почти каждый день, хотя по арифметике у него была двойка. Но двойка, в
конце концов, та же тройка, а до конца четверти было еще далеко!
Они разговаривали. Петя рассказывал Настеньке о своих делах, а она
ему - о своих. Он - о том, что у них злющая завуч и что, когда Настенька
научится читать, он принесет ей "Таинственный остров", а она - что ей
очень скучно. Холодильник зашумит, а ей кажется, что это ветер шумит.
Ученые надоели, особенно один с синим носом, который все старается ко-
вырнуть ее пальцем. Луны в холодильнике нет, а ведь говорят, что, кроме
луны, есть еще и какое-то солнце? Правда, ученые говорят, что она должна
бояться солнца, но ей все-таки хочется на него посмотреть.
Петьке было страшно дотронуться до Настеньки, но он легонько хлопал
ее по плечу и говорил:
- Ничего, Настенька, держись!
Потом она говорила ласково:
- Идите, Петенька. Вы замерзли.
Но он сидел, пока ноги у него не становились, как деревяшки.
И вот однажды, нарочно вскочив пораньше, чтобы приготовить уроки (ему
хотелось поехать к Настеньке прямо из школы). Петя включил радио и услы-
шал: "Внимание, внимание! Пропала девочка, по имени Настенька, из породы
Снегурочек, очень хорошенькая, в ситцевом платье, вежливая, ходит легко.
О местонахождении просьба сообщить в Институт Вечного Льда".
Широко известно, что, как только происходит что-нибудь не совсем
обыкновенное, сразу же появляются слухи. В тот же день весь город заго-
ворил о том, что некий Персональный Пенсионер, почтеннейший человек со
множеством медалей, своими глазами видел девочку в легком платье, кото-
рая катилась по улице, как на коньках, а потом - раз! - и взлетела. Не
высоко и не из шалости, полагал Персональный Пенсионер, а просто потому,
что не могла не взлететь. Его спрашивали: "Почему же все-таки не могла?"
Он отвечал, подумав: "Видите ли, она так плавно шла, что положительно не
могла не взлететь".
Второй слух касался ласточки, которой надоело каждый год улетать в
жаркие страны. Она осталась на зиму в Москве, а в этот день стоял
сильный мороз, и нет ничего удивительного в том, что она стала замерзать
на лету.
- Падаю, - сказала она и без сомнения упала бы, если бы ее не подхва-
тила девочка в легком платье, хорошенькая и очень вежливая: даже с лас-
точкой она заговорила на "вы".
- Что с вами?
- Я умираю.
- Я бы положила вас за пазуху, - задумчиво сказала девочка, - но бо-
юсь, что там вам будет еще холоднее.
И с ласточкой в руках она побежала дальше.
Третий слух касался Пекаря, который любил говорить о себе: "Я, как
одинокий мужчина..." Он любил похвастаться, а похвастаться было не перед
кем - ни жены, ни детей. Так вот этот Пекарь только что вытащил из печки
минский хлеб и только что сказал другому пекарю: "Я, как одинокий мужчи-
на..." - когда какая-то девочка легко вбежала в пекарню и сунула ему за
пазуху ласточку. А у Пекаря за пазухой, как известно, тепло, как на Юге.
Но самый интересный слух касался Петькиного дяди. Его звали Костя
Лапшин, и он как раз в этот день приехал в Москву.
Дядя Костя был хорош тем, что ему до всего было дело. Он только и
смотрел, куда бы сунуть свой нос, - это называлось у него поразмяться.
Нос, кстати сказать, у него был здоровенный.
Неизвестно, как он узнавал, что кому-нибудь нужно помочь, но узнавал,
и почти всегда без ошибки. Только однажды он пришел к старушке, сломав-
шей ногу, с хитроумным, собственного изобретения костылем и получил этим
костылем по шее, потому что ногу сломала другая старушка.
Все у дяди Кости было на своем месте, как вообще у людей, но поче-
му-то казалось, что не на своем. Глаза у него, например, не смотрели в
разные стороны, а казалось как раз, что смотрели. Ногами он, кажется, не
загребал или не очень, а казалось, что очень. Волосы он причесывал как
все люди, а казалось, что они у него стоят дыбом. Он был ученый не хуже
того, с синим носом, который дышал на пальцы и прыгал, а на вид он был
вроде Снежного человека - во всяком случае, на снегу от него оставались
такие же большие следы.
Еще по дороге в Москву он узнал, что пропала девочка из породы Снегу-
рочек, и, конечно, сразу же решил сунуть нос в это дело. Но когда он
приехал в Немухин и узнал, что Петька, родной племянник, схватил уже не
одну, а четыре двойки, потому что только и думает, как бы ему найти эту
девочку, дядя Костя не просто сунул нос в это дело, а нырнул в него с
головой.
Когда он узнавал, что нужно кому-нибудь помочь, он прежде всего сос-
тавлял план: как помочь, чем помочь и что делать, чтобы помочь не на
словах, а на деле.
Петьке он тоже предложил план: 1. Поговорить с ласточкой, которую
спасла Настенька. У ласточки должны быть знакомства среди птиц, а птицы
летают повсюду. 2. Опросить всех московских мороженщиц, потому что Нас-
тенька, без сомнения, любит все холодное, в частности эскимо и пломбир.
Деньги у нее есть. Пока она жила в холодильнике, считалось, что она как
бы в командировке, и Институт Вечного Льда выплачивал ей суточные - два
шестьдесят в день.
К сожалению, ласточку найти не удалось, хотя дядя Костя дал объявле-
ние в "вечерку": "Разыскивается единственная ласточка, оставшаяся на зи-
му в Москве".
Что касается мороженщиц - не было ничего легче, как опросить их, если
бы их не было так много. Они стояли на каждом углу и сердились, что мо-
роженое зимой раскупается хуже, чем летом. Все, как одна, они были сер-
дитые, и это до крайности затрудняло задачу. Их, конечно, тоже можно бы-
ло понять: мало радости стоять в замерзшем, твердом фартуке на улице в
лютый мороз и кричать как на смех: "А вот кому мороженого?" - когда и
без мороженого ни у кого зуб не попадает на зуб.
Когда Петька и дядя Костя спрашивали у них: "Простите, пожалуйста, не
покупала ли у вас эскимо или пломбир девочка, по имени Настенька, сбе-
жавшая из Института Вечного Льда?" - они обычно отвечали: "Пломбира
нет", а когда Петька или дядя Костя объясняли, что Настенька не простая
девочка, а из породы Снегурочек и что мороженщицы должны принять в ней
участие хотя бы по этой причине, они отвечали: "Девочек много".
День за днем так и прошла зима. Дядя Костя хотя и продолжал искать
Настеньку, но понемногу начал заниматься своими делами. А Петька начал
вздыхать. Сперва он вздыхал два-три раза в день, но чем ближе к весне,
тем чаще. Двоек у него больше не было, но он все-таки вздыхал и вздыхал.
По вечерам, возвращаясь из школы, он долго стоял у переезда, нарочно до-
жидаясь, пока стрелочник спустит шлагбаум, - все надеялся, что Настенька
мелькнет перед ярким фонарем электрички. Но поезд проходил, наступала
тишина, темнота. Вздыхая, Петька, возвращался домой и, вздыхая, садился
за книжку.
Нельзя сказать, что он не старался с научной точки зрения объяснить
себе, почему он так часто вздыхает. Но наука наукой, а скука скукой.
Ближе к весне начались снегопады. Мягкий, медленный снег падал с утра
до вечера, а по ночам снова падал и падал. В поселке он свисал с крыш,
на поле не торопясь трудился над сугробами, все старался, чтобы они были
помягче, повыше. Петька выходил во двор, и в медленном, плавном кружении
снежинок ему все чудилась Настенька, тоненькая, вежливая, в легком
платье. Вот она катится, как на коньках, и вдруг взлетает, скрестив
стройные ножки. Вот она говорит: "Извините, мальчик" - и приседает, ка-
саясь краешков платья руками.
Снегопады прошли, началась оттепель, а потом - снова метели, теперь
уже весенние, мокрые. Тяжелый снег гнался за кем-то, переваливаясь, под-
гоняемый ветром, и нехотя, мягко валился на землю.
Еще неделя, другая, и больше нельзя ходить в школу на лыжах. Весна!
"А весной, - сказал Старый Трубочный Мастер, - Снегурочки тают".
Куда же все-таки девалась Настенька? Ученый с синим носом предполо-
жил, что она улетела в холодные страны. Видел же Персональный Пенсионер,
как она шла, шла и взлетела!
- Но взлететь - одно, - сказали другие ученые, - а улететь - другое.
Он возразил, что в таком случае она просто ушла, - не ленится же пти-
ца коростель каждый год ходить пешком в Африку и обратно.
Спор не затянулся бы надолго, если бы ученые знали, что Настенька всю
зиму прожила у Пекаря, того самого, который любил говорить: "Я, как оди-
нокий мужчина..."
Он не очень удивился, когда Настенька сунула ему за пазуху ласточку.
- Позвольте представиться - и Пекарь и печка, - сказал он и пригласил
Настеньку к себе выпить чаю с теплым минским хлебом.
Пекарь считал, что на свете много важных дел, но хлеб, если его хоро-
шо испечь, поважнее. В пекарне у него был порядок, а дома - кавардак, о
котором он говорил, что по-своему это - тоже порядок. Все же он в душе
обрадовался, когда Настенька, недолго думая, взялась за тряпку и швабру.
- Ах ты, моя душенька! - сказал он.
Всем почему-то хотелось называть ее душенькой.
Конечно, ему и в голову не пришло, что Настенька - из Снегурочек, а
когда она стала убеждать его, смеялся и долго не верил. Потом поверил,
ужаснулся и уж тут оказался на высоте: он поселил ее в такой холодной
комнате, что каждый, входя, непременно говорил "бр-р"; на обед он прино-
сил ей что-нибудь холодное - окрошку со льдом или холодец, на третье
снежки - есть на свете такое вкусное блюдо.
Когда девочки успевают научиться шить, мыть и прибирать, неизвестно.
Но научилась и Настенька, да так, что Пекарь, приходя домой, просто не
верил глазам.
Натирая полы, она кружилась и пела, а застилая кровати, учила слова.
Некоторые слова казались ей очень странными, и она много раз произносила
их, чтобы привыкнуть. "Ненаглядный" - это, оказывается, был не тот, на
которого не надо глядеть, а наоборот, очень надо. "Бессонница" - это,
оказывается, не значило спать без снов, а наоборот, не спать.
- Вы не можете устроить, чтобы я увидела сон? - попросила она Пекаря.
- Со мной этого еще никогда не случалось.
- Ладно, сделаем, - сказал Пекарь.
Конечно, он пошутил, но в ту же ночь она действительно увидела сон, и
это было прекрасно. Она не верила, что снег может растаять совсем, до
последней снежинки, хотя Петька клялся, что может. Теперь она поверила,
потому что увидела лето. Да, очевидно, это было лето. Солнце, которого
она ничуть не боялась, стояло низко над полем, и Настенька изо всех сил
бежала к нему среди высокой травы. Петька говорил, что солнце закатыва-
ется, а ей не хотелось, чтобы оно закатилось. Она бежала, а потом взле-
тела и подхватила солнце как раз, когда оно уже легло на тонкую линию,
разделявшую небо и землю.
Она проснулась и написала Петьке: "Мой ненаглядный". Это значило, что
ей очень хотелось на него поглядеть. "Я видела сон". Это значило, что ей
снилось лето. "Пекарь любит хлебнуть". Это значило, что Пекарь иногда
выпивал. "Я тебя люблю". Это значило, что она его любит. "Приходи. Твоя
Настя".
Ей хотелось попросить ласточку слетать к Петьке с этим письмом, но
она не решилась: стояли морозы.
Так она и жила у Пекаря день за днем, неделя за неделей.
Молодая зима стала пожилой, а потом и старой - не то что в декабре,
когда она была еще совсем девчонкой. Уже апрель был на носу, когда од-
нажды, прибирая квартиру, Настенька услышала, как в переулке кричит то-
чильщик. А у Пекаря как раз затупились ножи.
На этот раз чужое дело, которым занялся дядя Костя, касалось Старого
Мастера - у него сломался станок для вытачивания трубок из виноградного
корня.
С утра дядя Костя таскал по мастерским этот станок, расспрашивал ми-
моходом, не видел ли ктонибудь вежливую девочку в ситцевом платье, сбе-
жавшую из Института Вечного Льда.
День был весенний, конец марта. Кое-где лежал еще снег, но уже почер-
невший, хрупкий. Дядю Костю принимали за точильщика, и это ему так нра-
