Он тщился сохранить хотя бы решения задач. После борьбы, более напряжен-
ной, чем борьба его с Капабланкой на Сан-Себастианском турнире*, маэстро
отвоевал себе местечко за счет "Суда и быта".
Семашко послали в набор. Секретарь снова углубился в передовую. Про-
честь ее секретарь решил во что бы то ни стало, из чисто спортивного ин-
тереса, - он не мог взяться за нее в течение двух часов.
Когда он дошел до места: "... Однако содержание последнего пакта та-
ково, что если Лига Наций зарегистрирует его, то придется признать,
что...", к нему подошел "Суд и быт", волосатый мужчина. Секретарь про-
должал читать, нарочно не глядя в сторону "Суда и быта" и делая в пере-
довой ненужные пометки. "Суд и быт" зашел с другой стороны стола и ска-
зал обидчиво:
- Я не понимаю.
- Ну-ну, - пробормотал секретарь, стараясь оттянуть время, - в чем
дело?
- Дело в том, что в среду "Суда и быта" не было, в пятницу "Суда и
быта" не было, в четверг поместили из загона только алиментное дело, а в
субботу снимают процесс, о котором давно пишут во всех газетах, и только
мы...
- Где пишут? - закричал секретарь. - Я не читал.
- Завтра всюду появится, а мы опять опоздаем.
- А когда вам поручили чубаровское дело*, вы что писали? Строки от
вас нельзя было получить. Я знаю. Вы писали о чубаровцах в вечерку.
- Откуда это вы знаете?
- Знаю. Говорили.
- В таком случае я знаю, кто вам говорил. Вам говорил Персицкий, тот
Персицкий, который на глазах у всей Москвы пользуется аппаратом редак-
ции, чтобы давать материал в Ленинград.
- Паша! - сказал секретарь тихо. - Позовите Персицкого.
"Суд и быт" индифферентно сидел на подоконнике. Позади него виднелся
сад, в котором возились птицы и городошники.
Тяжбу "Суда и быта" с Персицким, Персицкого с редакцией и редакции с
"Судом и бытом" разбирали долго. Пришли сотрудники из разных отделов и
образовали кружок. Теперь велась дуэль непосредственно между "Судом и
бытом" и Персицким. Когда конфликт стал чрезмерно острым, секретарь
прекратил его ловким приемом: выкинул шахматы и вместо них поставил реа-
билитировавшийся "Суд и быт". Персицкому было сделано предупреждение.
Наступило самое горячее редакционное время - пять часов. Над разог-
ревшимися пишущими машинками курился дымок. Сотрудники диктовали против-
ными от спешки голосами. Старшая машинистка кричала на негодяев, неза-
метно подкидывавших свои материалы вне очереди. По коридору ходил редак-
ционный поэт в стиле:
Слушай, земля,
Просыпаются реки,
Из шахт,
От пашен,
Станков,
От каждой
Маленькой
Библиотеки
Стоустый слышится рев...
Он ухаживал за машинисткой, скромные бедра которой развязывали его
поэтические чувства. Он уводил ее в конец коридора и у окна, между мест-
комом и женской уборной, говорил слова любви, на которые девушка отвеча-
ла:
- У меня сегодня сверхурочная работа, и я очень занята.
Это значило, что она любит другого.
Тогда поэт уходил домой и писал стихи для души.
Меня манит твой взгляд туманный,
Кавказ сияет предо мной.
Твой рот, твой стан благоуханный...
О я, погубленный тобой...
Поэт путался под ногами и ко всем знакомым обращался с поразительно
однообразной просьбой:
- Дайте десять копеек на трамвай.
За этой суммой он забрел в отдел рабкоров. Потолкавшись среди столов,
за которыми работали читчики, и потрогав руками кипы корреспонденций,
поэт возобновил свои попытки. Читчики, самые суровые в редакции люди (их
сделала такими необходимость прочитывать по сто писем в день, вычерчен-
ных руками, знакомыми больше с топором, малярной кистью или тачкой, не-
жели с пером), - молчали.
Поэт побывал в экспедиции и в конце концов перекочевал в контору. Но
там он не только не получил восьми копеек, а даже подвергся нападению со
стороны комсомольца Авдотьева. Поэту было предложено вступить в кружок
автомобилистов. Предполагалось собрать деньги, купить старый автомобиль
с "кладбища", отремонтировать его под руководством редакционного шофера
и затем основательно, на практике изучить автомобильное дело. Влюбленную
душу поэта заволокло парами бензина. Он сделал два шага в сторону и,
взяв третью скорость, скрылся с глаз.
Авдотьев нисколько не был обескуражен. Он верил в торжество автомо-
бильной идеи. В секретариате он повел борьбу тихой сапой. Это и помешало
секретарю докончить чтение передовой статьи.
- Слушай, Александр Иосифович. Ты подожди, дело серьезное, - сказал
Авдотьев, садясь на секретарский стол, - у нас образовался автомобильный
клуб. Автомобиля еще нет, но мы хотим его купить. Редакция не даст нам
взаймы рублей пятьсот на восемь месяцев?
- Можешь не сомневаться.
- Что? Ты думаешь, мертвое дело?
- Не думаю, а знаю. Сколько уже у вас в кружке членов?
- Уже очень много.
Кружок пока что состоял из одного организатора, но Авдотьев не расп-
ространялся об этом.
- За пятьсот рублей мы покупаем на "кладбище" машину. Егоров уже выс-
мотрел. Ремонт, он говорит, будет стоить не больше пятисот. Всего тыся-
ча. Вот я и думаю набрать двадцать человек, по полсотни на каждого. Зато
будет замечательно. Научимся управлять машиной. Егоров будет шефом. И
через три месяца, к августу, мы все умеем ездить, есть машина, и каждый
по очереди едет куда ему угодно. Можно даже будет целое путешествие со-
вершить!.. Да ты не кривись. Дело совершенно реальное.
- А пятьсот рублей на покупку?
- Даст касса взаимопомощи под проценты. Выплатим. Так что ж, записы-
вать тебя?
Но секретарь был уже лысоват, много работал, находился во власти
семьи и квартиры, любил полежать после обеда на диване и почитать перед
сном "Правду". Он подумал и отказался.
- Ты! - сказал Авдотьев. - Старик! Я тебе покажу марку... Посмотришь,
как мы с ребятами будем разъезжать в машине у тебя под окнами. Нарочно
гудеть будем, чтобы не дать тебе заснуть!
Авдотьев подходил к каждому столу и повторял свои зажигательные речи.
В стариках, которыми он считал всех сотрудников старше двадцати лет, его
слова вызывали сомнительный эффект. Они кисло отбрехивались, напирая на
то, что они уже друзья детей и регулярно платят двадцать копеек в год на
благое дело помощи бедным крошкам. Они, собственно, согласились бы всту-
пить в новый клуб, но...
- Что "но"? -кричал Авдотьев. - Если бы автомобиль был сегодня? Да?
Если бы вам положить на стол синий шестицилиндровый "Паккард" за пятнад-
цать копеек в год, а бензин и смазочные материалы за счет прави-
тельства?!
- Иди, иди! - говорили "старички". - Сейчас последний посыл, мешаешь
работать.
Казалось, предприятие Авдотьева терпело полное фиаско. Автомобильная
идея гасла и начинала чадить. Наконец нашелся пионер нового предприятия.
Персицкий с грохотом отскочил от телефона, выслушал Авдотьева и сказал:
- Верное дело. Записываюсь. У тебя уже сколько народу?
Персицкому Авдотьев не стал врать.
- Ты не так подходишь, - сказал Персицкий, - дай лист. Начнем снача-
ла.
И Персицкий вместе с Авдотьевым начали новый обход.
- Ты, старый матрац, - говорил Персицкий голубоглазому юноше, - на
это даже денег не нужно давать. У тебя есть заем двадцать седьмого го-
да*? На сколько? На пятьдесят? Тем лучше. Ты даешь эти облигации в наш
клуб. Из облигаций составляется капитал. К августу мы сможем реализовать
все облигации и купить автомобиль?
- А если моя облигация выиграет? - защищался юноша.
- А сколько ты хочешь выиграть?
- Пятьдесят тысяч.
- На эти пятьдесят тысяч будут куплены автомобили. И если я выиграю -
тоже. И если Авдотьев - тоже. Словом, чья бы облигация ни выиграла, -
деньги идут на машины. Теперь ты понял? Чудак! На собственной машине по-
едешь по Военно-Грузинской дороге! Горы! Дурак!.. А позади тебя на
собственных машинах "Суд и быт" катит, хроника, отдел происшествий и эта
дамочка, знаешь, которая дает кино!.. Ну? Ну? Ухаживать будешь!..
Каждый держатель облигации в глубине души не верит в возможность вы-
игрыша. Зато он очень ревниво относится к облигациям своих соседей и
знакомых. Он пуще огня боится того, что выиграют они, а он, всегдашний
неудачник, снова останется на бобах. Поэтому надежды на выигрыш соседа
по редакции неотвратимо толкали держателей облигаций в лоно нового клу-
ба. Смущало только опасение, что ни одна облигация не выиграет. Но это
почему-то казалось маловероятным, и, кроме того, автомобильный клуб ни-
чего не терял: одна машина с "кладбища" была гарантирована на составлен-
ный из облигаций капитал.
Двадцать человек набралось за пять минут. Когда дело было увенчано,
пришел секретарь, прослышавший о заманчивых перспективах автомобильного
клуба.
- А что, ребятки, - сказал он, - не записаться ли также и мне?
- Запишись, старик, отчего же, - ответил Авдотьев, - только не к нам.
У нас уже, к сожалению, полный комплект, и прием новых членов прекращен
до 1929 года. А запишись ты лучше в друзья детей. Дешево и спокойно.
Двадцать копеек в год, и ехать никуда не нужно.
Секретарь помялся, вспомнил, что он и впрямь уже староват, вздохнул и
пошел дочитывать увлекательную передовую.
- Скажите, товарищ, - остановил его в коридоре красавец с черкесским
лицом, - где здесь редакция газеты "Станок"?
Это был великий комбинатор.
Глава XXVII. Разговор с голым инженером
Появлению Остапа Бендера в редакции предшествовал ряд немаловажных
событий.
Не застав Эрнеста Павловича днем (квартира была заперта, и хозяин,
вероятно, был на службе), великий комбинатор решил зайти к нему попозже,
а пока что расхаживал по городу. Томясь жаждой деятельности, он перехо-
дил улицы, останавливался на площадях, делал глазки милиционеру, подса-
живая дам в автобусы и вообще имел такой вид, будто бы вся Москва, с ее
памятниками, трамваями, моссельпромщиками*, церковками, вокзалами и
афишными тумбами, - собралась к нему на раут. Он ходил между гостей, ми-
ло беседовал с ними и для каждого находил теплое словечко. Прием такого
огромного количества гостей несколько утомил великого комбинатора. К то-
му же был уже шестой час, и надо было отправляться к инженеру Щукину.
Но судьба судила так, что, прежде чем свидеться с Эрнестом Павлови-
чем, Остапу пришлось задержаться часа на два для подписания небольшого
протокола.
На Театральной площади великий комбинатор попал под лошадь. Совершен-
но неожиданно на него налетело робкое животное белого цвета и толкнуло
его костистой грудью. Бендер упал, обливаясь потом. Было очень жарко.
Белая лошадь громко просила извинения. Остап живо поднялся. Его могучее
тело не получило никакого повреждения. Тем больше было причин и возмож-
ностей для скандала.
Гостеприимного и любезного хозяина Москвы нельзя было узнать. Он
вразвалку подошел к смущенному старичку-извозчику и треснул его кулаком
по ватной спине. Старичок терпеливо перенес наказание. Прибежал милицио-
нер.
- Требую протокола! - с пафосом закричал Остап.
В его голосе послышались металлические нотки человека, оскорбленного
в самых святых своих чувствах. И, стоя у стены Малого театра, на том са-
мом месте, где впоследствии будет сооружен памятник великому русскому
драматургу Островскому*, Остап подписал протокол, стараясь не смотреть
на своего врага-извозчика, и дал небольшое интервью набежавшему Персиц-
кому. Персицкий не брезговал черной работой. Он аккуратно записал в
блокнот фамилию и имя потерпевшего и помчался далее.
Остап горделиво двинулся в дальнейший путь. Все еще переживая нападе-
ние белой лошади и чувствуя запоздалое сожаление, что не успел дать из-
возчику и по шее, Остап, шагая через две ступеньки, поднялся до седьмого
этажа щукинского дома. Здесь на голову ему упала тяжелая капля. Он под-
нял голову. Прямо в глаза ему хлынул с верхней площадки небольшой водо-
