росла у мужчины прямо из адамова яблока. Второй мужчина тащил киноаппа-
рат, путаясь в длинном шарфе того стиля, который Остап Бендер обычно на-
зывал "шик-модерн". Затем из грузовичка поползли ассистенты, "юпитеры" и
девушки.
Вся шайка с криками ринулась в депо.
- Внимание! - крикнул бородатый армяковладелец. - Коля! Ставь "юпите-
ра"!..
Треухов заалелся и двинулся к ночным посетителям.
- Это вы кино? - спросил он. - Что ж вы днем не приехали?
- А... На когда назначено открытие трамвая?
- Он уже открыт.
- Да, да, мы несколько задержались. Хорошая натура подвернулась. Мас-
са работы. Закат солнца... Впрочем, мы и так справимся. Коля! Давай
свет! Вертящееся колесо! Крупно! Двигающиеся ноги толпы - крупно. Люда!
Милочка! Пройдитесь! Коля, начали! Начали! Пошли! Идете, идете, идете...
Довольно. Спасибо. Теперь будем снимать строителя. Товарищ Треухов?
Будьте добры, товарищ Треухов. Нет, не так. В три четверти... Вот так,
пооригинальней, на фоне трамвая... Коля! Начали! Говорите что-нибудь!..
- Ну, мне право, так неудобно!..
- Великолепно!.. Хорошо!.. Еще говорите!.. Теперь вы говорите с пер-
вой пассажиркой трамвая... Люда! Войдите в рамку. Так... Дышите глубже -
вы взволнованы. Коля! Ноги крупно!.. Начали!.. Так, так... Большое спа-
сибо... Стоп!
С давно дрожавшего "фиата" тяжело слез Гаврилин и пришел звать отс-
тавшего друга. Режиссер с волосатым адамовым яблоком оживился.
- Коля! Сюда! Прекрасный типаж. Рабочий. Пассажир трамвая. Дышите
глубже. Вы взволнованы. Вы никогда прежде не ездили в трамвае. Начали!
Дышите!
Гаврилин с ненавистью засопел.
- Прекрасно!.. Милочка! Иди сюда! Привет от комсомола!.. Дышите глуб-
же. Вы взволнованы... Так... Прекрасно. Коля, кончили.
- А трамвай снимать не будете? - спросил Треухов застенчиво.
- Видите ли, - промычал кожаный режиссер, - условия освещения не поз-
воляют. Придется доснять в Москве. Пока.
Шайка молниеносно исчезла.
- Ну, поедем, дружок, отдыхать, - сказал Гаврилин, - ты что, закурил?
- Закурил, - сознался Треухов, - не выдержал.
На семейном вечере голодный, накурившийся Треухов выпил три рюмки
водки и совершенно опьянел. Он целовался со всеми, и все его целовали.
Он хотел сказать что-то доброе своей жене, но только рассмеялся. Потом
долго тряс руку Гаврилина и говорил:
- Ты чудак! Тебе надо научиться проектировать железнодорожные мосты!
Это замечательная наука. И главное - абсолютно простая. Мост через Гуд-
зон...
Через полчаса его развезло окончательно, и он произнес филиппику,
направленную против буржуазной прессы.
- Эти акробаты фарса, гиены пера! Эти виртуозы ротационных машин, -
кричал он.
Домой его отвезла жена на извозчике.
- Хочу ехать на трамвае, - говорил он жене, - ну, как ты этого не по-
нимаешь? Раз есть трамвай, значит, на нем нужно ездить!.. Почему?..
Во-первых, это выгодно...
Полесов шел следом за концессионерами, долго крепился и, выждав, ког-
да вокруг никого не было, подошел к Воробьянинову.
- Добрый вечер, господин Ипполит Матвеевич! - сказал он почтительно.
Воробьянинову сделалось не по себе.
- Не имею чести, - пробормотал он.
Остап выдвинул правое плечо и подошел к слесарю-интеллигенту.
- Ну-ну, - сказал он, - что вы хотите сказать моему другу?
- Вам не надо беспокоиться, - зашептал Полесов, оглядываясь по сторо-
нам. - Я от Елены Станиславовны...
- Как? Она еще здесь?
- Здесь. И очень хочет вас видеть.
- Зачем? - спросил Остап. - А вы кто такой?
- Я... Вы, Ипполит Матвеевич, не думайте ничего такого. Вы меня не
знаете, но я вас очень хорошо помню.
- Я бы хотел зайти к Елене Станиславовне, - нерешительно сказал Во-
робьянинов.
- Она чрезвычайно просила вас прийти.
- Да, но откуда она узнала?..
- Я вас встретил в коридоре Комхоза и долго думал, знакомое лицо. По-
том вспомнил. Вы, Ипполит Матвеевич, ни о чем не волнуйтесь! Все будет
совершенно тайно.
- Знакомая женщина? - спросил Остап деловито.
- М-да, старая знакомая...
- Тогда, может быть, зайдем, поужинаем у старой знакомой? Я, напри-
мер, безумно хочу жрать, а все закрыто.
- Пожалуй.
- Тогда идем. Ведите нас, таинственный незнакомец.
И Виктор Михайлович проходными дворами, поминутно оглядываясь, повел
компаньонов к дому гадалки, в Перелешинский переулок.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Глава XVI. Cоюз меча и орала*
Когда женщина стареет, с ней могут произойти многие неприятности -
могут выпасть зубы, поседеть и поредеть волосы, развиться одышка, может
нагрянуть тучность, может одолеть крайняя худоба, - но голос у нее не
изменится. Он останется таким же, каким был у нее гимназисткой, невестой
или любовницей молодого повесы.
Поэтому, когда Полесов постучал в дверь и Елена Станиславовна спроси-
ла "Кто там?", Воробьянинов дрогнул. Голос его любовницы был тот же, что
и в девяносто девятом году*, перед открытием парижской выставки. Но,
войдя в комнату и сжимая веки от света, Ипполит Матвеевич увидел, что от
прокурорши не осталось и следа.
- Как вы изменились! - сказал он невольно.
Старуха бросилась ему на шею.
- Спасибо, - сказала она, - я знаю, чем вы рисковали, придя ко мне.
Вы тот же великодушный рыцарь. Я не спрашиваю вас, зачем вы приехали из
Парижа. Видите, я не любопытна.
- Но я вовсе не приехал из Парижа, - растерянно сказал Воробьянинов.
- Мы с коллегой прибыли из Берлина, - поправил Остап, нажимая на ло-
коть Ипполита Матвеевича, - но об этом не рекомендуется говорить.
- Ах, я так рада вас видеть? - возопила гадалка. - Войдите сюда, в
эту комнату... А вы, Виктор Михайлович, простите, но не зайдете ли вы
через полчаса?
- О! - заметил Остап. - Первое свидание? Трудные минуты!.. Разрешите
и мне удалиться. Вы позволите с вами, любезнейший Виктор Михайлович?
Слесарь задрожал от радости. Оба ушли в квартиру Полесова, где Остап,
сидя на обломке ворот дома щ5 по Перелешинскому переулку, стал развивать
перед оторопевшим кустарем-одиночкой с мотором фантасмагорические идеи,
клонящиеся к спасению родины.
Через час они вернулись и застали стариков совершенно разомлевшими.
- А вы помните, Ипполит Матвеевич? - говорила Елена Станиславовна.
- А вы помните, Елена Станиславовна? - говорил Ипполит Матвеевич.
"Кажется, наступил психологический момент для ужина", - подумал Ос-
тап. И, прервав Ипполита Матвеевича, вспоминавшего выборы в городскую
управу, сказал:
- В Берлине есть очень странный обычай - там едят так поздно, что
нельзя понять, что это: ранний ужин или поздний обед!
Елена Станиславовна встрепенулась, отвела кроличий взгляд от Во-
робьянинова и потащилась в кухню.
- А теперь действовать, действовать и действовать! - сказан Остап,
понизив голос до степени полной нелегальности.
Он взял Полесова за руку.
- Старуха не подкачает? Надежная женщина?
Полесов молитвенно сложил руки.
- Ваше политическое кредо?
- Всегда! - восторженно ответил Полесов.
- Вы, надеюсь, кирилловец*?
- Так точно. - Полесов вытянулся в струну.
- Россия вас не забудет! - рявкнул Остап.
Ипполит Матвеевич, держа в руке сладкий пирожок, с недоумением слушал
Остапа; но Остапа удержать было нельзя. Его несло. Великий комбинатор
чувствовал вдохновение - упоительное состояние перед выше-средним шанта-
жом*. Он прошелся по комнате, как барс.
В таком возбужденном состоянии его застала Елена Станиславовна, с
трудом тащившая из кухни самовар. Остап галантно подскочил к ней, пере-
нял на ходу самовар и поставил его на стол. Самовар свистнул. Остап ре-
шил действовать.
- Мадам, - сказал он, - мы счастливы видеть в вашем лице...
Он не знал, кого он счастлив видеть в лице Елены Станиславовны. Приш-
лось начать снова. Изо всех пышных оборотов царского режима вертелось в
голове только какое-то "милостиво повелеть соизволил". Но это было не к
месту. Поэтому он начал деловито:
- Строгий секрет. Государственная тайна.
Остап показал рукой на Воробьянинова.
- Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого
знать. Это - гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная
к императору.
Ипполит Матвеевич встал во весь свой прекрасный рост и растерянно
посмотрел по сторонам. Он ничего не понимал, но, зная по опыту, что Ос-
тап Бендер ничего не делает зря, - молчал. В Полесове все происходящее
вызвало дрожь. Он стоял, задрав подбородок к потолку, в позе человека,
готовящегося пройти церемониальным маршем. Елена Станиславовна села на
стул, в страхе глядя на Остапа.
- Наших в городе много? - спросил Остап напрямик. - Каково настроение
в городе?
- При наличии отсутствия... - сказал Виктор Михайлович.
И стал путано объяснять свои беды. Тут был и дворник дома щ5, возом-
нивший о себе хам, и плашки в три восьмых дюйма, и трамвай, и прочее.
- Хорошо! - грянул Остап. - Елена Станиславовна! С вашей помощью мы
хотим связаться с лучшими людьми города, которых злая судьба загнала в
подполье. Кого можно пригласить к вам?
- Кого ж можно пригласить? Максим Петровича разве с женой?
- Без жены, - поправил Остап, - без жен. Вы будете единственным при-
ятным исключением. Еще кого?
В обсуждении, к которому деятельно примкнул и Виктор Михайлович, вы-
яснилось, что пригласить можно того же Максима Петровича Чарушникова,
бывшего гласного городской думы, а ныне чудесным образом сопричисленного
к лику совработников; хозяина "Быстроупака" Дядьева, председателя
"Одесской бубличной артели - "Московские баранки" Кислярского и двух мо-
лодых людей без фамилии, но вполне надежных.
- В таком случае прошу их пригласить сейчас же на маленькое совещание
под величайшим секретом.
Заговорил Полесов:
- Я побегу к Максиму Петровичу, за Никешой и Владей, а уж вы, Елена
Станиславовна, потрудитесь и сходите в "Быстроупак" и за Кислярским.
Полесов умчался. Гадалка с благоговением посмотрела на Ипполита Мат-
веевича и тоже ушла.
- Что это значит? - спросил Ипполит Матвеевич, надувая щеки.
- Это значит, - ответил Остап, - что вы отсталый; человек.
- Почему?
- Потому что. Простите за пошлый вопрос - сколько у вас есть денег?
- Каких денег?
- Всяких. Включая серебро и медь.
- Тридцать пять рублей.
- И с этими деньгами вы собирались окупить все расходы по нашему
предприятию?
Ипполит Матвеевич молчал.
- Вот что, дорогой патрон. Мне сдается, что вы меня понимаете. Вам
придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к императо-
ру.
- Зачем?
- Затем, что нам нужен оборотный капитал. Завтра моя свадьба. Я не
нищий. Я хочу пировать в этот знаменательный день.
- Что же я должен делать? - простонал Ипполит Матвеевич.
- Вы должны молчать. Иногда для важности надувайте щеки.
- Но ведь это же... обман.
- Кто это говорит? Это говорит граф Толстой? Или Дарвин? Нет. Я слышу
это из уст человека, который еще вчера только собирался забраться ночью
в квартиру Грицацуевой и украсть у бедной вдовы мебель. Не задумывай-
тесь. Молчите. И не забывайте надувать щеки.
- К чему ввязываться в такое опасное дело? Ведь могут донести.
- Об этом не беспокойтесь. На плохие шансы я не ловлю. Дело будет по-
ведено так, что никто ничего не поймет. Давайте пить чай.
Пока концессионеры пили и ели, а попугай трещал скорлупой подсолну-
хов, в квартиру входили гости.
Никеша и Владя пришли вместе с Полесовым. Виктор Михайлович не решил-
ся представить молодых людей гиганту мысли. Молодые люди засели в уголке
и принялись наблюдать за тем, как отец русской демократии ест холодную
телятину. Никеша и Владя были вполне созревшие недотепы. Каждому из них
было лет под тридцать. Им, видно, очень нравилось, что их пригласили на
заседание.
Бывший гласный городской думы Чарушников, тучный старик, долго тряс
