с черной головой, спускаясь по лестнице, бледнел от страха.
Первый никогда не думал о себе. Он думал о тех, кого любил, и ему ка-
залось, что это очень просто. А второй думал только о себе. Иногда ему
даже хотелось попробовать, как это думают о других, хоть день, хоть час.
Но как он ни злился - ничего не получалось.
Потом мальчик с русой головой стал художником, и оказалось, что он
умеет делать чудеса. По крайней мере, так говорили люди, смотревшие на
его картины. Мальчик с черной головой тоже научился делать чудеса, нап-
ример, превращать людей в птиц и животных. Но кому нужны были эти чуде-
са? По ночам он угрюмо думал: "Кому нужны мои чудеса?" Он томился тоской
- ведь завистники всегда томятся, тоскуют.
Он ломал руки, когда видел рыболовов, спокойно сидевших с удочкой над
водой. Ему становилось тошно, когда он смотрел на юношей и девушек, ко-
торые, раскинув руки, ласточкой падали в воду. Он завидовал всем, кто
был моложе его. У него не было друзей, он никого не любил, кроме дочки.
Его отец когда-то был Министром Двора и Конюшен и никак не мог прими-
риться с тем, что он потерял это звание. Сорок лет он не выходил из до-
ма. Он постоянно ворчал, и, чтобы хоть немного отдохнуть от отца, Вели-
кий Завистник время от времени превращал его в Старого Дрозда и сажал в
золоченую клетку.
"Здорово, папа", - говорил он ему, и Дрозд отвечал: "Шнерр штикс
трэнк дикс".
Нельзя сказать, что Великий Завистник не лечился от зависти - каждое
воскресенье ЛекарьАптекарь приносил ему капли. Не помогали!
Иногда он боялся, что зависть пройдет - ведь, кроме зависти, у него в
душе была только скука, а от скуки недолго и умереть. Иногда принимался
утешать себя: "Ты хотел стать великим - и стал, - говорил он себе. -
Никто не завидует больше, чем ты. Ты - Великий Завистник. Ты - Великий
Нежелатель Добра Никому". Но чем больше он думал о себе, тем чаще вспо-
минал тот ясный летний день, когда два мальчика сидели под водой и счи-
тали: "Раз, два, три", - тот день, когда он проиграл пари и в его сердце
впервые проснулась зависть.
ТАНЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В АПТЕКУ "ГОЛУБЫЕ ШАРЫ"
- На себя я давно махнула рукой, - сказала Старая Лошадь. - Но ты
должна надеяться, Таня. И главное - не привыкай к мысли, что ты Сорока.
Не гордись своим раздвоенным длинным хвостом! Не трещи! Девочки быстро
привыкают к тому, что они сороки, тем более что они вообще, как извест-
но, любят трещать. Если ты увидишь золотые очки или золотое колечко,
поскорее зажмурь глаза, потому что сороки воруют все, что блестит. И са-
мое главное - постарайся все-таки заказать лекарство в аптеке "Голубые
Шары".
- Спасибо, Старая Добрая Лошадь. Можно мне называть вас Ниночкой?
- Нет уж, брат. - Лошадь шумно вздохнула. - Куда уж! Правда, как де-
вочка я еще ребенок, но зато как лошадь я старый, опытный человек.
- Рецепт остался у Великого Завистника, - стараясь не трещать, сказа-
ла Таня.
- Эх, ты! Впрочем, не беда. Я знаю ЛекаряАптекаря. Он тебе поможет.
Ночь Таня провела в стойле, а утром полетела в аптеку "Голубые Шары".
Да, Лошадь была права! Лекарь-Аптекарь с первого взгляда понял, что слу-
чилось с Таней.
- Не смей говорить, что этот негодяй превратил тебя в Сороку! - зак-
ричал он визгливо. - Не мучайте меня, у меня больное сердце. Дайте мне
спокойно умереть.
Но, по-видимому, ему все-таки не хотелось умирать, потому что он взял
с полки бутылку и выпил рюмочку, потом - другую.
- Яд! - сказал он с наслаждением.
Это был коньяк, о котором он любил говорить: "Это для меня яд".
- Ужасно, ужасно! - сказал он. - И самое печальное, что я ничего не
могу для тебя сделать, решительно ничего. Не возражать! - крикнул он так
громко, что фарфоровые белочки присели на задние лапки от страха. -
Во-первых, до пенсии мне осталось только полгода. А во-вторых, ты дочь
своего отца, а ведь ему-то именно этот негодяй и завидует больше всех на
свете. И подумать только: если бы он просидел под водой хоть на одну се-
кунду дольше, чем твой отец, они бы вынырнули друзьями! Все, что я могу
сделать, - это посадить тебя на плечо и отправиться к больным. Сегодня у
меня четыре визита.
...С Козихинской на Колыбельную, с Колыбельной на улицу Столовая Лож-
ка, со Столовой Ложки на Восьмеркину - маленький, в потертом зеленом
пиджаке, в ермолке, лихо сдвинутой на ухо, Лекарь-Аптекарь начал свой
обход, а Сорока сидела у него на плече, стараясь не трещать по-сорочьи.
Один сел в калошу, другому соседка въелась в печенку, у третьего ушла
в пятки душа - а попробуй-ка вернуть ее на старое место! Каждый раз, вы-
ходя от больного, он говорил Сороке: "Еще не придумал". Это значило, что
он еще не придумал, как ей помочь. Наконец, выйдя от одного простодушно-
го парня, который тяжело пострадал, сунув свой нос в чужие дела, он ве-
село закричал:
- Готово!
Но, прежде чем рассказать Тане, что он придумал, Лекарь-Аптекарь вер-
нулся домой, снял ермолку и зеленый пиджак, выпил рюмочку коньяку и ска-
зал с наслаждением:
- Яд!.. Великий Завистник давным-давно лопнул бы от зависти, Таня. Но
у него есть пояс, которым он время от времени затягивает свой тощий жи-
вот. Например, когда ты сказала, что твой отец до сих пор умеет превос-
ходно нырять, - ручаюсь, что Великий Завистник раздулся бы, как воздуш-
ный шар, если бы забыл надеть пояс. Нужно стащить с него этот пояс - и
баста.
- Стащить?
- Да! Мы сделаем это, - торжественно сказал Лекарь-Аптекарь. - Я тебе
ручаюсь, что он лопнет, как мыльный пузырь. А знаешь ли ты, что произой-
дет, если он лопнет? Ты снова станешь девочкой, Таня. Я приготовлю ле-
карство по рецепту доктора Мячика, и твой отец будет спасен, потому что
его может спасти только чудо. А Старая Добрая Лошадь вернется к своим
родителям и снова будет носить голубые ленточки - не в гриве, а в косах.
ЛЮБИТЕЛЬ НЕОБЫКНОВЕННЫХ ИСТОРИЙ РАССКАЗЫВАЕТ ЛОРЕ СКАЗКУ О КРАСНОЙ
ШАПОЧКЕ, И ЛОРА ЗАПОМИНАЕТ ЕЕ НАИЗУСТЬ
А Петька все читал и читал. Когда его окликали, он только спрашивал:
"М-м?.." - и снова читал - строку за строкой, страницу за страницей. Од-
но собрание сочинений он прочел и принялся за другое. Можно было наде-
яться" что он расскажет Великому Завистнику хотя бы вкратце, о чем напи-
саны книги, стоявшие в нарядных, разноцветных переплетах на полках. А он
не рассказывал. Не потому, что не мог, а просто так, не хотелось. Он да-
же попробовал, но Великий Завистник с таким удовольствием потирал свои
длинные белые руки, когда кому-нибудь не везло даже в книгах, что Петька
перестал рассказывать и теперь только читал.
Время от времени папа-Дрозд, злобно косясь на него, начинал кричать:
- Шнерр дикс, тэкс тррэнк!
Это значило: "Я - Министр Двора и Конюшен. Прогоните мальчишку!"
Тогда Петька накидывал на клетку одеяло, и, думая, что наступила
ночь, Дрозд засыпал.
В общем, Петька совсем зачитался бы, если бы не Лора, которая то и
дело приходила к нему поболтать.
- Между прочим, отец давно хотел съесть тебя, - сказала она однажды,
- но я не позволила.
- Почему?
- Просто так. Мне смешно смотреть, как ты сидишь и читаешь.
Два раза в неделю она брала уроки у феи Вежливости и Точности и, вер-
нувшись, показывала Петьке, как она научилась ходить - не боком, а прямо
и легко, как снегурочка, а не тяжело, как медведь. Но Петька только
спрашивал: "М-м?.." - и продолжал читать.
Чтобы похудеть, Лора ела теперь не пять раз в день, а только четыре и
спала после обеда не два часа, а только час двадцать минут. И похудела,
правда не очень. Но Петька все равно не обращал на нее внимания. Она на-
дела на шею ожерелье и, разговаривая, все время играла им, как будто не-
чаянно. Но хоть бы раз Петька взглянул на это хорошенькое ожерелье из
цветного стекла!
Оставалось только рассказать ему что-нибудь поинтереснее, чем эти
толстые книги, от которых он не мог оторваться. И она отправилась к Лю-
бителю Необыкновенных Историй.
Это был отставной клоун, вырезавший трубки из виноградного корня,
очень хорошие, хотя иногда он и забывал проделать отверстие для дыма.
Зато истории, которые он рассказывал, были не то что хорошие, а превос-
ходные, и очень жаль, что никто не хотел их слушать. Как только он отк-
рывал рот, жена говорила: "Ну, здрасте, поехал!" Дети - у него были
взрослые, даже пожилые дети - начинали зевать, а гости приходили к нему
с условием, что будут говорить они, а не он, и притом о самом обыкновен-
ном: "У Марии Ивановны родился сын, а она ждала дочь" или: "Петр Ильич
будет получать теперь не восемьдесят рублей в месяц, а восемьдесят пять
рублей сорок копеек".
- Ага, старик, - с торжеством говорили они, уходя, - сегодня тебе не
удалось рассказать ни одной необыкновенной истории.
Всем надоели его рассказы, вот почему он так обрадовался, когда к не-
му пришла Лора.
Она вошла немножко боком, но вообще почти прямо и если не так легко,
как снегурочка, то уже не так тяжело, как медведь. Она вежливо поздоро-
валась и сказала:
- Не можете ли вы рассказать мне какуюнибудь интересную сказку? Я за-
помню ее слово в слово, у меня превосходная память.
- Да ради бога! - откладывая в сторону начатую трубку, сказал Люби-
тель Необыкновенных Историй. - Сколько угодно. Грустную или веселую?
- Веселую.
- Отлично.
И он рассказал ей о девочке Красная Шапочка. Вы, конечно, знаете эту
историю, дети? Может быть, она не очень веселая, особенно когда волк
глотает бабушку, надевает ее чепчик, который ему совсем не идет, и ло-
жится в постель, поджидая Красную Шапочку с пирогами. Но зато все конча-
ется хорошо. А ведь это самое главное, особенно когда все начинается
плохо.
Лора запомнила ее слово в слово - ведь у нее была превосходная па-
мять. Но слова почему-то запомнились ей в обратном порядке. Например, не
"Жила да была девочка, которую прозвали Красная Шапочка", а "Шапочка
Красная, прозвали которую девочка, была да жила". Понятно, что Петька
послушал минуть пять, а потом засмеялся и сказал:
- Да, здорово это у тебя получается.
И снова принялся за чтение. Теперь, когда Лора приходила к нему, он
только лениво смотрел на нее одним глазом и читал себе да читал строку
за строкой, страницу за страницей. Иногда, впрочем, он рисовал на полях
чертиков с хвостами, изогнутыми, как вопросительный знак.
ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК РАССКАЗЫВАЕТ О СЕБЕ
Когда у Великого Завистника начиналась бессонница, он завидовал всем,
кто спит. Он скрипел зубами, думая о том, что соседи сладко похрапывают
с открытыми форточками: кто на боку, а кто на спине. А где уж тут ус-
нешь, если то и дело приходится скрипеть зубами! Он завидовал даже ноч-
ным сторожам, впрочем, только тем, которые - даром что они были сторожа
- все-таки спали.
Все люди стараются уснуть, когда им не спится. Старался и Великий За-
вистник. Он ведь тоже был как-никак человек. Он считал до тысячи, предс-
тавлял себе медленно текущую реку или слонов, идущих один за другим,
важно переставляя ноги. Ничего не помогало! Он открывал окно и долго хо-
дил по комнате в туфлях и халате - остывал, чтобы потом сразу бухнуться
в постель и заснуть. Остывать удавалось, а заснуть - нет. Может быть,
потому, что он начинал беспокоиться, что слишком долго остывал и теперь
еще, не дай бог, простудился. В этот вечер он даже решился слазить на
крышу с авоськой - авось удастся словить хоть какой-нибудь сон - ведь
над городом по ночам проплывают сны. И поймал, даже не один, а целых че-
тыре. Но, спускаясь с чердака, он выронил авоську, и сны неторопливо
выплыли из нее, задумчивые, неясные, похожие на дым от костра в сыром
еловом лесу.
Когда не спится, лучше не смотреть на часы. Часы, как известно, иног-
да врут. Нельзя, например, сравнить их с зеркалом, которое всегда гово-
