ной дороге.
Можно было ожидать, что в его саду Снежные Красавицы стоят рядами,
поднимая свои крупные белые чашечки среди зубчатых листьев. Ничуть не
бывало! В самом обыкновенном палисаднике его встретил старичок с сирене-
вой сливой-носом. Уже по этому носу было видно, что с ним лучше не гово-
рить о пенсии.
- Здравствуйте, дяденька, - сказал Петька, чувствуя, что ему до смер-
ти хочется спросить, какая у старика пенсия - по нетрудоспособности или
за выслугу лет. - Меня просили передать это письмо.
Башлыков прочитал письмо.
- Так-с, - задумчиво сказал он. - Хорошая девочка?
- Очень.
- Из Снегурочек?
- Да. Но все равно жалко. Она говорит - интересно.
- Что именно?
- Вообще жить. Она говорит, что даже просто дышать и то интересно.
Другие не думают, верно? Дышат и дышат. А ей интересно.
- Еще бы, - сказал Башлыков. - Даже мне интересно.
- А в Министерстве, между прочим, без вас совершенно запутались среди
узоров на оконном стекле, - сказал Петька. - Даже странно, говорят, без
Башлыковани на шаг. Вот уж не думали.
Старичок засмеялся, усадил Петьку, разлил пиво, достал телятину и
стал рассказывать, как он превосходно живет. Времени сколько угодно, и
он даже стал учиться на виолончели, потому что это инструмент, на кото-
ром можно, почти не умея играть, тем не менее играть очень прилично.
Языки его тоже интересуют, особенно испанский, который по упрощенному
методу можно, говорят, изучить в две недели. Петьке опять захотелось
спросить его насчет пенсии, но он, понятно, не стал, а чтобы расхоте-
лось, сказал в уме несколько раз: "Пе-рекладина, пер-пендикуляр, переме-
на".
- Дяденька, так как же? - спросил он.
Башлыков подумал.
- Для Снежной Красавицы, конечно, рановато, - сказал он, - но, как
говорится, будем посмотреть! - Он поднял вверх сухонький палец и повто-
рил хвастливо: - Да-с, будем посмотреть!
И, выйдя в соседнюю комнату, он вернулся через несколько минут с вет-
кой Снежной Красавицы.
Это была самая обыкновенная Снежная Красавица, но ведь, когда смот-
ришь на нее, всегда кажется, что это дерево может расти только в сказ-
ках. Академик Глазенап, например, давно доказал, что оно как две капли
воды похоже на невесту в подвенечном уборе. Но еще больше оно похоже на
невесту, которая наклонилась, чтобы поправить свой подвенечный убор, и
выпрямилась, блестя глазами и раскрасневшись.
Раскрывающиеся трубочки цветка осторожно откидываются назад, а розо-
вые пестики покрыты одним из самых изящных узоров, вышитым ДедомМорозом
в незапамятные времена.
- Вот-с, - сказал Башлыков с гордостью. - Какова?
Петя сказал, что красивее этой веточки он ничего в жизни не видел.
- Да-с, и притом - единственная. И не только единственная. Первая в
Советском Союзе.
Осторожно держа перед собой приказ с приколотой к нему веточкой, Петя
вышел от Башлыкова. С вокзала он пошел пешком - боялся, что приказ изом-
нут в метро. Он шел неторопливо, но, подойдя к пекарне, не выдержал, ри-
нулся через улицу наискосок и еще поддал, увидев Настеньку, сидевшую во
дворе под китайским зонтиком, с книгой на коленях.
Она была в светло-желтом платье, лежавшем ровным кругом на земле,
точно она сперва покружилась, а потом села, как это сделала бы девочка,
впервые надевшая длинное платье. Если бы кому-нибудь пришла в голову
мысль посмотреть на нее сверху, он увидел бы только два светлых круга -
зонтика и платья.
Теперь все было уже так хорошо, что лучше, кажется, некуда. С прика-
зом в руке Петька подошел к Настеньке. И вот тут случилось то, о чем на-
кануне сообщили по радио: налетел шквал.
Без сомнения, это был шквал, не предусмотренный Министерством Вьюг и
Метелей, которое считало, что шквалы должны держаться в пределах. В при-
городах он сорвал восемнадцать крыш, хотя на четырнадцати из них были
предусмотрительно навалены кирпичи, старые железные кровати и прочая
рухлядь. В Немухине он забросил на колокольню двух козочек, которые
очень удивились, увидев свой поселок с высоты - им всегда казалось, что
они живут в одном из самых красивых мест на земле. Он сорвал вывеску с
пивного зала на Кадашевской набережной и перенес ее на сберкассу, так
что всем идущим в пивной зал захотелось положить свои сбережения на
книжку, а всем идущим в сберкассу захотелось выпить.
Но, конечно, самое недопустимое заключалось в том, что он вырвал из
Петькиных рук приказ, а у Настеньки - китайский зонтик. Приказ он отпра-
вил в небо над Колокольней Ивана Великого, а зонтик - тоже в небо, но
над шпилем многоэтажного дома на Смоленской.
Трудно сказать, что было страшней для Настеньки. Правда, веточка была
теперь приколота к приказу, но ведь он еще не был ей вручен!
Очевидно, не было другого выхода, как сломя голову ринуться за прика-
зом, не спуская с него глаз и надеясь, что, согласно законам природы, он
гденибудь да опустится на землю.
И Петька побежал, натыкаясь на москвичей, которые тоже бежали в мет-
ро, на работу, в магазины.
Приказ плыл, как журавль, в нежном мартовском небе. Оглянувшись,
Петька заметил с беспокойством, что Настенька бежит за ним, да еще по
солнечной стороне, без зонтика. Она тоже оглянулась в эту минуту и тоже
с беспокойством, потому что за ней, ковыляя, охая и странно закидывая
больную ногу, бежал дядя Костя.
- Прилетит! - кричал он. - Никуда не денется! Приказ, он свое место
знает! Ага, что я говорил! - еще громче закричал он, увидев, что приказ
плавно опускается на крышу многоэтажки. - Давай, милый, давай! Планируй!
Но, взлетая то вверх, то вниз, качаясь и кувыркаясь, приказ вдруг,
здорово живешь, угодил прямо в дымовую трубу! Это видела вся Москва и,
уж конечно, Настенька и Петя. Добежав до Арбатской площади, они остано-
вились и в отчаянии посмотрели друг на друга.
Вот тут произошло еще одно событие, если не самое удивительное из
всех, так уж во всяком случае самое приятное: пробежав добрых три кило-
метра под теплым весенним солнцем, Настенька не растаяла. Она запыха-
лась, разгорячилась, раскраснелась - все, кажется, одно к одному! Но вот
не растаяла же!
И дядя Костя, доковыляв до них, догадался, в чем дело. Он поцеловал
Настеньку, закричал, как Пекарь: "Рояль!" - и заплакал. И Настенька зап-
лакала.
- Обними же ее, дубина! - сказал дядя Костя Петьке. От волнения он
забыл о вежливости.
Стесняясь, Петька обнял Настеньку и на губах почувствовал вкус ее
слез. Как известно, у людей слезы соленые, а у Снегурочек - пресные,
вкуса талой воды. Настенька плакала, и слезы становились все солонее.
Это значило, конечно, что она постепенно превращается в самую обыкновен-
ную девочку без особых примет.
В чем же все-таки было дело? Ученый с синим носом предположил, что
Настенька все-таки растаяла, а когда ему сказали: "Вот же, перед вами
девочка!" - он ответил, как мороженщицы:
- Девочек много.
Другой ученый, тоже талантливый, объявил, что уж кто-кто, а он прек-
расно понимает сущность вопроса.
- Она просто привыкла, - объявил он, подразумевая под этим словом,
что Настенька привыкла быть человеком, а ведь всем известно, как трудно
освободиться от привычки, даже очень хорошей.
Но дядя Костя думал иначе: "Нужна она была нам всем, вот и не растая-
ла, - решил он. - Каково было бы без нее, скажем, Пекарю? Или ласточке?
Или мне, не говоря уж о Петьке? Кто говорил бы ему: мой ненаглядный! А
приказ, что ж приказ! Возьмем копию, теперь, слава богу, торопиться не-
куда. Подождем, пока Снежная Красавица расцветет, и приколем не одну, а
сразу две веточки".
Трудно сказать, кто из них прав. Как-никак был первый подобный случай
в природе.
Дяде Косте давно пора было уезжать; ведь он все-таки в командировке
занимался чужими делами. Но прежде надо было получить для Настеньки сви-
детельство о рождении и устроить ее в школу для взрослых, чтобы она мог-
ла работать у Пекаря и учиться. К Башлыкову просто необходимо было заг-
лянуть хоть на полчаса - проститься и оставить что-нибудь на память. А
ведь это очень трудно - купить подарок мужчине, изучающему испанский
язык и прилично играющему на виолончели.
Наконец надо было дождаться Пекаря хотя бы просто для того, чтобы
познакомиться с известным мастером спорта, любившим говорить о себе: "Я,
как одинокий мужчина..."
Все это было сделано, и с блеском. Свидетельство о рождении, напри-
мер, было написано красивыми буквами, напоминавшими ледяные кристаллы.
Башлыков принял всех троих - дядю Костю, Настеньку и Петьку, сыграл им
на виолончели и сказал по-испански: "Salud". Разумеется, о пенсии не бы-
ло сказано ни слова.
Втроем же они встретили Пекаря, который победил минского гроссмейсте-
ра и вернулся в отличном настроении. Он привез Настеньке в подарок ог-
ромный складной полотняный зонтик, под которым художники рисуют в любую
погоду, и от души обрадовался, узнав, что зонтик больше не нужен.
Все, кому помогал дядя Костя, пришли провожать его - на перроне поло-
жительно нельзя было протолкаться. Здесь были Тулупов, Башлыков, Трубоч-
ный Мастер, Пекарь, Настенька, Петя - и среди людей, кстати сказать,
прыгал Грач, которого дядя Костя устроил в Доме Отдыха Престарелых Гра-
чей.
Старый Трубочный Мастер притащил ему трубку, которую он обкуривал три
года, а Пекарь - такой душистый минский хлеб, что все спрашивали друг
друга: "Чем это так прекрасно пахнет?"
Дядю Костю хлопали по спине и целовали. Еле живой, он влез в вагон и,
утвердившись у окна, стал снова прощаться с друзьями.
- Приезжайте! - кричал он. - Приезжайте все! И Грач приезжай. И ты,
старушка, которой я сделал костыль. Ничего, что ты меня побила!
Поезд пошел, сперва медленно, потом все быстрее, и, высунувшись из
окна, дядя Костя увидел две тоненькие фигурки, которые отделились от
толпы провожающих и побежали за поездом, размахивая платочками и крича:
"Дя-дя Ко-стя!" Это были, конечно, Настенька и Петя.
Стараясь не задевать соседей ногами, дядя Костя полез на верхнюю пол-
ку, разделся, улегся и стал думать.
Он вспомнил, что старушка побила его не в Москве, а в Новосибирске, и
не теперь, а давно, два года тому назад, - и долго смеялся, натянув на
себя одеяло. О Настеньке он все еще беспокоился. "Надо бы, собственно,
взять ее с собой, - подумал он. - Ездили бы мы с ней в город Снежное,
Снежнянского района, снегирей купили бы. Хотя снегири тут, кажется, ни
при чем".
Колеса стучали успокоительно, весело и тоже все про снегирей, снего-
пады, снежных коз, живущих на снежных вершинах.
А Петька, проводив Настеньку, вернулся в Немухин и стал ее рисовать.
Сперва на бумаге появились два светлых круга. Это были зонтик, платье и
тоненькие руки с книгой, опустившиеся на колени. В легком летнем платье,
она сидела одна в открытом поле зимой. Везде были сугробы - молодые,
мягкие, отбрасывающие пепельные тени, и старые, сердитые, с колючими
кромками, над которыми кружились дымки.
Потом он нарисовал ее спящей. Она лежала на лугу летом, подложив ла-
донь под щеку, опустив нежные овалы ресниц, и солнце, которого она боль-
ше не боялась, золотило волосы, разделенные полоской пробора.
