Первый раз зевнула - ничего. Второй раз зевнула во всю ширь - аж все
зубы можно пересчитать. Третий раз зевнула еще послаще. А военный, кото-
рый наискось сидел, взял и добродушно сунул - ей палец в рот. Пошутил.
Ну, это часто бывает - кто-нибудь зевнет, а ему палец в рот. Но, конеч-
но, это бывает между, скажем, настоящими друзьями, заранее знакомыми или
родственниками со стороны жены. А этот совершенно незнакомый. Фекла Ти-
мофеевна в первый раз его видит.
По этой причине Фекла Тимофеевна, конечно, испугалась. И, с перепугу,
поскорей захлопнула свой чемодан. И при этом довольно сильно тяпнула во-
енного за палец зубами.
Ужасно тут закричал военный. Начал кричать и выражаться. Мол, палец
ему почти начисто оттяпали. Тем более что палец совершенно не оттяпали,
а просто немного захватили зубами. И крови-то почти не было - не больше
полстакана.
Началась легкая перебранка. Военный говорит:
- Я, говорит, ну, просто пошутил. Если бы, говорит, я вам язык отор-
вал или что другое, тогда кусайте меня, а так, говорит, я не согласен.
Я, говорит, военнослужащий и не могу дозволить пассажирам отгрызать свои
пальцы. Меня за это не похвалят.
Фекла Тимофеевна говорит:
- Ой! Если бы ты мне за язык взялся, я бы тебе полную кисть руки от-
тяпала. Я не люблю, когда меня за язык хватают.
Начала тут Фекла Тимофеевна на пол сплевывать - дескать, может, и па-
лец-то черт знает какой грязный, и черт знает за что брался, - нельзя же
такие вещи строить - не гигиенично.
Но тут ихняя дискуссия была нарушена - подъехали к Ленинграду. Фекла
Тимофеевна еще слегка полаялась со своим военным и пошла на Щукин.
1928
НАУЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ
Давеча у нас в Гавани какая интересная история развернулась.
Иду по улице. Вижу - народ собирается около пустыря.
- Что такое? - спрашиваю.
- Так что, - говорят, - странное подземное явление, товарищ. Не зем-
летрясение, нет, но какая-то подземная сила народ дергает. Нету никакой
возможности гражданам вступать на этот боевой участок, около этой лужи.
Толчки происходят.
А тут ребята дурака валяют - пихают прохожих до этого опасного участ-
ка. Меня тоже, черти, пихнули.
И всех, которые вступают, отчаянно дергает. Ну, прямо устоять нет ни-
какой возможности, до того пронизывает.
Тут один какой-то говорит:
- Скорей всего это кабель где-нибудь лопнувши - ток сквозь сырую зем-
лю проходит. Ничего удивительного в этом факте нету.
Другой тоже говорит:
- Я сам бывший электротехник. Давеча я сырой рукой за выключатель
схватился, так меня так дернуло - мое почтение. Это вполне научное явле-
ние, около лужи.
А народу собралось вокруг этого факта много.
Вдруг милиционер идет.
Публика говорит:
- Обожди, братцы. Сейчас мы его тоже втравим. Пущай его тоже дернет.
Подходит милиционер до этого злополучного участка.
- Что, - говорит, - такое? Какое такое подземное явление? А ну расхо-
дись...
И сам прет по незнанию в самый опасный промежуток. Вступает он ногами
на этот промежуток, и вдруг видим - ничего, не дергает милиционера.
Тут, прямо, в первую минуту население обалдело. Потому всех дергает,
а милицию не дергает. Что такое? Неужели наука дает такую курскую анома-
лию в своих законах?
Милиционер строгой походкой проходит сквозь весь участок и разгоняет
публику.
Тут один какой-то кричит:
- Так он, братцы, в калошах! Резина же не имеет права пропущать энер-
гию.
Ничего на это милиционер не сказал, только строго посмотрел на насе-
ление, скинул свои калоши и подошел к луже. Тут у лужи его и дернуло!
После этого народ стал спокойно расходиться. А вскоре прибыл электро-
техник и начал ковырять землю.
А милиционер еще раз, когда народ разошелся, подошел без калош до
этого участка, но его снова дернуло.
Тогда он покачал головой - дескать, научное явление, и пошел стоять
на свой перекресток.
1928
КОШКА И ЛЮДИ
Печка у меня очень плохая. Вся моя семья завсегда угорает через нее.
А чертов жакт починку производить отказывается. Экономит. Для очередной
растраты.
Давеча осматривали эту мою печку. Вьюшки глядели. Ныряли туда вов-
нутрь головой.
- Нету, - говорят. - Жить можно.
- Товарищи, - говорю, - довольно стыдно такие слова произносить: жить
можно. Мы завсегда угораем через вашу печку. Давеча кошка даже угорела.
Ее тошнило давеча у ведра. А вы говорите - жить можно.
Председатель жакта говорит:
- Тогда, говорит, устроим сейчас опыт и посмотрим, угорает ли ваша
печка. Ежли мы сейчас после топки угорим - ваше счастье - переложим. Еж-
ли не угорим - извиняемся за отопление.
Затопили мы печку. Расположились вокруг ее.
Сидим. Нюхаем.
Так, у вьюшки, сел председатель, так - секретарь Грибоедов, а так, на
моей кровати, - казначей.
Вскоре стал, конечно, угар по комнате проноситься.
Председатель понюхал и говорит:
- Нету. Не ощущается. Идет теплый дух, и только.
Казначей, жаба, говорит:
- Вполне отличная атмосфера. И нюхать ее можно. Голова через это не
ослабевает. У меня, говорит, в квартире атмосфера хуже воняет, и я, го-
ворит, не скулю понапрасну. А тут совершено дух ровный.
Я говорю:
- Да как же, помилуйте, - ровный. Эвон как газ струится.
Председатель говорит:
- Позовите кошку. Ежели кошка будет смирно сидеть, значит, ни хрена
нету. Животное завсегда в этом бескорыстно. Это не человек. На нее можно
положиться.
Приходит кошка. Садится на кровать. Сидит тихо. И, ясное дело, тихо -
она несколько привыкшая.
- Нету, - говорит председатель, - извиняемся.
Вдруг казначей покачнулся на кровати и говорит:
- Мне надо, знаете, спешно идти по делу.
И сам подходит до окна и в щелку дышит.
И сам стоит зеленый и прямо на ногах качается.
Председатель говорит:
- Сейчас все пойдем.
Я оттянул его от окна.
- Так, - говорю, - нельзя экспертизу строить.
Он говорит:
- Пожалуйста. Могу отойти. Мне ваш воздух вполне полезный. Нату-
ральный воздух, годный для здоровья. Ремонта я вам не могу делать. Печка
нормальная.
А через полчаса, когда этого самого председателя ложили на носилки и
затем задвигали носилки в каретку скорой помощи, я опять с ним разгово-
рился.
Я говорю:
- Ну, как?
- Да нет, - говорит, - не будет ремонта. Жить можно.
Так и не починили.
Ну что ж делать? Привыкаю. Человек не блоха - ко всему может привык-
нуть.
1928
ИНОСТРАНЦЫ
Иностранца я всегда сумею отличить от наших советских граждан. У них,
у буржуазных иностранцев, в морде что-то заложено другое. У них морда,
как бы сказать, более неподвижно и презрительно держится, чем у нас.
Как, скажем, взято у них одно выражение лица, так и смотрится этим выра-
жением лица на все остальные предметы.
Некоторые иностранцы для полной выдержки монокль в глазах носят. Дес-
кать, это стеклышко не уроним и не сморгнем, чего бы ни случилось.
Это, надо отдать справедливость, здорово.
А только иностранцам иначе и нельзя. У них там буржуазная жизнь до-
вольно беспокойная. Им там буржуазная мораль не дозволяет проживать ес-
тественным образом. Без такой выдержки они могут ужасно осрамиться.
Как, например, один иностранец костью подавился. Курятину, знаете,
кушал и заглотал лишнее. А дело происходило на званом обеде. Мне про
этот случай один знакомый человек из торгпредства рассказывал.
Так дело, я говорю, происходило на званом банкете. Кругом, может,
миллионеры пришли. Форд сидит на стуле. И еще разные другие.
А тут, знаете, наряду с этим человек кость заглотал.
Конечно, с нашей свободной точки зрения в этом факте ничего такого
оскорбительного нету. Ну, проглотил и проглотил. У нас на этот счет до-
вольно быстро. Скорая помощь. Мариинская больница. Смоленское кладбище.
А там этого нельзя. Там уж очень исключительно избранное общество.
Кругом миллионеры расположились. Форд на стуле сидит. Опять же фраки.
Дамы. Одного электричества горит, может, больше, как на двести свечей.
А тут человек кость проглотил. Сейчас сморкаться начнет. Харкать. За
горло хвататься. Ах, боже мои! Моветон и черт его знает что.
А выйти из-за стола и побежать в ударном порядке в уборную - там тоже
нехорошо, неприлично. "Ага, - скажут, - побежал до ветру". А там этого
абсолютно нельзя.
Так вот этот француз, который кость заглотал, в первую минуту, конеч-
но, смертельно испугался. Начал было в горле копаться. После ужасно поб-
леднел. Замотался на своем стуле. Но сразу взял себя в руки. И через ми-
нуту заулыбался. Начал дамам посылать разные воздушные поцелуи. Начал,
может, хозяйскую собачку под Столом трепать.
Хозяин до него обращается по-французски.
- Извиняюсь, - говорит, - может, вы чего-нибудь действительно загло-
тали несъедобное? Вы, говорит, в крайнем случае скажите.
Француз отвечает:
- Коман? В чем дело? Об чем речь? Извиняюсь, говорит, не знаю, как у
вас в горле, а у меня в горле все в порядке.
И начал опять воздушные улыбки посылать. После на бланманже налег.
Скушал порцию.
Одним словом, досидел до конца обеда и никому виду не показал.
Только когда встали из-за стола, он слегка покачнулся и за брюхо ру-
кой взялся - наверное, кольнуло. А потом опять ничего.
Посидел в гостиной минуты три для мелкобуржуазного приличия и пошел в
переднюю.
Да и в передней не особо торопился, с хозяйкой побеседовал, за ручку
подержался, за калошами под стол нырял вместе со своей костью. И отбыл.
Ну, на лестнице, конечно, поднажал.
Бросился в свой экипаж.
- Вези, - кричит, - куриная морда, в приемный покой.
Подох ли этот француз или он выжил, - я не могу вам этого сказать, не
знаю. Наверное, выжил. Нация довольно живучая.
1928
ЗАКОРЮЧКА
Вчера пришлось мне в одно очень важное учреждение смотаться. По своим
личным делам.
Перед этим, конечно, позавтракал поплотней для укрепления духа. И по-
шел.
Прихожу в это самое учреждение. Отворяю дверь. Вытираю ноги. Вхожу по
лестнице. Вдруг сзади какой-то гражданин в тужурке назад кличет. Велит
обратно спущаться.
Спустился обратно.
- Куда, - говорит, - идешь, козлиная твоя голова?
- Так что, - говорю, - по делам иду.
- А ежли, - говорит, - по делам, то прежде, может быть, пропуск надо
взять. Потом наверх соваться. Это, говорит, тут тебе не Андреевский ры-
нок. Пора бы на одиннадцатый год понимать. Несознательность какая.
- Я, - говорю, - может быть, не знал. Где, говорю, пропуска берутся?
- Эвон, - говорит, - направо в окне.
Подхожу до этого маленького окна. Стучу пальцем. Голос, значит, раз-
дается:
- Чего надо?
- Так что, - говорю, - пропуск.
- Сейчас.
В другом каком-нибудь заграничном учреждении на этой почве развели бы
форменную волокиту, потребовали бы документы, засняли бы морду на фотог-
рафическую карточку. А тут даже в личность не посмотрели. Просто голая
рука высунулась, помахала и подает пропуск.
Господи, думаю, как у нас легко и свободно жить и дела обделывать! А
говорят: волокита. Многие беспочвенные интеллигенты на этом даже упадоч-
ные теории строят. Черт их побери! Ничего подобного.
Выдали мне пропуск.
Который в тужурке, говорит:
- Вот теперича проходи. А то прет без пропуска. Этак может лишний
элемент пройти. Учреждение опять же могут взорвать на воздух. Не Андре-
евский рынок. Проходи теперича.
Смотался я с этим пропуском наверх.
- Где бы, - говорю, - мне товарища Щукина увидеть?
Который за столом, подозрительно говорит:
- А пропуск у вас имеется?
- Пожалуйста, - говорю, - вот пропуск. Я законно вошел. Не в окно
влез.
Поглядел он на пропуск и говорит более вежливо:
- Так что, товарищ Щукин сейчас на заседании. Зайдите лучше всего на
той неделе. А то он всю эту неделю заседает.
- Можно, - говорю. - Дело не волк - в лес не убежит. До приятного
