был пожертвован ОННОБом - Обществом новой научной организации быта. Сим-
патичная корова, глядевшая с чертежа одним темным испанским глазом, была
искусно разделена на части и походила на генеральный план нового коопе-
ративного дома, с тою только разницей, что те места, которые на плане
дома были обозначены уборными, кухнями, коридорами и черными лестницами,
на плане коровы фигурировали под названиями: филе, ссек, край, 1-й сорт,
2-й, 3-й и 4-й.
Кокушкина ела свою кашу, не поднимая головы. Поразительная корова вы-
зывала у нее слюнотечение и перебои сердца. Во 2-м доме Собеса мясо к
обеду подавали редко.
Кроме старух, за столом сидели Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич,
Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич. Ни возрастом, ни по-
лом эти молодые люди не гармонировали с задачами социального обеспече-
ния, зато четыре Яковлевича были юными братьями Альхена, а Паша
Эмильевич - двоюродным племянником Александры Яковлевны. Молодые люди,
самым старшим из которых был 32-летний Паша Эмильевич, не считали свою
жизнь в доме собеса чем-либо ненормальным. Они жили в доме на стару-
шечьих правах, у них тоже были казенные постели с одеялами, на которых
было написано "Ноги", облачены они были, как и старухи, в мышиный ту-
альденор, но благодаря молодости и силе они питались лучше воспитанниц.
Они крали в доме все, что не успевал украсть Альхен. Паша Эмильевич мог
слопать в один присест 5 фунтов тюльки, что он однажды и сделал, оставив
весь дом без обеда.
Не успели старухи основательно распробовать кашу, как Яковлевичи
вместе с Эмильевичем, проглотив свои порции и отрыгиваясь, встали из-за
стола и пошли в кухню на поиски чего-либо удобоваримого.
Обед продолжался. Старушки загомонили:
- Сейчас нажрутся, станут песни орать!
- А Паша Эмильевич сегодня утром стул из красного уголка продал. С
черного хода вынес перекупщику.
- Посмотрите, пьяный сегодня придет...
В эту минуту разговор воспитанниц был прерван трубным сморканьем,
заглушившим даже все продолжающееся пение огнетушителя в коридоре, и ко-
ровий голос начал:
- ... бретение...
Старухи, пригнувшись и не оборачиваясь на стоявший в углу на мытом
паркете громкоговоритель, продолжали есть, надеясь, что их минет чаша
сия. Но громкоговоритель бодро продолжал:
- Евокрррахххх видусоб... ценное изобретение. Дорожный мастер Мур-
манской железной дороги товарищ Сокуцкий, Самара, Орел, Клеопатра, Ус-
тинья, Царицын, Клементий, Ифигения, Йорк, - Со-куц-кий...*
Труба с хрипом втянула в себя воздух и насморочным голосом возобнови-
ла передачу:
- ... изобрел световую сигнализацию на снегоочистителях. Изобретение
одобрено Доризулом*, Дарья, Онега, Раймонд...
Старушки серыми утицами поплыли в свои комнаты. Труба, подпрыгивая от
собственной мощи, продолжала бушевать в пустой комнате:
- ... А теперь прослушайте новгородские частушки...
Далеко, далеко, в самом центре земли, кто-то тронул балалаечные стру-
ны, и черноземный Баттистини* запел:
На стене клопы сидели
И на солнце щурились,
Фининспектора узрели -
Сразу окачурились...
В центре земли эти частушки вызвали бурную деятельность. В трубе пос-
лышался страшный рокот. Не то это были громовые аплодисменты, не то на-
чали работать подземные вулканы.
Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по
чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан,
которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею.
Ели они в молчании. Один только Паша Эмильевич по-гурмански крутил голо-
вой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил:
- Такую капусту грешно есть помимо водки*.
- Новая партия старушек? - спросил Остап.
- Это сироты, - ответил Альхен, выжимая плечом инспектора из кухни и
исподволь грозя сиротам кулаком.
- Дети Поволжья*?
Альхен замялся.
- Тяжелое наследье царского режима?
Альхен развел руками, мол, ничего не поделаешь, раз такое наследие.
- Совместное воспитание обоих полов по комплексному методу?
Застенчивый Александр Яковлевич тут же, без промедления, пригласил
пожарного инспектора отобедать чем бог послал.
В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубров-
ки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом 1-го
сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок.
- Сашхен, - сказал Александр Яковлевич, - познакомься с товарищем из
Губпожара.
Остап артистически раскланялся с хозяйкой дома и объявил ей такой
длиннющий и двусмысленный комплимент, что даже не смог его довести до
конца. Сашхен - рослая дама, миловидность которой была несколько обезоб-
ражена николаевскими полубакенбардами*, тихо засмеялась и выпила с муж-
чинами.
- Пью за ваше коммунальное хозяйство! - воскликнул Остап.
Обед прошел весело, и только за компотом Остап вспомнил о цели своего
посещения.
- Отчего, - спросил он, - в вашем кефирном заведении такой скудный
инвентарь?
- Как же, - заволновался Альхен, - а фисгармония?
- Знаю, знаю - вокс гуманум*. Но посидеть у вас со вкусом абсолютно
не на чем. Одни садовые лоханки.
- В красном уголке есть стул, - обиделся Альхен, - английский стул.
Говорят, еще от старой обстановки остался.
- А я, кстати, не видел вашего красного уголка. Как он в смысле по-
жарной охраны? Не подкачает? Придется посмотреть.
- Милости просим.
Остап поблагодарил хозяйку за обед и тронулся.
В красном уголке примусов не разводили, временных печей не было, ды-
моходы были в исправности и прочищались регулярно, но стула, к непомер-
ному удивлению Альхена, не было. Остап даже заскрипел от недовольства.
Бросились искать стул. Заглядывали под кровати и под скамейки, отодвину-
ли для чего-то фисгармонию, допытывались у старушек, которые опасливо
поглядывали на Пашу Эмильевича, но стула так и не нашли. Паша Эмильевич
проявил в розысках стула большое упорство. Все уже успокоились, а Паша
Эмильевич все еще бродил по комнатам, заглядывал под графины, передвигал
чайные жестяные кружки и бормотал:
- Где же он может быть? Сегодня он был, я видел его собственными гла-
зами. Смешно даже.
- Грустно, девицы*, - ледяным голосом сказал Остап.
- Это просто смешно! - нагло повторял Паша Эмильевич.
Но тут певший все время огнетушитель "Эклер" взял самое верхнее фа,
на что способна одна лишь народная артистка республики Нежданова*, смолк
на секунду и с криком выпустил первую пенную струю, залившую потолок и
сбившую с головы повара туальденоровый колпак. За первой струей пено-
гон-огнетушитель выпустил вторую струю туальденорового цвета, повалившую
несовершеннолетнего Исидора Яковлевича. После этого работа "Эклера" ста-
ла бесперебойной.
К месту происшествия ринулись Паша Эмильевич, Альхен и все уцелевшие
Яковлевичи.
- Чистая работа! - сказал Остап. - Идиотская выдумка!
Старухи, оставшись с Остапом наедине без начальства, сейчас же стали
заявлять претензии.
- Брательников в доме поселил. Обжираются.
- Поросят молоком кормит, а нам кашу сует.
- Все из дому повыносил.
- Спокойно, девицы, - сказал Остап, отступая, - это к вам из инспек-
ции труда придут. Меня сенат не уполномочил.
Старухи не слушали.
- А Пашка-то Мелентьевич, этот стул он сегодня унес и продал. Сама
видела.
- Кому? - закричал Остап.
- Продал и все. Мое одеяло продать хотел.
В коридоре шла ожесточенная борьба с огнетушителем. Наконец челове-
ческий гений победил, и пеногон, растоптанный железными ногами Паши
Эмильевича, последний раз выблевал вялую струю и затих навсегда.
Старух послали мыть пол. Инспектор пожарной охраны втянул в себя воз-
дух, пригнул голову и, слегка покачивая бедрами, подошел к Паше
Эмильевичу.
- Один мой знакомый, - сказал Остап веско, - тоже продавал госу-
дарственную мебель. Теперь он пошел в монахи - сидит в допре.
- Мне ваши беспочвенные обвинения странны, - заметил Паша Эмильевич,
от которого шел сильный запах пенных струй.
- Ты кому продал стул? - спросил Остап позванивающим шепотом.
Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял,
что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами.
- Перекупщику, - ответил он.
- Адрес?
- Я его в первый раз в жизни видел.
- Первый раз в жизни?
- Ей-богу.
- Набил бы я тебе рыло, - мечтательно сообщил Остап, - только Зара-
тустра не позволяет*. Ну, пошел к чертовой матери!..
Паша Эмильевич искательно улыбнулся и стал отходить.
- Ну, ты, жертва аборта, - высокомерно сказал Остап, - отдай концы,
не отчаливай. Перекупщик что, блондин, брюнет?
Паша Эмильевич стал подробно объяснять. Остап внимательно его выслу-
шал и окончил интервью словами:
- Это, безусловно, к пожарной охране не относится.
В коридоре к уходящему уже Бендеру подошел застенчивый Альхен и дал
ему червонец.
- Это 114 статья Уголовного кодекса, - сказал Остап, - дача взятки
должностному лицу при исполнении служебных обязанностей*.
Но деньги взял и, не попрощавшись с Александром Яковлевичем, напра-
вился к выходу. Дверь, снабженная могучим прибором, с натугой раствори-
лась и дала Остапу под зад толчок в 1 1/2 тонны весом.
- Удар состоялся, - сказал Остап, потирая ушибленное место, - заседа-
ние продолжается!
Глава XI. Где ваши локоны?
В то время как Остап осматривал 2-й дом Старсобеса, Ипполит Матвее-
вич, выйдя из дворницкой и чувствуя холод в бритой голове, двинулся по
улицам родного города.
По мостовой бежала светлая весенняя вода. Стоял непрерывный треск и
цокот от падающих с крыш бриллиантовых капель. Воробьи охотились за на-
возом. Солнце сидело на всех крышах. Золотые битюги нарочито громко гре-
мели копытами по обнаженной мостовой и, склонив уши долу, с удовольстви-
ем прислушивались к собственному стуку. На сырых телеграфных столбах
ежились мокрые объявления с расплывшимися химическими буквами: "Обучаю
игре на гитаре по цифровой системе" и "Даю уроки обществоведения для го-
товящихся в народную консерваторию". Взвод красноармейцев в зимних шле-
мах* неустрашимо пересекал лужу, начинавшуюся у магазина Старгико* и тя-
нувшуюся вплоть до здания Губплана*, фронтон которого был увенчан гипсо-
выми тиграми, победами и кобрами.
Ипполит Матвеевич шел, с интересом посматривая на встречных и попе-
речных прохожих. Он, который прожил в России всю жизнь и революцию, ви-
дел, как ломался, перелицовывался и менялся быт. Он привык к этому, но
оказалось, что он привык к этому только в одной точке земного шара - в
уездном городе N. Приехав в родной город, он увидел, что ничего не пони-
мает. Ему было неловко и странно, как если бы он и впрямь был эмигрантом
и сейчас только приехал из Парижа. В прежнее время, проезжая по городу в
экипаже, он обязательно встречал знакомых или же известных ему с лица
людей. Сейчас он прошел уже четыре квартала по улице Ленских событий, но
знакомые не встречались. Они исчезли, а может быть, постарели так, что
их нельзя было узнать, а может быть, сделались неузнаваемыми, потому что
носили другую одежду, другие шляпы. Может быть, они переменили походку.
Во всяком случае, их не было.
Ипполит Матвеевич шел бледный, холодный, потерянный. Он совсем забыл,
что ему нужно разыскивать жилотдел или то, что от жилотдела осталось.
Вместо того он без смысла переходил с тротуара на тротуар, сворачивал в
переулки, где распустившиеся битюги совсем уже нарочно стучали копытами;
в переулках было больше зимы и кое-где попадался лед цвета кариозного
зуба. Весь город был другого цвета. Синие дома стали зелеными, желтые -
серыми, с каланчи исчезли бомбы, по ней не ходил больше пожарный, и на
улицах было гораздо шумнее, чем это помнилось Ипполиту Матвеевичу.
На Большой Пушкинской Ипполита Матвеевича удивили никогда не виданные
