комнату.
Стада диванов, секретеров, горок, шкафов, все стили, все времена, все
эпохи были осмотрены концессионерами, а залы, большие и маленькие, все
еще тянулись.
- А здесь я уже была, - сказала Лиза, входя в красную гостиную, -
здесь, я думаю, останавливаться не стоит.
К ее удивлению, равнодушные к мебели спутники не только не рвались
вперед, а замерли у дверей, как часовые.
- Что ж вы стали? Пойдем. Я уже устала!
- Подождите, - сказал Ипполит Матвеевич, освобождаясь от ее руки, -
одну минуточку.
Большая комната была перегружена мебелью. Гамбсовские стулья располо-
жились вдоль стены и вокруг стола. Диван в углу тоже окружали стулья. Их
гнутые ножки и удобные спинки были захватывающе знакомы Ипполиту Матвее-
вичу. Остап испытующе смотрел на него. Ипполит Матвеевич стал красным.
- Вы устали, барышня, - сказал он Лизе, - присядьте-ка сюда и отдох-
ните, а мы с ним походим немного. Это, кажется, интересный зал.
Лизу усадили. Концессионеры отошли к окну.
- Она? - спросил Остап.
- Как будто она. Только не та обивка.
- Великолепно, обивку могли переменить.
- Нужно более тщательно осмотреть.
- Все стулья тут?
- Сейчас я посчитаю. Подождите, подождите...
Воробьянинов стал переводить глаза со стула на стул.
- Позвольте, - сказал он наконец, - двадцать стульев. этого не может
быть. Их ведь должно быть всего десять.
- А вы присмотритесь хорошо. Может быть, это не те.
Они стали ходить между стульями.
- Ну? - торопил Остап.
- Спинка как будто не такая, как у моих.
- Значит, не те?
- Не те.
- Мура. Напрасно я с вами связался, кажется.
Ипполит Матвеевич был совершенно подавлен.
- Ладно, - сказал Остап, - заседание продолжается. Стул - не иголка.
Найдется. Дайте ордера сюда. Придется вступить в неприятный контакт с
администрацией музея. Садитесь рядом с девочкой и сидите. Я сейчас при-
ду.
- Что вы такой грустный? - говорила Лиза. - Вы устали?
Ипполит Матвеевич отделывался молчанием.
- У вас голова болит?
- Да, немножко. Заботы, знаете ли. Отсутствие женской ласки сказыва-
ется на жизненном укладе.
Лиза сперва удивилась, а потом, посмотрев на своего бритоголового со-
беседника, и на самом деле его пожалела. Глаза у Воробьянинова были
страдальческие. Пенсне не скрывало резко обозначавшихся мешочков. Быст-
рый переход от спокойной жизни делопроизводителя уездного загса к неу-
добному и хлопотливому быту охотника за бриллиантами и авантюриста даром
не дался. Ипполит Матвеевич сильно похудел, и у него стала побаливать
печень. Под суровым надзором Бендера Ипполит Матвеевич терял свою физио-
номию и быстро растворялся в могучем интеллекте сына турецко-подданного.
Теперь, когда он на минуту остался вдвоем с очаровательной гражданкой
Калачевой, ему захотелось рассказать ей обо всех горестях и волнениях,
но он не посмел этого сделать.
- Да, - сказал он, нежно глядя на собеседницу. - Такие дела. Как же
вы поживаете, Елизавета...
- Петровна. А вас как зовут?
Обменялись именами-отчествами.
"Сказка любви дорогой"*, - подумал Ипполит Матвеевич, вглядываясь в
простенькое лицо Лизы. Так страстно, так неотвратимо захотелось старому
предводителю женской ласки, отсутствие которой тяжело сказывается на
жизненном укладе, что он немедленно взял Лизину лапку в свои морщинистые
руки и горячо заговорил об Эйфелевой башне. Ему захотелось быть богатым,
расточительным и неотразимым. Ему хотелось увлекать и под шум оркестров
пить некие редереры* с красоткой из дамского оркестра в отдельном каби-
нете. О чем было говорить с этой девочкой, которая, безусловно, ничего
не знает ни о редерерах, ни о дамских оркестрах и которая по своей при-
роде даже не может постичь всей прелести этого жанра. А быть увлека-
тельным так хотелось! И Ипполит Матвеевич обольщал Лизу повестью о пост-
ройке Эйфелевой башни.
- Вы научный работник? - спросила Лиза.
- Да. Некоторым образом, - ответил Ипполит Матвеевич, чувствуя, что
со времени знакомства с Бендером он приобрел несвойственное ему раньше
нахальство.
- А сколько вам лет, простите за нескромность?
- К науке, которую я в настоящий момент представляю, это не имеет от-
ношения.
Этим быстрым и метким ответом Лиза была покорена.
- Но все-таки? Тридцать? Сорок?
- Почти. Тридцать восемь.
- Ого! Вы выглядите значительно моложе.
Ипполит Матвеевич почувствовал себя счастливым.
- Когда вы доставите мне счастье увидеться с вами снова? - спросил
Ипполит Матвеевич в нос.
- А вам разве интересно со мной разговаривать? Я же глупенькая.
- Вы? - страстно сказал Ипполит Матвеевич. - Если б у меня было две
жизни, я обе отдал бы вам.
Лизе стало очень стыдно. Она заерзала в кресле и затосковала.
- Куда это товарищ Бендер запропастился? - сказала она тоненьким го-
лосом.
- Так когда же? - спросил Воробьянинов нетерпеливо. - Когда и где мы
увидимся?
- Ну, я не знаю. Когда хотите.
- Сегодня можно?
- Сегодня?
- Умоляю вас.
- Ну, хорошо. Пусть сегодня. Заходите к нам.
- Нет, давайте встретимся на воздухе. Теперь такие погоды замеча-
тельные. Знаете стихи: "Это май-баловник, это май-чародей веет свежим
своим опахалом"*.
- Это Жарова стихи*?
- М-м... Кажется. Так сегодня? Где же?
- Какой вы странный. Где хотите. Хотите у несгораемого шкафа? Знаете?
- Знаю. В коридоре. В котором часу?
- У нас нет часов. Когда стемнеет.
Едва Ипполит Матвеевич успел поцеловать Лизе руку, что он сделал
весьма торжественно, как вернулся Остап. Остап был очень деловит.
- Простите, мадемуазель, - сказал он быстро, - но мы с приятелем не
сможем вас проводить. Открылось небольшое, но очень важное дельце. Нам
надо срочно отправиться в одно место.
У Ипполита Матвеевича захватило дыханье.
- До свиданья, Елизавета Петровна, - сказал он поспешно, - простите,
простите, простите, но мы страшно спешим.
И компаньоны убежали, оставив удивленную Лизу в комнате, обильно обс-
тавленной гамбсовской мебелью.
- Если бы не я, - сказал Остап, когда они спускались по лестнице, -
ни черта бы не вышло. Молитесь за меня. Молитесь, молитесь, не бойтесь,
голова не отвалится. Слушайте. Ваша мебель музейного значения не имеет.
Ей место не в музее, а в казарме штрафного батальона. Вы удовлетворены
этой ситуацией?
- Что за издевательство! - воскликнул Воробьянинов, начавший было ос-
вобождаться из-под ига могучего интеллекта сына турецко-подданного.
- Молчание, - холодно сказал Остап, - вы не знаете, что происходит.
Если мы сейчас не захватим нашу мебель - кончено. Никогда нам ее не ви-
дать. Только что я имел в конторе тяжелый разговорчик с заведующим этой
исторической свалкой.
- Ну и что же? - закричал Ипполит Матвеевич. Что же сказал вам заве-
дующий?
- Сказал все, что надо. Не волнуйтесь. "Скажите, спросил я его, - чем
объяснить, что направленная вам по ордеру мебель из Старгорода не имеет-
ся в наличности?" Спросил я это, конечно, любезно, в товарищеском поряд-
ке. "Какая это мебель? - спрашивает он. - У меня в музее таких фактов не
наблюдается". Я ему сразу ордера под нос подсунул. Он полез в книги. Ис-
кал полчаса и наконец возвращается. Ну, как вы себе представляете? Где
эта мебель?
- Пропала? - пискнул Воробьянинов.
- Представьте себе, нет. Представьте себе, что в таком кавардаке она
уцелела. Как я вам уже говорил, музейной ценности она не имеет. Ее сва-
лили в склад и только вчера, заметьте себе, вчера, через семь лет (она
лежала на складе семь лет! ), она была отправлена в аукцион на продажу.
Аукцион Главнауки. И если ее не купили вчера или сегодня утром - она на-
ша! Вы удовлетворены?
- Скорее! - закричал Ипполит Матвеевич.
- Извозчик! - завопил Остап.
Они сели, не торгуясь.
- Молитесь на меня, молитесь! Не бойтесь, гофмаршал! Вино, женщины и
карты нам обеспечены. Тогда рассчитаемся и за голубой жилет.
В Пассаж на Петровке, где помещался аукционный зал, концессионеры
вбежали бодрые, как жеребцы.
В первой же комнате аукциона они увидел то, что так долго искали. Все
десять стульев Ипполита Матвеевича стояли вдоль стенки на своих гнутых
ножках. Даже обивка на них не потемнела, не выгорела, не попортилась.
Стулья были свежие и чистые, как будто бы только что вышли из-под надзо-
ра рачительной Клавдии Ивановны.
- Они? - спросил Остап.
- Боже, Боже, - твердил Ипполит Матвеевич, - они, они. Они самые. На
этот раз сомнений никаких.
- На всякий случай проверим, - сказал Остап, стараясь быть спокойным.
Он подошел к продавцу.
- Скажите, эти стулья, кажется, из мебельного музея?
- Эти? Эти да.
- А они продаются?
- Продаются.
- Какая цена?
- Цены еще нет. Они у нас идут с аукциона.
- Ага. Сегодня?
- Нет. Сегодня торг уже кончился. Завтра с пяти часов.
- А сейчас они не продаются?
- Нет. Завтра с пяти часов.
Так, сразу же, уйти от стульев было невозможно.
- Разрешите, - пролепетал Ипполит Матвеевич, осмотреть. Можно?
Концессионеры долго рассматривали стулья, садились на них, смотрели
для приличия и другие вещи. Воробьянинов сопел и все время подталкивал
Остапа локтем.
- Молитесь на меня! - шептал Остап. - Молитесь, предводитель!
Ипполит Матвеевич был готов не только молиться на Остапа, но даже це-
ловать подметки его малиновых штиблет.
- Завтра, - говорил он, - завтра, завтра, завтра.
Ему хотелось петь.
Глава XXI. Баллотировка по-европейски
В то время как друзья вели культурно-просветительный образ жизни -
посещали музеи и делали авансы дамочкам, затосковавшим по мясу, - в
Старгороде, на улице Плеханова, двойная вдова Грицацуева, женщина толс-
тая и слабая, совещалась и конспирировала со своими соседками. Все ско-
пом рассматривали оставленную Бендером записку и даже разглядывали ее на
свет. Но водяных знаков на ней не было, а если бы они и были, то и тогда
таинственные каракули великолепного Остапа не стали бы более ясными.
Прошло три дня. Горизонт оставался чистым. Ни Бендер, ни чайное си-
течко, ни дутый браслетик, ни стул - не возвращались. Все эти одушевлен-
ные и неодушевленные предметы пропали самым загадочным образом.
Тогда вдова приняла радикальные меры. Она пошла в контору "Старго-
родской правды", и там ей живо состряпали объявление:
Умоляю
лиц, знающих местопребывание.
Ушел из дому тов. Бендер, лет 25-30. Одет в зеленый костюм,
желтые ботинки и голубой жилет. Брюнет.
Указавш. прош. сообщить за приличн. вознагражд. Ул.
Плеханова, 15, Грицацуевой.
- Это ваш сын? - участливо осведомлялись в конторе.
- Муж он мне! - ответила страдалица, закрывая лицо платком.
- Ах, муж!
- Законный. А что?
- Да ничего, ничего. Вы бы в милицию все-таки обратились.
Вдова испугалась. Милиции она страшилась. Провожаемая странными
взглядами конторщиков, вдова удалилась.
Троекратно прозвучал призыв со страниц "Старгородской правды". Но ве-
ликая страна молчала. Не нашлось лиц, знающих местопребывание брюнета в
желтых ботинках. Никто не являлся за приличным вознаграждением. Соседки
судачили.
Чело вдовы омрачалось с каждым днем все больше. И странное дело. Муж
мелькнул, как ракета, утащив с собой в черное небо хороший стул и семей-
ное ситечко, а вдова все любила его. Кто может понять сердце женщины,
особенно вдовой?
К трамваю в Старгороде уже привыкли и садились в него безбоязненно.
Кондуктора кричали свежими голосами: "Местов нет", и все шло так, будто
трамвай заведен в городе еще при Владимире Красное Солнышко. Инвалиды
всех групп, женщины с детьми и Виктор Михайлович Полесов садились в ва-
гоны с передней площадки. На крик "получите билеты" Полесов важно гово-
рил - "годовой" - и оставался рядом с вагоновожатым. Годового билета у
