та, яйца и маслины были съедены.
Оставался самый томительный участок пути - последний час перед Моск-
вой.
- Быково! - сказал Остап, оглянувшись на рванувшуюся назад станцию. -
Сейчас пойдут дачи.
Из реденьких лесочков и рощ подскакивали к насыпи веселенькие дачки.
Были среди них целые деревянные дворцы, блещущие стеклом своих веранд и
свежевыкрашенными железными крышами. Были и простые деревянные срубы с
крохотными квадратными оконцами - настоящие капканы для дачников.
Налетела Удельная, потом Малаховка, сгинуло куда-то Красково.
- Смотрите, Воробьянинов! - закричал Остап. - Видите - двухэтажная
дача. Это дача Медикосантруда*.
- Вижу. Хорошая дача.
- Я жил в ней прошлый сезон*.
- Вы разве медик? - рассеянно спросил Воробьянинов.
- Я буду медиком*.
Ипполит Матвеевич удовлетворился этим странным объяснением. Он волно-
вался. В то время как пассажиры с видом знатоков рассматривали горизонт
и, перевирая сохранившиеся в памяти воспоминания о битве при Калке,
рассказывали друг другу прошлое и настоящее Москвы*, Ипполит Матвеевич
упорно старался представить себе Государственный музей мебели. Музей
представлялся ему в виде многоверстного коридора, по стенам которого
шпалерами стояли стулья. Воробьянинов видел себя быстро идущим между
стульями.
- Как еще будет с музеем мебели, неизвестно. Обойдется?
- Вам, предводитель, пора уже лечиться электричеством. Не устраивайте
преждевременной истерики. Если вы уже не можете не переживать, то пере-
живайте молча.
Не найдя поддержки, Ипполит Матвеевич принялся переживать молча.
Поезд прыгал на стрелках. Глядя на поезд, семафоры разевали рты. Пути
учащались. Чувствовалось приближение огромного железнодорожного узла.
Трава исчезла - ее заменил шлак. Свистали маневровые паровозы. Стрелоч-
ники трубили в рога. Внезапно грохот усилился. Поезд вкатился в коридор
между порожними составами и, щелкая, как турникет, стал пересчитывать
вагоны:
- Белый изотермический, Ташкентская, срочный возврат, годен для рыбы
и мяса, оборудован крючьями.
- Темный дуб, палубная обшивка, мягкие рессоры, спальный вагон прямо-
го сообщения.
- Дюжина товарных Рязано-Уральской дороги. Измараны меловыми знаками.
- Срочный возврат в Баку, нефтяные цистерны.
- Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Вагон-клуб Дорпрофсожа* М-Ка-
занской дороги.
- Раз, два, три... Восемь... Десять... Платформы, груженные лесом.
И вдруг, в стороне, забытый ветеран - обтрепанный вагон-микст* с над-
писью: "Деникинский фронт".
Пути вздваивались.
Поезд выскочил из коридора. Ударило солнце. Низко, по самой земле,
разбегались стрелочные фонари, похожие на топорики. Валил дым. Паровоз,
отдуваясь, выпустил белоснежные бакенбарды. На поворотном кругу стоял
крик. Деповцы загоняли паровоз в стойло.
От резкого торможения хрустнули поездные суставы. Все завизжало, и
Ипполиту Матвеевичу показалось, что он попал в царство зубной боли. По-
езд причалил к асфальтовому перрону.
Это была Москва. Это был Рязанский вокзал - самый свежий и новый из
всех московских вокзалов*.
Ни на одном из восьми остальных московских вокзалов нет таких обшир-
ных и высоких зал, как на Рязанском. Весь Ярославский вокзал, с его
псевдорусскими гребешками* и геральдическими курочками, легко может по-
меститься в его большом зале для ожидания.
Московские вокзалы - ворота города. Ежедневно эти ворота впускают и
выпускают тридцать тысяч пассажиров. Через Александровский вокзал входит
в Москву иностранец на каучуковых подошвах, в костюме для гольфа - шаро-
вары и толстые шерстяные чулки наружу. С Курского попадает в Москву кав-
казец в коричневой бараньей шапке с вентиляционными дырочками и рослый
волгарь в пеньковой бороде. С Октябрьского* выскакивает полуответствен-
ный работник с портфелем из дивной свиной кожи. Он приехал из Ленинграда
по делам увязки, согласования и конкретного охвата. Представители Киева
и Одессы проникают в столицу через Брянский вокзал. Уже на станции Тихо-
нова Пустынь киевляне начинают презрительно улыбаться. Им великолепно
известно, что Крещатик - наилучшая улица на земле. Одесситы тащат с со-
бой тяжелые корзины и плоские коробки с копченой скумбрией. Им тоже из-
вестна лучшая улица на земле. Но это не Крещатик - это улица Лассаля,
бывшая Дерибасовская. Из Саратова, Аткарска, Тамбова, Ртищева и Козлова
в Москву приезжают с Павелецкого вокзала. Самое незначительное число лю-
дей прибывает в Москву через Савеловский вокзал. Это - башмачники из
Талдома, жители города Дмитрова, рабочие Яхромской мануфактуры или уны-
лый дачник, живущий зимою и летом на станции Хлебниково. Ехать здесь в
Москву недолго. Самое большое расстояние по этой линии - сто тридцать
верст. Но с Ярославского вокзала попадают в столицу люди, приехавшие из
Владивостока, Хабаровска и Читы - из городов дальних и больших.
Самые диковинные пассажиры - на Рязанском вокзале. Это узбеки в белых
кисейных чалмах и цветочных халатах, краснобородые таджики, туркмены,
хивинцы и бухарцы, над республиками которых сияет вечное солнце.
Концессионеры с трудом пробились к выходу и очутились на Каланчевской
площади. Справа от них были геральдические курочки Ярославского вокза-
ла*. Прямо против них - тускло поблескивал Октябрьский вокзал, выкрашен-
ный масляной краской в два цвета. Часы на нем показывали пять минут
одиннадцатого. На часах Ярославского вокзала было ровно десять. А пос-
мотрев на темно-синий, украшенный знаками зодиака, циферблат Рязанского
вокзала, путешественники заметили, что часы показывали без пяти десять.
- Очень удобно для свиданий! - сказал Остап. - Всегда есть десять ми-
нут форы.
- Мы куда теперь? В гостиницу? - спросил Воробьянинов, сходя с вок-
зальной паперти и трусливо озираясь.
- Здесь в гостиницах, - сообщил Остап, - живут только граждане, при-
езжающие по командировкам, а мы, дорогой товарищ, частники. Мы не любим
накладных расходов.
Остап подошел к извозчику, молча уселся и широким жестом пригласил
Ипполита Матвеевича.
- На Сивцев Вражек! - сказал он. - Восемь гривен.
Извозчик обомлел. Завязался нудный спор, в котором часто упоминались
цены на овес и ключ от квартиры, где деньги лежат.
Наконец извозчик издал губами звук поцелуя, проехали под мостом, и
перед путниками развернулась величественная панорама столичного города.
Подле реставрированных тщанием Главнауки* Красных ворот расположились
заляпанные известкой маляры со своими саженными кистями, плотники с пи-
лами, штукатуры и каменщики. Они плотно облепили угол Садово-Спасской.
- Запасный дворец, - заметил Ипполит Матвеевич, глядя на длинное бе-
лое с зеленым здание по Новой Басманной.
- Работал я и в этом дворце, - сказал Остап, - он, кстати, не дворец,
а НКПС*. Там служащие, вероятно, до сих пор носят эмалевые нагрудные
знаки, которые я изобрел и распространял. А вот и Мясницкая. Замеча-
тельная улица. Здесь можно подохнуть с голоду. Не будете же вы есть на
первое шарикоподшипники, а на второе мельничные жернова*. Тут ничем дру-
гим не торгуют.
- Тут и раньше так было. Хорошо помню. Я заказывал на Мясницкой гро-
моотвод для своего старгородского дома.
Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился*.
- Куда мы, однако, едем? - спросил он.
- К хорошим людям, - ответил Остап, - в Москве их масса. И все мои
знакомые.
- И мы у них остановимся?
- Это общежитие. Если не у одного, то у другого место всегда найдет-
ся.
В сквере против Большого театра уже торчала пальмочка, объявляя, всем
гражданам, что лето уже наступило и что желающие дышать свежим воздухом
должны немедленно уехать не менее чем за две тысячи верст.
В академических театрах была еще зима. Зимний сезон был в разгаре. На
афишных тумбах были налеплены афиши о первом представлении оперы "Любовь
к трем апельсинам"*, о последнем концерте перед отъездом за границу зна-
менитого тенора Дмитрия Смирнова* и о всемирно известном капитане с его
шестьюдесятью крокодилами в первом Госцирке.
В Охотном ряду было смятение. Врассыпную, с лотками на головах, бежа-
ли, как гуси, беспатентные лоточники. За ними лениво трусил милиционер.
Беспризорные сидели возле асфальтового чана и с наслаждением вдыхали за-
пах кипящей смолы.
На углу Охотного и Тверской беготня экипажей, как механических, так и
приводимых в движение конной тягой, была особенно бурной. Дворники поли-
вали мостовые и тротуары из тонких, как краковская колбаса, шлангов. Со
стороны Моховой выехал ломовик, груженный фанерными ящиками с папиросами
"Наша марка".
- Уважаемый! - крикнул он дворнику. - Искупай лошадь!
Дворник любезно согласился и перевел струю на рыжего битюга. Битюг
нехотя остановился и, плотно упершись передними ногами, позволил себя
купать. Из рыжего он превратился в черного и сделался похожим на памят-
ник некой лошади. Движение конных и механических экипажей остановилось.
Купающийся битюг стоял на самом неудобном месте. По всей Тверской, Охот-
ному ряду. Моховой и даже Театральной площади машины переменяли скорость
и останавливались. Место происшествия со всех сторон окружали очереди
автобусов. Шоферы дышали горячим бензином и гневом. Зеркальные дверцы их
кабинок распахивались, и оттуда несся крик.
- Чего стал? - кричали с четырех сторон.
- Дай лошадь искупать! - огрызался возчик.
- Да проезжай ты, говорят тебе, ворона!
Собралась большущая толпа.
- Что случилось?
Образовалась такая большая пробка, что движение застопорилось даже на
Лубянской площади. Дворник давно уже перестал поливать лошадь, и осве-
жившийся битюг успел обсохнуть и покрыться пылью; но пробка все увеличи-
валась. Выбраться из всей этой каши возчик не мог, и битюг все еще стоял
поперек улицы.
Посреди содома находились концессионеры. Остап, стоя в пролетке, как
брандмейстер, мчащийся на пожар, отпускал сардонические замечания и не-
терпеливо ерзая ногами.
Через полчаса движение было урегулировано, и путники через Воздвижен-
ку выехали на Арбатскую площадь, проехали по Пречистенскому бульвару и,
свернув направо, очутились на Сивцевом Вражке.
- Направо, к подъезду, - сказал Остап. - Вылезайте, Конрад Карлович,
приехали!
- Что это за дом? - спросил Ипполит Матвеевич.
Остап посмотрел на розовый домик с мезонином и ответил:
- Общежитие студентов-химиков, имени монаха Бертольда Шварца.
- Неужели монаха?
- Ну, пошутил, пошутил. Имени товарища Семашко*.
Как и полагается рядовому студенческому общежитию в Москве, общежитие
студентов-химиков давно уже было заселено людьми, имеющими к химии до-
вольно отдаленное отношение. Студенты расползлись. Часть из них окончила
курс и разъехалась по назначениям, часть была исключена за академическую
неуспешность, и именно эта часть, год из году возрастая, образовала в
розовом домике нечто среднее между жилтовариществом и феодальным посел-
ком. Тщетно пытались ряды новых студентов ворваться в общежитие. Бывшие
химики были необыкновенно изобретательны и отражали все атаки. На домик
махнули рукой. Он стал считаться диким и исчез со всех планов МУНИ*. Его
как будто бы и не было. А между тем он был, и в нем жили люди.
- Где же мы здесь будем жить? - с беспокойством спросил Ипполит Мат-
веевич, когда концессионеры, поднявшись по лестнице во второй этаж,
свернули в совершенно темный коридор.
- В мезонине. Свет и воздух, - ответил Остап.
Внезапно в темноте, у самого локтя Ипполита Матвеевича, кто-то шумно
засопел. Ипполит Матвеевич отшатнулся.
- Не пугайтесь, - заметил Остап, - это не в коридоре. Это за стеной.
Фанера, как известно из физики, лучший проводник звука... Осторожнее...
Держитесь за меня... Тут где-то должен быть несгораемый шкаф.
Крик, который сейчас же издал Воробьянинов, ударившись грудью об ост-
