крайней мере, рублей тридцать. Но Изнуренков, пританцовывая у кассы и
хватаясь за галстук, как будто его душили, бросал на стеклянную досочку
измятую трехрублевку и, благодарно блея, убегал.
Если бы этот человек мог остановить себя хотя бы на два часа, - прои-
зошли бы самые неожиданные вещи: может быть, Изнуренков присел к столу и
написал бы прекрасную повесть, а может быть, и заявление в кассу взаимо-
помощи о выдаче безвозвратной ссуды, или новый пункт к закону о пользо-
вании жилплощадью, или книгу "Уменье хорошо одеваться и вести себя в об-
ществе". Но сделать этого он не мог. Бешено работающие ноги уносили его,
из двигающихся рук карандаш вылетал, как стрела, мысли прыгали.
Изнуренков бегал по комнате, и печати на мебели тряслись, как серьги
у танцующей цыганки. На стуле сидела смешливая девушка из предместья.
- Ах, ах, - вскрикивал Авессалом Владимирович, - божественно, божест-
венно!.. "Царица голосом и взором свой пышный оживляет пир"*... Ах,
ах!.. Высокий класс!.. Вы - королева Марго.
Ничего этого не разобравшая королева из предместий с уважением смея-
лась.
- Ну, ешьте шоколад, ну, я вас прошу!.. Ах, ах!.. Очаровательно!..
Он поминутно целовал королеве руки, восторгался ее скромным туалетом,
совал ей кота и заискивающе спрашивал:
- Правда, он похож на попугая?.. Лев! Лев! Настоящий лев! Скажите, он
действительно пушист до чрезвычайности?.. А хвост! Хвост! Скажите, это
действительно большой хвост?.. Ах!
Потом кот полетел в угол, и Авессалом Владимирович, прижав руки к
пухлой молочной груди, стал с кем-то раскланиваться в окошко. Вдруг в
его бедовой голове щелкнул какой-то клапан, и он начал вызывающе острить
по поводу физических и душевных качеств своей гостьи.
- Скажите, а эта брошка действительно из стекла? Ах! Ах! Какой
блеск!.. Вы меня ослепили, честное слово!.. А скажите, Париж действи-
тельно большой город? Там действительно Эйфелева башня?.. Ах! Ах!.. Ка-
кие руки!.. Какой нос!.. Ах!..
Он не обнимал девушку. Ему было достаточно говорить комплименты. И он
говорил их без умолку. Поток их был прерван посещением Остапа.
Великий комбинатор вертел в руках клочок бумаги и сурово допрашивал:
- Изнуренков здесь живет? Это вы и есть?
Авессалом Владимирович тревожно вглядывался в каменное лицо посетите-
ля. В его глазах он старался прочесть, какие именно претензии будут сей-
час предъявлены: штраф ли это за разбитое при разговоре в трамвае стек-
ло, повестка ли в нарсуд за неплатеж квартирных денег или прием подписки
на журнал для слепых.
- Что же это, товарищ, - жестко сказал Бендер, - это совсем не дело -
прогонять казенного курьера.
- Какого курьера? - ужаснулся Изнуренков.
- Сами знаете какого. Сейчас мебель буду вывозить. Попрошу вас, граж-
данка, очистить стул.
Гражданка, над которой только что читали стихи самых лирических поэ-
тов, поднялась с места.
- Нет! Сидите! - закричал Изнуренков, закрывая стул своим телом. -
Они не имеют права!
- Насчет прав молчали бы, гражданин. Сознательным надо быть. Освобо-
дите мебель! Закон надо соблюдать!
С этими словами Остап схватил стул и потряс им в воздухе.
- Вывожу мебель! - решительно заявил Бендер.
- Нет, не вывозите!
- Как же не вывожу, - усмехнулся Остап, выходя со стулом в коридор.
Авессалом поцеловал у королевы руку и, наклонив голову, побежал за
строгим судьей. Тот уже спускался по лестнице.
- А я вам говорю, что не имеете права. По закону мебель может стоять
две недели, а она стояла только три дня! Может быть, я уплачу!
Изнуренков вился вокруг Остапа, как пчела. Таким манером оба очути-
лись на улице. Авессалом Владимирович бежал за стулом до самого угла.
Здесь он увидел воробьев, прыгавших вокруг навозной кучки. Он посмотрел
на них просветленными глазами, забормотал, всплеснул руками и, заливаясь
смехом, произнес:
- Высокий класс! Ах!.. Ах!..
Увлеченный разработкой темы, Изнуренков весело повернул назад и,
подскакивая, побежал домой. О стуле он вспомнил только дома, застав де-
вушку из предместий стоящей посреди комнаты.
Остап отвез стул на извозчике.
- Учитесь, - сказал он Ипполиту Матвеевичу. Стул взят голыми руками.
Даром. Вы понимаете?
Меблировка комнаты Иванопуло увеличилась еще на один стул. После
вскрытия стула Ипполит Матвеевич загрустил.
- Шансы все увеличиваются, - сказал Остап, - а денег ни копейки. Ска-
жите, а покойная ваша теща не любила шутить?
- А что такое?
- Может быть, никаких бриллиантов нет?
Ипполит Матвеевич так замахал руками, что на нем поднялся пиджачок.
- В таком случае все прекрасно. Будем надеяться, что достояние Ивано-
пуло увеличится еще только на один стул.
- О вас, товарищ Бендер, сегодня в газетах писали, заискивающе сказал
Ипполит Матвеевич.
Остап нахмурился. Он не любил, когда пресса поднимала вой вокруг его
имени.
- Что вы мелете? В какой газете?
Ипполит Матвеевич с торжеством развернул "Станок".
- Вот здесь. В отделе "Что случилось за день".
Остап несколько успокоился, потому что боялся заметок только в разоб-
лачительных отделах "Наши шпильки" и "Злоупотребителей - под суд".
Действительно, в отделе "Что случилось за день" нонпарелью было напе-
чатано:
Попал под лошадь
Вчера на площади Свердлова попал под лошадь извозчика щ8974
гр. О. Бендер. Пострадавший отделался легким испугом.
- Это извозчик отделался легким испугом, а не я, ворчливо заметил О.
Бендер. - Идиоты. Пишут, пишут - и сами не знают, что пишут. Ах! Это
"Станок". Очень, очень приятно, вы знаете, Воробьянинов, что эту замет-
ку, может быть, писали, сидя на нашем стуле. Забавная история.
Великий комбинатор задумался.
Повод для визита в редакцию был найден.
Осведомившись у секретаря о том, что все комнаты справа и слева во
всю длину коридора заняты редакцией, Остап напустил на себя простецкий
вид и предпринял обход редакционных помещений: ему нужно было узнать, в
какой комнате находится стул. Он влез в местком, где уже шло заседание
молодых автомобилистов, и так как сразу увидел, что стула там нет, пере-
кочевал в соседнее помещение. В конторе он делал вид, что ожидает резо-
люции, в отделе рабкоров узнавал, где здесь, согласно объявлению, прода-
ется макулатура. В секретариате узнавал условия подписки, а в комнате
фельетонистов спросил, где принимают объявления об утере документов. Та-
ким манером он добрался до комнаты редактора, который, сидя на концесси-
онном стуле, трубил в телефонную трубку.
Остапу нужно было время, чтобы внимательно изучить местность.
- Тут, товарищ редактор, на меня помещена форменная клевета, - сказал
Бендер.
При этом он заметил, что окно комнаты выходит во внутренний двор.
- Какая клевета? - спросил редактор.
Остап долго разворачивал экземпляр "Станка". Оглядываясь на дверь, он
увидел на ней американский замок. Если вырезать кусочек стекла в двери,
то легко можно было бы просунуть руку и открыть замок изнутри.
Редактор прочел указанную Остапом заметку.
- В чем же вы, товарищ, видите клевету?
- Как же! А вот это: "Пострадавший отделался легким испугом".
- Не понимаю.
Остап ласково смотрел на редактора и на стул.
- Стану я пугаться какого-то там извозчика. Опозорили перед всем ми-
ром. Опровержение нужно.
- Вот что, гражданин, - сказал редактор, - никто вас не позорил, и по
таким пустяковым вопросам мы опровержений не даем.
- Ну, все равно, я так этого дела не оставлю, - говорил Остап, поки-
дая кабинет.
Он уже увидел все, что ему было нужно.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Глава XXIX. Замечательная допровская корзинка
Старгородское отделение эфемерного "Меча и орала" вместе с молодцами
из "Быстроупака" выстроилось в длиннейшую очередь у мучного лабаза "Хле-
бопродукта". Прохожие останавливались.
- Куда очередь стоит? - спрашивали граждане.
В нудной очереди, стоящей у магазина, всегда есть один человек, сло-
воохотливость которого тем больше, чем дальше он стоит от магазинных
дверей. А дальше всех стоял Полесов.
- Дожились, - говорил брандмейстер, - скоро все на жмых перейдем. В
двадцатом году и то лучше было. Муки в городе на четыре дня.
Граждане недоверчиво подкручивали усы, вступали с Полесовым в спор и
ссылались на "Старгородскую правду". Доказав Полесову, как дважды два -
четыре, что муки в городе сколько угодно и что нечего устраивать панику,
граждане бежали домой, брали все наличные деньги и присоединялись к муч-
ной очереди.
Молодцы из "Быстроупака", закупив всю муку в лабазе, перешли на бака-
лею и образовали чайно-сахарную очередь.
В два дня Старгород был охвачен продовольственным и товарным кризи-
сом.
Госмагазины и кооперативы, распродав дневной запас товаров в два ча-
са, требовали подкреплений. Очереди стояли уже повсюду. Не хватало круп,
подсолнечного масла, керосину, дрожжей, печеного хлеба и молока.
На экстренном заседании в губисполкоме выяснилось, что распроданы уже
двухнедельные запасы. Представители кооперации и госторговли предложили,
до прибытия находящегося в пути продовольствия, ограничить отпуск това-
ров в одни руки - по фунту сахара и по пять фунтов муки.
На другой день было изобретено противоядие.
Первым в очереди за сахаром стоял Альхен. За ним - его жена Сашхен,
Паша Эмильевич, четыре Яковлевича и все пятнадцать призреваемых старушек
в туальденоровых нарядах. Выкачав из магазина Старгико полпуда сахару,
Альхен увел свою очередь в другой кооператив, кляня по дороге Пашу
Эмильевича, который успел слопать отпущенный на его долю фунт сахарного
песку. Паша сыпал сахар горкой на ладонь и отправлял в свою широкую
пасть. Альхен хлопотал целый день. Во избежание усушки и раструски он
изъял Пашу Эмильевича из очереди и приспособил его для перетаскивания
скупленного на привозный рынок. Там Альхен застенчиво перепродавал в
частные лавочки добытые сахар, муку, чай и маркизет*.
Полесов стоял в очередях, главным образом, из принципа. Денег у него
не было, и купить он все равно ничего не мог. Он кочевал из очереди в
очередь, прислушивался к разговорам, делал едкие замечания, многозначи-
тельно задирал брови и пророчествовал. Следствием его недомолвок было
то, что город наполнили слухи о приезде с Мечи и Урала подпольной орга-
низации.
Губернатор Дядьев заработал в один день десять тысяч. Сколько зарабо-
тал председатель биржевого комитета Кислярский, не знала даже его жена.
Мысль о том, что он принадлежит к тайному обществу, не давала ему покоя.
Шедшие по городу слухи испугали его вконец. Проведя бессонную ночь,
председатель биржевого комитета решил, что только чистосердечное призна-
ние может сократить ему срок пребывания в тюрьме.
- Слушай, Генриетта, - сказал он жене, - пора уже переносить мануфак-
туру к шурину.
- А что, разве придут? - спросила Генриетта Кислярская.
- Могут прийти. Раз в стране нет свободы торговли, то должен же я
когда-нибудь сесть?
- Так что, уже приготовить белье? Несчастная моя жизнь. Вечно носить
передачу. И почему ты не пойдешь в советские служащие? Ведь шурин состо-
ит членом профсоюза, и ничего! А этому обязательно нужно быть красным
купцом!
Генриетта не знала, что судьба возвела ее мужа в председатели бирже-
вого комитета. Поэтому она была спокойна.
- Может быть, я не приду ночевать, - сказал Кислярский, - тогда ты
завтра приходи с передачей. Только, пожалуйста, не приноси вареников.
Что мне за удовольствие есть холодные вареники?!
- Может быть, возьмешь с собой примус?
- Так тебе и разрешат держать в камере примус! Дай мне мою корзинку.
У Кислярского была специальная допровская корзина. Сделанная по спе-
циальному заказу, она была вполне универсальна. В развернутом виде она
