Остап спокойно повернулся спиной к кафедре и с усмешкой стал рассмат-
ривать своих конкурентов.
Был разгар аукциона. Свободных мест уже не было. Как раз позади Оста-
па дама, переговорив с мужем, польстилась на стулья (Чудные полукресла!
Дивная работа! Саня! Из дворца же!) и подняла руку.
- Сто сорок пять в пятом ряду справа, раз.
Зал потух. Слишком дорого.
- Сто сорок пять, два.
Остап равнодушно рассматривал лепной карниз. Ипполит Матвеевич сидел,
опустив голову, и вздрагивал.
- Сто сорок пять, три...
Но, прежде чем черный лакированный молоточек ударился о фанерную ка-
федру, Остап повернулся, выбросил вверх руку и негромко сказал:
- Двести!
Все головы повернулись в сторону концессионеров. Фуражки, кепки, кар-
тузы и шляпы пришли в движение. Аукционист поднял скучающее лицо и пос-
мотрел на Остапа.
- Двести, раз, - сказал он, - двести - в четвертом ряду справа, два.
Нет больше желающих торговаться? Двести рублей гарнитур ореховый дворцо-
вый из десяти предметов. Двести рублей, три - в четвертом раду справа.
Рука с молоточком повисла над кафедрой.
- Мама! - сказал Ипполит Матвеевич громко.
Остап, розовый и спокойный, улыбался. Молоточек упал, издавая небес-
ный звук.
- Продано, - сказал аукционист. - Барышня! В четвертом раду справа.
- Ну, председатель, эффектно? - спросил Остап. Что бы, интересно
знать, вы делали без технического руководителя?
Ипполит Матвеевич счастливо ухнул. К ним рысью приближалась барышня.
- Вы купили стулья?
- Мы! - воскликнул долго сдерживавшийся Ипполит Матвеевич. - Мы, мы.
Когда их можно будет взять?
- А когда хотите. Хоть сейчас!
Мотив "Ходите, вы всюду бродите" бешено запрыгал в голове Ипполита
Матвеевича. Наши стулья, наши, наши, наши! Об этом кричал весь его орга-
низм. "Наши!" - кричала печень. "Наши!" - подтверждала слепая кишка.
Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились
пульсы. Все это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслы-
ханного счастья. Стал виден поезд, приближающийся к Сен-Готарду. На отк-
рытой площадке последнего вагона стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов в
белых брюках и курил сигару. Эдельвейсы тихо падали на его голову, снова
украшенную блестящей алюминиевой сединой. Ипполит Матвеевич катил в
Эдем.
- А почему же двести тридцать, а не двести? - услышал Ипполит Матвее-
вич.
Это говорил Остап, вертя в руках квитанцию.
- Это включается пятнадцать процентов комиссионного сбора, - ответила
барышня.
- Ну, что же делать. Берите.
Остап вытащил бумажник, отсчитал двести рублей и повернулся к главно-
му директору предприятия.
- Гоните тридцать рублей, дражайший, да поживее, не видите - дамочка
ждет. Ну?
Ипполит Матвеевич не сделал ни малейшей попытки достать деньги.
- Ну? Что же вы на меня смотрите, как солдат на вошь? Обалдели от
счастья?
- У меня нет денег, - пробормотал наконец Ипполит Матвеевич.
- У кого нет? - спросил Остап очень тихо.
- У меня.
- А двести рублей
- Я... м-м-м... п-потерял.
Остап посмотрел на Воробьянинова, быстро оценил помятость его лица,
зелень щек и раздувшиеся мешки под глазами.
- Дайте деньги! - прошептал он с ненавистью. - Старая сволочь.
- Так вы будете платить? - спросила барышня.
- Одну минуточку, - сказал Остап, чарующе улыбаясь, - маленькая за-
минка.
- Тут очнувшийся Ипполит Матвеевич*, разбрызгивая слюну, ворвался в
разговор.
- Позвольте! - завопил он. - Почему комиссионный сбор? Мы ничего не
знаем о таком сборе! Надо предупреждать. Я отказываюсь платить эти трид-
цать рублей!
- Хорошо, - сказала барышня кротко, - я сейчас все устрою.
Взяв квитанцию, она унеслась к аукционисту и сказала ему несколько
слов. Аукционист сейчас же поднялся. Борода его сверкала под светом
сильных электрических ламп.
- По правилам аукционного торга, - звонко заявил он, - лицо, отказы-
вающееся уплатить полную сумму за купленный им предмет, должно покинуть
зал! Торг на стулья отменяется.
Изумленные друзья сидели недвижимо.
- Папрашу вас! - сказал аукционист.
Эффект был велик. В публике злобно смеялись. Остап все-таки не вста-
вал. Таких ударов он не испытывал давно.
- Па-апра-ашу вас!
Аукционист пел голосом, не допускающим возражения.
Смех в зале усилился.
И они ушли. Мало кто уходил из аукционного зала с таким горьким
чувством. Первым шел Воробьянинов. Согнув прямые костистые плечи, в уко-
ротившемся пиджачке и глупых баронских сапогах, он шел, как журавль,
чувствуя за собой теплый дружественный взгляд великого комбинатора.
Концессионеры остановились в комнате, соседней с аукционным залом.
Теперь они могли смотреть на торжище только через стеклянную дверь. Путь
тут был уже прегражден. Остап дружественно молчал.
- Возмутительные порядки, - трусливо забормотал Ипполит Матвеевич, -
форменное безобразие! В милицию на них нужно жаловаться.
Остап молчал.
- Нет, действительно, это ч-черт знает что такое! - продолжал горя-
читься Воробьянинов. - Дерут с трудящихся втридорога. Ей-Богу!.. За ка-
кие-то подержанные десять стульев двести тридцать рублей. С ума сойти...
- Да, - деревянно сказал Остап.
- Правда? - переспросил Воробьянинов. - С ума сойти можно!..
- Можно.
Остап подошел к Воробьянинову вплотную и, оглянувшись по сторонам,
дал предводителю короткий, сильный и незаметный для постороннего глаза
удар в бок.
- Вот тебе милиция! Вот тебе дороговизна стульев для трудящихся всех
стран! Вот тебе ночные прогулки по девочкам! Вот тебе седина в бороду!
Вот тебе бес в ребро!
Ипполит Матвеевич за все время экзекуции не издал ни звука.
Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с от-
цом, только отец слишком оживленно трясет головой.
- Ну, теперь пошел вон!
Остап повернулся спиной к директору предприятия и стал смотреть в
аукционный зал. Через минуту он повернулся. Ипполит Матвеевич все еще
стоял позади, сложив руки по швам.
- Ах, вы еще здесь, душа общества? Пошел! Ну?
- Това-арищ Бендер, - взмолился Воробьянинов. - Това-арищ Бендер!
- Иди! Иди! И к Иванопуло не приходи! Выгоню!
- Това-арищ Бендер!
Остап больше не оборачивался. В зале произошло нечто, так сильно за-
интересовавшее Бендера, что он приотворил дверь и стал прислушиваться.
- Все пропало! - пробормотал он.
- Что пропало? - угодливо спросил Воробьянинов.
- Стулья отдельно продают, вот что. Может быть, желаете приобрести?
Пожалуйста. Я вас не держу. Только сомневаюсь, чтобы вас пустили. Да и
денег у вас, кажется, не густо.
В это время в аукционном зале происходило следующее: аукционист, по-
чувствовавший, что выколотить из публики двести рублей сразу не удастся
(слишком крупная сумма для мелюзги, оставшейся в зале), решил выколотить
эти двести рублей по кускам. Стулья снова поступили в торг, но уже по
частям.
- Четыре стула из дворца. Ореховые. Мягкие. Работы Гамбса. Тридцать
рублей. Кто больше?
К Остапу быстро вернулись вся его решительность и хладнокровие.
- Ну, вы, дамский любимец, стойте здесь и никуда не выходите. Я через
пять минут приду. А вы тут смотрите, кто и что. Чтоб ни один стул не
ушел.
В голове Бендера созрел план, единственно возможный при таких тяжелых
условиях, в которых они очутились.
Он выбежал на Петровку и направился к ближайшему асфальтовому чану.
Еще саженей за десять он увидел молодого человека, расставлявшего трено-
гу фотографического аппарата. В котле сидели беспризорные. Как только
они увидели, что их тесную группу собираются сфотографировать, они стали
защищаться. В фотохроникера полетели куски смолы. Он отскочил, таща за
собой похожую на жертвенник треногу с клап-камерой*. Переправившись на
другой тротуар, фотограф сделал попытку снять беспризорных издалека.
Тогда юные оборвыши покинули котел и набросились на врага. Испуганный за
целость своего аппарата, фотограф спасся Петровскими линиями.
Из гущи собравшейся толпы лениво вышел фотокорреспондент конкурирую-
щего журнала. Беспризорные смотрели на него безо всякой приязни, но тол-
па волновала фотографа, как тореадора волнуют взгляды красавиц. К тому
же он был тонкий психолог. Он подошел к детям, дал на всю компанию пол-
тинник, и уже через минуту беспризорные чинно сидели в котле, а фотограф
общелкивал их со всех сторон.
- Мерси, - сказал он по привычке, - готово.
Его проводил одобрительный смех расходившейся публики.
Тогда в деловой разговор с беспризорными вступил Остап.
Он, как и обещал, вернулся к Ипполиту Матвеевичу через пять минут.
Беспризорные стояли наготове у входа в аукцион.
- Продают, продают, - зашептал Ипполит Матвеевич, - четыре и два уже
продали.
- Это вы удружили, - сказал Остап, - радуйтесь. В руках все было, по-
нимаете, в руках. Можете вы это понять?
В зале раздавался скрипучий голос, дарованный природой одним только
аукционистам, крупье и стекольщикам.
- С полтиной, налево. Три. Еще один стул из дворца. Ореховый. В пол-
ной исправности... С полтиной - прямо. Раз - с полтиной прямо.
Три стула были проданы поодиночке. Аукционист объявил к продаже пос-
ледний стул. Злость душила Остапа. Он снова набросился на Воробьянинова.
Оскорбительные замечания его были полны горечи. Кто знает, до чего дошел
бы Остап в своих сатирических упражнениях, если б его не прервал быстро
подошедший мужчина в костюме лодзинских коричневатых цветов*. Он разма-
хивал пухлыми руками, наклонялся, прыгал и отскакивал, словно играл в
теннис.
- А скажите, - поспешно спросил он Остапа, - здесь в самом деле аук-
цион? Да? Аукцион? И здесь в самом деле продаются вещи? Замечательно!
Незнакомец отпрыгнул, и лицо его озарилось множеством улыбок.
- Вот здесь действительно продают вещи? И в самом деле можно дешево
купить? Высокий класс! Очень, очень! Ах!..
Незнакомец, виляя толстенькими бедрами, пронесся в зал мимо ошелом-
ленных концессионеров и так быстро купил последний стул, что Воробьяни-
нов только крякнул. Незнакомец с квитанцией в руках подбежал к прилавку
выдачи.
- А скажите, стул можно сейчас взять? Замечательно!.. Ах!.. Ах!..
Беспрерывно блея и все время находясь в движении, незнакомец погрузил
стул на извозчика и укатил. По его следам бежал беспризорный.
Мало-помалу разошлись и разъехались все новые собственники стульев.
За ними мчались несовершеннолетние агенты Остапа. Ушел и он сам. Ипполит
Матвеевич боязливо следовал позади. Сегодняшний день казался ему сном.
Все произошло быстро и совсем не так, как ожидалось.
На Сивцевом Вражке рояли, мандолины и гармоники праздновали весну.
Окна были распахнуты. Цветники в глиняных горшочках заполняли подоконни-
ки. Толстый человек с раскрытой волосатой грудью в подтяжках стоял у ок-
на и страстно пел. Вдоль стены медленно пробирался кот. В продуктовых
палатках пылали керосиновые лампы.
У розового домика прогуливался Коля. Увидев Остапа, шедшего впереди,
он вежливо с ним раскланялся и подошел к Воробьянинову. Ипполит Матвее-
вич сердечно его приветствовал. Коля, однако, не стал терять времени.
- Добрый вечер, - решительно сказал он и, не в силах сдержаться, уда-
рил Ипполита Матвеевича в ухо.
Одновременно с этим Коля произнес довольно пошлую, по мнению наблю-
давшего за этой сценой Остапа, фразу:
- Так будет со всеми, - сказал Коля детским голоском, - кто покусит-
ся...
На что именно покусится, Коля не договорил. Он поднялся на носках и,
закрыв глаза, хлопнул Воробьянинова по щеке.
Ипполит Матвеевич приподнял локоть, но не посмел даже пикнуть.
- Правильно, - приговаривал Остап, - а теперь по шее и два раза. Так.
Ничего не поделаешь. Иногда яйцам приходится учить зарвавшуюся курицу...
Еще разок... Так. Не стесняйтесь. По голове больше не бейте. Это его са-
