я так люблю музыку, что забываю о своих фигурах. Однажды, например, я
заслушался и вместо трех с половиной сальто в воздухе сделал только три.
Ну, куда это годится!
С такой удивительной болезнью Лекарь-Аптекарь встретился впервые. Лю-
бовь к деньгам, или так называемую скупость, он лечил. Любовь к спиртным
напиткам - тоже. А вот любовь к музыке... Он обещал подумать.
В общем, если бы не Гусь, который все время боялся, что его съедят, в
Мухине жилось бы прекрасно. Гусь начинал ныть с утра:
- А вы меня не съедите?
- Не съедим, - отвечали ему. - Но только потому, что гусятина у тебя
невкусная, старая. А то съели бы, потому что ты - предатель.
- Ну и что же? Подумаешь! Ну и предатель! Тогда отпустите. Меня дома
заждались.
А домой нельзя.
Почему?
- Потому что ты скажешь Великому Завистнику, что мы в Мухине. И он
такое с нами устроит, только держись!
Гусь успокаивался, но наутро опять начиналось:
- А вы меня не съедите?
В общем, все было бы хорошо, если бы аптека не соскучилась по своему
Аптекарю.
Соскучились бутылки, большие, маленькие и самые маленькие, в которых
едва могла поместиться слеза. Соскучились Голубые Шары, годами слушавшие
бормотание своего хозяина, который разговаривал с ними, как с живыми
людьми. Порошки пересохли и пожелтели. На микстурах появилась плесень.
И, хотя многие врачи в настоящее время утверждают, что плесень тоже ле-
карство, никто еще не пробовал лечиться ею от зависти или лени.
Единственный человек, побывавший в аптеке, был мухинский Портной, да и
то лишь на несколько минут - в Москве у него были дела, и он торопился.
Лекарь-Аптекарь дал ему ключи, чтобы он поискал лекарство от любви к му-
зыке, мешавшей ему стать чемпионом.
Но больше всех, без сомнения, соскучились белочки. Беспокойно двигая
своими пушистыми хвостами, они все прислушивались - не скрипит ли дверь,
не пришел ли хозяин?
Именно они-то и начали этот перелет - повидимому, единственный в ис-
тории Аптек и Аптекарей всего мира. Присев на задние лапки, они прыгнули
в маленькую комнатку за Аптекой, а оттуда в открытую форточку, ту самую,
через которую вылетела Сорока.
Как они догадались, что Лекарь-Аптекарь скрывается в Мухине, осталось
неизвестным, хотя можно предположить, что они узнали об этом от Портно-
го. Так или иначе, белочки выпрыгнули и полетели - ведь они прекрасно
умеют летать. За ними помчались к своему хозяину порошки, таблетки,
микстуры, травы, пилюли, коробочки, пузырьки, и среди них, конечно, тот,
на котором было написано "Живая вода". И, наконец, последними неторопли-
во поднялись в воздух Голубые Шары - левый, на котором было написано:
"Добро пожаловать", и правый, на котором было написано: "в нашу аптеку".
Все это произошло очень быстро - Портной не успел опомниться, как его
мастерская превратилась в Аптеку: порошки, немного перемешавшиеся доро-
гой, расположились на своих местах, микстуры и настойки выстроились ря-
дами. И хотя в мастерской было тесновато, зато на длинном портняжном
столе - куда просторнее, чем на вертящихся этажерках. Голубые Шары по
старой привычке удобно устроились на окнах. Висевший между ними кусок
картона тоже перебрался в Мухин, но теперь Петька переделал надпись:
"Хотите верьте, хотите нет - аптека открыта".
ТАНЯ НАХОДИТ ЛЕКАРЯ-АПТЕКАРЯ И ВМЕСТЕ С НИМ ВТОРОЙ ПУЗЫРЕК, НА КОТО-
РОМ НАПИСАНО "ЖИВАЯ ВОДА"
Трудно было представить себе, что худенький старичок, поливавший лев-
кои из старой, заржавленной лейки, и есть Ученый Садовод, о котором пи-
сали, что он прекрасно относится к цветам, вообще растениям и некоторым
полезным насекомым. Но к сорокам он относился, без сомнения, несколько
хуже, потому что едва Таня показалась на дороге, как он нахлобучил на
себя шляпу, поднял плечи и замер - изобразил пугало, очевидно совершенно
забыв о том, что как раз пугало-то и должно изображать человека.
- Простите, - робко начала Таня. - Я не трону ваши цветы, а червяк
мне попался только один, да и то полудохлый. Я ищу Лекаря-Аптекаря. Мне
сказали, что он остановился у вас.
- Ах, боже мой! Не напоминайте мне о нем, - сказал Ученый Садовод со
вздохом. - Вы знаете это чувства? Человек уезжает, и вдруг оказывается,
что жить без него положительно невозможно. Но я-то что! Мои цветы так
соскучились по нему, что приходится поливать их по три раза в день. Сох-
нут!
- Где же он?
- Не знаю. Он очень торопился. Я боюсь за него, - тревожно сказал
Ученый Садовод. - Мне кажется, что он просто-напросто удирал от кого-то.
Что могла сказать бедная Таня? Она поблагодарила и улетела.
Так она и не нашла бы Лекаря-Аптекаря, если бы в поле под Мухином не
наткнулась на Солнечных Зайчиков, которых Петька выпустил из бутылки.
Они еще прыгали, скользили в траве, прятались друг от друга. Заигрались!
Ведь они были зайчики, а не взрослые зайцы.
- Скажите, пожалуйста, не видели ли вы Лошадь в очках? - спросила их
Таня.
- Конечно, видели! - ответил самый пушистый Зайчик с самыми длинными
разноцветными ушками. - Мы сидели в бутылке, бутылка лежала в сумке, а
сумка висела на плече Лекаря-Аптекаря. Лекарь-Аптекарь сидел на передке
за водовозной бочкой, а бочку тащила Лошадь в очках. Мы ехали в Мухин. И
приехали бы, если бы Петька не выпустил нас из бутылки.
Сороки, как известно, летают медленно и даже вообще больше любят хо-
дить, чем летать. Но Таня полетела в Мухин, как ласточка, а быстрее лас-
точек летают только стрижи. Вот и Мухин! Вот и аптека "Голубые Шары"!
Вот и Лекарь-Аптекарь! Она опустилась на его плечо и сказала:
- Здра...
На "вствуйте" у нее не хватило дыхания.
Танин папа не беспокоился о дочке. Он был уверен, что она отправилась
с пионерским отрядом в далекий поход - так ему сказала Танина мама.
Странно было только, что она не зашла проститься. Но мама сказала, что
ей не хотелось будить отца, а это было уже вовсе не странно.
По-видимому, вскоре он должен был умереть - по крайней мере, так ут-
верждали врачи, разумеется, когда они думали, что он их не слышит. Но
ему все казалось: а вдруг - нет?
- В общем, там видно будет, - говорил он себе и работал.
Он писал мамин портрет, и его друзья в один голос утверждали, что
этот портрет мог рассказать всю мамину жизнь. Каждая морщинка говорила
свое, и, хотя их было уже довольно много, художнику казалось, что
двух-трех все-таки еще не хватает.
- Сюда бы еще одну, маленькую, - говорил он смеясь. - И сюда. А без
третьей я, так уж и быть, обойдусь.
И вот однажды, когда она пришла, чтобы пожелать ему доброго утра, он
заметил, что на ее лице появилась как раз та морщинка, которая была нуж-
на, чтобы закончить портрет.
- Вот теперь все стало на место, - сказал он и поскорее принялся за
работу.
Он не знал, что новая морщинка появилась потому, что мама беспокои-
лась за Таню, от которой не было ни слуху ни духу.
Чтобы закончить "Портрет жены художника" - так называлась картина -
нужно было только несколько дней. И оказалось, что именно эти несколько
дней прожить совсем нелегко. Но он старался, а ведь когда очень стара-
ешься, становится возможным даже и то, что положительно не под силу. Он
работал, а ведь когда работаешь, некогда умирать, потому что, чтобы уме-
реть, тоже нужно время.
- Да, эта морщинка чертовски идет тебе, - устало сказал он жене, ког-
да кисть в конце концов все-таки выпала из руки. - Никогда еще ты не бы-
ла так красива.
Союз художников объявил, что первого мая откроется его выставка, и до
сих пор он все развешивал свои картины - разумеется, в воображении. А
теперь перестал.
- Завещаю вам пореже трогать бородавку на вашем толстом носу, - ска-
зал он доктору Мячику. - В конце концов это ей надоест, она сбежит от
вас, а без бородавки, имейте в виду, ни один пациент вас не узнает.
Он еще шутил!
- Пожалуй, "Портрет жены художника" придется назвать портретом его
вдовы, - сказал он друзьям.
Это тоже была еще шутка.
С каждым часом ему становилось все хуже.
- Может быть, мне станет легче от клюквы? - спрашивал он жену. - Или
от ежевики?..
- А не попробовать ли нам черничного киселя? - спрашивал он, когда не
помогли ежевика и клюква.
У него было так много учеников и друзей, что, когда Смерть вошла в
комнату, она должна была проталкиваться сквозь толпу, чтобы добраться до
его постели.
- Извините, - говорила она вежливо, - я вас не толкнула? Не будете ли
вы любезны посторониться? Благодарю вас.
Друзья расступались неохотно, и она опоздала - не надолго, всего лишь
на несколько минут. Но этого было достаточно: черно-белая птица с разд-
военным длинным хвостом мелькнула за окнами, и в открытую форточку вле-
тел пузырек, на котором было написано: "Живая вода".
- А, наконец-то! - сказал доктор Мячик. - Ну-ка, дайте мне столовую
ложку.
Смерть еще проталкивалась, но уже не так решительно, как прежде.
- Виновата, - говорила она слабеющим голосом. - Посторонитесь, госпо-
да. Что же это, в самом деле, такое?
- Боюсь, что вы опоздали, сударыня, - сказал ей доктор. - Если не
ошибаюсь, вам здесь нечего делать.
Это было именно так.
Танин папа выпил ложку живой воды, и Смерть остановилась, хотя была
уже в двух шагах от постели. Он выпил вторую, и она попятилась назад. Он
выпил третью, и Смерть вышла из комнаты. Она спускалась по лестнице с
достоинством, как и полагается почтенной особе, привыкшей к тому, что в
конце концов она берет свое, хотя подчас и приходится подождать денек
или годик.
СОРОКИ
Таня вернулась в Лихоборы - что еще могла она сделать? С каждым днем
она все больше привыкала к мысли, что она не девочка, а сорока. В общем,
сороки понравились ей.
"Симпатичные, в сущности, люди, то есть птицы, - думала она. - Прав-
да, не очень умны, зато доверчивы, а ведь и это немало".
Плохо было только одно: они воровали все, что попадалось на глаза. Но
не вообще все, а только то, что блестело. Почти в каждом гнезде лежали
золотые и серебряные колечки, цветные стеклышки, которыми девочки играют
в классы, брошки, серьги и запонки. Это было неприятно. Даже Белая Воро-
на, гордившаяся тем, что она была ворона, тоже время от времени возвра-
щалась домой с какой-нибудь хорошенькой блестящей вещичкой. И Таня прос-
то не могла понять, как такая почтенная, всеми уважаемая женщина может
спокойно принимать гостей в украденных сережках.
- Шакликрак, - однажды сказала ей Таня.
Это значило: "Извините, тетя, но я не понимаю, неужели это приятно,
воровать?"
Белая Ворона неодобрительно пожала плечами.
- В тебе еще говорит бывшая честная девочка, - проворчала она. - Нет,
моя милочка, воровать надо. Понятно? На то ты и Сорока-воровка.
Да, с этим нельзя было не согласиться. И всетаки, пролетая мимо все-
го, что блестело, Таня крепко зажмуривала глаза. Только на солнце она не
боялась смотреть.
"Ведь солнце все равно невозможно украсть, - думала она, - даже если
бы очень захотелось".
И она вспомнила историю о том, как одна молодая сорока решила украсть
- конечно, не солнце, а маленькую хорошенькую звездочку, на которую она
с детства не могла насмотреться. Родители убеждали ее отказаться от этой
неразумной затеи.
- Известно, что черт пытался украсть луну, - поучительно говорили
они, - и то у него ничего не вышло. Подумай только! Самый настоящий
черт, с хвостом и рогами.
- У меня тоже есть хвост, - беззаботно отвечала Сорока.
Но хвост не помог ей, когда она отправилась в путь. Она летела день и
ночь, а до звездочки было все так же далеко. Она решила вернуться, но по
дороге ей встретился кречет, который, по-видимому, съел ее, потому что
она не вернулась.
Да, это была грустная история, доказавшая, кстати сказать, что воро-
вать опасно. Но, к сожалению, она ничему не научила сорок, хотя о девуш-
