ции, этот худенький с виду, курносый человечек в затрапезной фуражке с
молоточками.
Вспоминаю: "На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн"...
Подхожу. Ни единого ветерка. Стропила не шелохнутся.
Спрашиваю:
- Как выполняются задания?
Некрасивое лицо строителя, инженера Треухова, оживляется.
Он пожимает мне руку. Он говорит:
- 70% задания уже выполнено"...
Статья кончается так:
"Он жмет мне на прощанье руку... Позади меня гудят стропила.
Рабочие снуют там и сям.
Кто может забыть этих кипений рабочей стройки, этой неказистой фигуры
нашего строителя?
Маховик".
Спасало Треухова только то, что на чтение времени не было и иногда
удавалось пропустить сочинение тов. Маховика.
Один раз Треухов не выдержал и написал тщательно продуманное язви-
тельное опровержение.
"Конечно, - писал он, - болты можно называть трансмиссией, но делают
это люди, ничего не смыслящие в строительном деле. И потом я хотел бы
заметить тов. Маховику, что стропила гудят только тогда, когда постройка
собирается развалиться. Говорить так о стропилах - все равно, что ут-
верждать, будто бы виолончель рожает детей. Примите и проч."
После этого неугомонный Принц на постройке перестал появляться, но
бытовые очерки по-прежнему стали украшать третью полосу, резко выделяясь
на фоне обыденных: "15000 рублей ржавеют", "Жилищные комочки", "Материал
плачет" и "Курьезы и слезы".
Строительство подходило к концу. Термитным способом сваривались
рельсы, и они тянулись без зазоров от самого вокзала до боен и от при-
возного рынка до кладбища.
Сперва открытие трамвая хотели приурочить к девятой годовщине Октяб-
ря, но вагоностроительный завод, ссылаясь на "Арматуру", не сдал к сроку
вагонов*. Открытие пришлось отложить к первому мая. К этому дню реши-
тельно все было готово.
Концессионеры гуляючи дошли вместе с демонстрантами до Гусищ. Там
собрался весь Старгород. Новое здание депо обвивали хвойные дуги, хлопа-
ли флаги, ветер бегал по лозунгам. Конный милиционер галопировал за пер-
вым мороженщиком, бог весть как попавшим в пустой, оцепленный трамвайщи-
ками, круг. Между двумя воротами депо высилась жидкая, пустая еще трибу-
на с микрофоном-усилителем. К трибуне подходили делегаты. Сводный ор-
кестр коммунальников и канатчиков пробовал силу своих легких. Барабан
лежал на земле.
По светлому залу депо, в котором стояли десять салатных вагонов, за-
нумерованных от 701 до 710 номера, шлялся московский корреспондент в во-
лосатой кепке. На груди у него висела зеркалка, в которую он часто и
озабоченно заглядывал. Корреспондент искал главного инженера, чтобы за-
дать ему несколько вопросов на трамвайные темы. Хотя в голове корреспон-
дента очерк об открытии трамвая, со включением конспекта еще не произне-
сенных речей, был уже готов, - корреспондент добросовестно продолжал
изыскания, находя недостаток лишь в отсутствии буфета. Наконец, московс-
кий гость нашел главного инженера.
Треухов, который ночь провел на работе и с утра еще ничего не ел,
стоял, задрав курносое лицо, у вагона щ703. Он следил за пробой бигеля*.
Ему казалось, что пружина бигеля слаба. На крыше вагона сидел старший
монтер, переговариваясь с Треуховым.
- Вот этот? - спросил корреспондент, мотнув головой в сторону Треухо-
ва.
Узнав, что этот, корреспондент сейчас же попросил Треухова стать поб-
лиже к вагону и общелкал его со всех сторон. Последнее фото получилось,
вероятно, неудачным, потому что Треухов внезапно нырнул под вагон и стал
там громко кричать, требуя у кого-то объяснений. Корреспондент напал на
техника. Техник сконфузился и стал давать такие исчерпывающие объясне-
ния, что корреспондент, желая окончить чрезмерно уснащенную техническими
терминами беседу, сфотографировал техника и убежал к трибуне.
В толпе пели, кричали и грызли семечки, дожидаясь пуска трамвая. На
трибуну поднялся президиум губисполкома. Принц Датский обменивался спо-
тыкающимися фразами с собратом по перу. Ждали приезда московских кинох-
роникеров.
- Товарищи! - сказал Гаврилин. - Торжественный митинг по случаю отк-
рытия старгородского трамвая позвольте считать открытым!
Медные трубы задвигались, вздохнули и три раза подряд сыграли "Интер-
национал".
- Слово для доклада предоставляется товарищу Гаврилину! - крикнул
Гаврилин.
Принц Датский-Маховик и московский гость, не сговариваясь, записали в
свои записные книжки: "Торжественный митинг открылся докладом председа-
теля Старкомхоза тов. Гаврилина. Толпа обратилась в слух..."
Оба корреспондента были людьми совершенно различными. Московский
гость был холост и юн. Принц Маховик, обремененный большой семьей, давно
перевалил за четвертый десяток. Один всегда жил в Москве, другой никогда
в Москве не был. Москвич любил пиво, Маховик Датский, кроме водки, ниче-
го в рот не брал. Но эта разность в характерах, возрасте, привычках и
воспитании ничему не мешала. Впечатления у обоих журналистов отливались
в одни и те же затертые, подержанные, вывалянные в пыли фразы. Карандаши
их зачиркали, и в книжках появилась новая запись: "В день праздника ули-
цы Старгорода стали как будто шире..."
Гаврилин начал свою речь хорошо и просто:
- Трамвай построить, - сказал он, - это не ешака купить.
В толпе внезапно послышался громкий смех Остапа Бендера. Он оценил
эту фразу. Все заржали. Ободренный приемом, Гаврилин, сам не понимая по-
чему, вдруг заговорил о международном положении*. Он несколько раз пы-
тался пустить свой доклад по трамвайным рельсам, но с ужасом замечал,
что не может этого сделать. Слова сами по себе, против воли оратора, по-
лучались какие-то международные. После Чемберлена, которому Гаврилин
уделил полчаса, на международную арену вышел американский сенатор Бора*.
Толпа обмякла. Корреспонденты враз записали: "В образных выражениях ора-
тор обрисовал международное положение нашего Союза..." Распалившийся
Гаврилин нехорошо отозвался о румынских боярах и перешел на Муссолини*.
И только к концу речи он поборол свою вторую международную натуру и за-
говорил хорошими деловыми словами:
- И я так думаю, товарищи, что этот трамвай, который сейчас выйдет из
депа, благодаря кого он выпущен? Конечно, товарищи, благодаря вот вас,
благодаря всех рабочих, которые действительно поработали не за страх, а,
товарищи, за совесть. А еще, товарищи, благодаря честного советского
специалиста, главного инженера Треухова. Ему тоже спасибо!..
Стали искать Треухова, но не нашли. Представитель Маслоцентра, кото-
рого давно уже жгло, протиснулся к перилам трибуны, взмахнул рукой и
громко заговорил о международном положении. По окончании его речи оба
корреспондента, прислушиваясь к жиденьким хлопкам, быстро записали:
"Шумные аплодисменты, переходящие в овацию". Потом подумали над тем, что
"переходящие в овацию" будет, пожалуй, слишком сильно. Москвич решился и
овацию вычеркнул. Маховик вздохнул и оставил.
Солнце быстро катилось по наклонной плоскости. С трибуны произноси-
лись приветствия. Оркестр поминутно играл туш. Светло засинел вечер, а
митинг все продолжался. И говорившие и слушавшие давно уже чувствовали,
что произошло что-то неладное, что митинг затянулся, что нужно как можно
скорее перейти к пуску трамвая. Но все так привыкли говорить, что не
могли остановиться.
Наконец нашли Треухова. Он был испачкан и, прежде чем пойти на трибу-
ну, долго мыл в конторе лицо и руки.
- Слово предоставляется главному инженеру, товарищу Треухову! - ра-
достно возвестил Гаврилин. - Ну, говори, а то я совсем не то говорил, -
добавил он шепотом.
Треухов хотел сказать многое. И про субботники, и про тяжелую работу,
обо всем, что сделано и что можно сделать. А сделать можно много: можно
освободить город от заразного привозного рынка, построить крытые стек-
лянные корпуса, можно построить постоянный мост, вместо ежегодно снося-
щегося ледоходом, можно, наконец, осуществить проект постройки огромной
мясохладобойни.
Треухов открыл рот и, запинаясь, заговорил:
- Товарищи! Международное положение нашего государства...
И дальше замямлил такие прописные истины, что толпа, слушавшая уже
шестую международную речь, похолодела.
Только окончив, Треухов понял, что и он ни слова не сказал о трамвае.
"Вот обидно, - подумал он, - абсолютно мы не умеем говорить, абсолют-
но".
И ему вспомнилась речь французского коммуниста, которую он слышал на
собрании в Москве. Француз говорил о буржуазной прессе. "Эти акробаты
пера, - восклицал он, - эти виртуозы фарса, эти шакалы ротационных ма-
шин..." Первую часть речи француз произносил в тоне la, вторую часть - в
тоне do и последнюю, патетическую, - в тоне mi. Жесты его были умеренны
и красивы.
"А мы только муть разводим, - решил Треухов, - лучше б совсем не го-
ворили".
Было уже совсем темно, когда председатель губисполкома разрезал нож-
ницами красную ленточку, запиравшую выход из депо. Рабочие и представи-
тели общественных организаций с гомоном стали рассаживаться по вагонам.
Ударили тоненькие звоночки, и первый вагон трамвая, которым управлял сам
Треухов, выкатился из депо под оглушительные крики толпы и стоны оркест-
ра. Освещенные вагоны казались еще ослепительнее, чем днем. Все десять
вагонов плыли цугом по Гусищу; пройдя под железнодорожным мостом, легко
поднялись в город и свернули на Большую Пушкинскую. Во втором вагоне
ехал оркестр и, выставив трубы из окон, играл марш Буденного*.
Гаврилин, в кондукторской форменной тужурке, с cумкой через плечо,
прыгая из вагона в вагон, нежно улыбался, давал некстати звонки и вручал
пассажирам пригласительные билеты на "Торжественный вечер, имеющий быть
1-го мая в 9 ч. вечера в клубе коммунальников по следующей программе: 1)
Доклад тов. Мосина, 2) Вручение грамоты союзом коммунальников и 3) Нео-
фициальная Часть: большой концерт и семейный ужин с буфетом".
На площадке последнего вагона стоял неизвестно как попавший в число
почетных гостей Виктор Михайлович. Он принюхивался к мотору. К крайнему
удивлению Полесова, мотор выглядел отлично и, как видно, работал исправ-
но. Стекла не дребезжали. Осмотрев их подробно, Виктор Михайлович убе-
дился, что они все-таки на резине. Он уже сделал несколько замечаний ва-
гоновожатому и считался среди публики знатоком трамвайного дела на Запа-
де.
- А воздушный тормоз работает неважно, - заявил Полесов, с торжеством
поглядывая на пассажиров, - не всасывает.
- Тебя не спросили, - ответил вагоновожатый, - авось без тебя засо-
сет.
Проделав праздничный тур по городу, вагоны вернулись в депо, где их
поджидала толпа. Треухова качали уже при полном блеске электрических
ламп. Качнули и Гаврилина, но так как он весил пудов шесть и высоко не
летал, его скоро отпустили. Качали тов. Мосина, техников и рабочих. Вто-
рой раз в этот день качали Виктора Михайловича. Теперь он уже не дергал
ногами, а, строго и серьезно глядя в звездное небо, взлетал и парил в
ночной темноте. Спланировав в последний раз, Полесов заметил, что его
держит за ногу и смеется гадким смехом не кто иной, как бывший предводи-
тель Ипполит Матвеевич Воробьянинов. Полесов вежливо высвободился, ото-
шел немного в сторону, но из виду предводителя уже не выпускал. Увидев,
что Ипполит Матвеевич, вместе с неизменным молодым незнакомцем, явно
бывшим офицером, уходят, - Виктор Михайлович осторожно последовал за ни-
ми.
Когда все уже кончилось и Гаврилин в своем лиловеньком "фиате" поджи-
дал отдававшего последние распоряжения Треухова, чтобы ехать с ним в
клуб, - к воротам депо подкатил фордовский полугрузовичок с кинохронике-
рами.
Первым из машины ловко выпрыгнул мужчина в двенадцатиугольных роговых
очках и элегантном кожаном армяке без рукавов. Острая длинная борода
