зумным было бы, конечно, кричать до тех пор, пока кто-нибудь не придет,
и потом сдаться пришедшему в плен. Но Эрнест Павлович совершенно потерял
способность соображать и, тяжело дыша, вертелся по площадке.
Выхода не было.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Глава XXVI. Клуб автомобилистов
"Милостивый государь" Асокин читал новую книгу Агафона Шахова три ве-
чера подряд. С каждой новой страницей сердце кассира наполнялось вооду-
шевлением. Герой книги - он, кассир. Сомнений не было никаких. Асокин
узнавал себя во всем. Герой романа имел его привычки, рабски копировал
прибаутки, носил один с ним костюм - военную гимнастерку горчичного цве-
та и брюки, ниспадающие на высокие каблуки ботинок. Кассовая клетка "ми-
лостивого государя" была описана фотографически. Агафон Шахов был лишен
воображения. Даже фамилия была почти та же: Ажогин. Сперва "милостивый
государь" восторгался. Он был описан правильно.
- Любой знакомый узнает, - говорил кассир с гордостью.
Но уже шестая глава, где автор спокойно приписал кассиру кражу из
кассы пяти тысяч рублей, вызвала в "милостивом государе" тревожный сме-
шок.
Главы седьмая, восьмая и девятая были посвящены описанию титанических
кутежей "милостивого государя" со жрицами Венеры в обольстительнейших
притонах города Калуги, куда, по воле автора, скрылся кассир. В этот ве-
чер Асокин не ужинал. Он сидел в сквере на скамейке под самым электри-
ческим фонарем и под его розовым светом читал о своей фантастической
жизни. Сначала он испугался, что о его подвигах узнает начальство, но
потом, вспомнив, что никаких подвигов не совершал, успокоился и даже по-
чувствовал себя польщенным. Все-таки не кого другого, а именно его выб-
рал Агафон Шахов в герои нового сенсационного романа.
Асокин почувствовал себя намного выше и умнее того неудачливого раст-
ратчика, которого изобразил писатель. В конце концов он даже стал прези-
рать беглого кассира. Во-первых, герой романа предпочел миленькой Наташ-
ке ("высокая грудь, зеленые глаза и крепкая линия бедер") преступную ко-
каинистку Эсмеральду ("плоская грудь, хищные зубы и горловой тембр голо-
са"). На месте героя романа Асокин в крайнем случае предпочел бы даже
простоватую Феничку ("пышная грудь, здоровый румянец и крепкая линия бе-
дер"), но никак не сволочь Эсмеральду, занимавшуюся хипесом*. Дальше
"милостивый государь" еще больше возмутился. Его двойник глупо и бездар-
но проиграл на бегах две тысячи казенных рублей. Асокин, конечно, никог-
да бы этого не сделал. При мысли о такой ребяческой глупости Асокин до-
садливо сплюнул. Одним только писатель ублаготворил Асокина - описанием
кабаков, ужинов и различного рода закусок. Хорошо были описаны кабаки -
с тонким знанием дела, с пылом молодости, не знающей катара, с любовью,
с энтузиазмом и приятными литературными подробностями. Семга, например,
сравнивалась с лоном молодой девушки, родом с Киоса. Зернистая икорка,
эта очаровательная спутница французских бульварных и русских полусерьез-
ных романов, не была забыта. Ее было описано по меньшей мере полпуда. Ее
ели все главные и второстепенные персонажи романа. Асокину стало больно.
Он никому не дал бы икры - сам бы съел. Шампанские бутылки, мартеллевс-
кий коньяк (лучшие фирмы автору романа не были известны), фрукты, "шел-
ковая выпуклость дамских ножек", метрдотели, крахмальные скатерти, авто-
мобили и сигары - все это смешалось в роскошную груду, из-под которой
растратчик выполз лишь в последней главе с тем, чтобы тотчас отправиться
в уголовный розыск с повинной.
Дочитав роман, называвшийся "Бег волны", Асокин поежился от вечернего
холодка и пошел домой спать.
Заснуть он не смог. Двойник давил на его воображение. На другой день,
уходя из конторы, "милостивый государь" унес с собой пять тысяч рублей -
ровно столько, сколько растратил его преступный двойник. "Милостивый го-
сударь" решил использовать деньги рационально: заимствовать все достиже-
ния Ажогина и, учтя его ошибки, избежать недочетов.
Вечером Асокин учитывал достижения и избегал недочетов в компании де-
виц с Петровских линий. Обмен опытом обошелся в сто рублей. На рассвете
отрезвевший "милостивый государь" вышел на Тверской бульвар и побрел от
памятника Пушкина к памятнику Тимирязева*.
В редакцию в этот день он не пришел. У кассы образовалась очередь Ре-
портер Персицкий, выпросивший небольшой аванс и ждавший открытия кассо-
вых операций уже полчаса, поднял страшный шум. Тогда за Асокиным послали
курьера. Кассира не было и дома. Все остальное произошло очень быстро:
распечатали и проверили кассу. Затем представитель администрации конторы
поехал в МУУР*, чтобы заявить о пропаже кассира и денег. К своему край-
нему удивлению, он встретился там с Асокиным, который уже сидел за
барьерчиком в комендатуре и неумело, по-взрослому, плакал. Растрата ста
рублей так его испугала, что он сейчас же побежал каяться. 4900 рублей
были возвращены конторе в тот же день, репортер Персицкий получил следу-
емое, а Асокина, ввиду незначительности растраты, выпустили, сняв с него
допрос и обязав подпиской о невыезде. Асокин пришел в редакцию и, уже не
смея ни с кем говорить, мыкался по длиннейшему коридору Дома Народов.
Мимо проштрафившегося кассира прошел завхоз, таща с собой купленный на
аукционе для редактора мягкий стул. Мимо него бегали сотрудники с пачка-
ми заметок. Кто-то искал секцию конфетчиков и, видно, долго искал, пото-
му что спрашивал о ней совсем уже слабым голосом. У Асокина узнавали,
как ближе пройти к выходу и куда можно сдать публикацию об утере доку-
ментов. Молодой человек с громоздким портфелем несколько раз выпытывал,
не имеет ли "милостивый государь" желания подписаться на Большую Советс-
кую энциклопедию в дерматиновых переплетах. Словом, ему задавали все те
вопросы, которые задают граждане, бегущие но коридором советского учреж-
дения, встречному и поперечному.
Асокин не отвечал. Сотрудники почуяли недоброе. По отделам пошли тол-
ки, нашедшие вскоре подтверждение. Асокин был отстранен от должности за
непорядки в кассе. Позвонили Шахову. Шахов обрадовался.
- А?! - кричал он в телефон. - Не в бровь, а в глаз! Ну, кланяйтесь
"милостивому государю"!.. Что? Незначительная сумма? Это неважно. Важен
принцип!
Но приехать лично на место происшествия Шахов не смог. Под его пером
трепетала очередная проблема - проблема самоубийства.
Между тем редакция спешно пекла материал к сдаче в набор.
Выбирались из загона (материал набранный, но не вошедший в прошлый
номер) заметки и статьи, подсчитывалось число занимаемых ими строк, и
начиналась ежедневная торговля из-за места.
Всего газета на своих четырех страницах (полосах) могла вместить 4400
строк. Сюда должно было войти все: телеграммы, статьи, хроника, письма
рабкоров, объявления, один стихотворный фельетон и два в прозе, карика-
туры, фотографии, специальные отделы: театр, спорт, шахматы, передовая и
подпередовая, извещения советских, партийных и профессиональных органи-
заций, печатающийся с продолжением роман, художественные оценки столич-
ной жизни, мелочи под названием "крупинки", научно-популярные статьи,
радио и различный случайный материал. Всего по отделам набиралось мате-
риалу тысяч на десять строк. Поэтому распределение места на полосах
обычно сопровождалось драматическими сценами.
Первым к секретарю редакции прибежал заведующий шахматным отделом ма-
эстро Судейкин*. Он задал вежливый, но полный горечи вопрос:
- Как? Сегодня не будет шахмат?
- Не вмещаются, - ответил секретарь, - подвал большой. Триста строк.
- Но ведь сегодня же суббота. Читатель ждет воскресного отделах У ме-
ня ответы на задачи, у меня прелестный этюд Неунывако, у меня, нако-
нец...
- Хорошо. Сколько вы хотите?
- Не меньше ста пятидесяти.
- Хорошо. Раз есть ответы на задачи, дадим шестьдесят строк.
Маэстро пытался было вымолить еще строк тридцать хотя бы на этюд Неу-
нывако (замечательная индийская партия Тартаковер-Боголюбов* лежала у
него уже больше месяца), но его оттеснили.
Вошел Персицкий.
- Нужно давать впечатления с пленума*? - спросил он очень тихо.
- Конечно! - закричал секретарь. - Ведь позавчера говорили.
- Пленум есть, - сказал Персицкий еще тише, - и две зарисовки, но они
не дают мне места.
- Как не дают? С кем вы говорили? Что они, посходили с ума?!
Секретарь побежал ругаться. За ним, интригуя на ходу, следовал Пер-
сицкий, а еще позади бежали аяксы из отдела объявлений.
- У нас секаровская жидкость*! - кричали они грустными голосами.
- Жидкость завтра. Сегодня публикуем наши приложения!
- Много вы будете иметь с ваших бесплатных объявлений, а за жидкость
уже получены деньги.
- Хорошо, в ночной выясним. Сдайте объявление Паше. Она сейчас как
раз едет в ночную.
Секретарь сел читать передовую. Его сейчас же оторвали от этого увле-
кательного занятия. Пришел художник.
- Ага, - сказал секретарь, - очень хорошо. Есть тема для карикатуры,
в связи с последними телеграммами из Германии.
- Я думаю так, - проговорил художник, - "Стальной шлем"* и общее по-
ложение Германии...
- Хорошо. Так вы как-нибудь скомбинируйте, а потом мне покажите.
Художник пошел комбинировать в свой отдел. Он взял квадратик ватманс-
кой бумаги и набросал карандашом худого пса. На псиную голову он надел
германскую каску с пикой. А затем взялся делать надписи. На туловище жи-
вотного он написал печатными буквами слово "Германия", на витом хвосте -
"Данцигский коридор"*, на челюсти - "Мечты о реванше", на ошейнике -
"План Дауэса"* и на высунутом языке - "Штреземан"*. Перед собакой худож-
ник поставил Пуанкаре*, державшего в руке кусок мяса. На мясе художник
замыслил тоже сделать надпись, но кусок был мал и надпись на нем не по-
мещалась. Человек, менее сообразительный, чем газетный карикатурист,
растерялся бы, но художник, не задумываясь, пририсовал к мясу подобие
привязанного к шейке бутылки рецепта и уже на нем написал крохотными бу-
ковками: "Французские предложения о гарантиях безопасности"*. Чтобы Пу-
анкаре не смешали с каким-либо другим государственным деятелем, художник
на животе премьера написал - "Пуанкаре". Набросок был готов.
На столах художественного отдела лежали иностранные журналы, большие
ножницы, баночки с тушью и белилами. На полу валялись обрезки фотографий
- чье-то плечо, чьи-то ноги и кусочки пейзажа. Человек пять художников
скребли фотографии бритвенными ножичками "жиллет", подсветляя их, прида-
вали снимкам резкость, подкрашивая их тушью и белилами, и ставили на
обороте подпись и размер - 3 3/4 квадрата, 2 колонки, указания, потреб-
ные для цинкографии.
В комнате редактора сидела иностранная делегация. Редакционный пере-
водчик смотрел в лицо говорящего иностранца и, обращаясь к редактору,
говорил:
- Товарищ Арно желает узнать...
Шел разговор о структуре советской газеты. Пока переводчик объяснял
редактору, что желал бы узнать товарищ Арно, сам товарищ Арно, в бархат-
ных велосипедных брюках*, и все остальные иностранцы с любопытством
смотрели на красную ручку с пером щ86*, которая была прислонена к углу
комнаты. Перо почти касалось потолка, а ручка в своей широкой части была
толщиною в туловище среднего человека. Этой ручкой можно было бы писать
- перо было самое настоящее, хотя превосходило по величине большую щуку.
- Ого-го! - смеялись иностранцы. - Колоссалль!
Это перо было поднесено редакции съездом рабкоров.
Редактор, сидя на воробьяниновском стуле, улыбался и, быстро кивая
головой то на ручку, то на гостей, весело объяснял.
Крик в секретариате продолжался. Проворный Персицкий принес статью
Семашко, и секретарь срочно вычеркивал из макета третьей полосы шахмат-
ный отдел. Маэстро Судейкин уже не боролся за прелестный этюд Неунывако.
