протянул руку - помнится, он повесил его на спинку кровати. Ремешка не
было. Он обшарил платяной шкаф - не забыл ли он ремешок в старых брюках?
- вывернул карманы, обыскал письменный стол. Он разбудил дочку и пожалел
об этом, потому что, едва открыв глаза, она залилась слезами. Он засунул
в мусоропровод свою длинную белую руку, и рука поползла все ниже - в
восьмой, седьмой, шестой, пятый этаж. Нет и нет! Вытянув губы в длинную
страшную трубочку, бормоча: "Ах так, миленькие мои! Значит, так? Хорошо
же!" - он вернулся в свою комнату.
ЛЕКАРЬ-АПТЕКАРЬ ГОВОРИТ СО СВОИМ НАЧАЛЬНИКОМ ПО ТЕЛЕФОНУ, А СТАРАЯ
ЛОШАДЬ ДЕЛИКАТНО СТУЧИТСЯ В АПТЕКУ "ГОЛУБЫЕ ШАРЫ"
Лекарь-Аптекарь сразу же понял, что Таня не принесла ему пояс.
- Не смей говорить, что ты не нашла его! - закричал он, схватившись
за сердце. - Все погибло, если ты его не нашла. Он догадается, что это
была ты, а если он догадается...
Сороки не плачут, как это доказывает профессор Пеночкин, или плачут
крайне редко, как это утверждает профессор Мамлюгин. Но Таня еще совсем
недавно была девочкой, и нет ничего удивительного в том, что она разре-
велась.
- Не сметь! - визгливо закричал Лекарь-Аптекарь. - Ты промочишь пид-
жак (Таня сидела на его плече), я простужусь, а мне теперь некогда бо-
леть. Что это еще за мальчишка?
Мальчишка, стоявший у двери с виноватым видом, был Петька, и Ле-
карь-Аптекарь не хватался бы так часто за сердце, если бы он знал, что
на Петьке был ремешок, старенький, потертый ремешок из обыкновенной ко-
жи. Но он этого не знал.
- Мало с тобой хлопот! Здравствуйте, теперь еще придется возиться с
этим трусишкой. Оставьте меня в покое! У меня больное сердце. Дайте мне
спокойно умереть.
Но, по-видимому, ему все еще не хотелось умирать, потому что он выпил
рюмочку коньяку, а потом, немножко подумав, вторую.
- Яд, - сказал он с наслаждением. - Давай сюда рецепт, глупая девчон-
ка. Он догадается, что это была ты, и меня, конечно, уволят, если я при-
готовлю лекарство для твоего отца. А мне, понимаешь, до пенсии осталось
полгода. Боже мой, боже мой! Всю-то жизнь я старался не делать ничего
хорошего людям, и никогда у меня ничего не получалось, никогда! И вот,
пожалуйста, опять! Ну ладно, куда ни шло! В последний раз. Умереть мне
на этом месте, если я еще когда-нибудь сделаю хорошее людям... Зверям -
другое дело. Птицам - пожалуйста! Но людям... Почему ты так похудел,
мальчик? Ты голоден? Возьми бутерброд. Ешь! Я тебе говорю, ешь, подлец!
Ох, беда мне с вами.
Он ворчал, и вздыхал, и сморкался в огромный застиранный зеленый пла-
ток, хотя, как известно, все аптекари в мире стараются не сморкаться,
приготовляя лекарство. А если и сморкаются, так не в зеленые застиран-
ные, а в новенькие, белые как снег платки. Но он сморкался, и моргал, и
почесывался, и даже раза два одобрительно хрюкнул, когда стало ясно, что
для Таниного отца он приготовил не лекарство, а настоящее чудо. Плохо
было только, что вместо одного пузырька он нечаянно приготовил два, а за
два ему могло попасть ровно вдвое.
- Возьми, Таня.
Сорока осторожно взяла пузырек, на котором было написано: "Живая во-
да".
- Так. А второй мы спрячем. Не дай бог, пригодится. Счастливого пути.
Живо! - закричал он и затопал ногами. - А то я еще передумаю! Ох, как вы
мне все надоели.
И Таня улетела - вовремя, потому что позвонил телефон, и Лекарь-Апте-
карь услышал голос, который действительно мог заставить его передумать.
- Как дела, старина? - спросил Великий Завистник. (К сожалению, это
был он.) - Я хочу поблагодарить тебя за микстуру. Спал, как ребенок.
Здорово это у тебя получилось!
- Пожалуйста, очень рад.
- Погромче!
- Очень рад, - заорал Лекарь-Аптекарь.
- То-то же. Ты вообще имеет в виду, что я к тебе отношусь хорошо. Вот
сейчас, например, с удовольствием потрепал бы тебя по плечу, честное
слово. Ты ведь, кажется, любишь птиц?
- Что?
- Птиц, говорю! Воробьев там, канареек, сорок?
- Птиц? Нет. То есть, смотря каких. Полезных - да. Которые поют. А
воробьев - нет. Они не поют.
- Понятно. Кстати, тут на днях к тебе не залетала Сорока?
- Нет. А что?
- Да тут, понимаешь... просыпаюсь, а на полу Сорочье перо. Уронила.
Ну, ты меня знаешь! Захотелось вернуть. Ищет, думаю, огорчается птица.
Значит, не залетала?
- Нет.
- Хм... тем лучше. До свидания. Ах, да! Надеюсь, ты еще не забыл, что
чудесами распоряжаюсь лично я впредь до распоряжения?
- Что вы!
- Ну то-то. Прощай.
Они одновременно положили трубки и зашагали из угла в угол: Великий
Завистник, зловеще бодаясь маленькой черной головкой, а Лекарь-Аптекарь,
в отчаянии хватаясь за свой длинный, сразу похудевший нос. Они шагали,
думая друг о друге. Мысли Великого Завистника летели в аптеку, а мысли
Лекаря-Аптекаря - прямехонько на Козихинскую, три, - и нет ничего удиви-
тельного в том, что они столкнулись по дороге. Раздался треск, не очень
сильный, но все же испугавший Лошадь, тащившую бочку с водой вдоль Соко-
линой Горы. Это была та самая Старая Лошадь, которую когда-то звали Ни-
ночкой, а теперь - Аппетит. Ей давно хотелось узнать, заказала ли Таня
лекарство, и заодно, если удастся, купить у Лекаря-Аптекаря очки. Ку-
пить, правда, было не на что.
"Но, может быть, - думала она, - я сумею оказать ему какую-нибудь ус-
лугу? Например, для микстур и настоев нужна вода. А у меня она как раз
очень вкусная и сколько угодно".
"...Да, без очков трудно жить, - думала она грустно. - Особенно когда
даже подруги норовят стащить твое сено из-под самого носа. Впрочем, ка-
кие они мне подруги? Разве они носили когданибудь ленточки в косах? Раз-
ве их награждали когда-нибудь почетной грамотой, как меня, когда я пе-
решла в третий класс? Кто танцевал в школе лучше, чем я? Кто пел, как
соловей: "И-го-го, и-гого!"?"
Ей показалось, что она встала на цыпочки и запела, а на самом деле
она подняла хвост и заржала. Лекарь-Аптекарь, все еще шагавший из угла в
угол, прислушался с беспокойством.
Трах! - Аптечная посуда зазвенела в ответ, а фарфоровые белочки
привстали, насторожив уши.
Трах! - Это, конечно, была Старая Лошадь. Ей казалось, что она стучит
деликатно, чуть слышно.
ЖИВАЯ ВОДА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В СИРЕНЕВЫЙ КУСТ, А ТАНЯ ЗНАКОМИТСЯ С ЛИХО-
БОРСКОЙ СОРОКОЙ
Живая вода плескалась в пузырьке. Таня крепко сжимала его в своем
черном изогнутом клюве. Еще несколько взмахов - и дома! Вот и знакомая
крыша показалась вдали. На трубах сидели воробьи и вдруг все разом шумно
вспорхнули, должно быть, испугались большой черно-белой птицы, которая
несла что-то непонятное в клюве. А ну взорвется или еще что-нибудь?
Мальчишки запускали воздушного змея на Медвежьей Горе. Они тоже, конеч-
но, заметили Таню, тем более что подул ветер и воздушный змей поплыл к
ней навстречу. Он был страшный, рогатый, с высунувшимся красным языком.
Любая сорока закричала бы караул. Но Таня не закричала, - ведь она могла
выронить пузырек! Зажмурив глаза, она приближалась к змею. Поздороваться
с ним и обогнуть - это был бы лучший выход из положения. Но и для этого
нужно было открыть клюв, а она сжимала его все крепче.
- Сорока-воровка!
- Гляди, ребята! Что-то стащила!
Один камень больно ударил Таню в плечо, другой оцарапал ногу, а тре-
тий... третий разбил пузырек! Тонкая, засверкавшая на солнце нить протя-
нулась между землей и небом. Это пролилась живая вода, и там, где она
упала, вырос такой красивый сиреневый куст, что Ученый Садовод немедлен-
но написал о нем книгу под названием "Чудо на Медвежьей Горе".
Расстроенная, измученная, с подбитым крылом, Таня полетела обратно в
аптеку. Она помнила, что Лекарь-Аптекарь приготовил два пузырька живой
воды. Какая удача! Но на куске картона, висевшем между голубыми шарами,
было написано: "Хотите верьте, хотите нет - аптека закрыта". Почерк был
Петькин, и никто другой не нарисовал бы в уголке чертика с хвостом,
изогнутым, как вопросительный знак.
Да, аптека была закрыта, и Таня, взлетев на антенну, с которой были
видны все двенадцать улиц Медвежьей Горы, принялась ждать - что еще мог-
ла она сделать?
Прошел час, другой, третий. Начался дождь. Таня промокла до последне-
го перышка - и это было прекрасно, потому что она боялась уснуть, а под
дождем не уснешь, тем более без зонтика, правда? Но дождь перестал, и
она уснула. Солнце поднялось; когда она открыла глаза, подъезды сверкали
после дождя, точно нарисованные мелом на белой глянцевитой бумаге, а ку-
сок картона с надписью попрежнему висел между голубыми шарами. ЛекарьАп-
текарь не вернулся. Но куда же в таком случае делся Петька? Таня полете-
ла на Бега к Старой Лошади, но в ее стойле спал, расставив ноги, грубый
Битюг с рыжим хвостом.
- Простите, вы не знаете?.. Прежде в этом стойле часто останавлива-
лась одна девочка... Я хотела сказать, одна лошадь.
- Кобыла Аппетит снята с рациона, - проржал, просыпаясь, Битюг, кото-
рый прежде возил заведующего продовольственной базой и привык выражаться
так же кратко, как он.
- Снята? Почему?
- Как сбежавшая в неизвестном направлении, утащив казенную упряжь,
тележку и бочку с водой.
Ничего не оставалось, как вежливо извиниться и улететь. Но куда?
...В отвратительном настроении Таня спряталась в самой густой листве
Березового Сада. Все казалось ей в черном свете, даже солнце, на кото-
рое, как все сороки, она могла смотреть не мигая. Голубое небо казалось
ей серым, зеленые листья - рыжевато-грязными, а птица, сидевшая на со-
седнем дереве, самой обыкновенной скучной вороной.
- Шакикракишакерак, - вдруг сказала птица.
Очень странно! На чистейшем сорочьем языке это значило: "Добрый ве-
чер)".
- Каршишкарирашкераш, - быстро ответила Таня.
Это значило: "Какая приятная неожиданность! Представьте себе, я при-
няла вас за ворону".
- Нет, я Сорока. Ворона, если вы имеете в виду Белую Ворону, прихо-
дится мне тетей. Вы живете в городе?
- Да. А вы?
- Я предпочитаю деревню. Здесь слишком шумно. Вы знаете, совершенно
невозможно сосредоточиться. Какое хорошенькое это у вас перо с хохолком!
- Ну что вы, ничего особенного. Вот сегодня ночью я потеряла перо. До
сих пор не могу прийти в себя. Знаете, такое белое-белое с черной отдел-
кой.
- Что вы говорите! И не нашли?
- Нет, конечно. Ужасно жалко. Что это у вас на ноге? Неужели колечко?
Какая прелесть! Бирюза?
- Да. И у меня еще есть бирюзовые сережки. А вот брошку никак не под-
беру. Вы не поверите, на днях обшарила все магазины. Нет и нет! Хоть
плачь.
- А это колечко вы тоже купили в комиссионном?
- Купила? Зачем? Стащила.
Они потрещали еще немного, а потом Сорока пригласила Таню к себе в
Лихоборы.
- Я живу у тети, - объяснила она. - Она будет очень рада. Лететь не-
далеко, всего сто километров.
"Осторожно, Таня. Помни, что девочки быстро привыкают к тому, что они
сороки, тем более что они вообще любят потрещать. Ты девочка, ты не со-
рока". Можно было подумать, что Старая Добрая Лошадь была тут как тут -
так ясно услышала Таня ее грустный предостерегающий голос. Но она устала
и была голодна. В конце концов, что за беда, если она проведет денек с
этой веселой Сорокой?
- К сожалению, мне необходимо найти ЛекаряАптекаря, - сказала она. -
Он ушел и не вернулся. Я прождала его целую ночь.
- Ну и что же! Тетя скажет вам, куда он ушел. Вы знаете, какие они
умные, эти вороны.
Таня задумалась.
- Кракешак, - сказала она наконец.
На чистейшем сорочьем языке это значило: "Я согласна".
Пришлось сделать порядочный крюк, но, улетая из города, не могла же
она не заглянуть домой хоть на минутку!
Окно папиной комнаты было распахнуто настежь, он рисовал, лежа в пос-
тели, а мама сидела подле с книгой в руках. У нее было грустное лицо.
