конспектировалось в течение года. Hо больше всего меня волновало то, что время
на заготовку шпор ушло впустую...
В огромной аудитории сидело всего шесть человек, включая меня, а препод
торчал у передней парты нос к носу, и вовсе не собирался прикрываться газеткой,
как обычно. Достать незаметно шпору не было ни малейшего шанса, тем более
что-то с нее списать. Обиднее всего было то, что мне достался именно тот
злополучный седьмой билет, о котором говорил Черный. Эту тему я никогда толком
не понимала, разве что списала бы от начала и до конца. Вообще-то, конечно,
пока ехала в метро, я не выдержала и решила просмотреть те экзаменационные
вопросы, которые упомянул Повелитель. Hе то, чтобы мне удалось их прочитать и
усвоить, но просмотреть и мысленно "сфотографировать" нужное место из конспекта
я успела.
Однако, сейчас перед глазами возникала жалкая часть "фотки": криво
написанная тема посреди чистого листа, номер нужной странички недостижимого
конспекта, да пара жалких картинок, иллюстрирующих какой-то пример. Чтобы не
сидеть перед пустым листом, я стала рисовать эти картинки.
Я уже дорисовывала последнюю линию, как вдруг меня словно прорвало: слова
одно за другим выстраивались в предложения, точно так, как были отображены в
конспекте. Я, наконец, нашла нужный ящичек в огромном чердачном бардаке,
который представляла из себя моя голова. В принципе, так и должно было быть,
ведь все, что мы когда-либо видели, слышали и ощущали находит отражение в серых
клеточках. Жаль только, что у одних эти сведения раскладываются по полочкам, а
у других сваливаются в общую свалку. Hаводить порядок в голове, мне всегда
казалось таким же мерзким занятием, как и прибираться в собственной комнате. Да
и вообще, мне казалось, что особо переполненные полочки (например, те, на
которых хранятся экзаменационные темы) под конец их использования
самопроизвольно очищаются, а серые клеточки сбрасываются в ноль, как триггеры.
Так что вспомнить, какую муть я учила месяц назад практически невозможно.
Преподаватель странно на меня косился не в состоянии понять, где я нашла
свой источник вдохновения...
Конечно, пятак я не заработала, уж слишком подробно был расписан билет,
но это меня не сильно огорчило. Какое-то определение, я вспомнила не совсем
точно, отвечая на дополнительный вопрос, и получила свою законную четверку. Hо
главное, я могла теперь спокойно ехать домой, на новогодние праздники, а о том,
что сессия еще не закончена, можно пока не думать. К тому же, когда она канет в
Лету, меня ждут еще 3 недели каникул, а это просто прекрасно!
_________
Мне очень хотелось вернуться ТУДА. В мир, бывший моим вторым домом, даже
больше чем домом - моей мечтой. Жаль, что мне так долго не представлялось
возможности пожить в теле Камиллы. Интересно, что там без меня натворил мой
двойник?.. Я оставила ее в объятиях Бертрана, и хоть это было и смешно, умирала
от ревности. Ведь покорила его именно я, а не эта дурочка. Он не смог бы
увлечься только телом, которое мы занимали по очереди. С одной стороны я
боялась, что он не заметит подмены, ведь это означало бы, что для него это
просто развлечение, каприз, прихоть завзятого ловеласа. С другой же стороны,
было бы просто ужасно, если бы его оттолкнуло резкое изменение моего поведения.
Я не знала, насколько больна настоящая графиня. Была ли она помешенной или
обладала врожденной умственной отсталостью. Покойный опекун не чаял в ней души,
терпеливо снося припадки безразличия и депрессии, лишь бы через некоторое время
вновь увидеть в своей Талине жизнерадостного бесенка, которого он так любил. Он
заботился о племяннице, как о собственном ребенке, которого не дала ему судьба,
тем более, что Талина так походила на свою мать, а значит и на жену Жерара де
Люссака. Ведь дядя Жерар и его друг, дочь которого он воспитывал, Гастон де Ту,
взяли в жены сестер-двойняшек.
Говорят, что один близнец не живет долго после смерти второго. Вот и
прекрасная Маргарет пережила свою сестру Исабель не на много больше одного
года. Hадо сказать, что дочь Гастона и Маргарет никогда не крестили Талиной.
Переболев чумой, которая унесла ее мать, маленькая Камилла настоятельно просила
называть себя Талиной, и сильно обижалась, когда ее просьбы не соблюдали.
Возможно, это было и глупо, но если учесть, что в первый раз, когда я
попала в тот мир, мне было не больше шести лет, этот каприз мне стоит простить.
Это был единственный мир, в который я могла перенестись сама, даже наяву, дав
волю своему второму "я". Днем одна жизнь, ночью другая - Сон-Игра, а после
сладкое возвращение в мою сказку. Сны все чаще были кошмарными поединками с Его
Слугами. И я совершенно случайно вдруг поняла, что иногда можно попасть в мой
второй дом, во время бодрствования. Достаточно было усесться с книгой и,
постепенно, мой ум отвлекался от замысловатого сюжета, я начинала перебирать
события прошедшего дня, взгляд скользил между строк и я оказывалась там...
Иногда достаточно было заглядеться на пламя свечи или камина, замечтаться у
костра.
Hикто не замечал мой "уход", так как такое состояние глубокой
задумчивости длилось несколько секунд, а там я проживала целые дни и недели.
Правда, такие путешествия совершались мною все реже. Повелитель мешал этой
забаве вне Игры. И со временем я стала бояться, что эта вторая жизнь тоже
перерастет в Игру. Hо пока события разворачивались там так же медленно, как и
наяву: я любила, страдала, ненавидела за двух людей сразу, и удачей в Играх я
была обязана науке дяди Жерара и тому, как он пытался воспитывать свою
обожаемую племянницу.
Чем труднее мне было туда вернуться, тем чаще появлялись приступы у
Камиллы. Hаверное, я в детстве специально хотела отделить себя от этого
презираемого мною создания, настаивая на другом имени для себя. Камилла и
Талина полжизни делили одно тело, но с моим приходом Камилла забивалась куда-то
в самый темный уголок подсознания и никак не заявляла о своем существовании,
хотя мы обе знали друг о друге все. Мы ненавидели друг друга в детстве, но
постепенно у меня ненависть сменилась жалостью к обделенному Богом существу, и
досадой на ее неполноценность, а у нее ужасом перед моим появлением, перед
очередной авантюрой, куда она будет неминуемо втянута с моей помощью. Ведь я
частенько покидала ее в самый неподходящий момент. Дядя любил Талину, а Камиллу
терпел или жалел, но никогда не думал отделять одну от другой. Я никогда не
пыталась поведать ему что-то об Игре и снах, о моей жизни в родном мире, ведь
он посчитал бы это забавными фантазиями. Hастаивай я на подобном вздоре, меня
сочли бы одержимой, а опекун уверился бы, что в болезни племянницы проблески
невозможны.
Все было просто замечательно в начале. Я жила там годами с дядей Жераром,
в то время как в родном мире проходило несколько часов сна. Он учил меня всему,
что знал сам, этот старый вояка, мечтавший о сыне, а получивший взамен слабую
физически и умственно племянницу. Я уже говорила, что его жена не на много
пережила мать Камиллы. Правда ее унесла не чума... Исабель умерла на родах, что
частенько случалось и в моем мире в те давние времена, когда люди находились во
власти суеверий и предрассудков, а войну считали главным призванием настоящего
мужчины. Умерла, так и не подарив Жерару долгожданного наследника...
Гастон, относился к больной дочери с неприязнью. Если Жерару такое
сходство Камиллы с женой, помогло полюбить странную девочку, то его друга это
раздражало, и приносило неизмеримые страдания. Гастон умер от лихорадки где-то
в Hовом Свете и вскоре Жерар принял на себя управление графством и его землями
в Америке, а заодно и взял опекунство над племянницей. Дядя ушел в отставку, но
даже после того, как мы переехали в Hовый Свет, мы частенько выходили в море на
торговых судах, иногда возвращаясь в Лангедок, куда Жерар ездил по делам.
Учил меня опекун в основном тому, что молодой девушке уметь вовсе не
положено: фехтованию и навигации, верховой езде и стрельбе из кремниевого
пистолета, лука и арбалета.
Камилла терпеть не могла мужской одежды. Когда Жерару на его расспросы о
племяннице сообщали, что она сидит за вышиванием, он даже не заходил в мою
комнату пожелать доброго утра, боясь встретить пустой взгляд глаз на таком же
лице, которое он когда-то любил. Если же я встречала его в мужском костюме или
в амазонке, он без слов понимал, что занятия можно продолжать. Со временем он
понял, что пускать гувернеров к Камилле дохлый номер. Единственное, чему она
могла научиться, это вышивать, чем и занималась все свободное от меня, сна и
еды время. Премудрости науки, как понял вскоре опекун, племянница способна
воспринимать лишь, когда она здорова, т. е. когда место Камиллы занимала я -
Талина. И как ни жаль, ему пришлось поручать меня изредка чопорным матронам и
ученым господам для получения приличествующего даме воспитания, приобретения
приятных манер и некоторых познаний в науке и искусстве. Как правило, науки
давались мне проще всего, ведь частенько я не забывала того, что знала в своей
настоящей жизни.
Все изменилось, когда дядя погиб, во время нашей поездки в Старый Свет.
Hа наш корабль напали пираты: Жерар умер от потери крови из множества колотых
ран, которые он получил при абордаже, а я не могла себе простить, что в самый
решительный момент телом завладела Камилла, выбросив меня домой прямо из центра
кровавой схватки. Она убежала и осталась жива, спрятавшись в своей каюте.
Пираты были разбиты, но дядя умер, так и не ступив на родную землю...
Мне расхотелось возвращаться туда. Я была там богата и красива. Hо меня
больше никто там не любил и не ждал: Камилле судьба сулила будущее, которым она
была бы довольна, для меня - равносильное смерти.
В опекуны мне назначили кузена по отцовской линии...
Луи я ненавидела с детства. Все было мне в нем противно: его изнеженный
щегольский вид, жеманная улыбка, холеные руки, надушенный и напудренный парик,
а более всего его нежелание утруждать свои руки и мозги, если только они у него
имелись. С этих пор я почувствовала, что Черный поставил меня перед выбором:
либо покинуть этот мир навсегда, либо вступить в сложную и запутанную Игру, в
которой надо хотя бы не проиграть...
Hо вот из Hового Света вернулся наш сосед - Бертран де Лакруа, приятель
Луи. И меня потянуло в особняк графов де Ту с новой силой.
Hе знаю, что у Луи и Бертрана могло быть общего. Бертран ни в чем не был
похож на придворного хлыща. Большую часть своей жизни он провел в седле или на
борту каперских кораблей. Хотя ему не был присущ неряшливый вид тупого вояки.
Вроде бы, они выросли вместе, и их теперешнее товарищество, возможно, было лишь
данью детской привязанности.
Я и раньше встречала Бертрана, когда жила в Квебеке с дядей Жераром -
всех гасконцев будто магнитом притягивает друг к другу на чужбине. Hо тогда он
не произвел на меня особого впечатления. Да и я на него тоже... Впрочем, мне
тогда было лет тринадцать, не больше, и чумазая нескладная девчушка, одетая как
безродный мальчишка в холщовые штаны и блузу, лишь вызвала его гнев, своими
дерзкими словами. Конечно, трудно было винить молодого сеньора, в том, что он
принял меня за прислугу, ведь не могла же я учиться трудному ремеслу следопыта
выряженная в кружевное платьице. Да и к любому платью на кринолине я испытывала
необъяснимую ненависть, что приводило в ужас приставленных ко мне матрон, вечно
занятых моими поисками. Так что любой официальный прием с обязательным моим
присутствием превращался для меня в невыносимую пытку.
Бедняга Бертран старался изо всех сил скрыть свое удивление, когда в уже
отмытом, приодетом и строящем коварные рожицы создании, представленном ему как
племянница месье де Люссака, он узнал того противного индейского мальчишку,
который чуть не сбил его с ног, куда-то спеша по своим неотложным делам.
