наполненный криками бесчисленных существ, живущих в темных местах, тварей,
сжимающихся на ветру и искрящихся в дождь, гибнущих и снова
возрождающихся.
Лес подошел к краю Города и остановился. Входить туда было запрещено,
и Город охранял свои границы.
Но некоторые из живших в лесу существ были хищниками, они не
признавали пограничных рубежей, выходили и входили по своему желанию.
Главными среди них были тигры-альбиносы. И было предписано богами, что
кошки-призраки не должны видеть Небесный Город, и в их глаза через глазные
нервы было заложено понятие, что Города здесь нет. Белые кошки полагали,
что весь мир - это только лес Канибуррхи. Они ходили по улицам Неба, и для
них это были тропы джунглей. Если боги, проходя мимо, поглаживали их мех,
для кошек это было прикосновением ветра. Если они поднимались по широким
ступеням - это был каменистый склон. Здания были утесами, статуи -
деревьями. Прохожих они просто не видели.
Но если кто-то из города входил в настоящий лес - кошка и бог
оказывались на одном уровне существования: дикое место, равновесие...
Она снова кашлянула, как это бывало и раньше, и ее снежный мех
пригладил ветер. Она была призрачной кошкой, и три дня она кружила по
диким местам Канибуррхи, убивая и тут же пожирая свежую красную плоть
жертвы, время от времени громко призывно крича, вылизывая мех широким
шершавым языком, чувствуя, как на спину падает дождь, капает с высоких
веток, приходя с грозой из туч, которые чудесным образом скапливаются в
центре небосвода; она шла с огнем в пояснице, потому что спаривалась
накануне с лавиной мертво-красного меха, чьи когти царапали ее плечи, и
запах крови приводил обоих в неистовство; мурлыкала, когда холодные
сумерки ложились на нее и приносили золотую, серебряную и серо-коричневую
луны, похожие на изменяющиеся полумесяцы ее глаз. Она сидела на скале,
лизала лапы и пыталась понять, за кем же она охотится.
В саду локапал, на душистом ложе, поставленном у бассейна, где
купались апсары, лежали Лакшми с Куберой, сильным Хранителем мира. Трое
других локапал в этот вечер отсутствовали... Апсары со смехом брызгались
душистой водой на ложе. Бог Кришна-Темный почему-то выбрал именно эту
минуту, чтобы дунуть в свою свирель. Девушки тут же отвернулись от
Куберы-Толстого и Лакшми-Обворожительной, положили локти на край бассейна
и уставились на Кришну, лежащего под цветущим деревом между бурдюков с
вином и остатками пищи.
Он пробежал пальцами по свирели и извлек долгую жалобную ноту. Гаури
Прекрасная, которую он добрый час раздевал, а потом, по-видимому, об этом
забыл, встала из-под его бока, нырнула в бассейн и исчезла в одной из
многочисленных подводных пещер. Он икнул, начал одну мелодию, оборвал ее и
начал другую.
- Правду ли говорят насчет Кали? - спросила Лакшми.
- Что говорят? - ворчливо спросил Кубера, потянувшись к чаше сомы.
Она взяла чашу из его рук, отпила и вернула обратно. Он выпил залпом
и поставил чашу на поднос. Слуга снова наполнил ее.
- Что она хочет человеческую жертву для празднования своей свадьбы?
- Вполне вероятно, - сказал Кубера. - Кровожадная сука, вот кто она,
вечно переселяется в какое-нибудь злобное животное для праздника. Однажды
стала огненным петухом и вцепилась когтями в лицо Шиталы за то, что та ей
что-то не то сказала.
- Когда?
- Ну... десять или одиннадцать воплощений назад. Шитале пришлось
чертовски долго носить вуаль, пока ей готовили новое тело.
- Странная пара, - сказала Лакшми Кубере на ухо, перестав его
покусывать. - Твой друг Яма, наверное, единственный, кто хотел бы любить
ее. Вдруг она разозлится на своего любовника и бросит на него смертельный
взгляд? Кто, кроме Ямы, сможет его выдержать?
- Никто, - сказал Кубера. - Именно так мы и потеряли Картикейю, Бога
сражений.
- Да?
- Угу. Она странная особа. Вроде Ямы, хотя и не похожа на него. Он -
Бог Смерти, это верно, но он убивает быстро и чисто. А Кали - как кошка.
- Яма когда-нибудь говорил о тех чарах, которыми она его удерживает?
- Ты пришла сюда собирать сплетни или для чего-нибудь путного?
- И для того, и для другого, - сказала богиня.
В этот момент Кришна принял свой Аспект и поднял Атрибут
божественного опьянения. Из его свирели полилась темная, тягуче горькая,
заразительная и сладостная мелодия. Опьянение выплеснулось из него и
растеклось по саду перемежающимися волнами радости и печали. Кришна встал
на гибкие смуглые ноги и начал танцевать. Плоские черты его лица ничего не
выражали. Влажные темные волосы лежали тугими кольцами, точно проволока,
даже борода была такой же кудрявой. Когда он тронулся с места, апсары
вышли из бассейна и пошли за ним. Его свирель блуждала по тропам древних
мелодий и становилась все более неистовой, пока он наконец не сорвался на
Раса-Лилу, Танец Вожделения, а небесные танцовщицы, положив руки на бедра,
закружились вслед за ним, ускоряя танец в такт свирельным переливам.
Кубера крепко прижал к себе Лакшми.
- А вот и Атрибут, - сказала она.
Рудра Жестокий натянул лук и выпустил стрелу. Стрела неслась все
дальше и дальше и наконец остановилась отдохнуть в центре далекой мишени.
Стоявший рядом с ним Бог Муруган хмыкнул и опустил лук.
- Опять твоя взяла, - сказал он. - Мне этого не добиться.
Они оставили луки и пошли к мишени за стрелами.
- Ты встречался с ним? - спросил Муруган.
- Когда-то очень давно я знал его, - ответил Рудра.
- Акселерационист?
- Тогда он им не был. Вообще ничего политического. Он из Первых, из
тех, кто видел Уратху.
- Да?
- Он отличился в войнах с Морским Народом и с Матерями Страшного
Жара.
Рудра невольно поднял руку, чтобы перекреститься.
- После об этом вспомнили, и он получил назначение на северные марши
в войне против демонов. В те дни он был известен как Калкин, и там его
стали называть Связавшим. Он развил Атрибут и воспользовался им против
демонов. Он уничтожил большую часть якшей, а ракшасов связал. Когда Яма и
Кали захватили его в Адском колодце в Мальве, он уже освободил ракшасов. И
теперь ракшасы снова разгуливают по миру.
- Зачем он это сделал?
- Яма и Агни говорят, что он заключил договор с главой ракшасов. Они
подозревают, что он предложил ему свое тело в обмен на обещание, что
отряды демонов будут воевать с нами.
- Значит на нас могут напасть?
- Сомневаюсь. Демоны не дураки. Если они не смогли справиться с
четырьмя нашими в Адском Колодце, вряд ли они нападут на всех здесь, в
Небе. Тем более, что Яма сейчас в Большом Зале Смерти конструирует
специальное оружие.
- А где его будущая супруга?
- Кто знает? - ответил Рудра. - Да и кому какое дело?
Муруган улыбнулся.
- Я когда-то думал, что ты сам всерьез влюблен в нее.
- Слишком холодна, слишком насмешлива, - сказал Рудра.
- Она оттолкнула тебя?
Рудра повернул свое темное, никогда не улыбающееся лицо к прекрасному
Богу Юности.
- Вы, божества плодородия, еще хуже, чем марксисты, - сказал он. - Ты
думаешь, что между людьми только это и есть? Мы и в самом деле были
некоторое время друзьями, но она слишком сурова с друзьями и поэтому
теряет их.
- И этим она оттолкнула тебя?
- Думаю, да.
- А когда она взяла в любовники Моргана, поэта с равнин, который в
один прекрасный день вдруг воплотился в птицу и улетел, ты начал постоянно
охотиться на птиц, пока твои стрелы не выбили их почти всех на Небесах.
- Я и сейчас охочусь на воронов.
- Зачем?
- Мне не нравится их пение.
- Слишком холодное, слишком насмешливое, - согласился Муруган.
- Я не люблю ничьих насмешек, Бог Юности. Можешь ты обогнать стрелу
Рудры?
Муруган снова улыбнулся.
- Нет, - сказал он, - и никто из моих друзей-локапал не может. Да им
это и не надо.
- Когда я принимаю свой Аспект, - сказал Рудра, я беру большой лук,
данный мне самой Смертью, посылаю светящуюся стрелу за много миль
преследовать движущуюся цель, и она поражает насмерть, как удар молнии.
- Давай поговорим о другом, - сказал Муруган. - Я слышал, что наш
гость несколько лет назад в Махартхе насмеялся над Брахмой и напал на
священные места. Но, как я понял, это именно он основал религию мира и
просветления.
- Именно он.
- Интересно, а...
- Что ты хочешь сказать? Договаривай.
- Что сделает Брахма?
Рудра пожал плечами.
- Об этом знает только он сам, - сказал он.
В месте, называемом Брошенным Миром, где за краем Неба нет ничего,
кроме далекого мерцания купола и пустой земли, скрытой дымчато-белым
туманом, стоит открытый со всех сторон павильон Тишины. На его круглую
серую крышу никогда не падает дождь, на его балконах и балюстрадах по
утрам клубится туман, а в сумерках гуляют ветры. В пустых комнатах иногда
сидят или прохаживаются между серыми колоннами задумчивые боги -
сломленные воины или обиженные влюбленные; они приходят сюда подумать
среди камней обо всем пагубном и тщетном - сюда, под небо за мостом Богов,
в самое сердце каменистой пустыни, где мало красок, и единственный звук -
шум ветра. Здесь, вскоре после дней Первых, сидели философ и колдун,
мудрец и маг, самоубийца и аскет, свободный от желаний нового рождения или
обновления. Здесь, в центре отречения и забвения, было построено пять
комнат под названием Память, Страх, Разбитое Сердце, Прах и Отчаяние. И
этот павильон был создан Куберой, которому не было никакого дела до всех
этих чувств, но как друг Калкина он выполнил желание Чанди Свирепой,
иногда известной как Дурга или Кали, потому что он один из всех богов
обладал Атрибутом, соединяющим одушевленное и неодушевленное и мог облечь
работу своих рук в ощущения и страсти тех, кто появлялся тут.
Они сидели в комнате Разбитое Сердце и пили сому, но никак не могли
опьянеть.
Вокруг павильона Тишины сгустились сумерки, и ветры, кружащие по
Небу, трепали волосы.
Они сидели в черных накидках на темных сидениях. Его рука лежала на
ее руках, на столе, разделяющем их. Гороскопы всех их былых дней
проплывали по стене, отделявшей Небеса от неба. Они молчали, перебирая
страницы пережитых ими столетий.
- Сам, - сказала она наконец, - разве они не были хорошими?
- Были, - ответил он.
- И в те давние дни - до того, как ты оставил Небо, чтобы жить среди
людей - ты любил меня?
- Теперь уж и не помню, - сказал он. - Это было очень давно. Мы оба
были тогда другими - другие мысли, другие тела. Может быть, те двое,
какими они тогда были, любили друг друга. Но я не помню.
- А я помню весну мира, как будто это было вчера - те дни, когда мы
вместе ездили сражаться, и те ночи, когда мы стряхивали звезды со
свежеокрашенных небес. Мир был такой новый и тогда совсем другой, с
затаившейся в каждом цветке угрозой и бомбой за каждым восходом солнца. Мы
вместе отвоевывали мир - ты и я - потому что ничто, в сущности, не
нуждалось в нас здесь, и все сопротивлялось нашему приходу. Мы прорезали и
прожигали себе путь по земле и морям и мы сражались под небесами и на
морях, пока не выбили все, что сопротивлялось нам. Здесь были заложены
города и королевства, и мы возвышали тех, кого мы выбирали, чтобы
управлять через них, а когда они переставали развлекать нас, мы снова их
свергали. Что знают молодые боги о тех днях? Могут ли они понять ту
власть, которую знали мы - Первые?
- Не могут, - сказал Сам.
