Кстати, первый стул над нашей головой.
- Брейте!
Разыскав ножницы, Бендер мигом отхватил усы, и они, взращиваемые Ип-
политом Матвеевичем десятилетиями, бесшумно свалились на пол. С головы
падали волосы радикально-черного цвета, зеленые и ультрафиолетовые. По-
кончив со стрижкой, технический директор достал из кармана старую бритву
"Жилет", а из бумажника запасное лезвие, - стал брить почти плачущего
Ипполита Матвеевича.
- Последний ножик на вас трачу. Не забудьте записать на мой дебет два
рубля за бритье и стрижку.
Содрогаясь от горя, Ипполит Матвеевич все-таки спросил:
- Почему же так дорого. Везде стоит сорок копеек.
- За конспирацию, товарищ фельдмаршал, - быстро ответил Бендер.
Страдания человека, которому безопасной бритвой бреют голову, - неве-
роятны. Это Ипполит Матвеевич понял с самого начала операции. Посередине
Остап прервал свое ужасное дело и сладко спросил:
- Бритвочка не беспокоит?
- Конечно, беспокоит, - застрадал Воробьянинов.
- Почему же она вас беспокоит, господин предводитель? Она ведь не со-
ветская, а заграничная.
Но конец, который бывает всему, пришел.
- Готово. Заседание продолжается! Нервных просят не смотреть! Теперь
вы похожи на Боборыкина, известного автора-куплетиста*.
Ипполит Матвеевич отряхнул с себя мерзкие клочья, бывшие так недавно
красивыми сединами, умылся и, ощущая на всей голове сильное жжение, в
сотый раз сегодня уставился в зеркало. То, что он увидел, ему неожиданно
понравилось. На него смотрело искаженное страданиями, но довольно юное
лицо актера без ангажемента.
- Ну, марш вперед, труба зовет! - закричал Остап. - Я по следам в жи-
лотдел, или, вернее, в тот дом, в котором когда-то был жилотдел, а вы к
старухам!
- Я не могу, - сказал Ипполит Матвеевич, - мне очень тяжело будет
войти в собственный дом.
- Ах, да!.. Волнующая история! Барон-изгнанник! Ладно! Идите в жилот-
дел, а здесь поработаю я. Сборный пункт - в дворницкой. Парад-алле!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Глава X. Голубой воришка
Завхоз 2-го дома Старсобеса был застенчивый ворюга. Все существо его
протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было
стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бри-
тые щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и
конфуза. Завхоза звали Александром Яковлевичем, а жену его Александрой
Яковлевной. Он называл ее Сашхен, она звала его Альхен. Свет не видывал
еще такого голубого воришки, как Александр Яковлевич.
Он был не только завхозом, но и вообще заведующим. Прежнего зава за
грубое обращение с воспитанницами семь месяцев назад сняли с работы и
назначили капельмейстером симфонического оркестра. Альхен ничем не напо-
минал своего невоспитанного начальника. В порядке уплотненного рабочего
дня он принял на себя управление домом и с пенсионерками обращался от-
менно вежливо, проводя в доме важные реформы и нововведения.
Остап Бендер потянул тяжелую дубовую дверь воробьяниновского особняка
и очутился в вестибюле. Здесь пахло подгоревшей кашей. Из верхних поме-
щений неслась разноголосица, похожая на отдаленное "ура" в цепи. Никого
не было, и никто не появился. Вверх вела двумя маршами дубовая лестница
с лаковыми некогда ступенями. Теперь в ней торчали только кольца, а са-
мих медных прутьев, прижимавших когда-то ковер к ступенькам, не было.
"Предводитель команчей жил, однако, в пошлой роскоши", - думал Остап,
подымаясь наверх.
В первой же комнате, светлой и просторной, сидели в кружок десятка
полтора седеньких старушек в платьях из наидешевейшего туальденора мыши-
ного цвета*. Напряженно вытянув сухие шеи и глядя на стоявшего в центре
человека в цветущем возрасте, старухи пели:
Слышен звон бубенцов издалека.
Это тройки знакомый разбег.
А вдали простирался широко
Белым саваном искристый снег.*
Предводитель хора, в серой толстовке из того же туальденора и ту-
альденоровых брюках, отбивал такт обеими руками и, вертясь, покрикивал:
- Дисканты, тише! Кокушкина - слабее!
Он увидел Остапа, но, не в силах удержать движение своих рук, только
недоброжелательно на него посмотрел и продолжал дирижировать. Хор с уси-
лием загремел, как сквозь подушку:
Та-та-та, та-та-та, та-та-та-та,
То-ро-ром, ту-ру-рум, ту-ру-рам.
- Скажите, где здесь можно видеть товарища завхоза? - вымолвил Остап,
прорвавшись в первую же паузу.
- А в чем дело, товарищ?
Остап подал дирижеру руку и дружелюбно спросил:
- Песни народностей? Очень интересно. Я инспектор пожарной охраны.
Завхоз застыдился.
- Да, да, - сказал он, конфузясь, - это как раз кстати. Я даже доклад
собирался писать.
- Вам нечего беспокоиться, - великодушно заявил Остап, - я сам напишу
доклад. Ну, давайте смотреть помещение.
Альхен мановением руки распустил хор, и старухи удалились мелкими ра-
достными шажками.
- Пожалуйте за мной, - пригласил завхоз.
Прежде чем пройти дальше, Остап уставился на мебель первой комнаты. В
комнате стояли стол, две садовые скамейки на железных ногах (в спинку
одной из них было глубоко врезано имя - Коля) и рыжая фисгармония.
- В этой комнате примусов не зажигают? Временные печи и тому подоб-
ное?
- Нет, нет. Здесь у нас занимаются кружки: хоровой, драматический,
изобразительные искусства, музыкальный кружок...
Дойдя до слова "музыкальный", Александр Яковлевич покраснел. Сначала
запылал подбородок, потом лоб и щеки. Альхену было очень стыдно. Он дав-
но уже продал все инструменты духовой капеллы. Слабые легкие старух все
равно выдували из них только щенячий визг. Было смешно видеть эту грома-
ду металла в таком беспомощном положении. Альхен не мог не украсть ка-
пеллу. И теперь ему было очень стыдно.
На стене, простершись от окна до окна, висел лозунг, написанный белы-
ми буквами на куске туальденора мышиного цвета:
"Духовой оркестр - путь к коллективному творчеству".
- Очень хорошо, - сказал Остап, - комната для кружковых занятий ника-
кой опасности в пожарном отношении не представляет. Перейдем дальше.
Пройдя фасадные комнаты воробьяниновского особняка быстрым аллюром,
Остап нигде не заметил орехового стула с гнутыми ножками, обитого свет-
лым английским ситцем в цветочках. По стенам утюженного мрамора были
наклеены приказы по дому щ2 Старсобеса. Остап читал их, время от времени
энергично спрашивая: "Дымоходы прочищаются регулярно? Печи в порядке?"
И, получая исчерпывающие ответы, двигался дальше.
Инспектор пожарной охраны усердно искал в доме хотя бы один уголок,
представляющий опасность в пожарном отношении, но в пожарном отношении
все было благополучно. Зато розыски клада были безуспешны. Остап входил
в спальни старух, которые при его появлении вставали и низко кланялись.
Здесь стояли койки, устланные ворсистыми, как собачья шерсть, одеялами,
с одной стороны которых фабричным способом было выткано слово "Ноги".
Под кроватями стояли сундучки, выдвинутые по инициативе Александра Яков-
левича, любившего военную постановку дела, ровно на одну треть.
Все в доме щ2 поражало глаз своей чрезмерной скромностью: и меблиров-
ка, состоявшая исключительно из садовых скамеек, привезенных с Александ-
ровского, ныне имени Пролетарских Субботников, бульвара, и базарные ке-
росиновые лампочки, и самые одеяла с пугающим словом "Ноги". Но одно
лишь в доме было сделано крепко и пышно - это были дверные пружины.
Дверные приборы были страстью Александра Яковлевича. Положив великие
труды, он снабдил все без исключения двери пружинами самых разнообразных
систем и фасонов. Здесь были простейшие пружины, в виде железной штанги.
Были духовые пружины с медными цилиндрическими насосами. Были приборы на
блоках со спускающимися увесистыми дробовыми мешочками. Были еще пружины
конструкций таких сложных, что собесовский слесарь только удивленно ка-
чал головой. Все эти цилиндры, пружины и противовесы обладали могучей
силой. Двери захлопывались с такою же стремительностью, как дверцы мыше-
ловок. От работы дверных механизмов дрожал весь дом. Старухи с печальным
писком спасались от набрасывавшихся на них дверей, но убежать удавалось
не всегда. Двери настигали беглянок и толкали их в спину, а сверху с
глухим карканьем уже спускался противовес, пролетая мимо виска, как яд-
ро.
Когда Бендер с завхозом проходили по дому, двери салютовали страшными
ударами. Казалось, что возвращаются дни гражданской войны.
За всем этим крепостным великолепием ничего не скрывалось - стула не
было. В поисках пожарной опасности инспектор попал на кухню. Там, в
большом бельевом котле, варилась каша, запах которой великий комбинатор
учуял еще в вестибюле. Остап покрутил носом и сказал:
- Это что, на машинном масле?
- Ей-богу, на чистом сливочном! - сказал Альхен, краснея до слез. -
Мы на ферме покупаем.
Ему было очень стыдно.
- А! Впрочем, это пожарной опасности не представляет, - заметил Ос-
тап.
В кухне стула тоже не было. Была только жирная табуретка, на которой
сидел повар в переднике и колпаке из туальденора.
- Почему это у вас все наряды серого цвета, да и кисейка такая, что
ею только окна вытирать?
Застенчивый Альхен потупился еще больше.
- Кредитов отпускают в недостаточном количестве.
Он был противен самому себе.
Остап сомнительно посмотрел на него и сказал:
- К пожарной охране, которую я в настоящий момент представляю, это не
относится.
Альхен испугался.
- Против пожара, - заявил он, - у нас все меры приняты. Есть даже ог-
нетушитель "Эклер".
Инспектор, заглядывая по дороге в чуланчики, неохотно проследовал к
огнетушителю. Красный жестяной конус, хотя и являлся единственным в доме
предметом, имеющим отношение к пожарной охране, вызвал в инспекторе осо-
бое раздражение.
- На толкучке покупали?
И, не дождавшись ответа как громом пораженного Александра Яковлевича,
снял "Эклер" со ржавого гвоздя, повернул его острым концом к полу, без
предупреждения разбил капсуль и быстро повернул конус кверху. Но, вместо
ожидаемой пенной струи, конус выбросил из себя тонкое противное шипение,
напоминавшее старинную мелодию "Коль славен наш господь в Сионе"*.
- Конечно, на толкучке, - подтвердил Остап свое первоначальное мнение
и повесил продолжавший петь огнетушитель на прежнее место.
Провожаемые шипением, они пошли дальше.
"Где же он может быть? - думал Остап. - Это мне начинает не нра-
виться". И он решил не покидать туальденорового чертога до тех пор, пока
не узнает все.
За то время, покуда инспектор и завхоз лазали по чердакам, входя во
все детали противопожарной охраны и расположения дымоходов, 2-й дом
Старсобеса жил обыденной своей жизнью.
Обед был готов. Запах подгоревшей каши заметно усилился и перебил все
остальные кислые запахи, обитавшие в доме. В коридорах зашелестело. Ста-
рухи, неся впереди себя в обеих руках жестяные мисочки с кашей, осторож-
но выходили из кухни и садились обедать за общий стол, стараясь не гля-
деть на развешенные в столовой лозунги, сочиненные лично Александром
Яковлевичем и художественно выполненные Александрой Яковлевной. Лозунги
были такие: "Пища - источник здоровья", "Одно яйцо содержит столько же
жиров, сколько 1/2 фунта мяса", "Тщательно следи за своими зубами",
"Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу" и "Мясо - вредно".
Все эти святые слова будили в старухах воспоминания об исчезнувших
еще до революции зубах, о яйцах, пропавших приблизительно в ту же пору,
о мясе, уступающем в смысле жиров яйцам, а может быть, и об обществе,
которому они были лишены возможности помогать, тщательно пережевывая пи-
щу.
Хуже всех приходилось старухе Кокушкиной, которая сидела против
большого, хорошо иллюстрированного акварелью чертежа коровы. Чертеж этот
