вернулась ко мне. Она покончила с собой через несколько
месяцев после рождения сына -- Мартина. Что можешь ты сказать на
это, Принц Рэндом?
-- Ничего,-- ответил Рэндом.
-- Когда Мартин стал совершеннолетним,-- продолжала Мойре,-- он
решил пройти Образ, ведь он же был янтарной крови. Он --
единственный из всех, кому это удалось. Но он ушел в
Тень, и с тех пор я не видела его. Что ты скажешь на
это, повелитель Рэндом?
-- Ничего,-- повторил Рэндом.
-- Тогда я должна наказать тебя,-- продолжила Мойре.--
Ты женишься на женщине по моему выбору и останешься с ней здесь
ровно на год или лишишься жизни. Что ты скажешь на это, Рэндом?
На это Рэндом ничего не ответил, только коротко кивнул.
Мойре ударила скипетром по ручке своего бирюзового трона.
-- Очень хорошо,-- сказала она.-- Да будет так.
Так оно и было.
Затем мы отправились в отведенные нам покои, чтобы освежиться
с дороги. Довольно скоро королева появилась на пороге моей
комнаты.
-- Приветствую тебя, повелительница Мойре,-- сказал я.
-- Лорд Кэвин из Янтаря,-- сказала она мне,-- я часто мечтала
увидеть тебя.
-- А я тебя,-- солгал я.
-- Твои подвиги -- легенда.
-- Спасибо, но я едва помню даже самые яркие.
-- Могу я войти к тебе?
-- Конечно,-- я сделал шаг в сторону.
Она вошла в великолепно обставленную комнату, которую сама для
меня и выбрала. Она уселась на край оранжевого ложа.
-- Когда бы ты хотел пройти Образ?
-- По возможности скорей.
Она обдумала мои слова, потом спросила:
-- Где ты был среди Теней?
-- Очень далеко отсюда,-- ответил я,-- в месте, где я
научился любить.
-- Как странно, что Повелитель Янтаря владеет этой способностью.
-- Какой способностью?
-- Любить,-- ответила она.
-- Может быть, я выбрал неверное слово.
-- Сомневаюсь,-- сказала Мойре,-- потому что баллады Кэвина
трогают струны души.
-- Леди добра.
-- И права,-- добавила она.
-- Когда-нибудь я подарю тебе балладу.
-- Кем ты был, пока жил в Тени?
-- Мне кажется, повелительница, -- профессиональным солдатом.
Дрался за того, кто мне платил. Ну а кроме этого, я сочинял
слова и музыку ко многим хорошим песням.
-- И то, и другое кажется мне вполне естественным.
-- Прошу тебя, скажи, что будет с моим братом Рэндомом?
-- Он женится на моей подданной, девушке по имени Виалль. Она
слепа и не имеет любовников среди наших.
-- И ты уверена, что для нее это будет хорошо?
-- Таким образом она завоюет себе хорошее положение,-- ответила
Мойре,-- несмотря на то, что через год он уйдет и больше не
вернется. Ведь что бы о нем ни говорили, он все-таки -- принц
Янтаря.
-- Что, если она полюбит его?
-- Разве кто-нибудь может это сделать?
-- Например, я. Я люблю его как брата.
-- В таком случае, впервые принц Янтаря произнес такие
слова, и я объясняю их только твоим поэтическим темпераментом.
-- Тем не менее,-- сказал я,-- надо быть твердо уверенным, что
для девушки -- это лучший выход.
-- Я обдумала и убеждена. Она оправится от удара, сколь бы силен
он ни был, а после его ухода Виалль будет одной из первых дам
моего двора.
-- Пусть будет так,-- ответил я, отворачиваясь, потому что
неожиданно на меня накатила печаль -- за бедную девушку, конечно.
-- Что я могу сказать?-- добавил я.-- Возможно, ты поступила
правильно. Я надеюсь,-- я взял ее руку и поцеловал.
-- Ты, лорд Кэвин, -- единственный принц Янтаря, которому я могла
бы оказать поддержку,-- сказала мне Мойре,-- тебе, да, может, еще
Бенедикту. О нем ничего не известно уже двенадцать лет и еще
десять, и один Лер знает, где могут лежать его кости. Жаль.
-- Я этого не знал,-- сказал я.-- Моя память сломана, стерта.
Пожалуйста, побудь со мной... Мне будет недоставать Бенедикта, не
дай бог, если он мертв. Он был моим Учителем Оружия и научил
владеть всеми его видами. Но он был кроток.
-- Как и ты, Кэвин,-- ответила она, беря меня за руку
и притягивая к себе.
-- Нет, это не так,-- ответил я и присел на ложе рядом с ней.
Затем Мойре заметила:
-- У нас еще много времени до обеда.
Затем она прильнула ко мне мягким плечом.
-- А когда мы будем есть?-- спросил я.
-- Когда я прикажу,-- ответила она и посмотрела мне прямо в
глаза.
Что ж, я притянул ее к себе, нащупывая застежку пояса,
скрывающего нежность ее живота. Под поясом было еще нежнее,
мягче, и волосы ее были зелеными.
На этом ложе я подарил ей балладу. Губы ее ответили без слов.
После того, как мы отобедали, -- и я научился искусству есть под
водой, о котором я расскажу подробнее, если в этом возникнет
необходимость, -- мы встали из-за стола, накрытого в высоком
мраморном зале, декорированном красными и коричневыми сетями и
канатами, и пошли назад по длинному коридору, а затем все глубже
и глубже в море по спиральной лестнице, которая вилась в
абсолютной темноте и сияла. Шагов через двадцать мой брат вдруг
энергично сказал:
-- Затрахало!-- сошел с лестницы и поплыл рядом с ней.
-- Так быстрее,-- пояснила Мойре.
-- И идти нам долго,-- подсказала Дейрдре, которая знала об
этом по Янтарю.
Мы сошли с лестницы и поплыли вниз, в темноту, рядом со
светящейся, скручивающейся лестницей. Прошло минут десять,
прежде чем мы достигли дна, но когда ноги коснулись пола,
мы выпрямились без какого-либо стремления всплыть. Несколько
небольших факелов в нишах освещали нам путь.
-- Почему эта часть океана -- копия Янтаря -- так не похожа на
воду в других местах?-- спросил я.
-- Потому, что так должно быть,-- ответила Дейрдре, и ответ ее
обозлил меня.
Мы стояли в огромной пещере, из которой по всем направлениям
уходили туннели. По одному из них мы и пошли.
Во время чертовски долгого пути мы считали боковые проходы:
некоторые с дверями или решетками, некоторые без.
У седьмого по счету мы остановились. Он был закрыт тяжелой серой
дверью из чего-то вроде сланцевой плиты, обитой металлом, и раза
в два выше меня. Глядя на эту дверь, я припомнил кое-что о
размерах тритонов. Затем Мойре улыбнулась только мне, сняла со
связки, висевшей у нее на поясе, большой ключ и сунула его в
скважину.
Однако, повернуть не смогла. Вероятно, этой дверью давно не
пользовались.
Рэндом заворчал, и рука его протянулась вперед, отбросив ладонь
Мойре в сторону.
Он взялся за ключ правой рукой и повернул.
Раздался щелчок.
Затем он толкнул дверь ногой, и мы жадно посмотрели в комнату.
В комнате размером с бальный зал, было выложено то, что
называлось Образом. Пол был черен и блестел как стекло. А
на полу был Образ.
Он сверкал как холодный огонь -- которым и был на самом деле --
дрожал, лишал комнату вещественной плотности. От него исходило
тонкое ощущение яркой, ясной силы, выложенной одними кривыми,
хотя у самого центра и было несколько прямых отрезков. Он
напомнил мне те фантастически сложные, неописуемые узоры,
которые иногда машинально рисуешь, водя пером (или шариковой
ручкой, так тоже бывает) по бумаге -- но только в натуральную
величину. Я как бы угадывал слова "Начало здесь" с одной из его
сторон. Сам Образ был примерно сто ярдов в поперечнике по малой
оси и ярдов сто пятьдесят в длину.
Это заставило зазвонить колокола в моей голове, потом пришла
дрожь. Мой мозг отшатнулся от прикосновения к этому. Но если я
был Принцем Янтаря, то где-то в моей крови, в моих нервах, моих
генах эта модель была как-то записана и записана так,
чтобы я был принят Образом, чтобы я мог пройти этот
проклятый путь.
-- Что я точно хочу, так это сигарету,-- сказал я, и девочки
захихикали, но слишком уж охотно и, похоже, с некоторыми
визгливыми нотками.
Рэндом взял меня за руку и сказал:
-- Это -- тяжелое испытание, но в нем нет ничего невозможного,
иначе нас бы здесь не было. Иди очень медленно и, главное, не
позволяй себе отвлечься. Не волнуйся, когда с каждым твоим шагом
будет подниматься вверх сноп искр. Они не причинят тебе
вреда. Все время ты будешь чувствовать слабый поток, проходящий
сквозь тебя, и чуть погодя словно опьянеешь. Но держи себя в
руках, соберись, и главное -- продолжай идти! Не останавливайся,
что бы ни случилось, и не сворачивай с пути, иначе ты будешь
убит.
Пока он говорил, мы шли вперед. Мы шли вплотную к
правой стене, огибая Образ, двигаясь к его дальнему концу.
Девочки шли за нами.
Я шепнул ему:
-- Я пытался отговорить ее от того, что она тебе уготовила. Без
успеха.
-- Я так и думал, что ты это сделаешь,-- сказал Рэндом.-- Не
беспокойся. Я могу выдержать даже год стойки на голове, и,
может, меня отпустят и пораньше, если я им хорошенько надоем.
-- Они выбрали для тебя девушку по имени Виалль. Она слепая.
-- Великолепно,-- сказал он.-- Великолепная шутка.
-- Помнишь об обещанном Регентстве?
-- Да.
-- Будь добр к ней, останься здесь на весь этот год, и
я буду щедр.
Молчание.
Затем Рэндом сжал мне руку.
-- Твоя подружка, а?-- хихикнул он.-- На кого она похожа?
-- Идет?-- медленно спросил я.
-- Идет.
Затем мы очутились на том краю, откуда начинался Образ -- у
самого угла комнаты.
Я подошел и взглянул на линию, выложенную огнями, рядом с моей
правой ногой. Весь свет в этой комнате давал сам Образ. Вода
вокруг меня дышала холодом.
Я пошел вперед, поставив на огненную тропинку левую ногу.
Взвились бело-голубые искры. Затем я сделал шаг правой
ногой и почувствовал тот поток, о котором говорил Рэндом. Я
сделал следующий шаг.
Раздался треск, и я почувствовал, как у меня начали подниматься
волосы. Я сделал еще один шаг.
Затем тропинка стала круто заворачивать, почти повернула назад. Я
сделал еще с десяток шагов, и мне показалось, что возникло
легкое сопротивление. Как будто передо мной вырос черный барьер
из непонятной материи, толкавший меня обратно с той же силой,
с которой я шел вперед.
Я боролся с этим. И вдруг ясно вспомнил, что это называется
Первой Вуалью.
Пройти ее означало Достижение -- хороший знак, говорящий о том,
что я действительно был частью Образа. Каждый шаг, каждый подъем
ноги внезапно потребовали от меня чудовищного напряжения, из
волос посыпались искры.
Я сконцентрировался на огненной линии. Я шел по ней, тяжело
дыша.
Внезапно давление ослабло. Вуаль расступилась так же резко, как
и возникла. Я прошел ее и что-то обрел.
Я обрел часть самого себя.
Я видел перед своим взором бумажную кожу и узловатые, похожие на
палки, кости мертвых Аушвица. Я знал, что присутствовал в
Нюрнберге. Я слышал голос Стефана Спендера, декламирующего
"Вену", и я видел "Мамашу Кураж" в ночь брехтовской премьеры. Я
видел, как ракеты вылетали из пятнистых шахт в Пенемюнде,
Ванденберге, Кеннеди, Кызыл-Кумах, Казахстане, и я своими руками
трогал Китайскую Стену. Мы пили пиво и вино, и Шакспур сказал,
что он пьян и пошел к девкам. Я был в зеленых лесах Западной
Резервации и за один день добыл три скальпа. Когда мы
маршировали, я напевал себе под нос мелодию, и эта песня
прижилась. Она превратилась в "Auрres de ma Blonde". Я помнил, я
помнил... свою жизнь в той Тени, которую ее обитатели звали --
"Земля". Еще три шага -- и я держал в руке окровавленный клинок
и видел трех мертвецов и себя на лошади, на которой я ускакал
после того, как во Франции произошла революция. И еще, еще так
много, обратно к...
Я сделал еще один шаг.
Обратно к --
...мертвым. Они были вокруг меня. Стояла жуткая вонь -- запах
гниющей плоти -- и я слышал вой собаки, которую избили до
смерти. Клубы черного дыма застилали небо, а ледяной ветер
обдавал меня каплями редкого дождя. В горле пересохло,
руки тряслись, голова горела как в огне. Я шел, спотыкаясь,
сквозь туман лихорадки, сжигающей меня. Придорожные канавы
были завалены отбросами, дохлыми кошками и испражнениями.
Поскрипывая и звякая колокольчиком, мимо проехала
похоронная телега, обдав меня грязью и холодной водой.
Долго ли я блуждал -- не знаю, пока какая-то женщина не схватила
меня за руку, а на ее пальце я увидел Пятно Смерти. Она отвела
