А Джек лизнул руку и отвечает:
- Это я!"
Пассажиры умирают от смеха, темная ночь закрывает поля, из паровозной
трубы вылетают вертлявые искры, и тонкие семафоры в светящихся зеленых
очках щепетильно проносятся мимо, глядя поверх поезда.
Интересная штука полоса отчуждения! Во все концы страны бегут длинные
тяжелые поезда дальнего следования. Всюду открыта дорога. Везде горит
зеленый огонь - путь свободен. Полярный экспресс подымается к Мурманску.
Согнувшись и сгорбясь на стрелке, с Курского вокзала выскакивает "Пер-
вый-К", прокладывая путь на Тифлис. Дальневосточный курьер огибает Бай-
кал, полным ходом приближаясь к Тихому океану.
Муза дальних странствий манит человека. Уже вырвала она отца Федора
из тихой уездной обители и бросила невесть в какую губернию. Уже и де-
лопроизводитель загса, Ипполит Матвеевич Воробьянинов, потревожен в са-
мом нутре своем и задумал черт знает что такое.
Носит людей по стране. Один за десять тысяч километров от места служ-
бы находит себе сияющую невесту. Другой, в погоне за сокровищами, броса-
ет почтово-телеграфное отделение и, как школьник, бежит на Алдан*. А
третий так и сидит себе дома, любовно поглаживая созревшую грыжу и читая
сочинения графа Салиаса*, купленные вместо рубля за пять копеек.
На второй день после похорон, управление которыми любезно взял на се-
бя гробовой мастер Безенчук, Ипполит Матвеевич отправился на службу и,
исполняя возложенные на него обязанности, зарегистрировал собственноруч-
но кончину Клавдии Ивановны Петуховой, 59 лет, домашней хозяйки, беспар-
тийной, жительство имевшей в уездном городе N и родом происходившей из
дворян Старгородской губернии. Затем Ипполит Матвеевич испросил себе
двухнедельный узаконенный декретный отпуск*, получил 41 рубль отпускных
денег и, распрощавшись с сослуживцами, отправился домой. По дороге он
завернул в аптеку.
Провизор Леопольд Григорьевич, которого домашние и друзья называли -
Липа, стоял за красным лакированным прилавком, окруженный молочного цве-
та банками с ядом, и, со свойственной ему нервностью, продавал своячени-
це брандмейстера "крем Анго против загара и веснушек, придает исключи-
тельную белизну коже". Свояченица брандмейстера, однако, требовала "пуд-
ру Рашель золотистого цвета, придает телу ровный, недостижимый в природе
загар". Но в аптеке был только "крем Анго против загара", и борьба столь
противоположных продуктов парфюмерии длилась полчаса. Победил все-таки
Липа, продавший свояченице брандмейстера губную помаду и "Клоповар" -
прибор, построенный по принципу самовара, но имеющий внешний вид лейки*.
- Как вам нравится Шанхай*? - спросил Липа Ипполита Матвеевича, - не
хотел бы я теперь быть в этом сетльменте.
- Англичане ж сволочи, - ответил Ипполит Матвеевич. - Так им и надо.
Они всегда Россию продавали.
Леопольд Григорьевич сочувственно пожал плечами, как бы говоря - "Кто
Россию не продавал", и приступил к делу.
- Что вы хотели?
- Средство для волос.
- Для ращения, уничтожения, окраски?
- Какое там ращение, - сказал Ипполит Матвеевич, - для окраски.
- Для окраски есть замечательное средство "Титаник"*. Получено с та-
можни. Контрабандный товар. Не смывается ни холодной, ни горячей водой,
ни мыльной пеной, ни керосином. Радикальный черный цвет. Флакон на пол-
года стоит 3 р. 12 копеек. Рекомендую как хорошему знакомому.
Ипполит Матвеевич повертел в руках квадратный флакон "Титаника", со
вздохом посмотрел на этикетку и выложил деньги на прилавок.
- Они скоро всю Хэнань заберут, эти кантонцы. Сватоу, я знаю. А?
Ипполит Матвеевич возвратился домой и с омерзением стал поливать го-
лову и усы "Титаником". По квартире распространилось зловоние.
После обеда вонь убавилась, усы обсохли, слиплись, и расчесать их
можно было только с большим трудом. Радикальный черный цвет оказался с
несколько зеленоватым отливом, но вторично красить уже было некогда. Ип-
полит Матвеевич вынул из тещиной шкатулки найденный им накануне список
драгоценностей Клавдии Ивановны, пересчитал все наличные деньги, запер
квартиру, спрятал ключи в задний карман брюк, сел в ускоренный щ7 и уе-
хал в Старгород.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Глава V. Бойкий мальчик*
На масленицу 1913 года в Старгороде произошло событие, возмутившее
передовые слои местного общества.
В четверг вечером, в кафешантане "Сальве", в роскошно отделанных за-
лах шла грандиозная программа. "Всемирно известная труппа жонглеров "10
арабов"! Величайший феномен XX века Стэнс - Загадочно! Непостижимо! Чу-
довищно! Стэнс - человек-загадка. Поразительные испанские акробаты Инас!
Брезина - дива из парижского театра Фоли-Бержер*! Сестры Драфир и другие
номера".
Сестры Драфир, их было трое, метались по крохотной сцене, задник ко-
торой изображал Версальский вид, и с волжским акцентом пели:
Пред вами мы, как птички,
Ловко порхаем здесь,
Толпа нам рукоплещет,
Бомонд в восторге весь.
Исполнив этот куплет, сестры вздрогнули, взялись за руки и под уси-
лившийся аккомпанемент рояля грянули что есть силы рефрен:
Мы пор-хаем,
Мы слез не знаем,
Нас знает каждый всяк -
И умный, и дурак.
Отчаянный пляс и обворожительные улыбки трио Драфир не произвели ни-
какого действия на передовые круги старгородского общества. Круги эти,
представленные в кафешантане гласным городской думы* Чарушниковым с дво-
юродной сестрой, первогильдийным купцом* Ангеловым, сидевшим навеселе с
двумя двоюродными сестрами в палевых одеждах, архитектором управы, горо-
довым врачом, тремя помещиками и многими, менее именитыми, людьми с дво-
юродными сестрами и без них, проводили трио Драфир похоронными хлопками
и снова предались радостям "семейного парадного ужина с шампанским Мумм
(зеленая лента) по 2 рубля с персоны".
На столиках в особенных стопочках из "белого металла бр. Фраже"* тор-
чали привлекательные голубые меню, содержание которых, наводившее на
купца Ангелова тяжелую пьяную скуку, было обольстительно и необыкновенно
для молодого человека, лет семнадцати, сидевшего у самой сцены с недоро-
гой, очень зрелых лет двоюродной сестрой. Молодой человек еще раз пере-
чел меню: "Судачки Попьет. Жаркое цыпленок. Малосольный огурец. Суф-
ле-глясе Жанна Д'Арк. Шампанское Мумм (зеленая лента). Дамам - живые
цветы", - сбалансировал в уме одному ему известные суммы и робко заказал
ужин на две персоны. А уже через полчаса плакавшего молодого человека, в
котором купец Ангелов громогласно опознал переодетого гимназиста, сына
бакалейщика Дмитрия Маркеловича, выводил старый лакей Петр*, с негодова-
нием бормотавший: "А ежели денег нет, то зачем фрукты требовать. Они в
карточке не обозначены. Им цена особая". Двоюродная сестра, кокетливо
закутавшись в кошачий палантин с черными лапками, шла позади, выбрасывая
зад то направо, то налево и иронически подергивая плечами. Купец Ангелов
радостно кричал вслед опозоренному гимназисту: "Двоечник! Второгодник!
Папе скажу! Будет тебе бенефис!"
Скука, навеянная выступлением сестер Драфир, исчезла бесследно. На
сцену медленно вышла знаменитая мадемуазель Брезина с бритыми подмышками
и небесным личиком. Дива была облачена в страусовый туалет. Она не пела,
не рассказывала, ни даже не танцевала. Она расхаживала по сцене, умильно
глядя на публику, пронзительно вскрикивая и одновременно с этим сбивая
носком божественной ножки проволочные пенсне без стекол с носа партнера
- бесцветного усатого господина. Ангелов и городской архитектор, бритый
старичок, были вне себя.
- Отдай все - и мало! - кричал Ангелов страшным голосом.
- Бис! Бис! Бис! - надсаживался архитектор.
Гласный городской думы Чарушников, пронзенный в самое сердце феей из
Фоли-Бержер, поднялся из-за столика и, примерившись, тяжело дыша, бросил
на сцену кружок серпантину. Развившись только до половины, кружок попал
в подбородок прелестной дивы. Фея еще больше заулыбалась. Неподдельное
веселье захватило зал. Требовали шампанского. Городской архитектор пла-
кал. Помещики усиленно приглашали городового врача к себе на охоту. Ор-
кестр заиграл туш...
В момент наивысшей радости раздались громкие голоса. Оркестр смолк, и
архитектор - первый, обернувшийся ко входу, сначала закашлялся, а потом
зааплодировал. В залу вошел известный мот и бонвиван, уездный предводи-
тель дворянства* Ипполит Матвеевич Воробьянинов, ведя под руки двух со-
вершенно голых дам. Позади шел околоточный надзиратель* в шинели и белых
перчатках, держа под мышкой разноцветные бебехи, составлявшие, по-види-
мому, наряды разоблачившихся спутниц Ипполита Матвеевича.
- Не губите, ваше высокоблагородие! - дрожащим голосом говорил около-
точный. - По долгу службы...
Голые дамы с любопытством смотрели на окружающих невинными глазами. В
зале началось смятенье. Не пал духом один лишь Ангелов.
- Голубчик! Ипполит Матвеевич! - дико умилился он. - Орел! Дай я тебя
поцелую. Оркестр - туш!!!
- По долгу службы, - неожиданно твердо вымолвил околоточный, - не
дозволяют правила!
- Што-с? - спросил Ипполит Матвеевич тенором. - Кто вы такой?
- Околоточный надзиратель шестого околотка, Садовой части, Юкин.
- Господин Юкин, - язвительно сказал Ипполит Матвеевич, - сходите к
полицмейстеру* и доложите ему, что вы мне надоедали. А теперь по долгу
службы составьте протокол.
И Ипполит Матвеевич горделиво проследовал со своими спутницами в от-
дельный кабинет, куда немедленно ринулись встревоженный метрдотель, сам
хозяин "Сальве" и совершенно одичавший купец Ангелов.
Событие это, взволновавшее передовые круги старгородского общества,
окончилось так же, как оканчивались все подобные события: 25 рублей
штрафу и статейка в местной либеральной газете "Общественная мысль" под
осторожным заглавием "Приключения предводителя". Статейка была написана
возвышенным слогом и начиналась так:
"В нашем богоспасаемом городе что ни событие, то:
- Сенсация!
И, как нарочно, в каждой сенсации замешаны именно:
- Влиятельные лица..."
Статья, в которой упоминались инициалы Ипполита Матвеевича, заканчи-
валась неизбежным: "Бывали хуже времена, но не было подлей"* - и была
подписана популярным в городе фельетонистом Принцем Датским*. В тот же
день чиновник для особых поручений при градоначальнике позвонил в редак-
цию и, с устрашающей любезностью, просил господина "Принца Датского"
прибыть в канцелярию градоначальника к 4 часам дня для объяснений. Принц
Датский сразу затосковал и уже не смог дописать очередного фельетона о
подозрительной затяжке переговоров по сдаче городского театра под спек-
такли московского опереточного театра. В назначенное время венценосный
журналист сидел в приемной градоначальника и, смущаясь, думал о том, как
он, заикающийся настолько, что его не смогли излечить даже курсы профес-
сора Файнштейна*, будет объясняться с градоначальником, человеком
вспыльчивым и ничего не понимающим в газетной технике. Градоначальник
говорил, презрительно растягивая слова и с особенным удовольствием
всматриваясь в синеватое лицо Принца Датского, который тщетно силился
выговорить необыкновенно трудные для него слова: "Ваше высокопревосходи-
тельство". Беседа кончилась тем, что градоначальник поднялся из-за стола
и сказал:
- Для вашего спокойствия рекомендую о таких вещах больше не заи-
каться.
Принц Датский, успевший одолеть к этому времени слова: "Ваше высокоп-
ревосходительство" - зашипел особенно сильно, позволил себе улыбнуться
и, почти выворачиваясь наизнанку от усилия, вытряхнул из себя ответ:
- Т-т-то-те-т-так я же в-в-в-ообще з'-аикаюсь!
Остроумие Принца было оценено довольно дорого. Газета заплатила 100
р. штрафу и о следующих похождениях Ипполита Матвеевича уже ничего не
писала.
Неожиданные поступки были свойственны Ипполиту Матвеевичу с детства.
