гинальнее. В "Международной книге" я высмотрел такую гравюрку!.. Только
нужен аванс!.. Ну, иду за Ньютоном!
- А снимать Ньютона не будем? - спросил фотограф, появившийся к концу
разговора.
Персицкий сделал знак предостережения, означавший: спокойствие, смот-
рите все, что я сейчас сделаю. Весь секретариат насторожился.
- Как? Вы до сих пор еще не сняли Ньютона?! - накинулся Персицкий на
фотографа.
Фотограф на всякий случай стал отбрехиваться.
- Попробуйте вы его поймать, - гордо сказал он.
- Хороший фотограф поймал бы! - закричал Персицкий.
- Так что же, надо снимать или не надо?
- Конечно, надо! Поспешите! Там, наверное, сидят уже из всех редак-
ций!
Фотограф взвалил на плечи аппарат и гремящий штатив.
- Он сейчас в "Госшвеймашине"*. Не забудьте - Ньютон, Исаак, отчества
не помню. Снимите к юбилею. И пожалуйста - не за работой. Все у вас си-
дят за столом и читают бумажки. На ходу снимайте. Или в кругу семьи.
- Когда мне дадут заграничные пластинки, тогда и на ходу буду сни-
мать. Ну, я пошел.
- Спешите! Уже шестой час!
Фотограф ушел снимать великого математика к его двухсотлетнему юби-
лею, а сотрудники стали заливаться на разные голоса.
В разгар веселья вошел Степа из "Науки и жизни". За ним плелась туч-
ная гражданка.
- Слушайте, Персицкий! - сказал Степа. - К вам вот гражданка по делу
пришла. Идите сюда, гражданка, этот товарищ вам все объяснит.
Степа, посмеиваясь, убежал.
- Ну? - спросил Персицкий. - Что скажете?
Мадам Грицацуева возвела на репортера томные глаза и молча сунула ему
бумажку.
- Так, - сказал Персицкий, - ... попал под лошадь... отделался легким
испугом... В чем же дело?
- Адрес, - просительно молвила вдова, - нельзя ли адрес узнать?
- Чей адрес?
- О. Бендера.
- Откуда же я знаю?
- А вот товарищ говорил, что вы знаете.
- Ничего я не знаю. Обратитесь в адресный стол.
- А может, вы вспомните, товарищ? В желтых ботинках.
- Я сам в желтых ботинках. В Москве еще двести тысяч человек в желтых
ботинках ходят. Может быть, вам нужно узнать их адреса? Тогда пожалуйс-
та. Я брошу всякую работу и займусь этим делом. Через полгода вы будете
знать все адреса. Я занят, гражданка.
Но вдова, которая почувствовала к Персицкому большое уважение, шла за
ним по коридору и, стуча накрахмаленной нижней юбкой, повторяла свои
просьбы.
"Сволочь Степа, - подумал Персицкий, - ну ничего, я на него напущу
изобретателя вечного движения, он у меня попрыгает".
- Ну что я могу сделать? - раздраженно спросил Персицкий, останавли-
ваясь перед вдовой. - Откуда я могу знать адрес гражданина О. Бендера?
Что я, лошадь, которая на него наехала? Или извозчик, которого он на мо-
их глазах ударил по спине?..
Вдова отвечала смутным рокотом, в котором можно было разобрать только
"товарищ" и "очень вас".
Занятия в Доме Народов уже кончились. Канцелярии и коридоры опустели.
Где-то только дошлепывала страницу пишущая машинка.
- Пардон, мадам, вы видите, что я занят!
С этими словами Персицкий скрылся в уборной. Погуляв там десять ми-
нут, он весело вышел. Грицацуева терпеливо трясла юбками на углу двух
коридоров. При приближении Персицкого она снова заговорила.
Репортер осатанел.
- Вот что, тетка, - сказал он, - так и быть, я вам скажу, где ваш О.
Бендер. Идите прямо по коридору, потом поверните направо и идите опять
прямо. Там будет дверь. Спросите Черепенникова. Он должен знать.
И Персицкий так быстро исчез, что дополнительных сведений крахмальная
вдовушка получить не успела.
Расправив юбки, мадам Грицацуева пошла по коридору.
Коридоры Дома Народов были так длинны и узки, что идущие по ним не-
вольно ускоряли ход. По любому прохожему можно было узнать, сколько он
прошел. Если он шел чуть убыстренным шагом, это значило, что поход его
только начат. Прошедшие два или три коридора развивали среднюю рысь. А
иногда можно было увидеть человека, бегущего во весь дух, - он находился
в стадии пятого коридора. Гражданин же, отмахавший восемь коридоров,
легко мог соперничать в быстроте с птицей, беговой лошадью и чемпионом
мира, бегуном Нурми*.
Повернув направо, мадам Грицацуева побежала. Трещал паркет.
Навстречу ей быстро шел брюнет в голубом жилете и малиновых башмач-
ках. По лицу Остапа было видно, что посещение Дома Народов в столь позд-
ний час вызвано чрезвычайными делами концессии. Очевидно, в планы техни-
ческого руководителя не входила встреча с любимой. При виде вдовушки
Бендер повернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль стены назад.
- Товарищ Бендер! - закричала вдова в восторге. - Куда же вы?!
Великий комбинатор усилил ход. Наддала и вдова.
- Подождите, что я скажу, - просила она.
Но слова ее не долетали до слуха Остапа. В его ушах уже пел и свистел
ветер. Он мчался четвертым коридором, проскакивал пролеты внутренних же-
лезных лестниц. Своей любимой он оставил только эхо, которое долго пов-
торяло ей лестничные шумы.
"Ну, спасибо, - бурчал Остап, сидя на пятом этаже, - нашла время для
рандеву. Кто прислал сюда эту знойную дамочку? Пора уже ликвидировать
московское отделение концессии, а то еще чего доброго ко мне приедет гу-
сар-одиночка с мотором".
В это время мадам Грицацуева, отделенная от Остапа тремя этажами, ты-
сячью дверей и дюжиной коридоров, вытерла подолом нижней юбки разгоря-
ченное лицо и начала поиски. Сперва она хотела поскорее найти мужа и
объясниться с ним. В коридорах зажглись несветлые лампы. Все лампы, все
коридоры и все двери были одинаковы. Вдове стало страшно. Ей захотелось
уйти. Подчиняясь коридорной прогрессии, она неслась со все усиливающейся
быстротой. Через полчаса ей невозможно было остановиться. Двери президи-
умов, секретариатов, месткомов, орготделов и редакций пролетали по обе
стороны ее громоздкого тела. На ходу железными своими юбками она опроки-
дывала урны для окурков. С кастрюльным шумом урны катились по ее следам.
В углах коридоров образовывались вихри и водовороты. Хлопали растворив-
шиеся форточки. Указующие персты, намалеванные трафаретом на стенах,
втыкались в бедную путницу.
Наконец, Грицацуева попала на площадку внутренней лестницы. Там было
темно, но вдова преодолела страх, сбежала вниз и дернула стеклянную
дверь. Дверь была заперта. Вдова бросилась назад. Но дверь, через кото-
рую она только что прошла, была тоже закрыта чьей-то заботливой рукой.
* * *
В Москве любят запирать двери.
Тысячи парадных подъездов заколочены изнутри досками, и сотни тысяч
граждан пробираются в свои квартиры с черного хода. Давно прошел восем-
надцатый год, давно уже стало смутным понятие - "налет на квартиру",
сгинула подомовая охрана*, организованная жильцами в целях безопасности,
разрешается проблема уличного движения, строятся огромные электростан-
ции, делаются величайшие научные открытия, но нет человека, который пос-
вятил бы свою жизнь разрешению проблемы закрытых дверей.
Кто тот человек, который разрешит загадку кинематографов, театров и
цирков?
Три тысячи человек должны за десять минут войти в цирк через од-
ни-единственные, открытые только в одной своей половине двери. Остальные
десять дверей, специально приспособленных для пропуска больших толп на-
рода, - закрыты. Кто знает, почему они закрыты! Возможно, что лет двад-
цать тому назад из цирковой конюшни украли ученого ослика, и с тех пор
дирекция в страхе замуровывает удобные входы и выходы. А может быть,
когда-то сквозняком прохватило знаменитого короля воздуха, и закрытые
двери есть только отголосок учиненного королем скандала...
В театрах и кино публику выпускают небольшими партиями, якобы во из-
бежание затора. Избежать заторов очень легко - стоит только открыть име-
ющиеся в изобилии выходы. Но вместо того администрация действует, приме-
няя силу. Капельдинеры, сцепившись руками, образуют живой барьер и таким
образом держат публику в осаде не меньше получаса. А двери, заветные
двери, закрытые еще при Павле Первом, закрыты и поныне.
Пятнадцать тысяч любителей футбола, возбужденные молодецкой игрой
сборной Москвы, принуждены продираться к трамваю сквозь щель, такую уз-
кую, что один легко вооруженный воин* мог бы задержать здесь сорок тысяч
варваров, подкрепленных двумя осадными башнями.
Спортивный стадион не имеет крыши, но ворот есть несколько. Все они
закрыты. Открыта только калиточка. Выйти можно, только проломив ворота.
После каждого большого состязания их ломают. Но в заботах об исполнении
святой традиции их каждый раз аккуратно восстанавливают и плотно запира-
ют.
Если уже нет никакой возможности привесить дверь (это бывает тогда,
когда ее не к чему привесить), пускаются в ход скрытые двери всех видов:
1. Барьеры.
2. Рогатки.
3. Перевернутые скамейки.
4. Заградительные надписи.
5. Веревки.
Барьеры в большом ходу в учреждениях.
Ими преграждается доступ к нужному сотруднику. Посетитель, как тигр,
ходит вдоль барьера, стараясь знаками обратить на себя внимание. Это
удается не всегда. А может быть, посетитель принес полезное изобретение.
А может быть, и просто хочет уплатить подоходный налог. Но барьер поме-
шал - осталось неизвестным изобретение, и налог остался неуплаченным.
Рогатка применяется на улице.
Ставят ее весною на шумной улице, якобы для ограждения производящего-
ся ремонта тротуара. И мгновенно шумная улица делается пустынной. Прохо-
жие просачиваются в нужные им места по другим улицам. Им ежедневно при-
ходится делать лишний километр, но легкокрылая надежда их не покидает.
Лето проходит. Вянет лист*. А рогатка все стоит. Ремонт не сделан. И
улица пустынна*.
Перевернутыми садовыми скамейками преграждают входы в московские
скверы, которые по возмутительной небрежности строителей не снабжены
крепкими воротами.
О заградительных надписях можно было бы написать целую книгу, но это
в планы авторов сейчас не входит.
Надписи эти бывают двух родов: прямые и косвенные.
К прямым можно отнести: "Вход воспрещается", "Посторонним лицам вход
воспрещается" и "Хода нет". Такие надписи иной раз вывешиваются на две-
рях учреждений, особенно усиленно посещаемых публикой.
Косвенные надписи наиболее губительны. Они не запрещают вход, но ред-
кий смельчак рискнет все-таки воспользоваться правом входа. Вот они, эти
позорные надписи: "Без доклада не входить", "Приема нет", "Своим посеще-
нием ты мешаешь занятому человеку" и "Береги чужое время".
Там, где нельзя поставить барьера или рогатки, перевернуть скамейку
или вывесить заградительную надпись, - там протягиваются веревки. Протя-
гиваются они по вдохновению, в самых неожиданных местах. Если они протя-
нуты на высоте человеческой груди, дело ограничивается легким испугом и
несколько нервным смехом. Протянутая же на высоте лодыжки, веревка может
искалечить человека.
К черту двери! К черту очереди у театральных подъездов! Разрешите
войти без доклада! Разрешите выйти с футбольного поля с целым позвоноч-
ником! Умоляю снять рогатку, поставленную нерадивым управдомом у своей
развороченной панели! Вон перевернутые скамейки! Поставьте их на место!
В сквере приятно сидеть именно ночью. Воздух чист, и в голову лезут ум-
ные мысли!
Не об этом думала мадам Грицацуева, сидя на лестнице у запертой стек-
лянной двери в самой середине Дома Народов. Она думала о своей вдовьей
судьбе, изредка вздремывала и ждала утра. Из освещенного коридора, через
стеклянную дверь, на вдову лился желтый свет электрических плафонов. Пе-
пельный утренний свет проникал сквозь окна лестничной клетки.
Был тихий час, когда утро еще молодо и чисто. В этот час Грицацуева
услышала шаги в коридоре. Вдова живо поднялась и прилипла к стеклу. В
конце коридора сверкнул голубой жилет. Малиновые башмаки были запорошены
