Хозяин, видимо, круто налег на нее, когда заснул на подоконнике.
1927
ОПЕРАЦИЯ
Эта маленькая грустная история произошла с товарищем Петюшкой Ящико-
вым. Хотя, как сказать - маленькая! Человека чуть не зарезали. На опера-
ции.
Оно, конечно, до этого далеко было. Прямо очень даже далеко. Да и не
такой этот Петька, чтобы мог допустить себя свободно зарезать. Прямо
скажем: не такой это человек. Но история все-таки произошла с ним груст-
ная.
Хотя, говоря по совести, ничего такого грустного не произошло. Просто
не рассчитал человек. Не сообразил.
Опять же на операцию в первый раз явился. Без привычки.
А началась у Петюшки пшенная болезнь. Верхнее веко у него на правом
глазу начало раздувать. И за три года раздуло прямо в чернильницу.
Смотался Петя Ящиков в клинику. Докторша ему попалась молодая, инте-
ресная особа.
Докторша эта ему говорила:
- Как хотите. Хотите - можно резать. Хотите - находитесь так. Эта бо-
лезнь не смертельная. И некоторые мужчины, не считаясь с общепринятой
наружностью, вполне привыкают видеть перед собой эту опухоль.
Однако, красоты ради, Петюшка решился на операцию.
Тогда велела ему докторша прийти завтра.
Назавтра Петюшка Ящиков хотел было заскочить на операцию сразу после
работы. Но после думает:
"Дело это хотя глазное и наружное, и операция, так сказать, не внут-
ренняя, но пес их знает - как бы не приказали костюм раздеть. Медицина -
дело темное. Не заскочить ли, в самом деле, домой - переснять нижнюю ру-
баху?"
Побежал Петюшка домой.
Главное, что докторша молодая. Охота была Петюшке пыль в глаза ей
пустить - дескать, хотя снаружи и не особо роскошный костюм, но зато,
будьте любезны, рубашечка - чистый мадаполам.
Одним словом, не хотел Петя врасплох попасть.
Заскочил домой. Надел чистую рубаху. Шею бензином вытер. Ручки под
краном сполоснул. Усики кверху растопырил. И покатился.
Докторша говорит:
- Вот это операционный стол. Вот это ланцет. Вот это ваша пшенная бо-
лячка. Сейчас я вам все это сделаю.
Снимите сапоги и ложитесь на этот операционный стол.
Петюшка слегка даже растерялся.
"То есть, - думает, - прямо не предполагал, что сапоги снимать. Это
же форменное происшествие. Ой-ей, думает, восочки-то у меня неинтерес-
ные, если не сказать хуже".
Начал Петюшка Ящиков все-таки свою китель сдирать, чтоб, так сказать,
уравновесить другие нижние недостатки.
Докторша говорит:
- Китель оставьте трогать. Не в гостинице. Снимите только сапоги.
Начал Петюшка хвататься за сапоги, за свои джимми. После говорит:
- Прямо, говорит, товарищ докторша, не знал, что с ногами ложиться.
Болезнь глазная, верхняя - не предполагал. Прямо, говорит, товарищ док-
торша, рубашку переменил, а другое, извиняюсь, не трогал. Вы, говорит,
на них не обращайте внимания во время операции.
Докторша, утомленная высшим образованием, говорит:
- Ну, валяй скорей. Время дорого.
А сама сквозь зубы хохочет.
Так и резала ему глаз. Режет и хохочет. На ногу посмотрит и от смеха
задыхается. Аж рука дрожит.
А могла бы зарезать со своей дрожащей ручкой!
Разве можно так человеческую жизнь подвергать опасности?
Но, между прочим, операция закончилась прекрасно. И глаз у Петюшки
теперь не имеет опухоли.
Да и носочки, наверно, он носит теперь более аккуратные. С чем и
поздравляем его, ежели это так.
1927
ГРИМАСА НЭПА
На праздники я обыкновенно в Лугу езжу. Там, говорят, воздух очень
превосходный - сосновый и еловый. Против бронхита хорошо помогает. Врачи
так говорят. Я не знаю. Не думаю.
Главное, что в Лугу ездить - сущее наказание. Народу больно много.
Пихаются. На колени садятся без разрешения. Корзинки и тючки на голову
ставят. Не только бронхит - скарлатину получить можно.
Прошлый раз по пути из Луги на какой-то станции, несмотря на формен-
ное переполнение, в вагон еще какой-то тип влазит. Не старый еще. С уси-
ками. Довольно франтовато одетый. В русских сапогах. И с ним - старуха.
Такая обыкновенная старуха с двумя тюками и с корзинкой.
Собственно, сначала эта старуха в вагон влезла со своим багажом. А за
ней уж этот тип со своими усиками.
Старуха, значит, впереди идет - пробивается сквозь публику, а он за
ней небрежной походкой. И все командует ей:
- Неси, - кричит, - ровней корзину-то. Просыпешь чего-то там такое...
Становь теперича ее под лавку! Засупонивай, я говорю, ее под лавку. Ах,
чертова голова! Узел-то не клади гражданам на колени. Клади временно на
головы... Обожди, сейчас я подниму его на верхнюю полку. Фу ты, я гово-
рю, дьявол какой!
Только видят пассажиры - действия гражданина не настоящие, форменное
нарушение уголовного кодекса труда. Одним словом, пассажиры видят: нару-
шена норма в отношении старослужащего человека.
Некоторые начали вслух выражать свое неудовольствие - дескать, не по-
ра ли одернуть, если он зарвался и кричит и командует одной прислугой.
Где ж это возможно одной старухе узлы на головы ложить? Это же форменная
гримаса нэпа.
Около окна просто брожение среди публики началось.
- Это, - говорят, - эксплуатация переростков! Нельзя же так кричать и
командовать на глазах у публики. Это унижает ейное старушечье досто-
инство.
Вдруг один наиболее из всех нервный гражданин подходит до этого, ко-
торый с усиками, и берет его прямо за грудки.
- Это, - говорит, - невозможно допущать такие действия. Это издева-
тельство над несвободной личностью. Это форменная гримаса нэпа.
То есть, когда этого нового взяли за грудки" он побледнел и откинул-
ся. И только потом начал возражать.
- Позвольте, - говорит, - может быть, никакой гримасы нету? Может
быть, это я с моей мамашей в город Ленинград еду? Довольно, говорит, ос-
корбительно слушать подобные слова в нарушение кодекса.
Тут среди публики некоторое замешательство произошло. Некоторый кон-
фуз: дескать, вмешались не в свои семейные дела. Прямо неловко. Оказыва-
ется, это всегонавсего мамаша.
Наиболее нервный человек не сразу, конечно, сдался.
- А пес, - говорит, - ее разберет. На ней афиша не наклеена - мамаша
или папаша. Тогда объявлять надо при входе.
Но после сел у своего окна и говорит:
- Извиняюсь все-таки. Мы не знали, что это ваша преподобная мамаша Мы
подумали как раз, знаете, другое Мол, это, подумали, домашняя прислуга.
Тогда извиняемся.
До самого Ленинграда который с усиками оскорблялся задним числом за
нанесенные ему обиды.
- Это, - говорит, - проехаться не дадут - сразу берут за грудки. Зат-
рагивают, у которых, может быть, билеты есть Положите, мамаша, ногу на
узел - унести могут. Какие такие нашлись особенные. А может быть, я сам
с семнадцатого года живу в Ленинграде.
Другие пассажиры сидели молча и избегали взгляда этого оскорбленного
человека.
1927
ЦАРСКИЕ САПОГИ
В этом году в Зимнем дворце разное царское барахлишко продавалось.
Музейный фонд, что ли, этим торговал Я не знаю кто.
Я с Катериной Федоровной Коленкоровой ходил туда. Ей самовар нужен
был на десять персон.
Самовара, между прочим, там не оказалось. Или царь пил из чайника,
или ему носили из кухни в каком-нибудь граненом стакане, я не знаю,
только самовары в продажу не поступили.
Зато других вещей было множество. И вещи, действительно, все очень
великолепные. Разные царские портьеры, бордюры, разные рюмочки, плева-
тельницы, сорочки и другие разные царские штучки. Ну, прямо глаза разбе-
гаются, не знаешь, за что схватиться и какую вещь приобрести.
Тогда Катерина Федоровна на свободные деньги купила, заместо самова-
ра, четыре сорочки из тончайшего мадаполама. Очень роскошные. Царские.
Я же вдруг увидел в описи сапоги. Русское голенище, восемнадцать цел-
ковых.
Я сразу спросил у артельщика, который торговал:
- Какие это сапоги, любезный приятель?
Он говорит:
- Обыкновенно какие - царские.
- А какая, - говорю, - мне гарантия, что это царские. Может, говорю,
какой-нибудь капельдинер трепал, а вы их заместо царских выдаете. Это,
говорю, нехорошо, неприлично.
Артельщик говорит:
- Тут кругом все имущество царской фамилии Мы, говорит, дерьмом не
торгуем.
- Покажи, - говорю, - товар.
Поглядел я сапоги Очень мне ужасно понравились и размер подходящий. И
такие они не широкие, узеньким, опрятные. Тут носок, тут каблук. Ну,
прямо цельные сапоги. И вообще мало ношенные. Может, только три дня царь
их носил. Подметка еще не облупилась.
- Господи, - говорю, - Катерина Федоровна, да разве, говорю, раньше
можно было мечтать насчет царской обуви? Или, например, в царских сапо-
гах по улице пройтись? Господи, говорю, как история меняется, Катерина
Федоровна!
Восемнадцать целковых отдал за них, не горюя. И, конечно, за царские
сапоги эта цена очень и очень небольшая.
Выложил восемнадцать целковых и понес эти царские сапоги домой.
Действительно, обувать их было трудно Не говоря про портянку, на
простой носок и то еле лезут. "Все-таки, - думаю, - разношу".
Три дня разнашивал. На четвертый день вдруг подметка отлипла. И не то
чтобы одна подметка, а так полностью вместе с каблуком весь нижний этаж
отвалился.
Даже нога наружу вышла.
А случилось это поганое дело на улице, на бульваре Союзов, не доходя
Дворца труда. Так и попер домой на Васильевский остров без подметки.
Главное, денег было очень жалко. Все-таки восемнадцать целковых. И
жаловаться некуда. Ну, будь эти сапоги фабрики "Скороход" или какой-ни-
будь другой фабрики - другой вопрос Можно было бы дело возбудить или
красного директора с места погнать за такую техническую слабость. А тут,
извольте, царские сапоги.
Конечно, на другой день сходил в Музейный фонд. А там уже и торговать
кончили - закрыто.
Хотел в Эрмитаж смотаться или еще куда-нибудь, но после рукой махнул.
Главное, Катерина Федоровна меня остановила.
- Это, - говорит, - не только царский, любой королевский сапог может
за столько лет прогнить. Все-таки, как хотите, со дня революции десять
лет прошло. Нитки, конечно, сопреть могли за это время. Это понимать на-
до.
А действительно, братцы мои, десять лет протекло. Шутка ли! Товар и
тот распадаться начал.
И хотя Катерина Федоровна меня успокоила, но когда, между прочим,
после первой стирки у нее эти самые царские дамские сорочки полезли в
разные стороны, то она очень ужасно крыла царский режим.
А вообще, конечно, десять лет прошло, - смешно обижаться.
Время-то как быстро идет, братцы мои! Все прежнее в прах распадается.
1927
КАЧЕСТВО ПРОДУКЦИИ
У моих знакомых, у Гусевых, немец из Берлина жил. Комнату снимал.
Почти два месяца прожил.
И не какой-нибудь там чухонец или другое национальное меньшинство, а
настоящий германец из Берлина. По-русски - ни в зуб ногой. С хозяевами
изъяснялся руками и головой.
Одевался, конечно, этот немец ослепительно. Белье чистое. Штаны ров-
ные. Ничего лишнего. Ну, прямо гравюра.
А когда уезжал этот немец, то много чего оставил хозяевам. Цельный
ворох заграничного добра. Разные пузырьки, воротнички, коробочки. Кроме
того, почти две пары кальсон. И свитер почти не рваный. А мелочей разных
и не счесть - и для мужского и для дамского обихода.
Все это в кучку было свалено в углу, у рукомойника.
Хозяйка, мадам Гусева, дама честная, ничего про нее такого не ска-
жешь, намекнула немчику перед самым отъездом - дескать, битте-дритте, не
впопыхах ли изволили заграничную продукцию оставить.
Немчик головой лягнул, дескать, битте-дритте, пожалуйста, заберите,
об чем разговор, жалко, что ли.
Тут хозяева налегли на оставленную продукцию. Сам Гусев даже подроб-
ный список вещам составил. И уж, конечное дело, сразу свитер на себя на-
пялил и кальсоны взял.
После две недели ходил с кальсонами в руках. Всем показывал, невоз-
