мелькнув у колен золотой своей дужкой, грянулось об пол и распалось на
мелкие дребезги.
- Как? Засадить в стул бриллиантов на семьдесят тысяч!? В стул, на
котором неизвестно кто сидит!?.
Но тут Клавдия Ивановна всхлипнула и подалась всем корпусом к краю
кровати. Рука ее, описав полукруг, пыталась ухватить Ипполита Матвееви-
ча, но тут же упала на стеганое фиолетовое одеяло.
Ипполит Матвеевич, повизгивая от страха, бросился к агрономше.
- Умирает, кажется.
Агрономша деловито перекрестилась и, не скрывая своего любопытства,
вместе с мужем, бородатым агрономом, побежала в дом Ипполита Матвеевича.
Сам он ошеломленно забрел в городской сад.
И покуда чета агрономов с их прислугой прибирали в комнате покойной,
Ипполит Матвеевич бродил по саду, натыкаясь без пенсне на скамьи, прини-
мая окоченевшие от ранней весенней любви парочки за кусты, а сверкающие
под луной кусты принимая за бриллиантовые кущи.
В голове Ипполита Матвеевича творилось черт знает что. Звучали цы-
ганские хоры, грудастые дамские оркестры беспрерывно исполняли тан-
го-амапа*; представлялась ему московская зима и черный длинный рысак,
презрительно хрюкающий на пешеходов; многое представлялось Ипполиту Мат-
веевичу: и оранжевые, упоительно дорогие кальсоны, и лакейская предан-
ность, и возможная поездка в Тулузу...
Но сейчас же Ипполит Матвеевич облился холодом сомнений:
- Как же я их найду?
Цыганские хоры сразу умолкли.
- Где эти стулья теперь искать? Их, конечно, растащили из моего дома
по всему Старгороду. По всем этим пыльным, вонючим учреждениям, вроде
моего загса.
Ипполит Матвеевич зашагал медленнее и вдруг споткнулся о тело гробо-
вых дел мастера Безенчука. Мастер спал, лежа в тулупе поперек садовой
дорожки. От толчка он проснулся, чихнул и живо встал.
- Не извольте беспокоиться, господин Воробьянинов, - сказал он горя-
чо, как бы продолжая начатый давеча разговор, - гроб - он работу любит.
- Умерла Клавдия Ивановна! - сообщил заказчик.
- Ну, царствие небесное, - согласился Безенчук, - преставилась, зна-
чит, старушка... Старушки, они всегда преставляются... Или богу душу от-
дают - это смотря какая старушка. Ваша, например, маленькая и в теле, -
значит, "преставилась"... А, например, которая покрупнее, да похудее -
та, считается, "богу душу отдает"...,
- То есть как это считается? У кого это считается?
- У нас и считается. У мастеров... Вот вы, например, мужчина видный,
возвышенного роста, хотя и худой. Вы, считается, ежели не дай бог помре-
те, что "в ящик сыграли". А который человек торговый, бывшей купеческой
гильдии, тот, значит, "приказал долго жить". А если кто чином поменьше,
дворник, например, или кто из крестьян, про того говорят - "перекинулся"
или "ноги протянул". Но самые могучие когда помирают, железнодорожные
кондуктора или из начальства кто, то считается, что "дуба дают". Так про
них и говорят: "А наш-то, слышали, дуба дал"...
Потрясенный этой, несколько странной классификацией человеческих
смертей, Ипполит Матвеевич спросил:
- Ну, а когда ты помрешь, как про тебя мастера скажут?
- Я человек маленький. Скажут "гигнулся Безенчук". А больше ничего не
скажут.
И строго добавил:
- Мне "дуба дать" или "сыграть в ящик" - невозможно. У меня комплек-
ция мелкая... А с гробом как, господин Воробьянинов? Неужто так без кис-
тей и глазету ставить будете?
Но Ипполит Матвеевич, снова потонув в ослепительных мечтах, ничего не
ответил и двинулся вперед. Безенчук последовал за ним, подсчитывая
что-то на пальцах и, по обыкновению, бормоча.
Луна давно сгинула. Было по-зимнему холодно. Лужи снова затянуло лом-
ким, как вафля, льдом. На улице "Им. тов. Губернского", куда вышли спут-
ники, ветер дрался с вывесками. Со стороны Старопанской площади, со зву-
ками опускаемой железной шторы, выехал пожарный обоз на тощих лошадях.
Пожарные в касках, свесив парусиноые ноги с площадки, мотали головами и
пели нарочито противными голосами:
Нашему брандмейстеру* слава!
Нашему дорогому товарищу Насосову сла-ава!..
- На свадьбе у Кольки, брандмейстерова сына, гуляли,- равнодушно ска-
зал Безенчук и почесал под тулупом грудь. - Так неужто так-таки без гла-
зету и без всего делать?
Как раз к этому времени Ипполит Матвеевич уже решил все. "Поеду, -
решил он, - найду. А там... посмотрим". И в бриллиантовых мечтах даже
покойная теща показалась ему милее, чем была. Он повернулся к Безенчуку:
- Черт с тобой! Делай! Глазетовый. С кистями.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Глава III. "Зерцало грешного"
Исповедовав умирающую Клавдию Ивановну, священник церкви Фрола и Лав-
ра, отец Федор Востриков, вышел из дома Воробьянинова в полном ажиотаже
и всю дорогу до своей квартиры прошел, рассеянно глядя по сторонам и
смущенно улыбаясь. К концу дороги рассеянность его дошла до такой степе-
ни, что он чуть было не угодил под уисполкомовский автомобиль Гос. щ1.
Выбравшись из фиолетового тумана, напущенного адской машиной уисполкома,
отец Востриков пришел в совершенное расстройство и, несмотря на почтен-
ный сан и средние годы, проделал остаток пути фривольным полугалопом.
Матушка Катерина Александровна накрывала к ужину. Отец Федор в сво-
бодные от всенощной дни любил ужинать рано. Но сейчас, сняв шляпу и теп-
лую, на ватине, рясу, батюшка быстро проскочил в спальню, к удивлению
матушки, заперся там и глухим голосом стал напевать "Достойно есть"*.
Матушка присела на стул и боязливо зашептала:
- Новое дело затеял! Опять как с Неркой кончится.
Неркой звали суку французского бульдога, которую отец Федор с преог-
ромным трудом купил за 40 рублей на Миусском рынке, в Москве*. Отец Фе-
дор замыслил свести бульдожку с крутобоким, мордатым, вечно чихающим ко-
бельком секретаря уисполкома, а регулярно получаемый от избранной четы
приплод отвозить в Москву и с выгодой продавать любителям. При виде со-
бачки попадья ахнула и со всей твердостью заявила, что "конского завода"
не допустит. Сладить, однако, с отцом Федором было невозможно. Катерина
Александровна после трехдневной ссоры покорилась, и воспитание Нерки на-
чалось. Еду собаке подавали на трех блюдах. На одном лежали квадратные
кусочки вареного мяса, на другом - манная кашица, а в третье блюдечко
отец Федор накладывал какое-то мерзкое месиво, утверждая, что в нем со-
держится большой процент фосфору, так необходимого молодой собаке для
укрепления костей. От добротной пищи и нежного воспитания Нерка расцвела
и вошла в необходимый для произведения потомства возраст. Отец Федор
надзирал за собакой, диспутировал с видными городскими собачеями, скорбя
лишь о том, что не может побеседовать с секретарем уисполкома, великим,
как говорили, знатоком по части собаководства.
Наконец на Нерку надели новый щеголеватый ошейник с перьями, напоми-
нающий запястье египетской царицы Клеопатры, и Катерина Александровна,
взяв с собою 3 рубля, повела благоухающую невесту к медалисту-жениху,
принадлежащему секретарю уисполкома.
Счастливый принц встретил прелестную Нерку нежным, далеко слышным ла-
ем.
Отец Федор, сидя у окна, в нетерпении поджидал возвращения молодой. В
конце улицы появилась упитанная фигура Катерины Александровны. Саженях в
тридцати от дома она остановилась, чтобы поговорить с соседкой. Нерка,
придерживаемая шнурком, рассеянно описывала вокруг хозяйки кольца,
восьмерки и параболы, изредка принюхиваясь к основанию ближайшей тумбоч-
ки*.
Но уже через минуту хозяйская гордость, обуявшая душу отца Федора,
сменилась негодованием, а потом и ужасом. Из-за угла быстро выкатился
большой одноглазый, известный всей улице своей порочностью пес Марсик.
Помахав хвостом, лежавшим на спине кренделем, мерзавец подскочил к Нерке
с явно матримониальными намерениями.
Отец Федор от негодования подпрыгнул на стуле. Катерина Александров-
на, увлеченная беседой, не замечала ничего, происходившего за ее спиной.
Востриков ужаснулся и, захватив в сенях палку, выбежал на улицу. Сцена,
представившаяся его взору, была полна драматизма. Катерина Александровна
бегала вокруг собак, визжа: "Пошел! Пошел! Пошел!" - и била Марсика зон-
тиком по могучей спине. Пес не обращал на побои ни малейшего внимания.
Мысли его были далеко. Закричав еще издали страшным голосом, отец Федор
бросился спасать свое будущее богатство, но было уже поздно. Избитый
Марсик ускакал на трех ногах.
Дома произошла большая семейная сцена, уснащенная многими тяжелыми
подробностями. Попадья плакала. Отец Федор сердито молчал, с омерзением
поглядывая на оскверненную собаку. Оставалась крохотная надежда на то,
что потомство Нерки все-таки пойдет по уисполкомовской линии.
Через положенное время Нерка принесла шесть отличных мордатых круто-
боких щенят чисто бульдожьей породы, которых портила одна маленькая под-
робность: у каждого щенка имелся большой черный пушистый, лежащий на
спине кренделем хвост. Вместе с кренделеобразными хвостами рухнула воз-
можность продать приплод с прибылью. Щенков раздарили. Нерку подвергли
строгому заточению и снова стали ждать приплода. По ночам, а также ут-
ром, днем и вечером под окнами отца Вострикова медленно похаживал пороч-
ный Марсик, уставясь единственным нахальным глазом в окна и жалобно под-
вывая.
Несмотря на тюремный режим и новые три рубля, затраченные на секре-
тарского кобеля, второе поколение еще больше напоминало бродягу Марсика.
Один щенок родился даже одноглазым. Успех бродячего пса был совершенно
необъясним. Тем не менее третья серия щенков оказалась вылитыми марсика-
ми и от визитов к уисполкомовскому медалисту заимствовала только кривые
породистые лапы. Отец Востриков хотел сгоряча вчинить иск, но так как
Марсик не имел хозяина, вчинить иск было некому. Так распался "конский
завод" и мечты о верном, постоянном доходе.
Порывистая душа отца Федора не знала покою. Не знала она его никогда.
Ни тогда, когда он был воспитанником духовного училища, Федей, ни когда
он был усатым семинаристом Федор Иванычем. Перейдя из семинарии в уни-
верситет и проучившись на юридическом факультете три года, Востриков в
1915 году убоялся возможной мобилизации и снова пошел по духовной линии.
Сперва был рукоположен в диаконы, а потом посвящен в сан священника и
назначен в уездный город N. И всегда, во всех этапах духовной и граж-
данской карьеры, отец Федор оставался стяжателем.
Мечтал отец Востриков о собственном свечном заводе. Терзаемый видени-
ем больших заводских барабанов, наматывающих толстые восковые канаты,
отец Федор изобретал различные проекты, осуществление которых должно бы-
ло доставить ему основной и оборотный капиталы для покупки давно прис-
мотренного в Самаре заводика.
Идеи осеняли отца Федора неожиданно, и он сейчас же принимался за ра-
боту. Отец Федор вдруг начинал варить мраморное стирочное мыло; навари-
вал его пуды, но хотя мыло, по его уверению, заключало в себе огромный
процент жиров, оно не мылилось и вдобавок стоило втрое дороже, чем "плу-
гимолотовское". Мыло долго потом мокло и разлагалось в сенях, так что
Катерина Александровна, проходя мимо него, даже всплакивала. А еще потом
мыло выбрасывали в выгребную яму.
Прочитав в каком-то животноводческом журнале, что мясо кроликов неж-
но, как у цыпленка, что плодятся они во множестве и что разведение их
может принести рачительному хозяину немалые барыши, отец Федор немедлен-
но обзавелся полдюжиной производителей, и уже через пять месяцев собака
Нерка, испуганная неимоверным количеством ушастых существ, заполнивших
двор и дом, сбежала неизвестно куда. Проклятые обыватели города N оказа-
лись чрезвычайно консервативными и с редким для неорганизованной массы
единодушием не покупали у Вострикова ни одного кролика. Тогда отец Фе-
