стал говорить веским и вразумительным тоном, советуя Серафиме Павловне
позаботиться о Мишеле и принять в нем участие.
Он предложил Мишелю поселиться у них в доме, в верхней летней комнат-
ке, поскольку уже в достаточной мере тепло.
Они обедали втроем за столом и, кушая вареное мясо с хреном, изредка
перекидывались словами относительно дальнейших шагов.
Муж Серафимы Павловны сказал, что службу сейчас найти крайне легко и
что в этом вопросе он не видит никакого затруднения. И это обстоя-
тельство позволит, вероятно, Мишелю даже выбрать себе службу из несколь-
ких предложений. Во всяком случае, об этом тревожиться не надо. Временно
он будет проживать у них, а там, в дальнейшем, будет видно.
Мишель, не смея поднять глаз на Симочку, благодарил и жадно пожирал
мясо и хлеб, запихивая в рот большие куски.
Симочка также не смела на него смотреть и только изредка бросала
взгляды, по временам бормоча: "Боже мой, боже мой".
Мишелю устроили верхнюю комнату, поставив туда парусиновую кушетку и
небольшой туалетный стол.
Мишель получил кое-какое белье и старый люстриновый пиджак и, умыв-
шись и побрив свои щеки, с какой-то радостью облачился во все свежее и с
радостью долго разглядывал себя в зеркало, поминутно благодаря своего
благодетеля.
Сильные волнения и ходьба страшно его утомили, и он, как камень, зас-
нул у себя наверху.
Ночью, часов в одиннадцать, ничего не понимая и не соображая, где он
находится, Мишель проснулся и вскочил со своего ложа.
Потом, подумав о случившемся, он присел у окна и стал вспоминать о
всех словах, сказанных за день.
Ну что ж, кажется, все хорошо. Кажется, снова начнется покой и
счастье. И думая так, он вдруг почувствовал голод.
Вспоминая сытный, питательный обед, который он жадно и без разбора
проглотил, Мишель тихой и вороватой походкой спустился вниз, в кухню, с
тем чтобы пошарить там и снова подкрепить свои силы.
Он осторожно по скрипучим половицам вошел в кухню и, не зажигая све-
та, стал шарить рукой по плите, отыскивая какую-нибудь еду.
Серафима Павловна вышла на кухню, дрожа всем толом, и, думая, что Ми-
шель пришел с пей поговорить, объясниться и сказать то, чего не было
сказано, подошла к нему, взяла его за руку и начала что-то лепетать
взволнованным шепотом.
Сначала страшно испугавшись, Мишель понял, в чем дело, и, держа в ру-
ке кусок хлеба, безмолвно слушал слова своей бывшей возлюбленной.
Она говорила ему, что все изменилось и все прошло, что, вспоминая о
нем, она, правда, продолжала его любить, но что сейчас ей кажутся ненуж-
ными и лишними какие-либо новые шаги и перемены. Она нашла свою тихую
пристань и больше ничего не ищет.
Мишель по простоте душевной, не услышав в ее словах какого-то полу-
вопроса, какой-то тоски и тревоги, тотчас и не без радости ответил, что
этих перемен он и не ожидает, но что он будет рад и счастлив, если она
позволит ему временно проживать в ихнем доме.
И, жуя хлеб, Мишель благодарно пожимал ее ручки, прося не очень за
него беспокоиться и не очень волноваться. Поговорив так около часу, они
разошлись, он - спокойный и почти радостный, а она - взволнованная, пот-
рясенная и даже убитая. Она неясно на что-то рассчитывала. И она ожидала
услышать не те слова, которые она услышала.
И, вернувшись к себе, она долго плакала о своем прошлом, и о всей
своей жизни, и о том, что все проходит, кроме смерти.
Через несколько дней, отъевшись и приведя себя в порядок, Мишель по-
лучил работу в управлении кооперативов.
Угасавшая жизнь снова вернулась к Мишелю, и, сидя за обедом, он де-
лился своими впечатлениями за день и строил разные планы о будущих воз-
можностях, говоря, что теперь он начал новую жизнь, и что теперь он по-
нял все свои ошибки и все свои наивные фантазии, и что он хочет рабо-
тать, бороться и делать новую жизнь.
Серафима Павловна с мужем дружески беседовали с ним, сердечно радуясь
его успехам и возрождению.
Так проходили дни и месяцы, и ничто не омрачало жизнь Мишеля.
Но в феврале 1930 года Мишель, неожиданно заболев гриппом, который
осложнился воспалением легких, умер почти на руках у своих друзей и бла-
годетелей.
Симочка страшно плакала и долго не находила себе места, проклиная се-
бя за то, что она не сказала Мишелю всего, что хотела и что думала.
Мишель был похоронен на бывшем монастырском кладбище. Могила его и
посейчас убирается живыми цветами.
1930
ШЕСТАЯ ПОВЕСТЬ БЕЛКИНА
ОТ АВТОРА
В дни моей литературной юности я испытывал нечто вроде зависти к тем
писателям, которые имели счастье находить замечательные сюжеты для своих
работ.
В классической литературе было несколько излюбленных сюжетов, на ко-
торые мне чрезвычайно хотелось бы написать. И я не переставал жалеть,
что не я придумал их.
Да и сейчас имеется порядочное количество таких чужих сюжетов, к ко-
торым я неспокоен.
Мне бы, например, хотелось написать на тему Л. Толстого - "Сколько
человеку земли нужно". Это удивительная тема, и она выполнена Толстым с
колоссальной силой. Тем не менее мне хотелось бы еще раз заново и посво-
ему подойти к ней.
Мне хотелось бы написать на некоторые сюжеты Мопассана, Мериме и т.д.
Но относительно Пушкина у меня всегда был особый счет. Не только не-
которые сюжеты Пушкина, но и его манера, форма, стиль, композиция были
всегда для меня показательны.
Иной раз мне даже казалось, что вместе с Пушкиным погибла та настоя-
щая народная линия в русской литературе, которая была начата с таким
удивительным блеском и которая (во второй половине прошлого столетия)
была заменена психологической прозой, чуждой, в сущности, духу нашего
народа.
Мне казалось (и сейчас кажется), что проза Пушкина - драгоценный об-
разчик, на котором следует учиться писателям нашего времени.
Занимательность, краткость и четкость изложения, предельная изящность
формы, ирония - вот чем так привлекательна проза Пушкина.
Конечно, в наши дни не должно быть слепого подражания Пушкину. Ибо
получится безжизненная копия, оторванная от нашего времени. Но иногда
полезно сделать и копию, чтоб увидеть, каким секретом в своем мастерстве
обладал великий поэт и какими красками он пользовался, чтоб достичь наи-
большей силы.
У живописцев в отношении копии дело обстоит проще. Там достаточно
"списать" картину, чтобы многое понять. Но копия в литературе значи-
тельно сложнее. Простая переписка ровным счетом ничего не покажет. Необ-
ходимо взять сколько-нибудь равноценный сюжет и, воспользовавшись формой
мастера, изложить тему в его манере.
Поэтому сделать сносную копию с отличного произведения не есть учени-
ческое дело, а есть мастерство, и весьма нелегкое.
Во всяком случае, в моей литературной юности подобную копию мне никак
не удавалось сделать. Я не понимал всей сложности мастерства и не умел
владеть красками, как это следовало.
И вот теперь, после семнадцати лет моей литературной работы, я не без
робости приступаю к копии с пушкинской прозы. И для данного случая я
принял за образец "Повести Белкина". Я надумал написать шестую повесть в
той манере и в той "маске", как это сделано Пушкиным.
Сложность такой копии тем более велика, что все пять повестей Пушкина
написаны как бы от разных рассказчиков. Поэтому мне не пришлось подра-
жать общей манере (что было бы легче), а пришлось ввести по-настоящему
новый рассказ, такой рассказ, который бы мог существовать в ряду повес-
тей Белкина.
Это усложнило мою работу. А еще более усложнило то, что мне не хоте-
лось быть слишком слепым подражателем. И я взял тему совершенно самосто-
ятельную, не такую, которая была у Пушкина, а такую, какая могла быть по
моему разумению.
Наверно, и даже конечно, я сделал в своей копии погрешности против
стиля, и главным образом - против обрисовки характеров, но я не мог в
своей копии кое-что оставить в вековой неподвижности.
Рыло бы правильнее каждую черточку прозы Пушкина передать в том виде,
как она есть, но чувства писателя моего времени, вероятно, дали некото-
рый иной оттенок, хотя я и старался этого избежать.
Итак, я предлагаю вниманию читателя копию с прозы Пушкина - шестую
повесть Белкина, названную мною "Талисман".
А. С. Пушкин был велик в своей работе и, смеясь, писал (Плетневу),
что некоторые литераторы уже промышляют именем Белкин и что он этому
рад, но вместе с тем хотел бы объявить, что настоящий Белкин умер и не
принимает на свою долю чужих грехов...
Прошло сто лет, и вот я "промышляю" Белкиным с иной целью - из уваже-
ния к великому мастерству, на котором следует поучиться. И пусть теперь
читатель судит, какие новые грехи возложены мной на Белкина.
В заключение мне хочется сказать, что в основу моей повести положен
подлинный факт, благодаря чему взыскательный читатель может прочитать
мою работу и без проекции на произведения Пушкина.
1936
ТАЛИСМАН
Не титла славу нам сплетают,
Не предков наших имена.
Херасков
В бытность мою в *** армейском полку служил у нас переведенный из
гвардии гусарский поручик Б.
Офицеры весьма недоверчиво отнеслись к нему, полагая, что на совести
его лежат многие но слишком славные поступки, приведшие его в наше уны-
лое местечко.
Простреленная и изуродованная его рука нас еще более убедила в том,
что жизнь этого офицера была затемнена многими облаками.
Но гусарский этот поручик прехладнокровно отнесся к нашему афронту;
он дружества ни с кем не искал и держался с нами сухо и независимо; над-
менность была отличительной чертой его характера.
Полковой командир на все наши вопросы отзывался незнанием; он отве-
чал, что поручик - добрый малый, но буян и весьма несдержан в своем зло-
речии; он не поладил со своим командиром и после одного несчастного слу-
чая был из гвардии переведен сюда; но каков именно был этот случай, пол-
ковник не знал и не почитал удобным узнавать стороною.
Итак, мы видели перед собою человека, закинутого случайными и нес-
частными обстоятельствами в наше глухое местечко и не пожелавшего в рав-
ной степени разделить с нами свою участь.
Мы сразу невзлюбили его и искали повода задеть его надменность или
даже вызвать на столкновение.
Случай помог нам выполнить наше недоброе намерение.
Полагая, что простреленная и изуродованная его рука есть результат
случайного происшествия или несчастный конец его поединка, один из офи-
церов спросил его:
- Не в рукопашной ли схватке с французами вы получили, поручик, сие
ранение?
- Мне приходилось быть в походе противу французов, - сухо отвечал по-
ручик, - но я на поле сражения в рукопашном бою не был.
Мы не унимались; его ответ показался нам смелым и забавным; один из
офицеров, дерзко глядя ему в лицо, сказал:
- Где же, в таком случае, вы накололи свою руку, сударь?
Поручик, поняв наши намерения, страшно побледнел; была секунда, когда
собеседники хотели схватиться за сабли; но потом, сдержавшись, поручик
сказал:
- Извольте, ротмистр, выбирать более достойные слова для своих вопро-
сов. Отдаленность от столицы, сколь вижу я, приводит вас к дикости.
И с этими словами он, повернувшись на каблуках, пошел к выходу.
Ротмистр хотел было броситься к нему, но мы его удержали.
Положение было крайне щекотливое. Нельзя сказать, что повод для дуэли
был весьма обстоятельный, тем не менее ротмистр почел себя крайне оби-
женным и решил драться. И с каждым стаканом вина он все более приходил к
мысли, что полученное оскорбление можно лишь смыть кровью.
Он упросил меня и двоих офицеров быть его секундантами. Мы согласи-
лись. И утром должны были передать поручику вызов. Однако несчастный
случай прервал эти намерения.
Мы поздно разошлись из офицерского собрания, и ротмистр, вернувшись к
