падик грязной воды.
- За такие штуки надо морду бить! - решил Остап.
Он бросился наверх. У двери щукинской квартиры, спиной к нему, сидел
голый человек, покрытый белыми лишаями. Он сидел прямо на кафельных
плитках, держась за голову и раскачиваясь. Вокруг голого была вода, вы-
ливавшаяся в щель квартирной двери.
- О-о-о, - стонал голый, - о-о-о...
- Скажите, это вы здесь льете воду? - спросил Остап раздраженно. -
Что это за место для купанья? Вы с ума сошли?
Инженер тускло посмотрел на Остапа и всхлипнул.
- Слушайте, гражданин, вместо того, чтобы плакать, вы, может быть,
пошли бы в баню. Посмотрите, на что вы похожи. Прямо какой-то пикадор!
- Ключ! - замычал инженер, клацая зубами.
- Что ключ? - спросил Остап.
- От кв-в-варти-ыры.
- Где деньги лежат?
Голый человек икал с поразительной быстрой.
Ничто не могло смутить Остапа. Он начинал соображать. И когда наконец
сообразил, чуть не свалился за перила от хохота, бороться с которым было
бы все равно бесполезно.
- Так вы не можете войти в квартиру? Но это же так просто!
Стараясь не запачкаться о голого, Остап подошел к двери, сунул в щель
американского замка длинный желтый ноготь большого пальца и осторожно
стал поворачивать его справа налево и сверху вниз.
Дверь бесшумно отворилась*, и голый с радостным воем вбежал в затоп-
ленную квартиру. Шумели краны. Вода в столовой образовала водоворот. В
спальне она стояла спокойным прудом, по которому тихо, лебединым ходом,
плыли ночные туфли. Сонной рыбьей стайкой сбились в угол окурки.
Воробьяниновский стул стоял в столовой, где было наиболее сильное те-
чение воды. Белые бурунчики образовались у всех его четырех ножек. Стул
слегка подрагивал и, казалось, собирался немедленно уплыть от своего
преследователя. Остап сел на него и поджал под себя ноги.
Пришедший в себя Эрнест Павлович, с криками "пардон! пардон!", закрыл
краны, умылся и предстал перед Бендером голый до пояса и в закатанных до
колен мокрых брюках.
- Вы меня просто спасли! - возбужденно кричал он. - Извиняюсь, не мо-
гу подать вам руки, я весь мокрый. Вы знаете, я чуть с ума не сошел.
- К тому, видно, и шло.
- Я очутился в ужасном положении.
И Эрнест Павлович, переживая вновь страшное происшествие, то омрача-
ясь, то нервно смеясь, рассказал великому комбинатору подробности пос-
тигшего его несчастья.
- Если бы не вы, я бы погиб, - закончил инженер.
- Да, - сказал Остап, - со мной тоже был такой случай. Даже похуже
немного.
Инженера настолько сейчас интересовало все, что касалось подобных ис-
торий, что он даже бросил ведро, которым собирал воду, и стал напряженно
слушать.
- Совсем так, как с вами, - начал Бендер, - только было это зимою, и
не в Москве, а в Миргороде, в один из веселеньких промежутков между Мах-
но и Тютюнником* в девятнадцатом году. Жил я в семействе одном. Хохлы
отчаянные. Типичные собственники: одноэтажный домик и много разного ба-
рахла. Надо вам заметить, что насчет канализации и прочих удобств в Мир-
городе есть только выгребные ямы. Ну, и выскочил я однажды ночью в одном
белье прямо на снег - простуды я не боялся - дело минутное. Выскочил и
машинально захлопнул за собой дверь. Мороз градусов двадцать. Я стучу -
не открывают. На месте нельзя стоять - замерзнешь! Стучу и бегаю, стучу
и бегаю - не открывают. И, главное, в доме ни одна сатана не спит. Ночь
страшная. Собаки воют. Стреляют где-то. А я бегаю по сугробам в летних
кальсонах. Целый час стучал. Чуть не подох. И почему, вы думаете, они не
открывали? Имущество прятали, зашивали керенки в подушку. Думали, что с
обыском. Я их чуть не поубивал потом.
Инженеру все это было очень близко.
- Да, - сказал Остап, - так это вы инженер Щукин?
- Я. Только уж вы, пожалуйста, никому не говорите. Неудобно, право...
- О, пожалуйста! Антр-ну, тет-а-тет. В четыре глаза, как говорят
французы. А я к вам по делу, товарищ Щукин.
- Чрезвычайно буду рад вам услужить.
- Гранд мерси. Дело пустяковое. Ваша супруга просила меня к вам зайти
и взять у вас этот стул. Она говорила, что он ей нужен для пары. А вам
она собирается прислать кресло.
- Да пожалуйста! - воскликнул Эрнест Павлович. - Я очень рад! И зачем
вам утруждать себя? Я могу сам принести. Сегодня же.
- Нет, зачем же! Для меня это - сущие пустяки. Живу я недалеко, для
меня это нетрудно.
Инженер засуетился и проводил великого комбинатора до самой двери,
переступить которую он страшился, хотя ключ был уже предусмотрительно
положен в карман мокрых штанов.
Бывшему студенту Иванопуло был подарен еще один стул. Обшивка его бы-
ла, правда, немного повреждена, но все же это был прекрасный стул и к
тому же точь-в-точь, как первый.
Остапа не тревожила неудача с этим стулом, четвертым по счету. Он
знал все штучки судьбы.
"Счастье, - рассуждал он, - всегда приходит в последнюю минуту. Если
вам у Смоленского рынка нужно сесть в трамвай номер 4, а там, кроме чет-
вертого, проходят еще пятый, семнадцатый, пятнадцатый, тридцатый, трид-
цать первый, Б, Г и две автобусных линии, то уж будьте уверены, что сна-
чала пройдет Г, потом два пятнадцатых подряд, что вообще противоестест-
венно, затем семнадцатый, тридцатый, много Б, снова Г, тридцать первый,
пятый, снова семнадцатый и снова Б. И вот, когда вам начнет казаться,
что четвертого номера уже не существует в природе, он медленно придет со
стороны Брянского вокзала, увешанный людьми. Но пробраться в вагон для
умелого трамвайного пассажира совсем не трудно. Нужно только, чтоб трам-
вай пришел. Если же вам нужно сесть в пятнадцатый номер, то не сомневай-
тесь: сначала пройдет множество вагонов всех прочих номеров, проклятый
четвертый пройдет восемь раз подряд, а пятнадцатый, который еще так не-
давно ходил через каждые пять минут, станет появляться не чаще одного
раза в сутки. Нужно лишь терпение, и вы дождетесь".
В эту стройную систему умозаключений, в основу которых был положен
случай, темной громадой врезывался стул, уплывший в глубину товарного
двора Октябрьского вокзала. Мысли об этом стуле были неприятны и навева-
ли тягостное сомнение.
Великий комбинатор находился в положении рулеточного игрока, ставяще-
го исключительно на номера, одного из той породы людей, которые желают
выиграть сразу в тридцать шесть раз больше своей ставки. Положение было
даже хуже: концессионеры играли в такую рулетку, где зеро приходилось на
одиннадцать номеров из двенадцати. Да и сам двенадцатый номер вышел из
поля зрения, находился черт знает где и, возможно, хранил в себе чудес-
ный выигрыш.
Цепь этих горестных размышлений была прервана приходом главного ди-
ректора. Уже один его вид возбудил в Остапе нехорошие чувства.
- Ого! - сказал технический руководитель. - Я вижу, что вы делаете
успехи. Только не шутите со мной. Зачем вы оставили стул за дверью? Что-
бы позабавиться надо мной?
- Товарищ Бендер, - пробормотал предводитель.
- Ах, зачем вы играете на моих нервах! Несите его сюда скорее, неси-
те. Вы видите, что новый стул, на котором я сижу, увеличил ценность ва-
шего приобретения во много раз.
Остап склонил голову набок и сощурил глаза.
- Не мучьте дитю, - забасил он наконец, - где стул? Почему вы его не
принесли?
Сбивчивый доклад Ипполита Матвеевича прерывался криками с места, иро-
ническими аплодисментами и каверзными вопросами. Воробьянинов закончил
свой доклад под единодушный смех аудитории.
- А мои инструкции? - спросил Остап грозно. - Сколько раз я вам гово-
рил, что красть грешно! Еще тогда, когда вы в Старгороде хотели обок-
расть мою жену - мадам Грицацуеву, - еще тогда я понял, что у вас мелко-
уголовный характер. Вас никогда не шлепнут, будьте уверены. Самое
большое, к чему смогут привести вас способности, - это шесть месяцев без
строгой изоляции. Для гиганта мысли и отца русской демократии масштаб
как будто небольшой. И вот результаты. Стул, который был у вас в руках,
выскользнул. Мало того - вы испортили легкое место! Попробуйте нанести
туда второй визит. Вам этот Авессалом Мочеизнуренков* голову оторвет.
Счастье ваше, что вам помог идиотский случай, не то сидели бы вы за ре-
шеткой и напрасно ждали бы от меня передачи. Я вам передачи носить не
буду. Имейте это в виду. Что мне Гекуба*? Вы мне, в конце концов, не
мать, не сестра и не любовница*.
Ипполит Матвеевич, сознававший все свое ничтожество, стоял понурясь.
- Вот что, дорогуша, я вижу полную бесцельность нашей совместной ра-
боты. Во всяком случае, работать с таким малокультурным компаньоном, как
вы, из пя-ти-де-ся-ти процентов - представляется мне абсурдным. Во-
ленс-неволенс*, но я должен поставить новые условия.
Ипполит Матвеевич задышал. До этих пор он старался не дышать.
- Да, мой старый друг, вы больны организационным бессилием и бледной
немочью. Соответственно этому уменьшаются ваши паи. Честно, хотите двад-
цать процентов?
Ипполит Матвеевич решительно замотал головой.
- Почему же вы не хотите? Вам мало?
- М-мало.
- Но ведь это же тридцать тысяч рублей! Сколько же вы хотите?
- Согласен на сорок.
- Грабеж среди бела дня! - сказал Остап, подражая интонациям предво-
дителя во время исторического торга в дворницкой. - Вам мало тридцати
тысяч? Вам нужен еще ключ от квартиры?!
- Это вам нужен ключ от квартиры, - пролепетал Ипполит Матвеевич.
- Берите двадцать, пока не поздно, а то я могу раздумать. Пользуйтесь
тем, что у меня хорошее настроение.
Воробьянинов давно уже потерял тот самодовольный вид, с которым не-
когда начинал поиски бриллиантов. Он согласился.
Лед, который тронулся еще в дворницкой, лед, гремевший, трескавшийся
и ударявшийся о гранит набережной, давно уже измельчал и стаял. Льда уже
не было. Была широко разлившаяся вода, которая небрежно несла на себе
Ипполита Матвеевича, швыряя его из стороны в сторону, то ударяя его о
бревно, то сталкивая его со стульями, то унося от этих стульев. Невыра-
зимую боязнь чувствовал Ипполит Матвеевич. Все пугало его. По реке плыли
мусор, нефтяные остатки, пробитые курятники, дохлая рыба, чья-то ужасная
шляпа. Может быть, это была шляпа отца Федора - утиный картузик, сорван-
ный с него ветром в Ростове? Кто знает? Конца пути не было видно. К бе-
регу не прибивало, а плыть против течения бывший предводитель дворянства
не имел ни сил, ни желания.
Его несло в открытое море приключений.
Глава XXVIII. Два визита
Подобно распеленутому малютке, который, не останавливаясь ни на се-
кунду, разжимает и сжимает восковые кулачки, двигает ножонками, вертит
головой величиной в крупное антоновское яблоко, одетое в чепчик, и выду-
вает изо рта пузыри, - Авессалом Изнуренков находился в состоянии вечно-
го беспокойства. Он двигал полными ножками, вертел выбритым подбородоч-
ком, издавал ахи и производил волосатыми руками такие жесты, будто делал
гимнастику на резиновых кольцах.
Он вел очень хлопотливую жизнь мелкого агента по страхованию от огня,
хотя агентом не был, - всюду появлялся и что-то предлагал, несясь по
улице, как испуганная курица, быстро говорил вслух, словно высчитывал
страховку каменного, крытого железом строения. Сущность его жизни и дея-
тельности заключалась в том, что он органически не мог заняться ка-
ким-нибудь делом, предметом или мыслью больше чем на минуту.
Если острота не нравилась и не вызывала мгновенного смеха, Изнуренков
не убеждал редактора, как другие, что острота хороша и требует для пол-
ной оценки лишь небольшого размышления. Он сейчас же предлагал новую
остроту.
- Что плохо - то плохо, - говорил он, - кончено.
В магазинах Авсессалом Владимирович производил такой сумбур, так
быстро появлялся и исчезал на глазах пораженных приказчиков, так экспан-
сивно покупал коробку шоколаду, что кассирша ожидала получить с него, по
