночь в святом Денвере, мы сделали ее большой
и дикой.
Все окончилось вином в подвале при свечах, а Черити кралась по верхнему
этажу в ночнушке и с фонариком. С нами теперь был цветной парень, который
называл себя Гомесом. Он плавал по "Пяти Точкам" и плевал на все. Когда мы
его увидели, Томми Снарк крикнул:
- Эй, тебя не Джонни зовут?
А Гомес лишь попятился, потом прошел мимо нас снова и переспросил:
- Не повторите ли вы, что вы только что сказали?
- Я сказал: это не ты тот парень, которого зовут Джонни?
Гомес отплыл назад и сделал еще одну попытку:
- А может, вот так на него чуть больше похоже? Я ведь стараюсь изо
всех сил быть Джонни, но просто не могу найти пути.
- Ну, чув-вак, давай с нами! - закричал Дин, и Гомес прыгнул к нам, и
мы отчалили. Мы неистово шептались в подвале, чтобы не доставлять
беспокойства соседям. В девять утра все ушли, кроме Дина и Шепарда,
которые все еще тараторили, как полоумные. Люди уже вставали готовить
завтрак и тут слышали странные подземные голоса, повторявшие:
- Да! Да! - Бэйб сделала большой завтрак. Приближалось время
отваливать в Мексику.
Дин пригнал машину на ближайшую автозаправку, и ему все сделали в
лучшем виде. У него был "форд-37", правая дверца без петель, просто
привязана к раме. Правое переднее сиденье тоже раскурочено, и сидеть на
нем можно было только лицом к ободранному потолку.
- Совсем как Мин с Биллом, - сказал Дин. - Мы дочихаем и доскачем до
Мексики; у нас это займет много-много дней. - Я посмотрел на карту:
больше тысячи миль - главным образом, по Техасу до границы в Ларедо, а
затем еще 767 миль через всю Мексику до великого города у треснувшего
Истмуса и Оахаканских Высот. Я не мог себе представить этой поездки. Она
была самой сказочной из всех. Это уже было не просто восток-запад, но
волшебный юг. Мы мысленно видели, как все Западное Полушарие ребрами скал
нисходит к самому Тьерра-дель-Фуэго, и мы такие летим по кривой мира в
иные тропики и иные миры.
- Чувак, вот что приведет нас, наконец, к ЭТОМУ! - сказал Дин с
окончательной верой в голосе. Он похлопал меня по руке. - Вот погоди, и
увидишь сам. Хуу!
Уии!
Я пошел с Шепардом заканчивать последние из его денверских дел и
встретился с его бедным дедом, котормй стоял в дверях дома, повторяя:
- Стэн... Стэн... Стэн...
- Что такое, дедушка?
- Не езди.
- Ох, да все уже решен, теперь я просто должен ехать; зачем ты так
делаешь? - У старика были серые волосы, крупные миндалевидные глаза и
напряженная, безумная шея.
- Стэн, - сказал он просто, - не езди. Не заставляй своего старого
деда плакать. Не бросай меня еще раз. - У меня сердце разрывалось при
виде этого.
- Дин, - сказал старик, обращаясь ко мне, - не забирай от меня моего
Стэна.
Когда он был маленьким, я, бывало, водил его в парк и объяснял ему про
лебедей.
Потом в том же самом пруду утонула его маленькая сестренка. Я не хочу,
чтобы ты забирал моего мальчика.
- Нет, - ответил Стэн, - мы уже уезжаем. До свиданья. - Внутри его
всего просто раздирало.
Дед схватил его за руку:
- Стэн, Стэн, Стэн, не езди, не езди, не езди.
Мы бежали оттуда, склонив головы, а старик по-прежнему стоял в дверях
своего домика на боковой улочке Денвера, и штора из бус болталась в
проеме, и в гостиной стояла набивная мебель. Он побелел, как полотно. Он
все еще звал Стэна.
Двигался он, будто парализованный, и он никуда не уходил с порога, а
лишь стоял и бормотал "Стэн" и "Не езди", да тревожно смотрел нам вслед,
пока мы сворачивали за угол.
- Господи, Шеп, я не знаю, что и сказать.
- Не обращай внимания, - простонал Стэн. - Он всегда такой был.
В банке мы встретили мать Стэна, она там брала для него деньги. Милая
седая женщина, до сих пор очень моложавая. Они с сыном стояли на мраморном
полу банка и шептались. На Стэне был ливайсовский прикид - с курткой и
всеми делами, и он выглядел точь-в-точь как человек, едущий в Мексику.
Таково было его нежное существование в Денвере, а теперь он сбегал вместе
с пылающим новичком Дином.
Дин выскочил из-за угла и встретился с нами как раз вовремя. Миссис
Шепард настояла на том, чтобы угостить нас всех кофе.
- Берегите там моего Стэна, - говорила она. - Никогда нельзя
сказать, что может случиться в этой стране.
- Мы будем следить друг за другом, - ответил я. Стэн с матерью пошли
вперед, а мы с чокнутым Дином чуть остали; тот рассказывал мне про
надписи, вырезанные на стенах туалетов Востока я Запада:
- Они совершенно разные: на Востоке острят, похабно шутят, пишут
очевидные намеки, скатологические куски информации и рисуют; на Западе
просто оставляют свои имена - Рыжий О'Хара из Рыгтауна, Монтана, был
здесь, дата, очень серьезно все, типа, ну, скажем, Эда Данкеля, а причина
- в громаднейшем одиночестве, которое лишь на оттенок, лишь на срезанный
волосок отличается, стоит только переехать Миссиссиппи. - Ну вот, перед
нами был как раз такой одинокий парень, ибо мама Шепарда была очень милой
мамой, ей страшно не хотелось, чтобы ее сын уезжал, но знала, что тот
должен ехать. Я видел, что он бежит своего деда. И вот нас тут было трое:
Дин искал своего отца, мой умер, а Стэн сбегал от своего старика, - и все
мы уезжали в ночь вместе. Он поцеловать мать в спешивших толпах на 17-й,
та села в такси и помахала нам. До свиданья, до свиданья.
Мы сели в машину у Бэйб и попрощались с нею. Тим ехал с нами до своего
дома за городом. Бэйб в тот день была прекрасна: длинные волосы, светлые и
шведские, а на солнце выступили веснушки. Она выглядела в точности как та
маленькая девочка, которой она, в сущности, и была. В ее глазах стояла
дымка. Может, она с Тимом приедет к нам позже - но она не приехала. До
свиданья, до свиданья.
Мы рванули. Оставили Тима у него во дворе на Равнинах за городом, и я
оглянулся посмотреть, как Тим Грэй уменьшается на этой равнине. Этот
странный парень стоял там полных две минуты, смотрел, как мы уезжаем, и
Бог знает какие горестные мысли бродили у него в голове. Он становился все
меньше и меньше, однако, стоял без движения, положив одну руку на
натянутую бельевую веревку, будто капитан, а я весь перекрутился, чтобы
только подольше видеть Тима Грэя, пока от него не осталось ничего, кроме
возраставшего отсутствия в пространстве, а пространство открывалось на
Восток, к Канзасу, который уводил все дальше назад, к моему дому в
Атлантиде.
Теперь мы направили наше дребезжавшее рыдо на юг, целясь на Кастл-Рок,
Колорадо, а солнце краснело, и скалы к западу выглядели как бруклинская
пивоварня в ноябрьских сумерках. Высоко в их лиловых тенях кто-то все
шагал, шагал, но нам было не разглядеть; может, тот старик с седыми
волосами, которого я ощутил в вершинах много лет назад. Закатеканский
Джек. Но он приближался ко мне. Если вообще не стоял всегда сразу за
спиной. А Денвер отступал сзади - как город из соли, его дымы
разламывались в воздухе и растворялись у нас на глазах.
4
Стоял май. И как только могут такие уютные деньки в Колорадо с его
фермами, оросительными канавами и тенистыми лощинами - куда малышня
