можно как гордился и хвалил немецкое качество.
А вещи, действительно, были хотя и ношеные и, вообще говоря, чуть
держались, однако, слов нет, - настоящий, заграничный товар, глядеть
приятно.
Между прочим, среди оставленных вещей была такая фляга не фляга, но
вообще такая довольно плоская банка с порошком. Порошок вообще розовый,
мелкий. И душок довольно симпатичный - не то лориган, не то роза.
После первых дней радости и ликования начали Гусевы гадать, что за
порошок. Нюхали, и зубами жевали, и на огонь сыпали, но угадать не мог-
ли.
Носили по всему дому, показывали вузовцам и разной интеллигенции, но
толку не добились.
Многие говорили, будто это пудра, а некоторые заявляли, будто это
мелкий немецкий тальк для подсыпки только что родившихся немецких ребят.
Гусев говорит:
- Мелкий немецкий тальк мне ни к чему. Только что родившихся ребят у
меня нету. Пущай это будет пудра. Пущай я буду после каждого бритья мор-
ду себе подсыпать. Надо же культурно пожить хоть раз в жизни.
Начал он бриться и пудриться. После каждого бритья ходит розовый,
цветущий и прямо благоухает.
Кругом, конечно, зависть и вопросы.
Тут Гусев, действительно, поддержал немецкое производство. Много и
горячо нахваливал немецкий товар.
- Сколько, - говорит, - лет уродовал свою личность разными русскими
отбросами и вот наконец дождался. И когда, говорит, эта пудра кончится,
то прямо и не знаю, как быть. Придется выписать еще баночку. Очень уж
чудный товар. Прямо душой отдыхаю.
Через месяц, когда пудра подходила к концу, пришел в гости к Гусеву
один знакомый интеллигент. За вечерним чаем он и прочитал банку.
Оказалось, это было немецкое средство против разведения блох.
Конечно, другой, менее жизнерадостный человек был бы сильно пришиблен
этим обстоятельством. И даже, может быть, у менее жизнерадостного чело-
века рожа покрылась бы прыщами и угрями от излишней мнительности. Но не
таков был Гусев.
- Вот это я понимаю, - сказал он. - Вот это качество продукции! Вот
это достижение. Это, действительно, не переплюнешь товар. Хочешь морду
пудри, хочешь блох посыпай! На все годится. А у нас что?
Тут Гусев, похвалив еще раз немецкое производство, сказал:
- То-то я гляжу - что такое? Целый месяц пудрюсь, и хоть бы одна бло-
ха меня укусила. Жену, мадам Гусеву, кусают. Сыновья тоже цельные дни
отчаянно чешутся. Собака Нинка тоже скребется. А я, знаете, хожу и хоть
бы что. Даром что насекомые, но чувствуют, шельмы, настоящую продукцию.
Вот это, действительно - сейчас порошок у Гусева кончился. Должно быть,
снова его кусают блохи.
1927
СОЦИАЛЬНАЯ ГРУСТЬ
Давно я, братцы мои, собирался рассказать про комсомольца Гришу Сте-
панчикова, да все как-то позабывал. А время, конечно, шло.
Может, полгода пробежало с тех пор, когда с Гришей произошла эта со-
бачья неприятность.
Конечно, уличен был парнишка во вредных обстоятельствах - мещанские
настроения и вообще подрыв социализма. Но только дозвольте всесторонне
осветить эту многоуважаемую историю.
Произошло это, кажется, что в Москве. А может, и не в Москве. Но сда-
ется нам, что в Москве. По размаху видим. Однако точно не утверждаем.
"Красная газета" в подробности не вдавалась. Только мелким полупетитом
отметила, - дескать, в Семеновской ячейке.
А было это так. В Семеновской, то есть, ячейке состоял этот самый
многострадальный Гриша Степанчиков. И выбили как-то раз этому Грише три
зуба. По какому делу выбили - опять же нам неизвестно. Может, излишки
физкультуры. А может, об дерево ударился. Или, может быть, в младенчес-
кие годы сладкого употреблял много. Только знаем, что не по пьяной ла-
вочке вынули ему зубы. Не может этого быть.
Так вот живет этот Гриша без трех зубов. Остальные все стоят на мес-
те. А этих, как на грех, нету.
А парень молодой. Всесторонний. Неинтересно ему, знаете, бывать без
трех зубов. Какая же жизнь с таким отсутствием? Свистеть нельзя. Жрать
худо. И папироску держать нечем. Опять же шипит при разговоре. И чай вы-
ливается.
Парень уже так и сяк - и воском заляпывал, и ситником дырку покрывал,
- никак.
Сколотил Гриша деньжонок. Пошел к врачу.
- Становьте, - говорит, - если на то пошло, три искусственных зуба.
А врач попался молодой, неосторожный. Не вошел он в психологию Семе-
новской ячейки. Врач этот взял и поставил Грише три золотых зуба.
Действительно, слов нет, вышло богато. Рот откроет - картинка. Загля-
денье. Ноктюрн.
Стали в ячейке на Гришу коситься. То есть как рот откроет человек -
говорит или шамает, - так все глядят. Дескать, в чем дело? Почему такое
парень обрастает?
Мелкие разговорчики пошли вокруг события. Откуда, дескать, такие нэп-
мановские замашки? Почему такое мещанское настроение? Неужели же нельзя
простому комсомольцу дыркой жевать и кушать?
И на очередном собрании подняли вопрос - допустимо ли это самое по-
добное. И вообще постановили:
"Признать имение золотых зубов явлением, ведущим к отказу от социа-
лизма и его идей, и мы, члены ВЛКСМ Семеновской ячейки, объявляем против
ихних носителей борьбу, как с явлением, разрушающим комсомольские идеи.
Зубы - отдать в фонд безработных.
В противном случае вопрос будет стоять об исключении из рядов союза".
Тут председатель от себя еще подбавил пару. Мужчина, конечно, горя-
чий, невыдержанный. Наговорил много горьких слов.
- Я, - говорит, - даром что председатель, и то, говорит, не замахива-
юсь на золотые безделушки. А у меня, говорит, давно заместо задних зубов
одни корешки торчат. И ничего - жую. А как жую - один бог знает. Пальца-
ми, может, помогаю, жевать, то есть. Но не замахиваюсь.
Всплакнул, конечно, Гриша Степанчиков. Грустно ему отдавать такие зу-
бы в фонд безработных. Начал объяснять: дескать, припаяны, выбивать
трудно.
Так и не отдал.
А поперли его из союза или нет - мы не знаем. Сведений по этому делу
больше не имели. Но, наверное, поперли.
1927
МЕДИЦИНСКИЙ СЛУЧАЙ
Можно сказать, всю свою жизнь я ругал знахарей и всяких таких лекарс-
ких помощников.
А сейчас горой заступлюсь.
Уж очень святое наглядное дело произошло.
Главное, все медики отказались лечить эту девчонку. Руками разводили,
черт ее знает, чего тут такое. Дескать, медицина в этом теряется.
А тут простой человек, без среднего образования, может, в душе сукин
сын и жулик, поглядел своими бельмами на девчонку, подумал, как и чего,
и пожалуйста, - имеете заместо тяжелого недомогания здоровую личность.
А этот случай был с девчонкой.
Такая небольшая девчонка. Тринадцати лет. Ее ребятишки испугали. Она
была вышедши во двор по своим личным делам. А ребятишки, конечно, хотели
подшутить над ней, попугать. И бросили в нее дохлой кошкой. И у нее че-
рез это дар речи прекратился. То есть она не могла слова произносить
после такого испуга. Чего-то бурчит, а полное слово произносить не бе-
рется. И кушать не просит.
А родители ее были люди, конечно, не передовые. Не в авангарде рево-
люции. Это были небогатые родители, кустари. Они шнурки к сапогам произ-
водили. И девчонка тоже чего-то им вертела. Какое-то колесо. А тут вер-
теть не может и речи не имеет.
Вот родители мотали, мотали ее по всем врачам, а после и повезли к
одному специальному человеку. Про него нельзя сказать, что он профессор
или врач тибетской медицины. Он просто лекарь-самородок.
Вот привезли они своего ребенка в Шувалове до этого специалиста.
Объявили ему, как и чего.
Лекарь говорит:
- Вот чего. У вашей малютки прекратился дар речи через сильный испуг.
И я, говорит, так мерекаю. Нуте, я ее сейчас обратно испугаю. Может,
она, сволочь такая, снова у меня заговорит. Человеческий, говорит, орга-
низм достоин всеобщего удивления. Врачи, говорит, и разная профессура
сама, говорит, затрудняется узнать, как и чего и какие факты происходят
в человеческом теле. И я, говорит, сам с ними то есть совершенно согла-
сен и, говорит, затрудняюсь вам сказать, где у кого печенка лежит и где
селезенка. У одного, говорит, тут, а у другого, может, не тут. У одного,
говорит, кишки болят, а у другого, может, дар речи прекратился, хотя,
говорит, язык болтается правильно. А только, говорит, надо на все нахо-
дить свою причину и ее выбивать поленом. И в этом, говорит, есть моя си-
ла и учение. Я, говорит, дознаюсь до причины и ее искореняю.
Конечное дело, родители забоялись и не советуют девчонку поленом уда-
рять. Медик говорит:
- Что вы, что вы! Я, говорит, ее поленом не буду ударять. А я, гово-
рит, возьму махровое или, например, вафельное полотенце, посажу, гово-
рит, вашу маленькую лахудру на это место, и пущай она сидит минуты три.
А после, говорит, я тихонько выбегу из-за дверей и как ахну ее поло-
тенцем. И, может, она протрезвится. Может, она шибко испугается, и, я
так мерекаю, может, она снова у нас разговорится.
Тогда вынимает он из-под шкапа вафельное полотенце, усаживает девчон-
ку, куда надо, и выходит.
Через пару минут он тихонько подходит до нее и как ахнет ее по заг-
ривку.
Девчонка как с перепугу завизжит, как забьется.
И, знаете, заговорила.
Говорит и говорит, прямо удержу нету. И домой просится. И за свою
мамку цепляется. Хотя взгляд у ней стал еще более беспокойный и такой
вроде безумный. Родители говорят:
- Скажите, она не станет после этого факта дурочкой?
Лекарь говорит:
- Этого я не могу вам сказать. Мое, говорит, дело сообщить ей дар ре-
чи. И это есть налицо. И, говорит, меня не так интересует ваша трешка, а
мне, говорит, забавней видеть подобные результаты.
Родители подали ему трешку и отбыли.
А девчонка действительно заговорила. Действительно, вериб, она немно-
го в уме свихнулась, немножко она такая стала придурковатая, но говорит,
как пишет.
1928
ВЕСЕЛЕНЬКАЯ ИСТОРИЯ
Лиговский поезд никогда шибко не едет. Или там путь не дозволяет, или
семафоров очень много наставлено - сверх нормы, - я этого не знаю. Но
только ход поезда удивительно медленный. Прямо даже оскорбительно ехать.
И, конечно, через такой ход в вагоне бывает ужасно как скучно. Прямо
скажем - делать нечего.
На публику глядеть, конечно, мало интереса. Обидятся еще. "Чего, -
скажут, - смотришь? Не узнал?"
А своим делом заняться тоже не всегда можно. Читать, например,
нельзя. Лампочки особо мутные. И ужасно высоко присобачены. Прямо как
угольки сверху светят, а радости никакой.
Хотя насчет лампочки это зря сказано. Эта веселенькая история прои-
зошла днем. Но оно и днем скучно ехать.
Так вот, в субботу днем в вагоне для некурящих пассажиров ехала Фек-
луша, Фекла Тимофеевна Разуваева. Она из Лигова до Ленинграда ехала за
товаром. Она яблоками и семечками торгует в Лигове на вокзале.
Так вот, эта самая Феклуша поехала себе на Щукин. На Щукин рынок. Ей
охота была приобрести ящик браку антоновки.
И присела она с Лигова у окошка и поехала. Едет и едет.
Напротив ее едет Федоров, Никита. Рядом, конечно, Анна Ивановна Блю-
дечкина - совслужащая из соцстраха. Все лиговские. На работу едут.
А вскоре после Лигова еще новый пассажир входит. Военный. Или вроде
того, одним словом, в высоких сапогах.
Он до этого времени на площадке ехал. И садится он наискось от Феклы
Тимофеевны Разуваевой. Садится он наискось и едет.
Фекла Тимофеевна, пущай ей будет полное здоровье и благополучие, раз-
вязала косынку и, развязавши, стала свободно размышлять на торговые те-
мы, мол, сколько в ящике может быть антоновки и так далее.
После поглядела она в окно. А после, от полной скуки, стала Фекла Ти-
мофеевна подремывать. То ли в теплом вагоне ее, милую, развезло или
скучные картины природы на нее подействовали, но только начала Фекла Ти-
мофеевна клевать носом. И зевнула.
