Зарубежная фантастика - Роджер Желязны

Бог света (в.2)

                              Роджер ЖЕЛЯЗНЫ

                                БОГ СВЕТА




                                    1

                     Говорят,  что  спустя  пятьдесят   три   года   после
                освобождения он вернулся из Золотого Облака, чтобы еще раз
                бросить вызов  Небесам,  воспротивиться  Порядку  жизни  и
                богам, установившим этот порядок. Его приверженцы молились
                об этом возвращении, хотя молитвы их были греховными,  ибо
                молитва не должна тревожить  того,  кто  ушел  в  нирвану,
                независимо от обстоятельств, вызвавших этот уход.  Тем  не
                менее носители шафрановых одеяний  молились,  чтобы  он  -
                Меченосный Манджушри - снова пришел к ним.  И  бодхисатва,
                говорят, услышал...
                     Тот, кто подавил желания,
                     Кто не имеет связи с корнями,
                     Чье пастбище - пустота.
                     Неотмеченная и свободная -
                     Того тропа так же неведома,
                     Как полет птиц в небесах.
                                                           Дхаммапада (93)

     Приверженцы называли его Махасаматманом и утверждали, что он бог.  Он
же, отбросив "Маха" (санскр. "великий") и "атман", предпочитал имя Сам.  И
никогда не утверждал, что он Бог, но и не  отрицал  этого.  Обстоятельства
складывались так, что ни одно из признаний не принесло бы  выгоды.  Только
молчание... Поэтому он был окружен тайной.
     Это было в сезон дождей...  Это  было  во  время  великой  сырости...
Молитвы их вознеслись в дни дождей, и  не  столько  от  перебора  четок  и
вращения молитвенных колес,  сколько  от  напряжения  Великой  молитвенной
машины в монастыре Ратри, Богини Ночи.
     Высокочастотные молитвы были  направлены  вверх,  через  атмосферу  и
дальше, в Золотое облако. Так называют Мост Богов, который  окружает  весь
мир. Ночью он похож на бронзовую радугу, а в полдень  красное  солнце  над
ним становится оранжевым.
     Некоторые монахи  сомневались  в  ортодоксальности  этих  технических
молитв, но машина была построена и пущена в ход. И сделал это  Яма-Дхарма,
изгнанный из Небесного Города. Говорили, что именно он много  веков  назад
построил мощную громовую колесницу  Бога  Шивы;  машина  летала  по  небу,
оставляя за собой языки пламени. Даже  попав  в  немилость,  Яма  считался
непревзойденным мастером. Но, если бы Боги  Города  узнали  о  молитвенной
машине, то без всяких разговоров обрекли бы его на реальную смерть.  Хотя,
учитывая все остальные поделки этого мастера, можно с полной  уверенностью
сказать, что попади Яма в руки Богов,  реальной  смерти  ему  было  бы  не
избежать в любом случае. Как он будет решать этот вопрос с Богами Кармы  -
это уж его дело, но никто не усомнится в том, что, когда  настанет  время,
Яма найдет выход.
     Яма стар, как сам Небесный Город, а едва ли наберется десяток  богов,
помнящих, как было основано их жилище. Они знали, что Яма более искушен  в
путях Вселенского Огня, чем Бог Кубера, но мудрость эта  никогда  не  была
его основным Атрибутом. Нечто другое давало Яме известность, хотя мало кто
из людей говорил об этом. Высокий, но в меру, крупный, но не  грузный,  он
двигался медленно и плавно, носил красное, говорил мало.
     Яма-Дхарма следил за молитвенной машиной, и гигантский  металлический
лотос, который он укрепил на крыше монастыря, постоянно вращался  в  своем
гнезде.
     Летний дождь падал на здание, на лотос,  орошал  джунгли  у  подножия
гор. За шесть дней Яма выпустил немало  киловатт-часов  молитв,  но  из-за
состояния атмосферы они не были услышаны. Шепотом он  выругался,  пройдясь
по наиболее известным из обширного сонма божеств плодородия и обращаясь  к
их наиболее действенным Атрибутам.
     Раскат  грома  ответил  на  его  просьбы,  и   маленькая   обезьянка,
помогающая Яме, хихикнула.
     - Твои молитвы и твои проклятия действуют одинаково, господин Яма,  -
прокомментировала она. - Можно сказать, никак.
     - Тебе  понадобилось  семнадцать  воплощений,  чтобы  дойти  до  этой
истины? - спросил Яма. - Тогда понятно, почему ты все еще обезьяна.
     - Вовсе нет, - сказала обезьяна по имени Так. - Мое падение,  хоть  и
менее  эффектное,  чем  твое,  не  исключило  элементов  личной  злобы  со
стороны...
     - Заткнись, - сказал Яма и повернулся к обезьяне спиной.
     Так понял, что это, видимо, больное место.  Пытаясь  переменить  тему
разговора, он подбежал к окну, прыгнул  на  широкий  подоконник  и  задрал
голову.
     - На западе прорыв в облачном покрове, - сообщил он.
     Яма подошел, проследил за направлением  взгляда  Така,  нахмурился  и
кивнул.
     - Ты прав. Оставайся здесь и обо  всем  докладывай,  -  произнес  он,
направляясь к панели управления.
     Лотос наверху перестал вращаться и развернулся к пятну чистого неба.
     - Прекрасно, - сказал Яма, - что-то получается.
     Под ними, в подземных кельях монастыря, был  получен  сигнал,  и  там
тоже начали готовиться к приему гостя.
     - Облака снова сомкнулись, - сказал Так.
     - Теперь это уже неважно. Нашу рыбу мы уже загарпунили. Она  идет  из
нирваны в лотос.
     Еще один удар грома, и дождь,  как  град,  застучал  по  лотосу.  Над
вершинами гор, шипя, свивались змеи голубых молний.
     Яма замкнул последнюю цепь.
     - Как ты думаешь, каково  ему  будет  снова  оказаться  во  плоти?  -
спросил Так.
     - Чисти-ка ты лучше свои бананы.
     Так посчитал, что его отпускают, и  вышел  из  комнаты,  оставив  Яму
закрывать машину. Он прошел по коридору  и  начал  спускаться  по  широкой
лестнице. На лестничной площадке остановился, услышав  голоса  и  шарканье
сандалий: кто-то шел со стороны зала.  По  резным  изображениям  пантер  и
слонов  Так  в  секунду  вскарабкался  на  стену.  Поднявшись  на   балку,
отклонился в глубокую тень и замер в ожидании. Под аркой прошли два монаха
в темно-красных мантиях.
     - Почему она не расчистила небо для  них?  -  спросил  один.  Второй,
постарше и покрупней, пожал плечами.
     - Я не настолько  мудр,  чтобы  отвечать  на  такие  вопросы.  Она  в
тревоге, это ясно, иначе никогда бы не даровала им это святилище, а Яме  -
его использование. Но кто может определить границы ночи?
     - Или настроение женщины, - продолжил первый. - Я  слышал,  что  даже
жрецы не знали о ее появлении.
     -  Возможно.  Но   в   любом   случае   это   кажется   мне   хорошим
предзнаменованием.
     - Похоже на то.
     Они прошли под другой аркой, и  Так  еще  долго  прислушивался  к  их
шагам, пока они совсем не затихли. Он так и не выдал места своего убежища.
     "Она", о которой упоминали монахи, могла быть  только  самой  Богиней
Ратри, почитаемой орденом, которому  было  дано  святилище  последователей
Сама Великодушного, Светлейшего. Теперь Ратри тоже была в числе  отошедших
от Небесного Города и носила смертную плоть. У  нее  всегда  были  причины
злиться  по  всякому  поводу,  и  Так  понял  ситуацию:  Ратри  приняли  в
дарованное святилище, но в соглашение не входило  ее  личное  присутствие.
Это могло поставить на карту ее будущее восстановление, при варианте,  что
весть об этом дойдет до надлежащих ушей. Так  вспомнил,  как  темноволосая
красавица с серебристыми глазами ехала в  лунной  колеснице  из  эбенового
дерева и хрома, запряженной черными и белыми жеребцами; охрана  тоже  была
черной  и  белой.  Она  поднималась  по  главному  Небесному  Пути.  Ратри
соперничала в славе с  самой  Сарасвати.  И  сердце  Така  заколотилось  в
волосатой груди. Он снова увидит ее. Однажды, очень  давно,  в  счастливые
времена и в лучшем теле он танцевал с нею на  балконе  под  звездами.  Это
длилось всего несколько  секунд.  Но  Так  помнил  об  этом:  тяжело  быть
обезьяной и хранить такие воспоминания.
     Он спрыгнул на пол.
     На северо-востоке монастыря высилась  башня.  Там  была  комната,  по
преданиям  хранившая  постоянное  присутствие  богини.  Ее   было   велено
содержать  для  пребывания  богини.  Комнату  ежедневно  убирали,   меняли
постельное  белье,  окуривали  свежим  фимиамом.   По   обету   приношения
оставлялись прямо за дверью, которую обычно запирали. Там,  конечно,  были
окна. Вопрос, может ли человек  войти  в  одно  из  этих  окон,  оставался
риторическим. Так доказал, что обезьяна - может.
     Взобравшись на  монастырскую  крышу,  он  начал  продвигаться  вверх,
поднимаясь от одного скользкого камня к другому,  от  выступа  к  выступу.
Небо по-собачьи рычало над ним. В конце концов, он завис на  стене,  прямо
под внешним подоконником. А дождь все лил и лил.
     Так услышал, будто в комнате  поет  птица,  и  заметил  край  мокрого
синего  шарфа,  висящего  над  подоконником.  Он  ухватился  за  выступ  и
подтянулся, чтобы заглянуть в окно. Она сидела спиной к нему, на маленькой
скамеечке в дальнем конце комнаты. На ней было темно-синее сари. Так  влез
на подоконник и кашлянул.
     Она стремительно обернулась. Вуаль  скрывала  лицо.  Некоторое  время
Ратри рассматривала Така сквозь вуаль, затем встала и пошла к окну.
     Так  ужаснулся.  Ее  фигура,  когда-то  гибкая,  раздалась  в  талии;
когда-то она ходила, легко покачиваясь,  а  сейчас  шла  вперевалку;  лицо
потемнело, нос и подбородок стали слишком выдаваться  вперед  -  это  было
заметно даже под вуалью.
     Он склонил голову.
     - "Идущая рядом с нами, когда мы  идем  домой,  как  птицы  к  своему
гнезду на дереве..." - запел он.
     Она стояла неподвижно, как статуя в Главном зале.
     - "Охраняй нас от волка и волчицы, охраняй нас от вора, о Ночь, и  мы
пройдем спокойно".
     Ратри медленно протянула руку и задержала ее над головой Така.
     - Я благословляю  тебя,  маленькое  существо,  -  сказала  она.  -  К
сожалению, я могу дать только это. Я не могу предложить  защиту  или  дать
красоту, потому что этого всего мне самой не хватает. Как тебя зовут?
     - Так.
     Она приложила руку ко лбу.
     - Когда-то, в далекие дни, в далеком месте я знала Така...
     - Я и есть тот Так, госпожа.
     Она присела на подоконник, и Так заметил, что Ратри плачет.
     - Не плачь, богиня. Так здесь. Помнишь  Така  из  Архивов?  Блестящее
Копье? Он все еще готов выполнять твои приказы.
     - Так... О Так. Ты тоже?.. Я и не знала. Я ничего не слышала...
     - Еще один оборот колеса, госпожа... и кто знает?  -  все  еще  может
стать лучше, чем было.
     Ее  плечи  задрожали.  Так  протянул  было  лапу,  но  отдернул.  Она
повернулась  и  взяла  ее  в  свои  руки.  После  долгого  молчания  Ратри
заговорила:
     - Естественный ход событий не вернет нас назад и не уладит дела,  Так
- Блестящее Копье. Мы должны идти своим собственным путем.
     - Что ты хочешь сказать? Значит, Сам?
     Она кивнула.
     - Только он. Он - наша надежда, он наш  оплот  против  Неба,  дорогой
Так. Если его удастся вызвать, у нас будет шанс жить снова.
     - И ты цепляешься за этот шанс, и  поэтому  держишь  голову  в  пасти
тигра?
     - А что остается? Когда нет реальной надежды, приходится  придумывать
что-то свое. Даже фальшивая монета может сойти.
     - Фальшивая? Значит, ты не веришь, что он будет Буддой?
     Она усмехнулась:
     - Сам был величайшим из шарлатанов на памяти богов и людей. И  он  же
был  достойнейшим  противником  Тримурти.  Не  смотри  на  меня  с   таким
возмущением, Архивист. Ты же знаешь, что он  украл  суть  своей  доктрины,
пути и знания. Он все похитил из запретных доисторических источников.  Это
было оружием, и только. А его величайшая сила  -  лицемерие.  Если  бы  мы
могли вернуть его...
     - Госпожа, святой он или шарлатан, но он вернулся.
     - Не шути со мной, Так.
     - Богиня и госпожа, я как раз был рядом с господином Ямой,  когда  он
включил молитвенную машину.
     - Рискованно  было  выступать  против  таких  сил.  Бог  Агни  сказал
однажды, что подобное невозможно.
     Так встал.
     - Скади, богиня, кто, будь он бог или  человек,  или  нечто  среднее,
знает об этом больше Ямы?
     - Я не могу ответить на этот вопрос, Так, потому что ответа  нет.  Но
почему ты можешь с уверенностью говорить, что Яма поймал именно ту рыбу?
     - Потому, что он Яма.
     - Тогда возьми мою руку, Так, и проводи меня, как  бывало.  Посмотрим
на спящего Бодхисатву.
     Так повел ее за дверь, вниз по лестнице, в Нижние комнаты.
     Свет исходил не от факелов, а от  заполнивших  помещение  генераторов
Ямы. Установленное на платформе ложе с трех сторон  ограждалось  экранами.
Большая часть машин была замаскирована  экранами  и  прикрыта  портьерами.
Обслуживающие  монахи  в  желтых  одеяниях   бесшумно   передвигались   по
просторной комнате. Яма, мастер-механик, стоял возле ложа. Когда  Ратри  и
Так подошли, несколько вышколенных монахов тихо охнули. Так  повернулся  к
женщине, стоявшей рядом с ним... и отступил на шаг, у него захватило  дух.
Не  было  больше  унылой  маленькой  матроны,  с  которой  он  только  что
разговаривал: "Богиня занимает большое пространство, от глубин  до  высот.
Ее излучение вытесняет Тьму".
     Он  взглянул  на  нее  и  тут  же  зажмурился.  А  от  Ратри  повеяло
отчужденностью.
     - Богиня... - начал он.
     - К спящему, - приказала она. - Он зашевелился.
     Они подошли к ложу.
     Впоследствии на фресках в бесчисленных коридорах, на стенах храмов  и
на потолках многих дворцов было нарисовано или вырезано пробуждение  того,
кого  знали  под  различными  именами:  Махасаматман,  Калкин,  Манджушри,
Сиддхартха, Татхагата, Связавший, Майтрейя, Озаренный Светом Знания  Будда
и Сам. Слева от него стояла богиня Ночи, справа - Смерть;  Так,  обезьяна,
скорчился у  подножия  постели,  как  извечный  намек  на  сосуществование
животного и божества.
     Он находился в  теле,  ничем  не  примечательном:  смуглом,  среднего
сложения, веса и возраста. Черты лица были правильные,  и  тоже  ничем  не
выдающиеся. Когда он открыл глаза, они оказались темными.
     - Приветствую тебя, Повелитель Света, - сказала Ратри.
     Глаза заморгали. Они еще не видели. В комнате никто не шевелился.
     - Приветствую тебя, Махасаматман-Будда, - сказал Яма.
     Глаза смотрели вдаль, все еще не видя.
     - Привет, Сам, - сказал Так.
     Лоб слегка сморщился, глаза задержались на Таке.  Затем  Сам  перевел
появившийся взгляд на других.
     - Где я? - спросил он шепотом.
     - В моем монастыре, - ответила Ратри.
     Он, не отрываясь, смотрел на нее. Затем зажмурил  глаза  так  сильно,
что от их уголков разошлись лучи морщин. Болезненная улыбка искривила рот,
обнажив стиснутые зубы.
     - Ты и вправду тот, кого мы вызывали? - спросил Яма.
     Он не ответил.
     - Ты сражался с армией Небес на отмелях Ведры?
     Губы не разжались.
     - Ты любил богиню Смерти?
     Глаза блеснули. Слабая улыбка пробежала по губам.
     - Это он, - сказал Яма. - Кто ты, человек?
     - Я? Я никто, - ответил тот. - Наверное, лист, попавший в  водоворот.
Перо на ветру.
     - Хуже не придумаешь, - сказал  Яма.  -  В  мире  хватает  листьев  и
перьев, а я работал так долго не для того, чтобы  увеличить  их  число.  Я
надеялся получить человека, способного продолжить  войну,  прерванную  его
отсутствием,  человека  сильного,  способного  противостоять  мощной  воле
богов. И думаю, что ты и есть тот самый человек.
     - Я... - человек снова скосил глаза, - Сам. Я - Сам.  Когда-то  очень
давно... я сражался, да? Много раз...
     - Ты, Великодушный, Сам, Будда. Ты вспоминаешь?
     - Может, я и был...
     Его глаза постепенно начали зажигаться огнем.
     - Да, да, я им был.  Самый  униженный  в  гордости,  самый  гордый  в
унижении. Я сражался. Я изучил  Путь.  Я  снова  сражался,  снова  изучал,
пытался использовать политику, магию, яд... Я бился  в  Великом  сражении,
таком страшном, что само солнце отвернуло свой лик  от  резни,  боролся  с
людьми и богами, с животными и демонами, с духами Земли и Воздуха, Огня  и
Воды, с лошадьми, мечами и колесницами...
     - И ты проиграл, - сказал Яма.
     - Да, я проиграл. Но зато мы показали им, нет? Ты,  бог  Смерти,  вел
мою колесницу. Теперь я все вспомнил. Нас взяли в плен, и боги Кармы  были
нашими судьями. Ты бежал с помощью энергии Смерти и Пути Черного Колеса. А
я не смог.
     - Правильно. Твое прошлое было выставлено перед ними. Ты был осужден,
- Яма взглянул на монахов, которые теперь сидели на полу, склонив  головы,
и понизил голос. - Умертвить тебя реальной смертью означало бы сделать  из
тебя мученика. Отпустить тебя в мир в каком бы то ни было теле -  оставить
дверь открытой для твоего  возвращения.  И  так  же,  как  ты  украл  свои
доктрины у Гаутамы в другом месте и времени и утаил  это,  они  утаили  от
людей рассказ о  конце  этого  дня.  Судьи  решили,  что  ты  заслуживаешь
нирваны. Твой атман был  спроецирован  не  в  другое  тело,  а  в  Великое
магнитное облако, окружающее планету.  Сейчас  ты  -  аватара  Вишну,  чье
учение   было   неверно    истолковано    некоторыми    ревностными    его
последователями.   Ты    продолжал    существовать    только    в    форме
самосохраняющихся длинных волн, которые мне и удалось захватить.
     Сам закрыл глаза.
     - И ты отважился вернуть меня?
     - Да.
     - Я осознавал свое положение.
     - Так я и думал.
     Человек открыл горящие глаза.
     - И ты посмел вызвать меня оттуда?
     - Да.
     Сам наклонил голову.
     - Правильно называли тебя Повелителем Смерти, Яма-Дхарма. Ты вырвал у
меня запредельный опыт. Ты разбил о темный камень своей воли то, что лежит
за пределами восприятия и смертной славы. Почему ты не оставил  меня  там,
где я был, в океане небытия?
     - Потому что мир нуждается в твоем смирении, в  твоей  набожности,  в
твоем великом учении и в твоем макиавеллиевом интриганстве.
     - Яма, - сказал Сам, - я стар. Я стар, как человек в этом мире. Я был
одним из Первых, ты же знаешь.  Одним  из  самых  Первых,  пришедших  сюда
строить и заселяться. Все остальные  теперь  или  уже  мертвы,  или  стали
богами - dei ex machini... Удача приходила и ко  мне,  но  я  упускал  ее.
Много раз. Я никогда не хотел  быть  богом,  Яма.  В  самом  деле.  Только
позднее, когда увидел, что они делают,  я  начал  собирать  силу,  которая
могла бы быть моей. Но было поздно. Они стали слишком сильны. А  теперь  я
действительно хочу уснуть на века, снова  позвать  Великий  Покой,  вечное
блаженство, слышать песни звезд на берегах Великого Океана.
     Ратри наклонилась и посмотрела ему в глаза.
     - Ты нужен нам, Сам.
     - Знаю, знаю. Это вечно  повторяющийся  анекдот.  У  тебя  норовистая
лошадь - бей ее кнутом еще милю. Он улыбнулся, и Ратри  поцеловала  его  в
лоб. Так прыгнул на ложе.
     - Человечество веселится, - заметил Будда.
     Яма протянул ему мантию, а Ратри подала домашние туфли.
     Отвыкая  от   вселенского   существования,   в   котором   время   не
осознавалось, Сам спал. Он видел сны, звал кого-то или  просто  кричал.  У
него не было аппетита. Но Яма подобрал ему крепкое и очень здоровое  тело,
способное вынести психосоматический переход из божественного  состояния  в
другое.
     Сам мог часами просиживать неподвижно, уставившись на  камешек,  семя
или листок. И в подобных случаях его нельзя было ничем отвлечь. Яма  видел
в этом опасность и советовался с Ратри и Таком.
     - Нехорошо, что он таким образом уходит сейчас от мира, - сказал  он.
- Я говорил с ним, но как будто обращался к ветру. Он не может  расстаться
с тем, что оставил позади. Сама попытка стоит ему больших усилий.
     - Возможно, ты неправильно истолковываешь  его  состояние,  -  сказал
Так.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Видишь, как он  смотрит  на  семя,  которое  положил  перед  собой?
Приглядись к морщинкам в уголках его глаз.
     - Ну и что?
     - Он косит. У него ослаблено зрение?
     - Нет.
     - Почему же он отводит в сторону глаза?
     - Чтобы лучше изучить семя.
     - Изучить? Это не тот путь, которому он  учил  когда-то.  Однако,  он
изучает: смотрит на предмет  без  размышления,  ведущего  к  высвобождению
сути.
     - Что же он тогда делает?
     - Нечто противоположное.
     - То есть?
     - Он изучает предмет, обдумывает его возможности, стараясь  применить
их к себе. Он ищет в этом оправдание жизни. Он пытается снова  завернуться
в покрывало Майи, иллюзии мира.
     - Думаю, ты прав, Так, - сказала Ратри. - Как мы можем помочь  ему  в
его стараниях?
     - Трудно сказать, госпожа.
     Яма кивнул. Его темные волосы заблестели в  лучах  солнца,  проникших
через узкий проем галереи.
     - Вы объяснили мне то, чего я не видел, - согласился он. - Сам еще не
полностью вернулся, хотя он - в  человеческом  теле,  ходит  человеческими
ногами, говорит, как  мы.  Но  его  мысли  все  еще  за  пределами  нашего
круговорота.
     - Что будем делать? - спросила Ратри.
     - Возьми его в долгую прогулку по окрестностям, - сказал Яма. - Корми
его лакомствами, расшевели его душу поэзией и пением.  Найди  ему  крепкую
выпивку - тут, в монастыре, ее нет. Одень его в  яркие  шелка.  Предоставь
ему двух-трех куртизанок. Вытащи его снова в жизнь. Это единственное,  что
может освободить его от цепей Бога.  Дурак  я,  что  не  подумал  об  этом
раньше.
     - Так оно и есть, бог Смерти, - заметил Так.
     Темное пламя промелькнуло в глазах, но он улыбнулся.
     - Со мной рассчитались за замечание, которое я, вероятно, не подумав,
уронил в твои волосатые  уши.  Извини,  обезьяна,  ты  настоящий  человек,
человек умный и проницательный. Так поклонился, Ратри усмехнулась.
     - Скажи нам, мудрый Так, - потому что  мы,  возможно,  слишком  долго
были  богами,  и  нам  не  хватает  правильного  угла  зрения  -  как  нам
действовать в этой аватаре Сама, чтобы он послужил для нужных нам целей?
     Так поклонился Яме, потом Ратри.
     - Как предложил Яма, сегодня ты, госпожа, поведешь его на прогулку  к
холмам. Завтра господин Яма пойдет с ним на  опушку  леса.  Послезавтра  я
буду  сопровождать  его  в  прогулке  среди  деревьев,  трав,   цветов   и
виноградников. А там посмотрим.
     - Пусть будет так, - сказал Яма.
     Так и было. Поначалу Сам  относился  к  этим  прогулкам  с  некоторым
ожиданием, затем  с  умеренным  энтузиазмом  и,  наконец,  со  вспыхнувшей
жадностью. Он стал уходить без сопровождения на несколько  часов,  сначала
по утрам, потом и вечерами. Через некоторое время мог не показываться весь
день, а иной раз и сутки.
     - Не нравится мне это, - сказал Яма. Мы, конечно, не можем оскорблять
его, силой навязывая свое общество, раз  он  его  не  желает.  Но  в  этом
кроется опасность, особенно для вновь рожденного. Хорошо бы знать, как  он
проводит время.
     - Но, чтобы он  ни  делал,  это  помогает  ему  восстанавливаться,  -
сказала Ратри, проглотив конфетку и слегка помахивая пухлой ручкой.  -  Он
стал менее отчужденным, больше говорит, даже шутит. Он пьет вино,  которое
мы ему приносим. К нему вернулся аппетит.
     - Но если он встретится  с  кем-либо  из  Тримурти,  может  произойти
непоправимое.
     Ратри неторопливо прожевала.
     - Вряд ли, хотя в прежние времена в этой местности  такое  случалось.
Животные будут смотреть на него, как на ребенка, и не причинят вреда, люди
же увидят в нем святого отшельника. Демоны боялись его в старину, и теперь
будут с ним почтительны.
     Яма покачал головой.
     - Все не так просто. Хотя я демонтировал большую часть своих машин  и
спрятал их в сотне лиг отсюда, такое мощное движение  энергии,  которую  я
использовал, не может остаться незамеченным. Рано  или  поздно  это  место
посетят. Я пользовался экраном и отражателями, но общий размах  все  равно
проявится в некоторых местах; Небесный огонь пляшет на  карте.  Скоро  нам
придется уйти. Я предпочел бы подождать, пока наш  "снаряд"  полностью  не
придет в себя, но...
     - Разве нет  каких-нибудь  природных  сил,  действующих  с  таким  же
энергетическим эффектом, как у твоих машин?
     - Есть, и они поблизости, поэтому я и устроил нашу базу здесь  -  как
будто все исходит от природных источников. Но все-таки я боюсь. Мои шпионы
в деревнях не сообщают пока о необычной активности. Но кто-то сказал,  что
в день его возвращения видели, как на гребне  грозы  пронеслась  громадная
колесница, разбрасывающая с неба молнии. Это было далеко отсюда, но  я  не
уверен в отсутствии связи.
     - Но если бы он не вернулся...
     - Мы бы не знали об этом. Но я боюсь...
     - Тогда давайте уедем сразу же. Я слишком уважаю твои предчувствия. У
тебя больше силы, чем у любого из Изгнанных. Для меня,  например,  вернуть
свою былую привлекательность  хотя  бы  на  несколько  минут  -  громадное
напряжение...
     - Силы, которыми я обладаю, - сказал Яма,  вновь  наполняя  чашку,  -
остались только потому, что они иного порядка,  чем  ваши.  Он  улыбнулся,
показав ряд крупных блестящих зубов. Улыбка захватила край рубца на  левой
щеке и потянулась вверх, к уголку глаза. Он поморщился и продолжал: -  Мое
могущество во многом зависит от знания, которое у меня не  смогли  вырвать
даже Боги Кармы.  Могущество  же  большинства  богов  основано  на  особой
психологии, которую они частично теряют при переходе в новое тело. Мозг, в
какой-то мере обладающий способностью помнить, через некоторое время может
изменить  любое  тело   в   определенном   направлении,   породить   новый
гомеостазис, постепенно возвращающий могущество. Мое вернулось  быстро,  и
теперь - полностью со мной. Но даже если бы это было не так, у меня -  мои
знания. И они, как раз, для того, чтобы пользоваться ими как оружием  -  а
это и есть могущество.
     Ратри прихлебывала чай.
     - Что бы ни было источником твоей силы, если она говорит  "идти",  мы
должны идти. Скоро?
     Яма достал кисет с табаком и, пока говорил, свернул самокрутку.
     Ратри отметила, что его темные гибкие пальцы  -  всегда  в  движении,
напоминающем игру на музыкальном инструменте.
     - Я бы сказал, что мы останемся здесь не более,  чем  на  неделю  или
дней на десять. Ты должна отлучить Сама от этой местности.
     Ратри кивнула.
     - И куда?
     - В какое-нибудь  маленькое  южное  княжество,  где  мы  сможем  жить
спокойно.
     Он закурил, глубоко затягиваясь.
     - У меня прекрасная идея, - сказала Ратри. - Ведь под смертным именем
я - хозяйка Дворца Камы в Кейпуре.
     - Дом свиданий, госпожа?
     Ратри нахмурилась.
     - Поскольку подобное чаще всего считается пошлым,  не  присоединяй  к
нему "госпожа" -  это  попахивает  грубой  насмешкой.  Это  место  отдыха,
удовольствия, праздности и, кроме того, оно для меня очень прибыльно. Там,
думаю,  найдется  хороший  уголок  для  нашего  "снаряда",  где  он  будет
заниматься своим излечением, а мы - своими планами.
     Яма хлопнул себя по бедру.
     - Ай-яй! Кому придет  в  голову  искать  Будду  в  борделе?  Отлично!
Великолепно! Значит, в Кейпур, дорогая богиня, в Кейпур, во Дворец Любви!
     Ратри резко встала и топнула ногой.
     - Я не желаю, чтобы ты говорил о моем заведении в таком тоне!
     Яма потупился и, с трудом сдерживая усмешку, встал и поклонился.
     - Примите извинения, дорогая Ратри,  но  ваше  предложение  было  так
неожиданно...
     И поперхнувшись, отвел глаза. А когда снова посмотрел на нее,  взгляд
его был полон сдержанности и благопристойности.
     - Я  был  захвачен  врасплох  кажущимся  несоответствием,  но  теперь
полностью оценил всю мудрость данного  предприятия.  Это  самое  идеальное
прикрытие, дающее не только богатство, но  и  кое-что  поважней:  источник
тайной информации - от купцов, воинов и  жрецов.  Это  неотъемлемая  часть
общества, что дает тебе положение и голос в гражданских делах. Быть  богом
- одна из древнейших профессий в мире; так можем  ли  мы,  изгнанные  боги
или, как нас называют, падшие, бросать тень на другую древнюю  и  почетную
профессию? Я преклоняюсь перед твоей мудростью и предусмотрительностью.  И
не стану порочить предприятие благодетеля и союзника-заговорщика. Я  готов
отправиться во Дворец.
     Ратри улыбнулась и снова села.
     - Я принимаю твои льстивые извинения, о сын змеи. В любом случае,  на
тебя невозможно долго злиться. Налей мне еще немного чаю, пожалуйста.
     Они сидели, удобно откинувшись на спинки кресел. Ратри пила чай,  Яма
курил. На небе появились грозовые тучи. Над ними все еще сияло  солнце,  а
холодный воздух уже заполнял галерею.
     - Ты видел железное кольцо, которое он носит? - спросила  Ратри,  жуя
очередную конфету.
     - Да.
     - Не знаешь, откуда оно у него?
     - Не имею понятия.
     - И я не знаю. Но чувствую, что в этом надо разобраться.
     - Пожалуй.
     - Но как за это взяться?
     - Я задал работенку Таку. По лесу  он  ходит  гораздо  лучше  нас.  И
сейчас он идет по следу.
     Ратри кивнула:
     - Хорошо.
     - Я слыхал, - сказал Яма,  -  что  боги  все  еще  время  от  времени
посещают наиболее известные Дворцы Камы, разбросанные по земле. Обычно под
чужой личиной, но иногда и в своем истинном обличье. Это, правда?
     - Да. Не далее как в прошлом году в Кейпуре был бог Индра. А года три
назад  нанес  визит   лже-Кришна.   Из   всего   Небесного   Отряда   один
Кришна-Неутомимый вызвал величайшее потрясение среди персонала.  Он  целый
месяц предавался разгулу, после чего осталось множество поломанной  мебели
и потребовались услуги не  одного  целителя.  Он  почти  опустошил  винный
погреб  и  кладовую.  А  однажды  ночью  заиграл  на  свирели.  Вообще-то,
слышавший игру старого Кришны мог бы простить ему почти  все  прегрешения,
но то, что мы слышали в эту  ночь,  не  было  магией,  поскольку  истинный
Кришна только один - смуглый и волосатый, с красными горящими  глазами.  А
этот,  учинив  страшный  бардак,  танцевал  на   столах,   и   музыкальный
аккомпанемент всему этому соответствовал.
     - Надеюсь, он заплатил за ущерб не только своими песнями?
     Ратри засмеялась.
     - Брось, Яма. К чему нам риторические вопросы?
     Яма выпустил кольцо дыма.
     - Сурья, солнце, сейчас отклонится от своего обычного пути, - сказала
Ратри, глядя вдаль. - И Индра выпускает дракона. Вот-вот  начнутся  дожди.
Серая пелена сгустилась над монастырем. Ветер крепчал. По стенам,  танцуя,
заструились потоки воды.  Дождь  сплошным  бисерным  занавесом  затянул  и
картину, которую они наблюдали с открытой части галереи.  Яма  налил  себе
чаю. Ратри взяла еще одну конфету.
     Так шел по лесу. Он пробирался от дерева к дереву, с ветки на  ветку,
не упуская из виду следы внизу. Мех обезьяны был мокрым: листья обрушивали
на него маленькие ливни. За спиной  Така  поднимались  тучи,  но  утреннее
солнце еще сияло на востоке, и в его красно-золотом свете  лес  был  полон
красок. В перепутанных ветвях, лианах, листьях и травах, стеной стоящих по
обе стороны  следов,  пели  птицы,  жужжали  насекомые,  иногда  слышалось
рычание или лай. Ветер играл с  листвой.  Следы  внизу  резко  свернули  к
поляне. Так спрыгнул на землю. Но пройдя поляну, снова пошел по  деревьям.
Теперь он заметил, что следы идут параллельно горам, слегка отклоняясь  от
них. Далекий раскат грома, и - через некоторое время - новый порыв  ветра.
Так двинулся вперед, прорываясь сквозь мокрую паутину и  распугивая  птиц.
Следы по-прежнему вели  к  горам,  иногда  удваиваясь  обратными  следами.
Временами  они  встречались   с   другими,   твердыми   и   расплывчатыми,
расходящимися и пересекающимися, уходящими и  возвращающимися.  Тогда  Так
спускался на землю и изучал размокшую поверхность почвы. Да, Сам  повернул
сюда, Сам остановился у этого озера напиться - здесь, где оранжевые  грибы
выше человеческого роста и  достаточно  широки,  чтобы  сохранить  немного
дождевой воды; теперь Сам пошел по этой тропинке,  здесь  он  остановился,
чтобы завязать сандалию,  здесь  прислонился  к  дереву,  указывающему  на
жилище дриад...
     Так с полчаса шел за своей дичью. Свет от  зарниц  озарял  горы.  Еще
раскат грома. Следы Сама шли вверх, к подножию холмов, где  лес  редел,  и
Так со всех ног побежал по свежевытоптанной тропинке среди  высоких  трав.
След вел прямиком вверх, и силуэты скал становились все более четкими. Сам
прошел этим путем, и Так неотступно следовал  за  ним.  Пестро  окрашенный
Мост Богов над головой  исчез,  тучи  прочно  затянули  восток.  Сверкнула
молния, за ней, не задерживаясь, грянул гром. На открытой местности  ветер
подул  сильнее,  пригибая  траву;  холод,  казалось,  начал  давить.   Так
почувствовал первые капли дождя и поспешил укрыться под каменный  гребень,
тянущийся вдоль тропы. Так продолжил путь под гребнем, а дождь уже хлестал
в полную силу, и с исчезновением  последнего  кусочка  голубого  неба  мир
совсем потерял какие-либо краски.
     Над головой появилось море  бушующего  света,  и  трижды  его  потоки
обрушивались в диком крещендо вниз, на каменный клык, взметнувшийся против
ветра чуть поодаль, на четверть мили вверх по склону.
     Когда глаза Така привыкли к свету,  он  увидел,  как  каждая  молния,
падая, оставляла за собой след, и свет этот пульсировал и качался в  сером
воздухе, несмотря на потоки воды, падающие на землю.
     Потом Так услышал смех - а может, это был отзвук недавнего грома?
     Нет, это был смех - громкий, нечеловеческий.
     А еще чуть позже послышался полный  ярости  вопль.  Новая  вспышка  -
новый грохот.
     И снова огненная воронка засверкала рядом с каменным клыком.
     Так лежал минут пять. Опять вопль, и вновь - очередной раскат грома.
     Теперь там было семь огненных столбов.
     Рискнуть подойти, обогнуть эти штуковины и посмотреть на зубчатый пик
с другой стороны? А если он это сделает, и если - как он чувствовал -  тут
как-то замешан Сам, то что сможет сделать он, Так, если сам  Просветленный
не управляет ситуацией?
     Он все-таки двинулся вперед, низко пригибаясь к мокрой траве.
     Так был уже на полпути, и все повторилось снова, и  поднялись  десять
столбов; они, красные, желтые,  золотые,  отплывали  и  возвращались,  как
будто их основания не укоренялись в почве.
     Мокрый и дрожащий, Так скорчился, и, оценив свое мужество, нашел, что
его и в самом деле маловато. После чего поспешил вперед, держась  подальше
от странного места. Миновав его, он выбрался чуть выше  и  оказался  возле
груды больших камней.
     Камни прикрывали его снизу, и он полз,  дюйм  за  дюймом  продвигаясь
вперед и не сводя глаз с пика. Теперь он увидел, что у основания  клыка  -
сухая темная пещера, и в ней - две коленопреклоненные фигуры. "Святые люди
на молитве?" - предположил он. И тут ужасающая вспышка, какой Так  еще  не
видел, прошла снизу вверх по камням - не сразу, но почти в одно  мгновение
- словно страшно рычащий зверь  огненным  языком  облизал  камень.  Открыв
глаза, Так насчитал уже двадцать пылающих башен.
     Один  из  святых,  размахивая  руками,  наклонился   вперед.   Другой
захохотал. До Така донеслись слова:
     - Глаза змеи. Теперь они - мои.
     - Сколько? - спросил второй, и Так узнал голос Сама Великодушного.
     - Вдвое или ничего, - проревел второй и тоже наклонился вперед с теми
же, что и у Сама, жестами.
     - Нина из Шринагайна! - запел он, наклонился, раскачиваясь,  и  снова
взмахнул руками.
     - Священное семь, - мягко сказал Сам.
     Второй завопил.
     Так зажмурился и заткнул уши, догадываясь, что может  последовать  за
этим воем. И он не ошибся.
     Когда пламя успокоилось и затих грохот, он взглянул  туда,  вниз,  на
жутко освещенную сцену. Так не трудился считать: было ясно, что теперь там
висело сорок пламенных столбов, отбрасывающих сверхъестественный свет - их
число было удвоено. Ритуал продолжался.  Железное  кольцо  на  левой  руке
Будды пылало собственным бледно-зеленым светом.
     Так снова услышал:
     - Вдвое или ничего.
     И ответ Будды:
     - Священное семь.
     На этот  раз  Так  подумал,  что  перед  ним  разверзлась  гора.  Ему
показалось, что вспышка отпечаталась на  сетчатке  закрытых  глаз.  Но  он
ошибся.
     Когда он открыл глаза, то увидел целую армию светящихся  столбов.  Их
блеск вливался в мозг,  и  Так  прищурил  глаза,  чтобы  рассмотреть,  что
происходит внизу.
     - Хватит, Ралтарики? - спросил Сам, и яркий изумрудный  свет  заиграл
на его левой руке.
     - Еще раз, Сиддхартха. Вдвое или ничего.
     Дождь прекратился на минуту, и в великом сиянии воинства  столбов  на
склоне Так увидел, что у существа по  имени  Ралтарики  голова  буйвола  и
лишняя пара рук. Он задрожал, закрыл глаза и уши, и стиснув зубы, замер  в
ожидании.
     Через минуту рев и пламя поднялись вверх, и Так потерял сознание.
     Когда он пришел в себя, то увидел только серость и слабый дождь. А  у
основания камня сидела одна фигура, рогов у нее не было,  и  рук  было  не
больше, чем у обычных людей.
     Так не шевелился. Он ждал.
     - Это, - сказал Яма, протягивая Таку аэрозоль, - отпугивает  демонов.
Советую тебе на будущее основательно опрыскивать себя,  когда  так  далеко
заходишь от монастыря. Я думал, что этот район свободен от ракшасов, а  то
дал бы раньше.
     Так принял флакон и поставил его перед собой на стол.
     Они сидели в апартаментах Ямы и ели  легкую  пищу.  Яма  откинулся  в
кресле со стаканчиком вина Будды в левой  руке  и  полупустым  кувшином  в
правой.
     - Значит, тот, кого называли Ралтарики,  и  в  самом  деле  демон?  -
спросил Так.
     - И да, и нет, - ответил Яма.  -  Если  под  "демоном"  ты  понимаешь
злобное  сверхъестественное  существо,  обладающее  большим   могуществом,
ограниченным сроком жизни и способностью принимать на время любую  видимую
форму, - тогда нет. Это общепринятое определение, но в одном отношении оно
неверно.
     - Да? В каком же?
     - Он не сверхъестественное существо.
     - А во всем остальном?
     - Да.
     - Тогда я не понимаю, какая разница - сверхъестественное оно или нет,
если оно злобное, обладает большим могуществом и способно  изменять  форму
по своему желанию.
     - Нет, разница большая. Различие между непознанным  и  непознаваемым,
между наукой и фантазией - вот это существенно. Четыре направления компаса
- логика, знание, мудрость и  непознанное.  Некоторые  останавливаются  на
последнем направлении. Другие идут дальше. Прельститься  одним  -  значит,
потерять  из  виду  три.   Я   могу   покориться   непознанному,   но   не
непознаваемому. Человек, предпочитающий  последнее...  либо  святой,  либо
дурак. Мне не нужно ни то, ни другое.
     Так пожал плечами и отхлебнул глоток вина.
     - Но демоны...
     - Познаваемы. Много лет назад я экспериментировал с ними, и был одним
из четверых, спускавшихся в Адский Колодец.  Если  ты  помнишь,  это  было
после того, как Тарака напал на бога Агни в Паламайдсу. Не ты  ли  Так  из
Архивов?
     - Я был им.
     - Значит, ты читал о самых ранних контактах с ракшасами?
     - Я читал отчет о днях, когда их связали.
     - Тогда ты должен знать, что они коренные жители этого мира, что  они
были в нем до прибытия человека из исчезнувшей Уратхи.
     - Да.
     - Они по большей части созданы скорее из  энергии,  чем  из  материи.
Судя по их легендам, они когда-то имели тела, жили в  городах.  Но  поиски
личного бессмертия повели их по путям, отличающимся от путей человека. Они
нашли способ  сохранить  себя  как  стабильные  энергетические  поля.  Они
покинули свои тела, чтобы жить вечно в  виде  силовых  вихрей.  Но  чистым
разумом не стали. Они несут в себе полное "эго" и, рожденные  от  материи,
всегда вожделеют к плоти. Хотя  они  могут  на  время  принимать  плотскую
внешность, они не могут ее вернуть  себе  без  посторонней  помощи.  Много
веков они беспомощно дрейфовали по этому миру. Появление Человека нарушило
их покой. Они приняли формы его кошмаров, чтобы  вредить  ему.  Поэтому-то
они и были побеждены и связаны в  безднах  под  Ратнагарис.  Мы  не  могли
уничтожить их совсем, но  не  могли  и  позволить  им  продолжать  попытки
захвата механизмов для воплощений и человеческих тел.  Так  что  они  были
пойманы и заключены в большие магнитные бутылки...
     - Но Сам освободил многих из них, чтобы они  исполняли  его  волю,  -
сказал Так.
     - Да. Он заключил и соблюдает кошмарный  договор,  поэтому  некоторые
ракшасы все еще бродят по планете. Из всех людей  они  уважают,  вероятно,
только Сиддхартху. А с остальными людьми их связывает  один  общий  порок:
они всегда готовы идти ва-банк, игорные долги для них - вопрос чести.  Так
и должно быть, иначе они могут лишиться доверия других игроков и  потерять
свою единственную радость. Могущество ракшасов велико,  и  с  ними  играли
даже принцы, надеясь выиграть их услуги. Так погибали целые королевства.
     - Если, по твоему мнению, Сам играл с Ралтарики  в  одну  из  древних
игр, то какие были ставки?
     Яма допил вино и снова наполнил стаканчик.
     - Сам - дурак, - сказал он. - Нет, не дурак...  Он  игрок.  Тут  есть
разница. Ракшасы повелевают низшими группами энергосуществ. Сам с  помощью
своего кольца управляет теперь армией  огненных  элементалей,  которые  он
выиграл у Ралтарики. Эти элементали - страшные, безмозглые создания,  и  у
каждого - сила разряда молнии.
     Так допил вино.
     - Но какие же ставки мог сделать в игре Сам?
     Яма вздохнул:
     - Всю мою работу, все наши усилия за полстолетия.
     - Ты хочешь сказать - свое тело?
     Яма кивнул.
     - Человеческое тело  -  лучшая  приманка,  которую  можно  предложить
демону.
     - Зачем Саму идти на такой риск?
     Яма рассеяно посмотрел на Така.
     - Возможно, это единственный способ воззвать к собственной  жизненной
воле, снова связать себя со  своей  задачей  -  рискнуть  жизнью,  броском
игральных костей поставить на карту свое существование.
     Так налил себе еще стаканчик и немедленно выпил.
     - Для меня это непостижимо... то самое непознаваемое.
     Яма покачал головой.
     - Ты не прав. Это только непознанное. Сам не святой и не дурак.
     Но при этом подумал: "Нет, все-таки дурак", и в эту же ночь  опрыскал
все вокруг монастыря репеллентом, защищающим от демонов.
     На следующее утро к монастырю подошел невысокий человек и  сел  перед
главным входом, поставив у своих ног  чашку  для  подаяний.  На  нем  было
простое, изношенное одеяние  из  грубой  коричневой  ткани,  доходящее  до
лодыжек. Левый глаз был  закрыт  черной  повязкой.  Редкие  темные  волосы
свисали до плеч. Острый нос, маленький подбородок  и  высоко  поставленные
плоские уши придавали лицу  лисье  выражение.  Туго  натянутая  кожа  была
сильно обветрена. Единственный зеленый глаз, казалось, никогда не мигал.
     Он сидел минут двадцать, пока  один  монах  из  послушников  Сама  не
заметил его и сообщил кому-то из ордена Ратри. Тот отыскал жреца и передал
информацию  ему.  Жрец,  желая   показать   богине   добродетельность   ее
последователей, велел привести нищего,  накормить,  одеть  и  предоставить
келью, в которой тот сможет жить, сколько пожелает.
     Нищий принял еду с вежливостью брамина, но съел лишь немного хлеба  и
фруктов. Он принял и темную одежду ордена Ратри, сбросив  свою  запыленную
рубаху. Затем осмотрел келью и свежую циновку, положенную  специально  для
него.
     - Благодарю тебя, почтенный жрец,  -  сказал  он  неожиданно  звучным
голосом. - Я  благодарю  тебя  и  молю  богиню  отметить  твою  доброту  и
щедрость, расточаемые от ее имени.
     Жрец улыбнулся, надеясь, что Ратри пройдет в эту  минуту  по  залу  и
будет свидетельницей его  доброты  и  щедрости.  Увы,  она  не  появилась.
Немногим из ее ордена повезло видеть ее, даже ночью, когда богиня  была  в
полной силе и находилась среди них. И только монахи в шафрановых одеяниях,
которые  ожидали  пробуждения  Сама,  могли  опознать  ее.  Обычно   Ратри
проходила по монастырю, когда ее приверженцы были на  молитве,  или  после
того, как удалялись к вечерне.  Днем  она  в  основном  спала,  а  если  и
выходила, то всегда закутавшись в  плащ.  Свои  желания  и  приказы  Ратри
сообщала непосредственно Гандиджи, полуслепому главе ордена,  несущему  на
себе груз девяноста трех лет этого цикла. Поэтому и ее монахи, и монахи  в
шафрановом  жаждали  увидеть  богиню  и  мечтали  заслужить  ее   милость.
Считалось, что  благословение  Ратри  обеспечивает  будущее  воплощение  в
брамина. Один только Гандиджи не беспокоился об этом,  потому  что  раз  и
навсегда принял путь реальной смерти.
     Ратри так и не появилась, и жрец продолжил разговор.
     - Я - Баларама, - сказал  он.  -  Могу  я  узнать  твое  имя,  добрый
человек, и, если не секрет, кто ты и куда держишь путь?
     - Я - Арам, - ответил нищий, - принявший на  себя  десятилетний  обет
бедности и семилетний - молчания. А направляюсь я в горы, чтобы найти себе
пещеру, где смогу полностью предаться медитации и молитве. Но, может быть,
прежде чем пуститься в путешествие, я на несколько дней воспользуюсь твоим
любезным гостеприимством.
     - Поистине, честь для нас, - ответил Баларама, - если святой пожелает
осчастливить наш монастырь своим присутствием. Мы  рады  принять  тебя.  И
если ты пожелаешь чего-нибудь, что может облегчить твой путь, и  мы  можем
дать тебе это - скажи.
     Арам пристально поглядел на него  своим  здоровым  зеленым  глазом  и
сказал:
     - Монах, который заметил меня, не носил одежды вашего ордена. Я почти
уверен: что мой больной глаз видел мантию другого цвета.
     - Да, - сказал Баларама,  -  сейчас  под  нашим  кровом  отдыхают  от
странствий последователи Будды.
     - Это на самом деле интересно, - сказал Арам, - я хотел бы поговорить
с ними и, если получится, узнать побольше об их пути.
     - У  тебя  будет  такая  возможность,  если  ты  на  некоторое  время
задержишься у нас.
     - Тогда я так и сделаю. Долго ли они здесь пробудут?
     - Этого никто не знает.
     Арам кивнул.
     - А когда я смогу с ними поговорить?
     - Они будут здесь вечером, в тот час,  когда  все  монахи  собираются
вместе и беседуют, кроме тех, конечно, кто дал обет молчания.
     - Тогда время до этого часа я проведу в молитве,  -  сказал  Арам.  -
Спасибо тебе.
     Они поклонились друг другу, и Арам отправился в свою келью.
     Вечером Арам ждал сбора монахов. В  это  время  монахи  двух  орденов
встречались и вели богоугодные беседы. Ни Сам, ни Так, ни Яма  никогда  не
присутствовали при этом. Арам сидел за длинным столом в трапезной напротив
нескольких буддийских монахов и разговаривал с ними о доктрине и практике,
о касте и кредо, о погоде и текущих делах.
     - Странно, - заметил он через некоторое  время,  -  что  люди  вашего
ордена зашли так далеко на юго-запад.
     - Мы - странствующий орден, - ответил  монах.  -  Мы  идем  вслед  за
ветром. Мы идем, куда влечет нас сердце.
     - В  местности  ржавой  почвы  в  сезон  гроз?  Не  бывает  ли  здесь
поблизости каких-нибудь знамений,  не  даруют  ли  эти  места  откровения,
которое могло бы расширить мои представления о мире, если б я знал о нем?
     - Весь мир - откровение, - ответил монах.  -  Все  изменяется  и  все
остается. День следует за ночью... День приходит  и  уходит,  но  остается
днем. Очень многое в мире - иллюзии, которые  по  форме  следуют  образцу,
представляющему собой часть божественной реальности.
     - Да-да, - сказал Арам, - в путях иллюзий и реальности  я  достаточно
сведущ, а узнать я хотел вот что: не появился ли поблизости новый  учитель
или, может быть, вернулся старый,  или  скажем,  здесь  есть  какое-нибудь
божественное проявление, о присутствии которого моей душе было бы  полезно
знать.
     Говоря это, нищий сбросил со стола рыжего жука размером  с  ноготь  и
уже занес над насекомым сандалию, чтобы раздавить его.
     - Умоляю тебя, брат, не причиняй вреда ему, - сказал монах.
     - Но их в избытке, а Мастера Кармы установили, что человек  не  может
вернуться в мир насекомым, и убийство насекомого -  кармически  безобидный
акт.
     - Тем не менее, - сказал монах, - всякая жизнь  есть  жизнь:  в  этом
монастыре все следуют принципу ахимсы и воздерживаются  отнимать  жизнь  у
любого существа.
     - Но ведь Патанджали установил, что намерение определяет  более,  чем
действие, - возразил Арам. - Следовательно, если я убил случайно, а не  по
злобе,  я  вроде  бы  и  не  убивал.  Признаюсь,  что  в   данном   случае
присутствовала злоба, значит, если я не убил, то все  равно  в  ответе  за
свое намерение. Так что теперь я могу наступить на жука, и хуже  от  этого
не станет, согласно тому же принципу ахимсы.  Но  поскольку  я  гость,  и,
конечно, уважаю ваши обычаи, я не сделаю этого.
     С этими словами Арам убрал ногу от насекомого, замершего с  поднятыми
вверх красноватыми усиками.
     - А он, действительно, ученый, - заметил один из монахов Ратри.
     Арам улыбнулся.
     - Признателен, но это не так. Я только смиренный искатель истины, и в
прошлом мне случайно довелось прослушать лекции одного ученого. О, если бы
мне повезло снова. Если бы поблизости был какой-нибудь великий учитель для
учений, я уверенно прошел бы по раскаленным углям и  сел  бы  у  его  ног,
чтобы слушать Его слова. Если бы...
     Он замолчал, потому что все взгляды вдруг устремились к двери за  его
спиной. Арам оглядываться не стал, а дотянулся до жука, застывшего  теперь
уже у руки, и прихлопнул  его.  Из  сломанной  хитиновой  оболочки  спинки
насекомого  высунулось  острие  маленького  кристалла  и   две   крошечные
проволочки.
     И только тогда повернулся. Зеленый глаз бегло осмотрел  ряд  монахов,
сидевших между ним и дверью, и остановился на  Яме:  на  том  были  брюки,
сапоги, рубашка, пояс, плащ, перчатки -  все  красное,  а  голову  обвивал
тюрбан цвета крови.
     - "Если бы"? - начал Яма. - Ты сказал "если бы"? Если бы какой-нибудь
мудрец или какое-либо  воплощение  божества  остановилось  поблизости,  ты
хотел бы с ним познакомиться? Это говорил ты, незнакомец?
     Нищий встал из-за стола и поклонился.
     - Я - Арам, искатель и путешественник, товарищ  каждому,  кто  желает
просвещения.
     Яма на поклон не ответил.
     - Почему ты назвал свое имя наоборот, Бог  Иллюзии,  когда  все  твои
слова и поступки кричат об этом.
     Нищий пожал плечами.
     - Я не понял твоих слов, добрый человек.
     Снова улыбнулся и добавил:
     - Я тот, кто ищет Путь и Истину.
     - Я думаю, этому трудно поверить, ведь  я  был  свидетелем  твоей  по
крайней мере тысячелетней цепи изменений.
     - Ты говоришь о продолжительности жизни богов.
     - К несчастью, да. Ты допустил серьезную ошибку, Мара.
     - Какую же?
     - Ты шел сюда с надеждой, что тебе позволят уйти живым.
     - Согласен, я предполагал, что именно так оно и будет.
     - Но ты не учел множества несчастных случаев, которые могут свалиться
на одинокого путешественника в этом диком районе.
     -  Я  много  путешествовал  в  одиночку.  Несчастные  случаи   всегда
настигали других.
     - Ты, видимо, уверен, что при уничтожении тела, твой атман переместит
записи, и номер пройдет.
     Нищий нахмурился.
     - Яма, ты глуп, если думаешь, что  твоя  ничтожная,  потерянная  сила
может сравниться с мощью Мастера Снов.
     - Может быть и так, Мара, - ответил Яма, - но я  слишком  долго  ждал
этого случая, чтобы думать об отсрочке. Помнишь мое  обещание  в  Кинсете?
Если хочешь продолжить цепь своего существования, попытайся  пройти  через
эту единственную в комнате дверь, которую я загораживаю. Теперь ничто тебе
не поможет.
     Мара поднял руки, и вспыхнул огонь.
     Все пылало. Пламя вырывалось из каменных стен, из столов,  из  мантий
монахов. По комнате заклубился  дым.  Но  Яма  стоял  среди  пожарища,  не
сдвинувшись с места ни на шаг.
     - Это все, на что ты способен? - спросил он. - Твое пламя повсюду, но
ничего не горит.
     Мара хлопнул в ладоши, пламя исчезло.
     Вместо него поднялась кобра почти в два человеческих роста. Покачивая
головой с развернутым серебряным клобуком, она замерла в s-образной боевой
позиции.
     Яма даже не взглянул на чудовище; темный  взгляд,  как  жало  черного
насекомого, впился в единственный глаз Мары.
     Кобра растаяла на середине броска. Яма сделал шаг вперед.
     Мара на шаг отступил.
     Они застыли на три удара сердца, и Яма сделал еще два шага вперед.
     И Мара снова отступил. На лицах обоих выступил пот. Теперь нищий стал
выше ростом, на голове прибавилось волос, он стал толще в поясе и  шире  в
плечах. Во всех его движениях появилось неуловимое изящество...
     И еще шаг назад.
     - Да, Мара, здесь Бог Смерти, - процедил сквозь зубы Яма. - Падший  я
или нет, но реальная смерть живет в моих глазах. И  тебе  с  ней  придется
встретиться. Когда ты дойдешь  до  стены,  отступать  будет  некуда.  Сила
уходит из твоих членов, Мара. Руки и ноги твои начинают холодеть.
     Мара усмехнулся, оскалив зубы. Шея Мастера Снов раздулась,  как  шар.
Бицепсы увеличились  до  размеров  мужских  бедер,  грудь  превратилась  в
бочонок силы, а ноги вросли в пол, как стволы деревьев в лесу.
     - Холодеют? - спросил он, вытянув руки. -  Да  этими  руками  я  могу
переломить гиганта. А ты всего лишь выброшенная падаль.  Твой  гнев  может
напугать разве что стариков и калек. Глаза могут заставить оцепенеть  лишь
животных и людей низкого рода. Я выше тебя, насколько  звезда  может  быть
выше дна океана.
     Руки Ямы в красных перчатках, как две кобры, метнулись к горлу Мары.
     - Тогда пусти в ход свою силу, которой  ты  так  хвастаешься,  Мастер
Снов. Ты создал видимость мощи, воспользуйся же ею.
     Лицо Мары стало ярко-алым; руки Ямы все крепче и крепче  сжимали  его
горло. Единственный глаз готов был выскочить. Мара упал на колени.
     - Хватит, Яма, - прохрипел он. - Хочешь убить самого себя?
     Мара изменился, черты его расплылись, как будто он лежал под  текущей
водой.
     Яма смотрел на свое собственное лицо, на свои красные руки, хватающие
его за запястья.
     - Ты отчаиваешься, Мара,  когда  жизнь  оставляет  тебя.  Но  Яма  не
ребенок, чтобы бояться разбить зеркало, которым ты стал. Сделай  последнюю
попытку бороться или умри, как презренный человек, конец все равно один.
     Но Мара опять изменил облик.
     На этот раз Яма в нерешительности ослабил хватку.
     На его руки упали Ее бронзовые волосы.  Тусклые  глаза  умоляли.  Шею
обвивало ожерелье из черепов, которые были чуть бледнее Ее тела.  Сари  Ее
было цвета крови. Ее руки лежали на его руках, почти лаская их...
     - Богиня, - прошептал Яма.
     - Не хочешь ли ты убить Кали?.. Дургу...
     Она судорожно попыталась вдохнуть.
     - Опять ошибка, Мара, - прошептал Яма. -  Разве  ты  не  знаешь,  что
каждый человек убивает то, что он любил?
     И с силой сжал горло Мастера Снов. Раздался хруст ломающихся костей.
     - Десятикратным будет твое осуждение, - сказал  он,  зажмурясь.  -  И
нового рождения не будет.
     Руки разжались.
     Высокий, благородного сложения человек лежал на полу, у ног Ямы.  Его
голова склонилась к правому плечу. Глаз окончательно закрылся. Яма  носком
сапога перевернул тело.
     - Устроить погребальный костер и сжечь тело, - приказал он, так и  не
повернувшись к монахам.  -  Не  жалеть  ритуалов.  Сегодня  умер  один  из
высочайших.
     Потом отвел глаза от содеянного, развернулся на  каблуках  и  покинул
комнату.
     В этот вечер по небу метались молнии, и дождь лил как из ведра.
     Они  вчетвером  сидели  в  комнате,  расположенной  в  высокой  башне
северо-восточной части монастыря. Яма ходил из угла  в  угол,  каждый  раз
останавливаясь у окна. Остальные сидели, смотрели на него и слушали.
     - Они подозревают, - говорил он, - но всего не знают. Они не разрушат
монастырь последователей бога и не пойдут на раскол в своих рядах, пока не
убедятся, что их подозрения верны. Но пока  они  еще  не  уверены.  И  это
означает, что у нас есть время.
     Все кивнули.
     - Брамин,  отрекшийся  от  мира,  шел  этой  дорогой,  пострадал  при
несчастном случае и умер. Тело его сожжено, прах брошен в реку,  впадающую
в море. Вот что произошло... А странствующие монахи Просвещенного  гостили
там в это время. И вскоре отправились дальше. Кто знает, где они теперь?
     Так выпрямился, насколько смог.
     - Господин Яма, - сказал он, - эта история продержится неделю, месяц,
может, больше, и все равно попадет в руки Мастера  Кармы,  который  первым
делом примется за оставшихся в этом монастыре, тех, кто идет Путями Кармы.
И все пойдет прахом. А в подобных  обстоятельствах  кто-то  из  них  очень
скоро может оказаться на суде Мастеров Кармы... И что тогда?
     Яма тщательно скрутил сигарету.
     - Я уже рассказал, как это в действительности произошло - так и нужно
уладить.
     -  А  получится?   Когда   человеческий   мозг   является   предметом
кармического возврата, все события,  с  какими  он  был  связан  во  время
последнего жизненного цикла, выкладываются перед  судьей  и  машиной,  как
свиток.
     - Все это верно, - сказал Яма. - А ты, Так  из  Архивов,  никогда  не
слышал о палимпсесте - свитке, который был  использован,  затем  очищен  и
использован снова?
     - Конечно слышал, но ведь мозг - не свиток.
     - Нет? - улыбнулся Яма. - Ну, это было твое сравнение, а  не  мое.  А
что, в сущности, есть истина? Истина такова, какой ты ее  подаешь.  Монахи
были свидетелями странного и страшного дела.  Они  видели,  как  я  принял
Допинг и использовал Атрибут. Они видели, как Мара сделал то  же  самое  -
здесь, в этом монастыре, где мы возродили принцип ахимсы. Они  знают,  что
бог может это делать, не неся кармического груза, но потрясение,  конечно,
было сильнейшим. Будет  устроено  конечное  сожжение.  И  во  время  этого
сожжения та басня, которую  я  рассказал  вам,  в  их  умах  должна  стать
истинной, - он закурил.
     - Как, каким образом? - спросила Ратри.
     - Именно в эту ночь, в час, - начал  Яма,  -  когда  образ  огненного
поединка тревожит их мысли и сознание, новая истина должна быть выкована и
укреплена вместо... Сам, ты достаточно долго отдыхал. Теперь  ты  сделаешь
это. Произнеси им проповедь. Ты должен воззвать  к  их  самым  благородным
чувствам и  высшим  качествам  духа,  которые  делают  человека  предметом
божественного вмешательства. Мы с Ратри объединим силы,  и  родится  новая
правда.
     Сам вздрогнул и опустил глаза.
     - Не знаю, выйдет ли. Это было так давно...
     - Будда - всегда Будда, Сам. Используй какую-нибудь из  своих  старых
притч. У тебя есть минут пятнадцать.
     Сам протянул руку.
     - Дай мне табаку. - Он взял кисет и  скрутил  сигарету.  -  Огонек...
Спасибо, - глубоко затянулся и закашлялся. - Я устал им врать,  -  ответил
он наконец. - Наверное так.
     - Врать? - переспросил Яма. - А кто тебя просит  врать?  Прочитай  им
Нагорную проповедь, или, если хочешь,  что-нибудь  из  "Илиады",  мне  все
равно, что ты скажешь. Просто расшевели их немножко, вот и все, что нужно.
     - А что потом?
     - Потом? Потом я займусь их спасением... и нашим.
     Сам задумчиво кивнул.
     - Ну, если ты ставишь вопрос так... Только я еще не  совсем  в  форме
для таких делишек. Конечно, я найду парочку истин, подпущу  благочестия...
Но мне потребуется минут двадцать.
     - Хорошо, пусть двадцать. А потом будем  собираться.  Завтра  едем  в
Кейпур.
     - Так рано? - спросил Так.
     Яма покачал головой.
     - Так поздно.
     Монахи сидели на полу трапезной.  Столы  были  отодвинуты  к  стенам.
Насекомые исчезли. Снаружи продолжался дождь.
     Великодушный, Сам, Просвещенный, вошел и уселся перед монахами.
     Вошла Ратри в одежде буддийской монахини и в вуали.
     Яма и Ратри прошли в конец комнаты и сели на пол. Где-то был и Так.
     Сам несколько минут сидел, закрыв глаза, потом мягко произнес:
     - У меня много имен, и ни одно из них не имеет значения.  Говорить  -
это называть имена, но слова - не важны. Может вдруг  случиться  то,  чего
никогда не случалось раньше. Человек, глядя на это, смотрит на реальность.
Он не сумеет рассказать другим,  что  увидел.  Но  другие  хотят  знать  и
спрашивают его: "На что похоже то,  что  ты  видел?".  Тогда  он  пытается
объяснить им. Предположим, он видел  самый  первый  в  мире  огонь.  И  он
говорит: "Он красный, как мак, но сквозь него танцуют другие цвета. У него
нет формы - он, как вода, текущая отовсюду. Он  горячий,  подобно  летнему
солнцу, только еще горячее. Он живет некоторое время на  куске  дерева,  а
затем дерево исчезает, будто он его съел, и  остается  нечто  черное,  что
может сыпаться, как песок. А с деревом и он исчезает".
     И слушатели должны думать, что реальность похожа на мак, на воду,  на
солнце, на то, что они едят и на то, что выделяют. Они думают,  что  огонь
похож на все, как сказал им человек, видевший его. Но они не видели  огня.
Они не могут знать какой он. Они могут знать только о его существовании.
     Но вот огонь снова и снова приходит в мир. Многие смотрят на него.  И
через какое-то время огонь становится таким же обычным, как трава,  облака
или воздух, которым они дышат. Люди видят, что он похож на мак - но это не
мак, похож на воду - но не вода, похож на солнце - но не солнце, похож  на
то, что едят, и на то, что выбрасывают, но огонь отличается от всего этого
и в то же время он - все это вместе. Они смотрят на это  новое  явление  и
придумывают новое слово, чтобы назвать его. И называют его - "огонь".
     Если они встретят человека, который еще не видел огня, и заговорят  с
ним об огне, он не поймет, что эти люди имеют в виду. Тогда  они,  в  свою
очередь, станут объяснять ему, на что похож огонь,  зная  по  собственному
опыту, что все равно не смогут описать его точно. Они понимают,  что  этот
человек так и не поймет всего, даже если бы они  использовали  все  слова,
существующие в мире. Он должен сам увидеть огонь, понюхать, согреть  возле
него руки, заглянуть в сердцевину... иначе он так  и  останется  невеждой.
Следовательно, слово "огонь" не имеет  значения.  Слова  "земля",  "вода",
"воздух" не имеют значения. Любые слова  не  важны.  Но  человек  забывает
реальность и помнит лишь слова. Чем больше слов он помнит, тем более умным
считают его окружающие. Он смотрит на великие трансформации  мира,  но  не
видит их, как видит тот,  кто  смотрит  на  реальность  впервые.  Названия
вещей, предметов, явлений слетают с его губ, он улыбается и пробует их  на
вкус, думая, что узнает о вещах  по  их  названиям.  То,  что  никогда  не
случалось раньше, все-таки случается. Это все еще  чудо.  Великое  горящее
цветение, поток, извержение вулкана в пепле мира; и  ни  одно  явление  из
того, что я назвал, и в то же время все они вместе - Безымянность.
     И вот, я прошу, я требую от вас: забудьте ваши имена, забудьте слова,
только что сказанные  мною.  Смотрите  на  Безымянность  в  себе,  которая
поднимается, когда я к ней  обращаюсь.  Она  внимает  не  моим  словам,  а
реальности внутри меня, которая является частью Безымянности.  Это  атман,
он слышит меня, а не  мои  слова.  Все  остальное  нереально.  Определять,
значит терять. Суть всех вещей - Безымянность. Безымянность  непознаваема,
она сильнее Брахмы. Вещи уходят, а суть остается.
     Вы среди сна.
     Суть сна - это сон формы. Формы меняются, исчезают, но суть остается,
создавая новые сны. Человек называет эти сны и думает, что пленил суть, не
зная, что он вызывает нереальность. Эти камни, стены, тела, сидящие  рядом
с вами, - это маки, вода, солнце, это сны Безымянности. Они - огонь,  если
хотите.
     И когда спящий осознает, что  он  спит,  то  может  в  какой-то  мере
управлять тканью сна, сгибая ее  по  своей  воле,  а  может  проснуться  и
понять, что познал себя. Если он выбирает  путь  самопознания,  слава  его
велика, и он будет звездой во  все  времена.  Если  же  он  выбирает  путь
тантры, объединяющий сансару и нирвану, включающий мир и продолжение жизни
в нем, этот человек - могущественнейший из Мастеров Снов. Его  мощь  может
быть направлена и на добро, и на зло, хотя эти определения также не  имеют
значения, они по ту сторону наименования сансары.
     Однако жить в сансаре - значит зависеть  от  могущественных  Мастеров
Снов. Если их сила направлена на добро - это золотое время, если же на зло
- это время тьмы. Сон может обернуться  кошмаром.  Написано,  что  жить  -
значит страдать. Так оно и есть  -  говорят  мудрые,  потому  что  человек
должен освободиться от бремени Кармы, достигнув  просвещенности.  По  этой
причине, полезно ли человеку бороться во сне со своей участью,  с  тропой,
по которой он должен  следовать,  чтобы  получить  освобождение?  В  свете
вечных ценностей страдание - ничто; в пределах сансары страдание  ведет  к
добру.  Но  оправдано  ли,  что  человек  борется  против  тех,  чья  воля
направлена на зло?
     Он сделал паузу и поднял свою голову.
     - В эту ночь между нами прошел Бог Иллюзии - Мара,  могущественнейший
из Мастеров Сна, поклоняющийся Злу. Он натолкнулся на  другого,  на  того,
кто может работать с тканью снов различными  способами.  Он  встретился  с
Дхармой,  который  способен  изгнать  Мастера  Снов  из  своего  сна.  Они
сражались, и Бога Мары не существует  более.  Почему  они  сражались:  Бог
Смерти и Бог Иллюзии? Вы знаете, что пути Богов  непостижимы.  Но  это  не
ответ. А суть в том, что оправдание одинаково как для  людей,  так  и  для
богов. Добро и Зло взаимосвязано. Так говорят мудрые, учившие наш народ  с
незапамятных времен. Согласитесь с этой истиной, но вспомните  понятие,  о
котором мудрые не упоминали. Это понятие - "красота", которая есть слово -
но взгляните на это слово и рассмотрите путь Безымянности. А что есть путь
Безымянности? Это Путь Сна. Но зачем  нужен  сон  Безымянности?  Этого  не
знает  ни  один  живущий  в  сансаре.  Лучше  спросите,  что  делает   Сон
Безымянности? Безымянность, частью которой являемся  мы  все,  дает  форму
сна. А что есть высший Атрибут любой формы? Красота. Значит, главное -  не
проблема добра и зла, а проблема эстетики.  Борьба  с  могучими  Мастерами
Сна, чья сила направлена на зло или уродство - это не борьба за  то,  чему
учили нас мудрецы, то есть за безразличие в границах сансары или  нирваны.
Это  борьба  за  симметричное  видение  сна  в  границах  ритма  и  точки,
равновесия и противопоставления, которые делают  сон  частью  красоты.  Об
этом мудрые ничего не говорили. Эта истина так проста, что они,  вероятно,
проглядели ее. Поэтому я  вынужден  обратить  на  нее  внимание.  Бороться
против Мастеров Сна, плодящих безобразное - будь они люди или боги - может
лишь  Безымянность.  Эта  борьба  несет  страдания,  и  кармическое  бремя
человека будет облегчено, как и при необходимости терпеть безобразное,  но
все это будет иметь более высокий исход в мире вечных ценностей, о которых
так часто говорят мудрые.
     И вот, я говорю вам, эстетика того, что мы  видели  в  этот  вечер  -
эстетика высшего порядка. Вы можете спросить меня: "Откуда мне знать,  что
прекрасно, а что уродливо, и как нужно действовать?", и я скажу:  на  этот
вопрос вы должны ответить сами. Для этого сначала нужно забыть то, о чем я
говорил, потому что я ничего не сказал. Живите в Безымянности.  Он  поднял
правую руку и склонил голову.
     Яма встал. Поднялась Ратри. Так прыгнул на стол.
     Они  ушли  в  пьянящем  блеске  утра  под   Мостом   Богов.   Высокие
папоротники, еще мокрые от ночного дождя, искрились и шелестели.  Верхушки
деревьев и пики далеких гор рябили над поднимающимся легким туманом.  День
был безоблачным. Слабый утренний ветерок еще хранил следы ночного  холода.
Щелканье, жужжание и щебет джунглей сопровождали  монахов.  Монастырь,  из
которого они  ушли,  едва  виднелся  вдали;  над  ним  тянулась  изогнутая
облачная линия, расписывающая небеса. Служители  Ратри  несли  ее  носилки
посреди группы монахов, слуг и маленького отряда воинов.  Сам  и  Яма  шли
впереди. Так следовал за ними по ветвям, невидимкой скользя в листве.
     - Погребальный костер все еще горит, - сказал Яма.
     - Да.
     - Жгут тело странника, умершего от сердечного приступа.  И  случилось
это как раз тогда, когда он решил отдохнуть в монастыре.
     - Правильно.
     - Для эксперимента твоя проповедь была очаровательна.
     - Спасибо.
     - Ты действительно веришь в то, что проповедовал?
     Сам засмеялся.
     - Я очень доверчив, когда речь идет о моих словах. Я верю во все, что
говорю, хотя заведомо знаю, что это ложь.
     Яма фыркнул.
     - Жезл Тримурти все еще опускается на спины  людей.  В  своем  тесном
логове шевелится Ниррити; он тревожит морские пути Юга. Не  хочешь  ли  ты
потратить еще один срок жизни на удовольствие заняться метафизикой - найти
новые оправдания уничтожению своих врагов? Твое выступление в прошлую ночь
звучало так, словно ты перевернул понятия "почему" и "как".
     - Нет, - сказал Сам, - я хотел испробовать на  присутствующих  другую
линию. Трудно вызвать возмущение тех, для кого все - благо.  В  их  мозгах
нет места злу, несмотря на постоянные страдания. Раб на дыбе, знающий, что
если будет страдать, то  сможет  родиться  снова  и,  может,  даже  жирным
купцом, с готовностью смотрит на страдания и смотрит совсем  не  так,  как
тот, у кого только одна жизнь. Этот раб может вытерпеть все, зная, что как
ни велика сейчас его боль, будущих радостей все равно  будет  еще  больше.
Если такой человек не  выбирает  между  добром  и  злом,  тогда,  конечно,
красоту и уродство можно заставить служить  ему  одинаково,  меняя  только
названия.
     - Это что, новая официальная линия? - спросил Яма.
     - Вот именно, - ответил Сам.
     Яма провел рукой по незаметной складке одежды, извлек кинжал и поднял
его вверх.
     - Салют красоте, - воскликнул он. - Долой уродство!
     Волны тишины покатились по джунглям. Затихли  все  звуки  жизни.  Яма
вложил кинжал в потайные ножны и поднял руку.
     - Стоп, - крикнул он, посмотрел вверх, жмурясь от солнца и  закричал.
- Быстрей, с тропы! В кусты!
     Все засуетились и побежали к кустам, подальше от тропы. Носилки Ратри
застряли между деревьями, сама она теперь стояла рядом с Ямой.
     - В чем дело? - спросила богиня.
     - Слушай.
     С неба на взрывной сверхзвуковой волне  спускалось  нечто.  Мелькнуло
над пиками гор и в снопах дыма пронеслось над монастырем. При  его  полете
грохотали взрывы, воздух дрожал, словно оно  пробивалось  сквозь  ветер  и
свет. Это был крест в виде буквы  "тау"  с  громадной  петлей  и  огненным
хвостом позади.
     - Разрушитель вышел на охоту, - сказал Яма.
     - Громовая колесница, - закричал один из наемных воинов.
     - Шива проходит, - прошептал  монах,  вытаращив  глаза  от  ужаса.  -
Разрушитель...
     - Если бы я вовремя понял, как я  хорошо  работал,  то  мог  бы  даже
вычислить дни его международных состязаний. Иногда я сожалею  о  том,  что
гениален.
     Крест пронесся над Мостом Богов, покачался над  джунглями  и  ушел  к
югу. Его рев становился все тише и тише. Наконец наступила тишина. Коротко
чирикнула птичка. Ей ответила другая.  Затем  снова  появились  все  звуки
жизни, и путешественники вернулись на тропу.
     - Они вернутся, - сказал Яма. И это оказалось правдой.
     Еще дважды в этот  день  они  сворачивали  с  тропы,  когда  громовая
колесница проносилась над ними. В  последний  раз  она  сделала  круг  над
монастырем, очевидно, наблюдая за похоронным  ритуалом,  вершившимся  там,
прошла над головами затаившихся у тропы людей и исчезла. В  эту  ночь  они
разбили лагерь под открытым небом. И на вторую ночь тоже.
     Третий день привел их к реке Дива и  к  последнему  портовому  городу
Куна. Здесь они взяли транспорт, как делали все, и в тот же вечер на барже
двинулись к югу, туда,  где  Дива  соединяется  с  могучей  Ведрой,  потом
дальше, и, наконец, к пристани Кейпура - цели путешествия.
     Пока они плыли по реке, Сам слышал все ее звуки. Он стоял на  палубе,
положив руки на перила, и смотрел вниз, на воду. Там поднималось и  падало
яркое небо, а звезды склонялись друг к другу. И тогда  ночь  обратилась  к
Саму голосом Ратри; она была где-то совсем близко.
     - Ты проходил этим путем трижды, Татхагата.
     - Много раз, - ответил он.
     - Дива прекрасна в своей ряби под звездами.
     - Да, Дива прекрасна.
     - Теперь мы идем в Кейпур во дворец  Камы.  Что  ты  станешь  делать,
когда мы туда прибудем?
     - Некоторое время потрачу на медитацию, богиня.
     - О чем будешь размышлять?
     - О своих прошлых жизнях и об ошибках, которые я совершил в каждой из
них. Все нужно пересмотреть заново.
     - Яма считает, что Золотое Облако изменило тебя.
     - Наверное, так оно и есть.
     - Он уверен, что оно размягчило тебя, ослабило. Ты  всегда  изображал
из себя мистика, но сейчас, по мнению Ямы, ты и в самом деле стал  им,  на
свою и нашу погибель.
     Сам покачал головой и повернулся, но Ратри не увидел. То ли она  была
здесь невидимой, то ли уже ушла. Он сказал тихо и без выражения:
     - Я сорву  эти  звезды  с  небес  и  брошу  их  в  лицо  богам,  если
понадобится. Я буду богохульствовать во всех храмах страны. Я буду  ловить
жизнь сетями, как рыбак ловит рыбу, если это  будет  необходимо.  Я  снова
поднимусь в Небесный Город, даже если каждая ступень  будет  пламенем  или
обнаженным мечом, или ее будет охранять тигр.  Настанет  день,  когда  они
спустятся с неба и увидят меня на лестнице. Я преподнесу им дар,  которого
они боятся больше всего. И в этот день начнется новая Юга. Но сначала  мне
надо подумать... - Сам замолчал, отвернулся  и  снова  начал  разглядывать
воду.
     По  небу  пронеслась  падающая  звезда.  Судно  шло  вперед.  И  ночь
вздохнула над Самом.
     А он смотрел вдаль и вспоминал.



                                    2

                     Однажды, чтобы купить себе новое тело, незначительный
                раджа мелкого княжества поехал со своей свитой в Махартху,
                в город, который называли Воротами Юга  и  Столицей  Зари.
                Это было в те времена, когда угрозы судьбы еще можно  было
                отвести в сторону, когда  боги  были  менее  официальными,
                демоны связанными, а Небесный город иногда открывался  для
                людей. Это история  о  том,  как  этот  правитель  искушал
                однорукого  исполнителя  обрядов  перед  Храмом  и   своей
                самонадеянностью навлек на себя немилость Неба...
                     Немногие рождаются вновь
                     Среди людей;
                     Большинство рождаются вновь
                     Где-то в другом месте.
                                                  Ангуттара-Никайя (1, 35)

     Ближе к вечеру на белой кобыле принц въехал в Столицу Зари  и  поехал
по широкой улице Сурьи; за ним  на  почтительном  расстоянии  ехала  сотня
вассалов, по левую руку держался советник Страк с кривой саблей в  ножнах,
а часть богатства в сумках везли вьючные лошади.
     Жара накаляла тюрбаны людей, с  потом  стекала  по  телам  на  землю,
расплывалась позади и снова поднималась с дороги.
     Навстречу медленно двигалась колесница; возничий  искоса  посматривал
на знамя, которое нес глава слуг;  у  входа  в  свой  шатер,  наблюдая  за
уличным движением, стояла куртизанка; свора дворняжек  с  лаем  бежала  за
лошадьми.
     Принц был высок. На  темных,  с  кофейным  оттенком  руках  выступали
набухшие вены. Держался он прямо, а глаза, ясные и  волнующие,  напоминали
глаза древней птицы.
     Впереди собралась толпа зевак, праздно глазеющих на проходящий отряд:
ведь на лошадях ездили только те, кому  это  было  по  карману.  А  такими
богатыми  были  немногие.  Последнее  время  верховыми  животными  служили
слизарды - ящеры, чешуйчатые существа со змеиной шеей,  множеством  зубов,
сомнительным  происхождением,  коротким  жизненным   циклом   и   скверным
характером,  в  последнее  десятилетие  все  больше  лошадей  по  каким-то
причинам становились бесплодными. Принц ехал по  Столице  Зари,  а  жители
Столицы наблюдали.
     Вскоре отряд свернул на  более  узкую  улицу  и  поехал  мимо  низких
торговых зданий, больших магазинов крупных купцов,  мимо  банков,  храмов,
гостиниц, борделей. Наконец, всадники доехали до окраины делового  района,
до роскошной гостиницы Хауканы, самого Лучшего Хозяина в Столице. У  ворот
они натянули поводья: сам Хаукана стоял снаружи, скромно  одетый,  полный,
улыбающийся и желающий лично провести белую кобылу в ворота.
     - Добро пожаловать, господин Сиддхартха, - начал он так громко, чтобы
все уши могли услышать о личности гостя. - Добро пожаловать  в  соловьиную
округу,  ароматные  сады  и  мраморные  залы  этого  скромного  заведения.
Приветствую также и твоих всадников,  которые  разделили  с  тобой  тяготы
пути. Они, без сомнения, найдут здесь отдых и достойный прием. У  меня  ты
найдешь все, что пожелаешь, как в былые времена, когда ты жил в этих залах
с  другими  знатными  гостями   и   благородными   посетителями,   слишком
многочисленными, чтобы всех перечислить...
     - И тебе добрый вечер, Хаукана, - крикнул принц, потому что день  был
жаркий, а речь хозяина гостиницы текла как река, и могла литься  вечно.  -
Впусти нас поскорее в эти стены,  где  среди  прочих  достоинств,  слишком
многочисленных для перечисления, наверняка есть и прохлада.
     Хаукана быстро поклонился, взял под уздцы белую кобылу и повел ее  во
двор. Он придерживал стремя, пока принц спешивался,  а  затем  перепоручил
лошадей конюху и послал мальчишку подмести улицу.  В  гостинице  прибывшие
первым делом вымылись; после перенесенной жары  они  долго  с  блаженством
стояли в мраморной ванной, пока слуги лили на них воду.  Затем  по  обычаю
касты воинов приближенные принца смазали  кожу,  надели  свежую  одежду  и
прошли в обеденный зал. Трапеза продолжалась до вечера, до тех  пор,  пока
воины не потеряли счет блюдам. Принц  сидел  во  главе  низкого,  длинного
стола. Справа от  него  три  танцовщицы  ткали  замысловатые  переплетения
сложного танца, позванивали цимбалы; каждый поворот в танце  отражался  на
их лицах, а четыре музыканта под вуалями  играли  подходящие  традиционные
мелодии. Стол был покрыт  богато  вытканными  гобеленами  с  изображениями
охоты и сражений: всадники на лошадях  поражали  копьями  крылатую  панду,
огненного петуха и растения с  драгоценными  стручками,  зеленые  обезьяны
боролись на вершинах деревьев, птица  Гаруда  держал  в  когтях  небесного
демона и бил его клювом и крыльями. Из глубин моря выплывала армия рогатых
рыб, в их соединенных плавниках сверкали розовые кораллы. Люди в  камзолах
и шлемах с копьями и факелами не давали рыбам выйти  на  берег.  Принц  ел
мало и медленно. Он слушал музыку, иногда  смеялся  удачным  шуткам  своих
людей. Он потягивал шербет, и кольца на его тонких пальцах  позванивали  о
край чаши.
     Рядом возник Хаукана.
     - Все замечательно, - улыбнулся ему принц.
     - Ты ешь не так, как твои люди, тебе не нравится пища?
     - Пища великолепная  и  приготовлена  отменно,  дорогой  хозяин.  Тут
скорее виноват мой аппетит, он испортился в последнее время.
     - А, - понимающе сказал Хаукана. - У  меня  есть  необычная  вещь.  И
только ты сможешь по достоинству оценить ее. Она  давно  стоит  на  особой
полке в моем погребе. Бог Кришна как-то сумел сохранить ее в веках  и  дал
мне ее еще много лет назад, потому что  здешний  приют  не  показался  ему
слишком неопрятным. Сейчас я принесу ее тебе.
     Он поклонился, вышел и вскоре вернулся с бутылкой.  Принц  сразу  же,
даже не глядя на этикетку, узнал бутылку по форме.
     - Бургундское! - воскликнул он.
     - Да-да, - сказал Хаукана. - Привезено из давно исчезнувшей Уратхи.
     Он понюхал вино и улыбнулся, потом налил немного в бокал  и  поставил
его перед гостем.
     Принц его медленно поднял, вдохнул аромат, осторожно сделал глоток  и
закрыл глаза.
     Из уважения к принцу в зале все затихли.
     Когда он опустил бокал, Хаукана снова его наполнил  -  бесценный  сок
пино нуар, который давно уже не растет в этом мире.
     Но принц больше пить не стал, а повернулся к Хаукане и спросил:
     - Кто старейший музыкант в этом доме?
     - Шанкара, - ответил хозяин, указывая на седого  мужчину,  присевшего
за сервировочный столик в углу зала.
     - Стар не телом, а годами, - сказал принц.
     - О, тогда это Дил, если его можно считать  музыкантом.  Он  говорит,
что когда-то был им.
     - Кто этот Дил?
     - Мальчик при конюшне.
     - А, понятно, пошли за ним.
     Хаукана хлопнул в ладоши и приказал  появившемуся  слуге  сходить  на
конюшню, привести грума в приличный вид и срочно привести гостям.
     - Не трудись приводить его в приличный вид, пусть просто придет сюда,
- сказал принц.
     Он откинулся на сидении и ждал, закрыв  глаза.  Когда  грум  предстал
перед ним, принц спросил мальчика:
     - Дил, какую музыку ты исполнял?
     - Ту, которую больше не хотят слушать брамины, - ответил мальчик.
     - Какой у тебя был инструмент?
     - Фортепиано.
     - А смог бы ты сыграть на каком-нибудь из этих?
     Принц указал на инструменты, стоявшие на небольшом  возвышении  возле
стены.
     Мальчик повернул к ним голову.
     - Я мог бы, наверное, сыграть на флейте, если бы она у меня была.
     - Ты знаешь какие-нибудь вальсы?
     - Да.
     - Не сыграешь ли ты мне "Голубой Дунай"?
     Грум молчал. Угрюмое выражение сошло с  лица  мальчика,  он  выглядел
смущенным. Потом вопросительно посмотрел на Хаукану.
     - СИДДХАРТХА - принц среди  людей,  он  из  Первых,  -  утвердительно
кивнул хозяин.
     - "Голубой Дунай" на флейте?
     - Если можешь.
     Мальчик пожал плечами.
     - Попробую. Это было давным-давно... Будь к моей игре снисходителен.
     Он подошел к инструменту и прошептал что-то  владельцу  выбранной  им
флейты. Человек кивнул. Мальчик поднес флейту к губам. Он извлек несколько
пробных  нот,  сделал  паузу,  повторил,  затем  повернулся,  и   началось
трепетное движение вальса. Пока он играл, принц потягивал свое вино.
     Когда мальчик остановился, чтоб перевести дух, Сиддхартха сделал знак
продолжать. И мальчик  играл  запретные  мелодии,  одну  за  другой.  Лица
музыкантов-профессионалов  выражали  презрение,   но   ноги   под   столом
постукивали в такт музыке.
     Наконец,  принц  допил  свое  вино.  Вечер  подступил   к   Махартхе.
Сиддхартха бросил мальчику кошелек, но из-за слез на глазах не видел,  как
тот вышел из зала. Затем встал, прикрывая ладонью зевок.
     - Я иду в свои комнаты, - сказал принц своим людям. -  Не  проиграйте
тут без меня все свое наследство.
     Все засмеялись, пожелали ему спокойной ночи и заказали для  себя  еще
крепкой выпивки и соленых бисквитов. Уходя, принц  слышал  стук  игральных
костей.


     Сиддхартха лег рано и встал до зари.  Он  приказал  слуге  оставаться
весь день у двери и никого к нему  не  пускать  под  предлогом  того,  что
хозяину нездоровится.
     И еще первые цветы не раскрылись для утренних  насекомых,  как  принц
уже вышел из гостиницы, и видел это только старый зеленый попугай.  Уходил
он не в шелках, усыпанных жемчугом,  а  как  всегда  в  таких  случаях,  в
лохмотьях.  Обычно  выходы  принца  сопровождались   звуками   раковин   и
барабанным боем, а сейчас его окружала тишина.
     Принц шел по туманным улицам. Кругом было пустынно, разве что  иногда
попадался возвращающийся после позднего вызова доктор или  проститутка.  В
деловом районе, по  дороге  в  гавань,  Сиддхартха  заметил,  что  за  ним
увязалась собака.
     Он вышел к гавани и сел на ящик у подножия пирса. Заря снимала с мира
тьму. Принц смотрел на качавшиеся  на  воде  суда,  на  пустые,  спутанные
веревками паруса, на чудовищ и  девушек,  вырезанных  на  носах  суден.  В
каждое свое посещение Махартхи  он  всегда,  хоть  ненадолго,  приходил  в
гавань.
     Розовый зонт  зари  раскрылся  за  распушившимися  волосами  облаков.
Холодный ветерок пронесся  между  домами.  Хищные  птицы  хрипло  кричали,
облетая испещренные точками  бойниц  башни,  и  устремлялись  вдаль  через
бухту.
     Принц смотрел на удаляющийся в море корабль, на его парусные  крылья,
поднимающиеся высокими пиками и исчезающие в  соленом  воздухе.  На  борту
других суден, стоящих на якоре, начиналось движение, команды готовились  к
погрузке-разгрузке товаров - благовоний, кораллов, масел, металла,  скота,
дерева, пряностей и  прочих.  Он  вдыхал  запах  торговли,  слушал  ругань
матросов и восхищался и тем, и другим: от первых разило богатством,  а  по
вторым можно было изучать теологию и анатомию, больше  всего  интересующих
принца.
     Чуть попозже он заговорил с иноземным  морским  капитаном,  некоторое
время наблюдавшим за выгрузкой мешков с зерном, а теперь отдыхающим в тени
ящиков.
     - Доброе утро, - обратился к нему принц. - Да  минуют  вас  штормы  и
кораблекрушения, пусть боги даруют вам безопасную гавань и  хороший  рынок
для ваших товаров.
     Капитан кивнул, присел на ящик и стал набивать глиняную трубку.
     - Спасибо, старик, - ответил он, - хоть я молюсь богам  в  храмах  по
собственному  выбору,   я   принимаю   благословение   от   всех   других.
Благословение всегда полезно, особенно морякам.
     - У тебя было тяжелое путешествие?
     - Могло быть и тяжелее, - ответил капитан. -  Эта  дымящаяся  морская
гора, Пушка Ниррити, снова выпустила свои снаряды в небо.
     - А ты плыл с юго-запада?
     - Да. Чатистан, из Испара Приморского. Ветер хорош в это время  года,
но именно поэтому он и несет пепел Пушки дальше, чем  обычно.  Шесть  дней
падал на нас черный снег и преследовал запах подземного мира, портил  пищу
и воду, глаза слезились, горло жгло. Мы  принесли  много  благодарственных
жертв, когда  наконец  вышли  оттуда.  Видишь,  какой  грязный  корпус?  А
поглядел бы ты на паруса, они черные, как волосы Ратри.
     Принц наклонился, чтобы получше рассмотреть судно.
     - Но шторма не было? - спросил он.
     Моряк покачал головой.
     - Мы догнали крейсер возле Соленого Острова и узнали,  что  на  шесть
дней опоздали к самому сильному выстрелу  Пушки,  когда  горели  облака  и
поднимались страшные волны. Затонули два корабля, может,  даже  и  три.  -
Моряк закурил свою трубку. - Так что, как  я  уже  говорил,  благословение
морякам всегда полезно.
     - Я ищу одного моряка, - сказал  принц.  -  Капитана.  Зовут  его  Ян
Ольвагг, теперь он, возможно, известен как Ольвагга. Ты не знаешь его?
     - Знаю, - ответил моряк, - но он уже так давно не плавает.
     - Да? А что с ним случилось?
     Моряк повернул голову, чтобы лучше рассмотреть принца.
     - А ты кто такой, чтобы спрашивать?
     - Меня зовут Сам. Ян - мой старинный друг.
     - И как давно вы дружите?
     - Много, очень много лет назад, и в другом месте... я знал его. Тогда
он был капитаном корабля, который не заплывал в эти океаны.
     Капитан вдруг нагнулся, схватил кусок деревяшки и швырнул  в  собаку.
Собака взвизгнула и отскочила к складу. Это была та самая собака,  которая
увязалась за принцем от гостиницы Хауканы.
     - Берегись этих чертовых собак, - сказал капитан.  -  Есть  собаки  и
собаки - а есть еще собаки. Три различных вида... и всех их тянет  в  этот
порт твое присутствие. Недавно на твоих руках - он сделал  жест  рукой,  -
было много колец. Их следы еще остались.
     Сам взглянул на руки и улыбнулся.
     - Твои глаза ничего не упустят, моряк, - ответил  он,  -  так  что  я
признаю очевидное. Да, я носил кольца.
     - Стало быть, ты, как и собаки, не  тот,  за  кого  себя  выдаешь,  и
пришел ты спросить насчет Ольвагги,  своего  самого  старого  друга.  Тебя
зовут, как ты сказал, Сам. Ты случайно не из Первых?
     Сам ответил не сразу, он вглядывался в  моряка,  как  бы  ожидая,  не
скажет ли тот что-нибудь еще.
     Видимо, поняв его, капитан продолжил:
     - Ольвагга, я знаю, считался одним из Первых, либо  из  Мастеров,  ты
это знаешь, так что я не выдал его, сказав об этом. Но я хочу знать, с кем
разговариваю - с другом или врагом.
     Сам нахмурился.
     - Ян никогда не умел наживать врагов. А, судя по твоим словам, теперь
у него есть враги, и враги эти среди тех, кого ты называешь Мастерами.
     Моряк продолжал пристально смотреть на Сама.
     - Ты не Мастер, - наконец сказал он. - И ты пришел издалека.
     - Во-первых, ты старик. Мастер тоже мог бы иметь старое тело,  но  он
не захочет оставаться старым долгое время. Слишком силен его  страх  перед
реальной смертью, которая иногда внезапно поражает стариков. Поэтому  вряд
ли он держался бы в подобном теле столько, что на пальцах  остались  следы
от колец. Богатые никогда не лишаются  своих  тел,  если  отказываются  от
нового рождения. Они живут полный  виток  своей  жизни.  Мастера  побоятся
поднять оружие против такого человека. Так что, такое тело,  как  у  тебя,
нельзя получить подобным способом. А тело из отбросов  общества  не  имеет
отметок  на  пальцах.  Следовательно,  я  считаю  тебя  человеком   другой
значимости, не Мастером. Если ты знал Ольваггу в давние  времена,  значит,
ты тоже из Первых, как и он. А то, что ты издалека, можно понять по  твоим
же словам. Будь ты из Махартхи, ты наверняка бы знал, почему  Ольвагга  не
может плавать.
     - Ты, похоже, знаешь о делах в Махартхе больше, чем  я,  хотя  только
прибыл в этот город.
     - Я тоже издалека,  -  чуть  улыбнувшись,  ответил  моряк,  -  но  за
двенадцать месяцев я могу посетить массу портов. Я слышу новости,  истории
и слухи, собранные отовсюду - больше чем из двух  дюжин  портов.  Я  слышу
рассказы о дворцовых интригах и о делах Храма.  Я  слышу,  как  ночью  под
сахарными тростниками Камы нашептывают секреты девушкам. Я слышу о походах
кшатриев и о сделках  крупных  торговцев  насчет  будущего  урожая  зерна,
насчет  пряностей,  драгоценных  камней  и  шелка.  Я  пью  с  бардами   и
астрологами, с актерами и слугами, с уголовниками  и  портными.  Иногда  я
случайно натыкаюсь на порт, где побывали пираты, и узнаю цену тех, за кого
они требуют выкуп. Поэтому не удивляйся, что я, прибывший издалека, знаю о
Махартхе больше, чем ты, проживи ты тут хоть еще  неделю.  А  иной  раз  я
слышу даже о деяниях богов.
     - Тогда не можешь  ли  ты  мне  рассказать  о  Мастерах.  Почему  они
считаются врагами? - спросил Сам.
     - Кое-что о них я могу рассказать, чтобы ты  был  в  курсе.  Основная
часть торговцев телами теперь состоит из Мастеров Кармы. Их  личные  имена
держатся в секрете, как принято у богов, так что они безличны, как Великое
Колесо, которое они же якобы и представляют. Теперь они не просто торговцы
телами, они связаны с Храмами. Храмы тоже изменились -  твои  родственники
Первые, которые в основном стали Богами, теперь поддерживают с ними  связь
с Неба. Если ты действительно из Первых,  Сам,  то  при  встрече  с  этими
новыми Мастерами Кармы твой путь приведет либо  к  обожествлению,  либо  к
уничтожению.
     - Каким образом?
     - Подробности ищи в другом месте, - сказал моряк. - Я  не  знаю,  как
это делается. Поинтересуйся у Янагги, парусного мастера, живущего на улице
Ткачей.
     - Так теперь зовут Яна?
     Капитан кивнул.
     - И опасайся собак, - сказал он, - или, если уж на то  пошло,  любого
живого, кто может скрывать в себе разум.
     - Как зовут тебя, капитан?
     - В этом порту у меня либо нет имени, либо оно  фальшивое,  а  причин
тебе врать у меня нет. Прощай, Сам.
     - Прощай, капитан. Спасибо тебе.
     Сам встал и  направился  из  гавани,  обратно  к  деловому  району  и
торговым улицам.
     Навстречу Мосту Богов поднимался красный диск солнца.  Принц  шел  по
проснувшемуся городу  среди  палаток  мелких  ремесленников.  Вокруг  него
сновали разносчики притирок,  пудры,  духов  и  масел.  Цветочницы  махали
прохожим своими букетами. Виноторговцы молча сидели с тугими бурдюками  на
длинных скамейках и ждали завсегдатаев. Утро пахло  смесью  еды,  мускуса,
масел и благовоний, и казалось, будто идешь в невидимом облаке. Принц  был
одет как нищий, и то, что он остановился и заговорил с горбуном, державшим
чашку для подаяний, выглядело вполне уместным.
     - Привет, брат, - сказал он, - я зашел далеко от  своего  квартала  и
заблудился. Не подскажешь ли, как пройти к улице Ткачей?
     Горбун кивнул и потряс чашку.
     Принц извлек из потайного кармана  под  лохмотьями  мелкую  монету  и
бросил ее в чашку нищего. Монета тут же исчезла.
     - Туда, - махнул головой горбун. - Пройдешь  три  улицы  и  повернешь
налево. Пройдешь еще две улицы и  наткнешься  на  Фонтанное  Кольцо  перед
Храмом Варуны. Улица Ткачей по Кольцу отмечена знаком шила.
     Принц кивнул горбуну, похлопал его по горбу и продолжил  путь.  Дойдя
до Фонтанного Кольца, он остановился. Несколько десятков  людей  стояли  в
очереди   перед   Храмом   Варуны,   считавшегося    самым    строгим    и
величественнейшим из всех божеств. Люди не собирались заходить в  Храм,  а
как  будто  были  приглашены  для  какого-то  занятия,  которое  требовало
ожидания. Сам услышал звон монет и подошел поближе.
     Вереница  людей  двигалась  мимо  большой  сверкающей   металлической
машины. Какой-то человек бросил монету в  пасть  стального  тигра.  Машина
замурлыкала, и мужчина нажал кнопки в виде  животных  и  демонов.  Вспышка
света пошла по всей длине нагов, двух святых змеев,  огибающих  прозрачную
переднюю часть машины.
     Принц подошел еще ближе.
     Человек потянул на себя рычаг, напоминающий  рыбий  хвост.  Священный
голубой свет заполнил изнутри всю машину; змеи вспыхивали  красным.  В  их
свете, под звуки тихой молитвы выскочило молитвенное колесо и  завертелось
с  невероятной  силой.  По  лицу  человека  разлилось  блаженство.   Через
несколько минут машина остановилась. Мужчина вложил другую монету и  снова
потянул за рычаг, что вызвало  громкий  ропот  тех,  кто  стоял  в  хвосте
очереди - жаловались, что это уже седьмая его монета, что день жаркий, что
другие тоже хотят принести молитву, и почему бы ему не пойти в храм  и  не
отдать столь большой  дар  прямо  в  руки  жрецов.  Кто-то  возразил,  что
маленькому человеку явно нужно загладить какую-то  слишком  большую  вину.
Тут же начались рассуждения  о  возможной  природе  его  грехов.  Все  это
сопровождалось громким смехом.
     Увидев в очереди группку нищих, принц подошел  к  ним.  Пока  очередь
продвигалась, он заметил, что некоторые, проходя перед  машиной,  нажимают
кнопки, а другие  просто  опускают  плоский  металлический  диск  в  пасть
второго  тигра,   на   противоположной   стороне   шасси.   Когда   машина
останавливалась, диск выпадал в чашу и владелец забирал его обратно.
     Принц рискнул  задать  вопрос  и  обратился  к  стоявшему  перед  ним
человеку:
     - Почему у некоторых свои диски?
     -  Потому  что  эти  люди  зарегистрированы,  -   ответил   тот,   не
оборачиваясь.
     - В Храме?
     - Да.
     - А-а.
     Принц помолчал с полминуты и снова спросил:
     - А незарегистрированные, но желающие пользоваться машиной,  нажимают
кнопки?
     - Да, - ответил тот, - написав свое имя, адрес, род занятий.
     - А если человек здесь гость, как я, например?
     - Добавить название своего города.
     - А если человек неграмотный, как вот я, тогда как?
     Человек повернулся.
     - А тебе,  наверное,  лучше  заказать  молитву  по-старому  и  отдать
пожертвование прямо в руки жрецов. А можешь зарегистрироваться и  получить
диск.
     - Понятно, - сказал принц. -  Да,  ты,  наверное,  прав.  Я  подумаю.
Спасибо.
     Сам вышел из очереди и обогнул фонтан. На столбе висел знак  шила.  И
принц повернул на улицу Ткачей.
     Три раза он спрашивал, где живет Янагга, парусный  мастер,  в  третий
раз - у невысокой женщины с  мощными  плечами  и  с  усиками.  Она  сидела
скрестив ноги, и плела  коврик  в  палатке  под  низким  навесом,  бывшей,
вероятно, когда-то стойлом и до сих пор сохранившей соответствующий запах.
     Женщина подняла на него удивительно приятные бархатные карие глаза  и
хриплым голосом объяснила, куда идти.  Он  пошел  в  указанную  сторону  к
извилистому переулку и дошел до открытой двери в подвал. Внутри было темно
и сыро. Принц постучал в третью дверь слева, и через некоторое время дверь
открылась.
     Перед ним вырос человек.
     - Да?
     - Могу я войти? У меня важное дело...
     Человек поколебался, затем резко кивнул и отступил в  сторону,  давая
проход.
     Принц вошел в комнату. На полу был разостлан большой кусок  парусины.
Человек сел на табуретку и указал принцу на единственный в комнате стул.
     Человек был невысок, но широкоплеч. Волосы, полностью  седые,  падали
на глаза, помутневшие от начинающейся  катаракты.  А  руки  были  темными,
загрубевшими, с узловатыми пальцами.
     - Да? - повторил он.
     - Ян Ольвагг, - сказал принц.
     Глаза старика расширились, затем сузились до щелочек. Он  взвесил  на
руке массивные ножницы.
     - "Долог путь до Типперери", - сказал принц.
     Человек вгляделся в него и вдруг улыбнулся.
     - "Если милой нет рядом", - сказал он, отбрасывая ножницы на  станок.
- Когда это было, Сам?
     - Я потерял счет годам.
     - Я тоже. Но, наверное, прошло лет сорок или сорок пять  с  тех  пор,
как мы виделись последний раз.
     - Да уж не меньше, - кивнул Сам.
     - По правде сказать, не знаю, с чего начать, - сказал человек.
     - Для начала скажи, почему "Янагга"?
     - А почему бы и нет? Имя достаточно убедительное. В нем  есть  что-то
от рабочего класса. А ты как? Все еще ходишь в принцах?
     - Все еще хожу, - сказал Сам. -  И  меня,  когда  окликают,  все  еще
называют Сиддхартхой.
     Старик хихикнул.
     - "Я - Связавший Демонов", - процитировал он. -  Очень  хорошо.  Твой
наряд не соответствует твоему богатству,  и  я  делаю  вывод,  что  ты  по
привычке разыгрываешь спектакль и чего-то вынюхиваешь.
     Сам кивнул.
     - Я столкнулся со многим, чего не понимаю.
     - Да-а, - вздохнул Ян. - Так с чего же мне начать? Расскажу  о  себе,
как я, чтобы быть уверенным в новомодном переносе,  набрал  слишком  много
дурной кармы.
     - Что?
     - Дурная карма, говорю.  Древняя  религия  -  не  просто  религия,  а
разоблачающая, вынуждающая и пугающая, наглядная религия. Но  о  последней
части вслух лучше не говорить. Лет  двадцать  тому  назад  Совет  разрешил
использовать психозонд на тех, кто  просил  возрождения.  Это  было  сразу
после акселерационистско-дейкратического раскола,  когда  Святая  Коалиция
поперла молодых техников, присвоив себе право на их постоянное подавление.
И проблему решили просто выбросить. Служителей храмов заставили иметь дело
с   телоторговцами,   клиентам   стали   зондировать   мозги,    отказывая
акселерационистам в возрождении или... ну, в общем,  что-то  вроде  этого.
Так что теперь акселерационистов не слишком много, но это  только  начало.
Боги быстро поняли, что в этом и заключается путь к  власти.  Сканирование
наших мозгов  перед  пересадкой  стало  стандартной  процедурой.  Торговцы
теперь - это Мастера Кармы как часть  структуры  Храма.  Они  читают  твою
прошлую жизнь. Это превосходный метод для  поддержки  кастовой  системы  и
укрепления дейкратического контроля. И большая часть наших старых знакомых
именно так получила нимб.
     - Бог мой! - воскликнул Сам.
     - И не один, - поправил Ян.  -  Они  всегда  считались  богами  с  их
Аспектами и Атрибутами, но теперь это стало страшно официальным. И  любому
из  тех,  кому  повезло   быть   Первым,   чертовски   необходимо   твердо
определиться, желает он  стремительного  обожествления  или  погребального
костра, на который торжественно взойдет  в  Зале  Кармы...  Когда  у  тебя
встреча?
     - Завтра днем, - ответил Сам. - ...Но почему ты  все  еще  ходишь  по
этому городу, и у тебя нет ни ореола, ни пучка громовых стрел?
     - Потому что у меня есть пара друзей,  которые  намекали,  что  лучше
прожить жизнь спокойно, чем встретиться с зондом. Я  принял  к  сердцу  их
мудрый совет и поэтому продолжаю латать паруса и иной раз шумлю в  местных
кабачках. Кроме того, - он поднял узловатую ладонь и щелкнул  пальцами,  -
если  не  реальная  смерть,  то,  возможно,  тело,  изъеденное  раком  или
заманчивая жизнь кастрированного водяного буйвола, или...
     - Собака? - спросил Сам.
     - Именно, - ответил Ян и наполнил два стакана спиртным.
     - Спасибо.
     - Адский огонь.
     - Да еще на пустой желудок... Ты сам его делаешь?
     - М-да. Перегонный аппарат в соседней комнате.
     - Поздравь, я понял. Если у меня и была плохая карма,  то  нынче  она
растворилась.
     - Плохая карма - это то, что не нравится  нашим  друзьям-богам,  хотя
они не особо объясняют, что это такое.
     - А почему ты тогда думаешь, что она у тебя есть?
     - Я хотел тут заняться торговлей машин для  наших  здешних  потомков.
Обратился в Совет, получил втык, покаялся и надеялся, что об этом забудут.
Но акселерационизм теперь в таком загоне,  что  за  время  моей  жизни  не
возродится. Очень жаль. Ох, как хотелось бы снова поднять парус и уплыть к
другим горизонтам. Или поднять самолет...
     - Зонд и в самом деле настолько чувствителен,  чтобы  уловить  что-то
настолько запутанное, как приверженность к акселерационизму?
     - Зонд, - ответил Ян, - достаточно чувствителен и может сказать,  что
ты ел на завтрак одиннадцать лет  назад  и  где  ты  утром  порезался  при
бритье, напевая андорский гимн.
     - Они же только проводили эксперименты, когда мы оставили...  дом,  -
сказал  Сам.  -  Мы  с  тобой  подготовили  очень  неплохую   основу   для
трансляторов мозговых волн. А когда произошел прорыв?
     - Послушай меня, провинциальный родственник, - начал Ян. - Помнишь ли
ты  некоего  сопливого  щенка  сомнительного  происхождения,  из  третьего
поколения, Яму? Щенка, который вечно увеличивал мощность генераторов, пока
один из них в один прекрасный день не взорвался, и Яма  так  обгорел,  что
получил второе тело - пятидесятилетнее, когда ему было всего  шестнадцать.
Щенка, обожавшего оружие. Парня, который анестезировал  и  расчленял  все,
что двигалось, и делал это с таким  удовольствием,  что  мы  прозвали  его
Богом Смерти?
     - Да, помню. Он все еще жив?
     - Да, если хочешь, называй это так. Он теперь в самом деле Бог Смерти
- это уже не прозвище, а титул. Он усовершенствовал зонд сорок лет  назад,
но дейкратисты до поры  до  времени  положили  изобретение  под  сукно.  Я
слыхал, что он придумал  еще  какое-то  маленькое  ювелирное  изделие  для
служения  воле  богов...  что-то  вроде  механической   кобры,   способной
регистрировать энцефалограммы на расстоянии  в  милю.  Она  может  ужалить
человека в толпе, в каком бы теле  он  ни  был.  Противоядия  нет.  Четыре
секунды - и все... Или огненный  жезл,  который,  говорят,  может  содрать
поверхность всех трех лун; в это время Бог Агни просто  стоит  на  берегу,
размахивая этим жезлом. И, как я слышал, сейчас он проектирует  реактивный
джаггернаут для Бога Шивы... что-то вроде того.
     - Ого, - воскликнул Сам.
     - Пойдешь на испытание? - спросил Ян.
     - Боюсь, что нет. Скажи-ка, я сегодня  видел  машину,  которую  лучше
всего было бы назвать молитвенным автоматом - они что, в ходу?
     - Да. Они появились года два назад.  Ее  придумал  молодой  Леонардо,
однажды ночью после  стаканчика  сомы.  Теперь,  когда  идея  кармы  стала
модной, такие машины куда выгодней кружки для пожертвований. Когда  мистер
горожанин предстает лично в клинике бога  церкви,  выбранной  им  в  канун
своего шестидесятилетия; реестр накопленных молитв рассматривается  наряду
с перечнем грехов, и уже по выведенному балансу определяют, в какую  касту
он попадет, ну и - пол, возраст, состояние тела, которое он получит. Ловко
придумано. А?
     - Я не пройду испытания, - сказал Сам, - каким бы мощным ни  был  мой
молитвенный щит. Они поймают меня, когда дело коснется греха.
     - Греха какого рода?
     - Я еще только собираюсь его совершить, но  он  уже  записан  в  моем
мозгу, поскольку я его обдумываю.
     - Хочешь выступить против богов?
     - Да.
     - Как?
     - Еще не знаю. Но начну, пожалуй, с контакта с ними. Кто их глава?
     - Одного назвать не могу. Правит Тримурти - Брахма, Вишну, Шива.  Кто
из них главнее сейчас - даже не скажу, может быть, Брахма...
     - Но кто они по-настоящему?
     Ян покачал головой.
     - Не знаю. У них всех не те тела, что были лет тридцать назад. И  все
пользуются именами богов.
     Сам встал.
     - Ладно. Я вернусь или пришлю за тобой.
     - Надеюсь... Выпьешь еще?
     Сам покачал головой.
     - Я должен еще раз стать Сиддхартхой, разговеться в гостинице Хауканы
и объявить о своем намерении посетить Храмы. Если наши друзья стали теперь
богами,  они  наверняка  общаются  со  своими  жрецами.  Сиддхартха   идет
молиться.
     - Только не упоминай  в  молитве  меня,  -  сказал  Ян,  наливая  еще
стаканчик. - Не знаю, останусь ли я жив после божественного посещения.
     Сам улыбнулся.
     - Они не всемогущи.
     - Надеюсь, но боюсь, что это скоро может случиться.
     - Счастливого плавания, Ян.
     - К черту.
     По  пути  к  Храму  Брахмы  принц  Сиддхартха  остановился  на  улице
Кузнецов. Через полчаса он вышел из мастерской в  сопровождении  Страка  и
трех слуг. Улыбаясь, словно ему  пришло  видение  будущего,  принц  прошел
центр Махартхи и, наконец, приостановился у  высокого,  просторного  Храма
Творца.
     Не обращая внимания на очередь у молитвенной машины, он  поднялся  по
длинной пологой лестнице, чтобы встретиться  у  входа  в  храм  с  главным
жрецом, которого заранее известил о своем посещении.
     Сиддхартха и его люди  вошли  в  Храм,  разоружились  и  прежде,  чем
обратиться к жрецу, почтительно поклонились центральному святилищу.
     Страк и  остальные  были  на  почтительном  расстоянии,  когда  принц
положил тяжелый кошелек в руки жреца и тихо сказал:
     - Я хотел бы поговорить с Богом.
     Жрец внимательно вгляделся в лицо принца.
     - Храм открыт для всех, господин Сиддхартха, и каждый может  общаться
с Небесами, сколько пожелает.
     - Я не совсем это имел в виду, -  сказал  Сиддхартха,  -  я  думал  о
чем-то более личном, чем жертвоприношение и долгая молитва.
     - Не совсем понимаю...
     - Но ты ощущаешь тяжесть этого кошелька? В нем  серебро.  Но  у  меня
есть  другой  -  с  золотом,  и  его  тоже  можно  передать.  Я  хотел  бы
воспользоваться телефоном.
     - Телефоном?
     - Коммуникационной системой. Если ты из  Первых,  как  я,  то  должен
понять намек.
     - Я не...
     - Уверяю тебя, что мой звонок ничем  не  повредит  твоему  главенству
здесь. Я знаю эти дела, и моя скромность всегда  была  притчей  во  языцех
среди Первых. Впрочем, ты можешь сам вызвать  Первую  Базу  и  справиться,
если тебе так будет легче. Я подожду в другой комнате. Скажи им,  что  Сам
хочет поговорить с Тримурти. Они согласятся.
     - Я не знаю...
     Сам достал второй кошелек и взвесил его на руке. Глаза жреца  впились
в кошелек, и он облизал губы.
     - Подожди здесь, - сказал жрец и вышел.
     И_л_и_, пятая нота арфы, зазвучала в Садах Пурпурного Лотоса.
     Брахма отдыхал в горячем бассейне, где он  мылся  со  своим  гаремом.
Глаза бога, казалось, были закрыты, он  лежал,  опираясь  локтями  о  край
бассейна, а ноги покачивались в воде.
     Но из-под длинных ресниц он следил за  дюжиной  девушек  в  бассейне,
надеясь увидеть, как кто-нибудь из них бросит оценивающий  взгляд  на  его
томное, с тяжелыми мышцами, длинное  тело.  Черные  усы  влажно  блестели.
Волосы черным крылом  падали  на  плечи.  Ясная  улыбка  Брахмы  играла  в
солнечном свете.
     Но никто из девушек, похоже, не  замечал  его,  и  улыбка  постепенно
смялась и сошла. Все внимание красавиц было поглощено игрой в водное поло.
     Искусственный ветерок донес до ноздрей Брахмы запах садового жасмина,
и _и_л_и_ - колокольчик связи - зазвонил снова.
     Брахма вздохнул. Он так хотел, чтобы  девушки  поклонялись  ему,  его
физической мощи, его тщательно вылепленным чертам  лица.  Поклонялись  как
мужчине, а не как богу. И хотя его специальное,  усовершенствованное  тело
было способно на подвиги, недоступные простому смертному, Брахма  все-таки
неловко чувствовал себя в присутствии этой старой полковой  клячи  -  Бога
Шивы,  который  несмотря  на  приверженность  к  нормальной,  человеческой
матрице, для женщин был  куда  привлекательней,  чем  Брахма.  Создавалось
впечатление, что пол находится за  пределами  биологии.  Как  ни  старался
Брахма подавить память и разрушить часть духа - он родился женщиной и  все
еще ею оставался. Ощущая это, он каждый раз перерождался в высшей  степени
мужественных телах, но все равно чувствовал некоторую неполноценность, как
будто признак пола был выжжен на лбу. И от этого хотелось топать ногами  и
кричать.
     Он встал и поплелся к своему павильону мимо низкорослых,  причудливо,
с гротескной красотой,  изогнутых  деревьев,  мимо  шпалер,  качающихся  в
утреннем  свете,  прудов  с  голубыми  водяными  лилиями,  ниток  жемчуга,
свисающих с колец белого золота, мимо ламп в  виде  девушек,  треножников,
где курились пряные благовония, мимо статуи  восьмирукой  голубой  богини,
которая играла на старинном инструменте  -  _в_и_н_е_,  когда  ее  должным
образом просили.
     Брахма вошел в  павильон,  подошел  к  хрустальному  экрану,  который
обвивал бронзовый наг, держащий хвост в зубах, и включил механизм  ответа.
Сначала на экране появился статический снегопад,  а  затем  -  изображение
верховного жреца Храма Брахмы в Махартхе. Жрец упал  на  колени  и  трижды
коснулся пола лбом, отмеченным кастовым знаком.
     - Из четырех рангов богов и восемнадцати хозяев Рая самый  великий  -
Брахма, - сказал жрец. - Создатель всего, Господин Высоких Небес и  всего,
что находится под ними. Весенний лотос выходит из твоего пупка, руки  твои
вспенивают океаны, в трех шагах твоих ног заключены все  миры.  Барабанный
бой твоей славы ужасом разбивает  сердца  врагов.  На  твоей  правой  руке
колесо закона. Ты связываешь катастрофы,  пользуясь  змеей  как  веревкой.
Взгляни благосклонно на мольбу твоего  жреца.  Благослови  меня  и  услышь
меня, Брахма.
     - Встань, жрец, - сказал Брахма, не обращая внимания на  его  пыл.  -
Какое такой великой важности дело заставило тебя вызвать меня?
     Жрец поднялся с колен, бросил быстрый взгляд на мокрую фигуру  Брахмы
и снова опустил глаза.
     - Господин, - сказал он, - я не  стал  бы  вызывать  тебя,  когда  ты
купаешься, но  здесь  сейчас  один  из  твоих  почитателей.  Он  хотел  бы
поговорить с тобой о деле, которое, как он  утверждает,  очень  важно  для
тебя.
     - Почитатель? Скажи ему, что всеслышащий Брахма слышит  все,  и  вели
ему молиться обычным манером в Храме.
     Рука Брахмы потянулась к выключателю, но остановилась.
     - Откуда он знает о линии  Храм-Небо?  И  о  прямой  связи  святых  с
богами?
     - Он сказал, - ответил жрец, - что  он  из  Первых  и  что  я  должен
передать, что Сам хочет поговорить с Тримурти.
     - Сам, - сказал Брахма. - Сам? Не может же он быть... тем Самом.
     - В окрестностях он известен как Сиддхартха, Связавший Демонов.
     - Жди, - сказал Брахма, - и пой подходящие стихи из Вед.
     - Слушаюсь, мой господин, - ответил жрец и запел.
     Брахма прошел в другую часть  павильона  и  встал  перед  гардеробом,
решая, что надеть.
     Принц, услышав свое имя, отвлекся от созерцания внутреннего убранства
Храма. Жрец, имя которого он забыл, поманил его в коридор. Сам  последовал
за жрецом и очутился в каком-то складе.  Жрец  нащупал  потайную  щеколду,
потянул вверх ряд полок и открыл что-то вроде двери.
     Принц миновал проем и оказался в богато  убранной  гробнице.  Сияющий
видеоэкран, обвитый бронзовым нагом с зажатым в зубах хвостом,  висел  над
алтарем - контрольной панелью.
     Жрец трижды поклонился.
     - Брахма, повелитель мира, могущественнейший из четырех рангов  богов
и восемнадцати хозяев Рая. Из твоего  пупка  вырастает  лотос,  твои  руки
вспенивают океаны, в трех шагах...
     - Я подтверждаю истину твоих слов, - прервал поток его слов Брахма. -
Тебя благословили и выслушали. Теперь можешь оставить нас.
     - ...
     - Да-да. Сам, без сомнения, заплатил тебе за  частную  линию,  или  я
ошибся?
     - Господин...
     - Ладно. Уходи.
     Жрец быстро поклонился и  вышел,  задвинув  за  собой  полки.  Брахма
оглядел Сама, на котором были брюки  для  верховой  езды,  небесно-голубой
жилет, сине-зеленый тюрбан Уратхи и пояс из почерневшего железа с  пустыми
ножнами на нем.
     Сам в свою очередь оглядел Брахму. Поверх  изящной  кольчуги  накинут
плащ из перьев, застегнутый у шеи пряжкой из огненного опала, на голове  -
пурпурная корона, усеянная мерцающими аметистами, в правой руке -  скипетр
с девятью камнями-покровителями. На темном лице выделяются  только  глаза,
кажущиеся двумя черными пятнами.
     Послышалось нежное звучание вины.
     - Сам? - спросил Брахма.
     Принц кивнул.
     - Я пытаюсь разгадать твою истинную  сущность,  господин  Брахма,  но
пока, признаться, не могу.
     - Так и должно быть, - сказал Брахма, - и  всегда  будет,  если  речь
идет о боге.
     - Наряд у тебя шикарный. Просто загляденье.
     - Благодарю. Мне трудно  поверить  в  то,  что  ты  еще  существуешь.
Кстати, знаю, что полстолетия  ты  не  искал  нового  тела,  и  вижу,  что
нынешнее взято совершенно случайно. А это рискованно.
     Сам пожал плечами.
     - Жизнь полна случайностей, риска, неопределенности...
     - Совершенно справедливо, - сказал  Брахма.  -  Прошу,  бери  стул  и
садись. Располагайся поудобнее.
     Сам так и сделал. Когда он снова поднял глаза, Брахма  уже  сидел  на
высоком резном троне из красного мрамора, а над ним сиял  зонт  такого  же
цвета.
     - Сидеть на троне, кажется, не особенно удобно, - заметил Сам.
     - Пенопластовые подушки, - с улыбкой ответил бог,  -  можешь  курить,
если хочешь.
     - Спасибо.
     Сам достал из кармана трубку, набил ее и закурил.
     - Что ты делал все это время? - спросил бог. - С тех пор, как оставил
Небо?
     - Разводил собственные сады, - ответил Сам.
     - Ты мог бы пригодиться здесь, в _н_а_ш_е_й_ гидропонной секции.  Для
этого дела, пожалуй, мог бы. Расскажи побольше о  своем  пребывании  среди
людей.
     - Тигры охотятся, королевства спорят с соседями  о  границах,  мораль
соблюдается, проводятся кое-какие ботанические исследования - все в  таком
роде, ткань жизни. Мои силы теперь ослабли, и я снова ищу юности. Но чтобы
получить ее, мой мозг должен быть профильтрован. Верно?
     - Таков обычай.
     - А что из этого получится, можно поинтересоваться?
     -  Неправильный  отпадет,  правильный  возвысится,  -  сказал  бог  с
улыбкой.
     - Допустим, я неправильный. Как я отпаду?
     - Тебе придется отрабатывать свой кармический долг в низшем теле.
     - Нет ли у тебя данных, отражающих процентное  отношение  отпавших  и
поднявшихся?
     - Думаю ты не изменишь мнения о моем всеведении,  -  ответил  Брахма,
прикрывая зевок скипетром, - если я скажу, что забыл их.
     Сам хихикнул.
     - Ты, кажется, говорил, что тебе нужен садовник,  здесь,  в  Небесном
Городе?
     - Да. Ты считаешь, что подходишь для этой работы?
     - Не знаю. Возможно, подойду.
     - А может нет?
     -  Может  и  нет,  -  согласился  Сам.  -  Раньше  не  было   никаких
фокусов-мокусов  с  человеческим  мозгом.  Если  кто-то  из  Первых  хотел
возрождения, он платил за тело, и ему его выдавали.
     - Теперь - не старые времена, Сам, до нового века рукой подать.
     - Можно подумать, что ты добиваешься устранения всех Первых,  которые
якобы стоят за твоей спиной.
     - Пантеон вмещает многих,  Сам.  Там  есть  ниша  и  для  тебя,  если
захочешь.
     - А если не захочу?
     - Тогда справься в Зале Кармы насчет своего тела.
     - А если я выберу божественность?
     - Твой мозг не будет  зондироваться.  Мастерам  посоветуют  обслужить
принца Сиддхартху быстро и хорошо. И летающая машина мигом  доставит  тебя
на Небо.
     - Стоит подумать, - сказал Сам. - Я очень люблю этот мир, хотя  он  и
погряз в эпохе мрака. С другой стороны, такая любовь не даст мне  желаемой
радости, если мне  будет  написано  умереть  реальной  смертью  или  стать
обезьяной и бродить  по  джунглям.  Но  я  не  особо  люблю  искусственное
превосходство, а оно существовало на Небе, когда я  в  последний  раз  там
был. Дай-ка минутку подумать.
     - Я  считаю  подобную  неуверенность  нахальством...  когда  человеку
сделано такое предложение, - сказал Брахма.
     - Знаю, я, наверное, думал бы точно так же,  если  бы  мы  поменялись
ролями. Но если бы я был богом, а ты - мной, то из милосердия  я  помолчал
бы, пока человек принимает важное решение, касающееся его жизни.
     - Сам, ты просто невыносим. Что же заставляет тебя еще  ждать,  когда
твое бессмертие висит на  волоске?  Не  собираешься  ли  ты  со  мной  тут
торговаться?
     - Видишь  ли,  я  же  в  самом  деле  из  старинного  рода  торговцев
слизардами, и мне еще кое-что нужно.
     - Что именно?
     - Ответы на несколько вопросов, которые давно меня беспокоят.
     - И что же это за вопросы?
     - Как тебе известно, я не хожу на заседания старого Совета уже  более
ста лет, потому что он затевал длинные сессии с  целью  отсрочки  принятых
решений и они превратились  просто  в  повод  для  проведения  Празднества
Первых. Теперь я ничего не имею против  праздников.  В  сущности,  полтора
столетия я ходил на них только затем, чтобы еще раз выпить доброго старого
земного спиртного. Но я всегда чувствовал, что мы  должны  что-то  сделать
для граждан, так же, как и для отпрысков многих наших тел, а не бросать их
на произвол судьбы в  этом  порочном  мире,  где  они  попросту  впадут  в
дикость. Я чувствую, что мы  должны  всей  командой  помочь  им,  показать
выгоду от технологии, которую  мы  сберегли,  не  нужно  строить  из  себя
неприступный Рай и  относиться  к  миру,  как  к  смеси  игорного  дома  с
борделем. И я давно удивляюсь, почему мы не  сделали  этого  до  сих  пор.
По-моему, это отличный и справедливый способ управлять  миром.  Почему  бы
нам не избрать его?
     - Из этого я заключаю, что ты акселерационист?
     - Нет, - сказал Сам. - Просто спрашиваю. Я любопытен, только и всего.
     - Тогда ответ таков, - сказал Брахма, - они не  готовы.  Если  бы  мы
действовали сразу же - тогда, да. Можно было бы что-то сделать. Но вначале
нам было безразлично, а потом, когда встал этот вопрос,  мы  разошлись  во
взглядах. Слишком много времени прошло. Они не готовы и  не  будут  готовы
еще много столетий. Если им сейчас дать  передовую  технологию,  последуют
войны, результатом которых будет уничтожение всех уже имеющихся начинаний.
Они далеко пойдут. Они начали строить цивилизацию на манер предков. Но они
все еще дети, и, как дети, начнут играть с нашими дарами и  будут  ими  же
сожжены. Они - наши дети, от наших давно умерших Первых, вторых, третьих и
дальнейших тел, и мы как родители, несем за  них  ответственность.  Мы  не
должны допустить, чтобы они ускорили техническую  революцию  и  тем  самым
разрушили первое стабильное общество на этой планете.  И  лучше  всего  мы
выполним свои родительские функции, если поведем людей через Храмы, как мы
это и делаем. Боги и богини, - по существу, фигуры  родителей.  Что  может
быть правильнее и справедливее, чем взять на себя их роли и хорошо сыграть
их?
     - Тогда  зачем  вы  разрушаете  их  собственную  детскую  технологию?
Печатный станок, насколько я помню, изобретался три раза и  каждый  раз  -
уничтожался.
     - Все по той же причине: люди к  этому  не  готовы.  И  это  было  не
настоящее изобретение, а скорее воспоминание. Станок - вещь из  легенд,  и
кто-то решил ее воспроизвести. Все новое должно  появляться  в  результате
факторов, уже присутствующих в культуре, а не быть чем-то,  вытащенным  из
прошлого, как кролик из шляпы фокусника.
     - Похоже, что ты ставишь развитию цивилизации  людей  мощный  заслон,
Брахма. Из всего услышанного можно сделать вывод, что по планете туда-сюда
ходят твои фавориты и  уничтожают  все  зачатки  прогресса,  какие  только
находят.
     - Неправда, - сказал Брахма.  -  По  твоим  словам  выходит,  что  мы
постоянно жаждем груза божественности, стараемся поддерживать темный  век,
чтобы вечно находиться в изнуряющем положении выдуманной божественности.
     - В общем, да. А как насчет молитвенной машины, стоящей сейчас  перед
этим Храмом? Она на одном уровне - в смысле культуры - с колесницей?
     - Это совсем другое дело. Как  божественное  проявление,  она  держит
граждан в благоговейном страхе, и о ней по религиозным причинам  никто  не
спрашивает. Это же не порох.
     - А что если какой-нибудь местный атеист утаит свои  мысли  и  угонит
ее, чтобы разобрать на части? Вдруг он окажется  Томасом  Эдисоном?  Тогда
как?
     - В машине предусмотрена хитрая комбинация запора. Если кто-то, кроме
жреца, откроет ее, машина взорвется вместе со взломщиком.
     - Но я обратил внимание,  что  вы,  хотя  и  пытаетесь,  не  способны
начисто подавить все изобретения. Например, вы прохлопали перегонный  куб.
Да, конечно, Храмы взимают налог на алкоголь... что же вам еще  оставалось
делать, как не ввести этот налог..
     - Человечество всегда искало облегчение в выпивке, - ответил  Брахма.
- Она даже каким-то образом фигурировала в  религиозных  церемониях  и  от
этого становилась меньшим грехом. По правде сказать, мы  сначала  пытались
искоренить ее, но быстро поняли, что не сможем.  Так  что,  взамен  налога
люди  получили  наше  благословение  на  выпивку.  Меньше  греха,   меньше
похмелья, меньше взаимных  обвинений  -  это  психосоматическое,  а  налог
невысок.
     -  Даже  удивительно,  что  многие  предпочитают  употреблять  вполне
мирское нечестивое варево.
     - Ты пришел просить, а сам насмехаешься? Я предложил ответы  на  твои
вопросы и вовсе не собираюсь  вести  дискуссии  по  поводу  дейкратической
политики. Не настроишь ли ты свои мысли на мое предложение?
     - Да, Мадлен, - проворковал Сам. - Тебе кто-нибудь  говорил,  как  ты
мила и соблазнительна, когда злишься?
     Брахма соскочил с трона и завопил.
     - Да как ты мог? Как ты посмел такое сказать?
     - Вообще-то не мог - до этой минуты. Сначала это была просто догадка,
в   какой-то   мере   основанная   на   твоей   манере   разговаривать   и
жестикулировать. Ее то я и вспомнил. Так что, ты в конце  концов  добилась
своей заветной цели? Держу пари, ты даже завела себе гарем. Ну, и  каково,
госпожа, стать настоящим конным заводом... после того, как был  девчонкой?
О, тебе позавидовала бы каждая девка на земле. Поздравляю.
     Брахма вытянулся во весь рост и  заискрился.  Трон  пламенел  за  его
спиной. Бесстрастно звенела вина. Он поднял скипетр.
     - Готовься получить проклятье Брахмы... - начал он.
     - За что? - прервал его Сам. - За то, что я разгадал твою тайну? Если
я буду богом - какая разница? Другие, наверняка, знают об этом. Неужели ты
злишься из-за того, что я прибегнул к маленькой уловке,  чтобы  докопаться
до твоей настоящей сущности. А ты попалась на приманку. Я предполагал, что
ты  дороже  оценишь  меня,  если  я  таким  образом  продемонстрирую  свою
проницательность. Извини, если оскорбил тебя.
     - Нет, не из-за того, что ты догадался, и  даже  не  из-за  формы,  в
которой ты высказал свою  догадку...  Я  проклинаю  тебя  за  то,  что  ты
насмехался надо мной.
     - Насмехался? - переспросил Сам. - Не понял. Я  ни  в  коей  мере  не
хотел выглядеть непочтительным. В прежние дни  я  всегда  был  с  тобой  в
хороших отношениях.  И  если  ты  хоть  немного  помнишь  те  времена,  то
согласишься, что это чистая правда. Зачем бы мне  ставить  под  удар  свое
положение, насмехаясь над тобой?
     - Ты слишком быстро высказал то, что думал, не потрудившись  подумать
дважды.
     - Нет, я просто пошутил с тобой, как человек с человеком,  когда  они
говорят о таких вещах. Очень жаль, если ты неправильно меня понял. Я  само
собой уверен, что у тебя есть  гарем,  завидую  и,  наверняка,  постараюсь
как-нибудь ночью проникнуть в него. И уж если ты меня там  застанешь,  вот
тогда и проклинай.
     Сам затянулся и скрыл улыбку в дыму.
     В конце концов, Брахма захихикал.
     - Немного вспылил, твоя правда, -  объяснил  он,  -  и,  наверное,  я
излишне чувствителен к своему прошлому. Ладно. Да я и  сам  так  частенько
шутил с другими. Прощаю тебя и снимаю начало своего  проклятия.  Тогда  ты
примешь мое предложение?
     - Да.
     - Хорошо. Я всегда питал к тебе братские чувства. Теперь иди и пришли
моего  жреца,  я  проинструктирую  его  насчет  твоего  воплощения.  Скоро
увидимся.
     - Надеюсь, господин Брахма.
     Сам  кивнул  и  отсалютовал  трубкой.  Затем  толкнул  ряд  полок  и,
добравшись до внешнего зала, отыскал жреца. Различные мысли роились в  его
мозгу, но на этот раз он оставил их невысказанными.


     В этот же вечер принц держал совет со слугами, посетившими  друзей  и
родственников в Махартхе, и с теми, кому было поручено весь  день  бродить
по городу, собирая известия и слухи. Расспросив всех, он  выяснил,  что  в
Махартхе всего десять Мастеров Кармы. Они живут во дворце на  юго-западных
склонах за городом и регулируют визиты в храмы, куда граждане являются  на
суд с просьбами о возрождении.  Зал  Кармы  представляет  собой  массивное
черное здание во внутреннем дворе жилища Мастеров. Туда человека  вызывают
сразу же после суда  и  переводят  в  новое  тело.  Страк,  один  из  двух
советников принца, в светлое время дня успел сделать  зарисовки  дворцовых
укреплений.
     Один придворный был послан в город,  чтобы  передать  приглашение  на
ужин Шону из Ирабика, старику и дальнему соседу Сиддхартхи, с которым  они
трижды вступали в кровавые пограничные  сражения  и  иногда  охотились  на
тигров. Сейчас Шон гостил у родственников в ожидании встречи  с  Мастерами
Кармы. Другой придворный был послан на улицу Кузнецов, где просил мастеров
по металлу ускорить выполнение заказа принца,  чтобы  все  было  готово  к
раннему утру. Дополнительный мешочек золота, который он  принес  с  собой,
должен был обеспечить необходимую скорость и качество выполнения заказа.
     Ближе  к  ночи  в  гостиницу  Хауканы  прибыл  Шон   из   Ирабика   в
сопровождении шести своих родственников. Те были из  касты  купцов,  но  с
оружием, как у кшатриев. Заметив, что ни один из гостей или посетителей не
вооружен и сама гостиница явно тихая и мирная, махартхцы отложили оружие в
сторону и уселись во главе стола, поближе к принцу.
     Шон  был  высоким,  но  заметно  сгорбленным  человеком.   Он   носил
коричневую одежду и темный тюрбан, спускавшийся почти до  самых  бровей  -
белых,  широких  и  мохнатых,  как  гусеницы.  Борода   старика   казалась
заснеженным кустом, а от зубов остались одни пеньки,  и  это  бросалось  в
глаза, когда он смеялся. После многолетней поддержки налитых кровью  глаз,
которые вот-вот - и выскочат из впадин, нижние веки набрякли и покраснели,
как от горя и усталости.
     Ужин подходил к концу, когда врач принца извинился и вышел; он  лично
наблюдал  за  приготовлением  десерта  и  должен  был  ввести  наркотик  в
пирожное, предназначенное Шону. После десерта Шон стал закрывать  глаза  и
клевать носом.
     - Хороший вечер, -  бормотал  он  между  всхрапываниями  и,  наконец,
уснул, да так крепко, что его не могли добудиться. Родственники были не  в
состоянии доставить его домой, потому что врач принца добавил  в  их  вино
хлоралгидрата, к этому времени они  уже  храпели,  растянувшись  на  полу.
Наиболее вежливый вассал из свиты принца  договорился  с  Хауканой  об  их
ночлеге, а Шон был перенесен в помещение Сиддхартхи, куда  тут  же  пришел
врач.  Он  распустил  все  завязки  на  одежде  Шона  и  заговорил  тихим,
убеждающим голосом:
     - Завтра днем ты станешь принцем Сиддхартхой,  а  эти  люди  -  будут
твоими слугами. Ты пойдешь с ними в  Зал  Кармы  требовать  тело,  которое
Брахма  обещал  дать  тебе  без  предварительного  суда.   Ты   останешься
Сиддхартхой на все время пересадки и со своими вассалами  вернешься  сюда,
чтобы я тебя осмотрел. Ты понял?
     - Да, - прошептал Шон.
     - Повтори, что я тебе сказал.
     - Завтра днем, - сказал Шон, - я стану Сиддхартхой, командующим этими
слугами...
     Ярко расцвело утро, а с его наступлением появились и  дела.  Половина
людей принца выехали из города в северном направлении. Отъехав за  пределы
видимости  от  Махартхи,  они  через  холмы  свернули  на   юго-запад,   и
остановились, чтобы надеть боевое снаряжение.
     Шестерых послали на улицу Кузнецов, откуда  они  явились  с  тяжелыми
холщовыми сумками. Содержимое сумок было  распределено  по  карманам  трех
дюжин людей, и те после завтрака уехали в город.
     Принц совещался со своим врачом, Нарадой:
     - А если я зря не поверил в милосердие Неба... тогда я, наверное, и в
самом деле проклят.
     Доктор улыбнулся.
     - Сомневаюсь, что ты ошибся.


     На смену яркому утру пришел тихий день.
     Когда "орудия" подмены проснулись, им тут  же  помогли  опохмелиться.
Шон получил постгипнотическое  внушение  и  с  шестью  слугами  Сиддхартхи
поехал во Дворец Мастеров. А родственников его  уверили,  что  старик  еще
спит в комнате Сиддхартхи.
     - Самое рискованное, - говорил врач, - это  Шон.  Вдруг  его  узнают?
Конечно, многое - в нашу пользу: он мелкий правитель далекого королевства,
и в этот город прибыл совсем  недавно.  Большую  часть  времени  провел  с
родственниками и для суда еще не являлся. А Мастера пока не знают  тебя  в
лицо...
     - Если только Брахма или его жрец не  описали  им  мою  внешность,  -
возразил принц. - Насколько я представляю, беседа могла быть  записана  на
пленку, а пленка передана Мастерам с целью опознания.
     - А собственно, зачем им это делать? - спросил Нарада. - Вряд ли  они
станут применять тайные и хитрые  предосторожности  к  человеку,  которому
оказывают милость. Думаю, мы можем это отбросить. Шон, конечно, не  сможет
пройти проверку зондом, но поверхностный  осмотр  пройдет,  поскольку  его
сопровождают твои слуги.  В  настоящее  время  старик  уверен,  что  он  -
Сиддхартха, так что пройти через обычный детектор лжи он сможет - а это, я
думаю, самое серьезное препятствие, которое ему встретится.
     Итак, они ждали. Три дюжины  людей  вернулись  с  пустыми  карманами,
собрали свои вещи, оседлали  лошадей,  и  один  за  другим  потянулись  из
города, как бы  в  поисках  развлечений,  а  в  действительности  медленно
продвигаясь к юго-западу.
     - До свидания, дорогой  и  добрый  Хаукана,  -  сказал  принц,  когда
оставшиеся с ним люди сели на лошадей. - Я, как всегда,  уношу  хорошие  и
добрые воспоминания о твоем жилище  и  обо  всем,  что  встретил  у  тебя.
Сожалею, что мое пребывание здесь заканчивается  так  неожиданно,  но  как
только я выйду из  Зала  Кармы,  мне  придется  покинуть  Махартху,  чтобы
заняться подавлением восстаний в своих провинциях. Ты же знаешь, что может
произойти, если правитель поворачивается спиной. Так что, как  бы  мне  ни
хотелось побыть еще недельку под твоей крышей, это  удовольствие  придется
отложить до следующего раза. Если меня  кто-нибудь  спросит,  скажи,  чтоб
искали в Гадесе.
     - Гадес, господин?
     - Это провинция  моего  королевства,  известная  своим  исключительно
жарким климатом. Но  скажи  именно  эту  фразу,  особенно  жрецам  Брахмы,
которые   в   ближайшие   дни   могут   поинтересоваться   насчет    моего
местопребывания.
     - Будет сделано, господин.
     - И заботься о мальчике Диле. Я надеюсь послушать  его  игру  в  свой
следующий визит.
     Хаукана низко поклонился и собрался было  начать  ответную  речь,  но
принц бросил ему последний кошелек с деньгами,  еще  раз  поблагодарил  за
вино из Уратхи и быстро вскочил в седло, выкрикивая приказы  своим  людям,
что исключало всякое продолжение разговора. Всадники выехали за  ворота  и
скрылись, оставив у Хауканы только врача и трех воинов, которых нужно было
долечить от какой-то болезни, связанной с переменой климата.
     Принц и его свита, избегая  главных  улиц,  проехали  через  город  и
выбрались на дорогу, ведущую к Дворцу Мастеров Кармы. Пока  они  ехали  по
ней, Сиддхартха обменивался тайными знаками с воинами, укрывшимися в  роще
в стороне от дороги. На полпути ко дворцу, принц и  восемь  сопровождающих
его всадников натянули поводья, якобы  собираясь  отдохнуть,  а  остальные
поравнялись с ними, пробираясь между деревьями.
     Далеко впереди на дороге Сиддхартха заметил  какое-то  движение.  Это
были семь всадников на лошадях, и принц догадался, что перед ними -  шесть
его копьеносцев и Шон. Когда те подъехали на расстояние  окрика,  принц  и
его люди двинулись им навстречу.
     - Кто вы? - спросил высокий всадник на белой кобыле. - Как вы  смеете
загораживать дорогу принцу Сиддхартхе, Связавшему Демонов?
     Принц посмотрел на него - мускулистого, смуглого, лет двадцати  пяти,
с ястребиным профилем и гордой  осанкой  -  и  понял,  что  сомнения  были
необоснованными, и что  он  сам  себя  предал  своими  же  подозрениями  и
недоверием.  Судя  по  гибкому  тренированному  телу,  сидевшему  на   его
собственной лошади, Брахма поступил честно и приказал выдать  великолепное
тело. И теперь оно досталось старому Шону.
     - Господин Сиддхартха, - обратился к принцу человек, ехавший рядом  с
правителем Ирабика, - похоже, все было честно. Я  не  вижу  в  нем  ничего
неправильного.
     - Сиддхартха? - закричал Шон. - Как ты  смеешь  называть  его  именем
своего господина? Я - Сиддхартха, Связавший... -  тут  он  закинул  голову
назад, и слова забулькали в горле.
     У Шона начался припадок. Он начал задыхаться и  вывалился  из  седла.
Сиддхартха подбежал к нему. В уголках рта лжепринца показалась пена, глаза
закатились.
     -  Эпилепсия!  -  воскликнул  Сам.  -  Они   приготовили   для   меня
поврежденный мозг.
     Остальные помогали принцу держать Шона, пока припадок не  закончился,
и разум не вернулся в тело.
     - Что случилось? - спросил Шон.
     - Предательство, - сказал  Сиддхартха,  -  предательство,  о  Шон  из
Ирабика! Один из моих людей сейчас же отвезет тебя к моему  личному  врачу
для  осмотра.  Когда  ты  отдохнешь,  я  советую  тебе  подать  жалобу  на
ритуальную комнату Брахмы. Мой врач будет лечить тебя у Хауканы. Мне очень
жаль, что так случилось. Вероятно, дело исправят. Если же  нет  -  вспомни
последнюю осаду Капила, сравни,  и  ты  поймешь,  что  мы  в  расчете.  До
свидания, братец принц.
     Он поклонился Шону, его люди помогли  тому  сесть  на  гнедую  лошадь
Хауканы, которую Сиддхартха позаимствовал раньше. Вскочив на свою  кобылу,
принц наблюдал за отъездом Шона, потом повернулся к своим людям  и  сказал
достаточно громко, чтобы слышали и те, кто ждал в стороне от дороги:
     - Сначала со мной войдут восемь человек. Два звука рога  -  и  войдут
остальные. Если будет оказано  сопротивление,  предложите  им  быть  более
благоразумными, объясните, что  еще  три  звука  рога  приведут  с  холмов
пятьдесят копьеносцев. Это дворец, а не крепость для сражений. Захватите в
плен Мастеров. Не трогайте машины и не  позволяйте  никому  этого  делать.
Если сопротивления не будет - все хорошо. Если  же  его  не  избежать,  мы
пройдем через дворец в Зал Кармы, как ребенок через муравейник.  Удачи!  И
ни одного бога с нами!
     Он повернул лошадь и поехал  по  дороге,  а  восемь  воинов  тихонько
напевали за его спиной.
     Принц проехал через открытые ворота. Они не  охранялись.  Он  тут  же
подумал о тайной защите, которую Страк мог и не заметить.
     Двор был ухожен и частично вымощен. В большом  саду  работали  слуги.
Принц искал глазами место, где могло быть  оружие,  но  не  увидел.  Слуги
поглядывали на Сиддхартху, но работы не прерывали. В дальнем  конце  двора
возвышалось черное каменное здание. Это и был Зал Кармы. Принц  направился
к нему, и всадники последовали за  ним.  Тут  его  окликнули  со  ступеней
дворца справа. Сиддхартха натянул поводья, оглянулся и увидел  человека  в
черном одеянии с желтым кругом на груди. Человек был высоким, массивным, с
заплывшими глазами. Он не повторил оклика, просто стоял и  ждал,  опираясь
на посох из эбенового дерева.
     Принц направил лошадь к подножию широкой лестницы.
     - Я хочу говорить с Мастерами Кармы.
     - Тебе назначено? - спросил человек.
     - Нет, но у меня важное дело.
     - Тогда сожалею, что ты напрасно проехался. Назначение обязательно. О
нем ты можешь поговорить в любом Храме Махартхи.
     Служитель стукнул посохом о ступеньку, повернулся и пошел прочь.
     - Выкорчуйте этот сад, - сказал принц своим людям, - срежьте  молодые
деревья, свалите все вместе и подожгите.
     Человек в черном замедлил шаг и обернулся.
     У подножия лестницы стоял только принц;  его  люди  уже  двинулись  к
саду.
     - Не смей, - сказал человек.
     Принц улыбнулся. Его люди спешились и начали рубить кустарник,  шагая
прямо по цветочным клумбам.
     - Вели им остановиться.
     - А зачем? Я пришел говорить с Мастерами Кармы, а ты утверждаешь, что
это неосуществимо. Я же считаю, что добьюсь своего. Посмотрим, кто из  нас
прав.
     - Прикажи им остановиться. Я передам Мастерам твое сообщение.
     - Остановитесь, - крикнул принц, - но будьте готовы начать снова.
     Человек в черном поднялся  по  лестнице  и  исчез  во  дворце.  Принц
потрогал рог, висевший на шее. Через короткое время  в  дверях  показались
вооруженные люди, принц поднял рог и дважды протрубил.
     Охранники носили кожаные кольчуги - кое-кто их поспешно натягивал - и
такие же шлемы. Правые руки были обернуты мягкой прокладкой до локтя, а на
небольших овальных щитах красовался герб - желтое колесо на  черном  фоне.
Оружие воинов  представляло  собой  длинные  изогнутые  клинки.  Охранники
заняли всю лестницу и остановились в ожидании приказов.
     Человек в черном снова появился на верхней площадке:
     - Итак, если у тебя есть, что передать Мастерам, говори.
     - Ты Мастер? - спросил принц.
     - Да.
     -  Видно,  рангом  ты  ниже  всех,  если  тебе  приходится  выполнять
обязанности привратника. Дай мне поговорить со старшим Мастером.
     - Ты поплатишься за свою наглость и в этой жизни, и  в  следующей,  -
ответил Мастер.
     Через ворота въехали три дюжины  копьеносцев  и  выстроились  по  обе
стороны принца. Те восемь человек, что начали было громить сад, снова сели
на лошадей и двинулись к строю, придерживая обнаженные клинки на коленях.
     - А не въехать ли нам во дворец на конях? - спросил принц. -  Или  ты
вызовешь других Мастеров, с которыми я желаю побеседовать?
     На лестнице стояло человек восемьдесят с  клинками  в  руках.  Мастер
прикинул равновесие сил и решил оставить все как есть.
     - Не поднимай шума, - сказал он, -  ибо  мои  люди  защищаются  особо
страшным способом. Подожди моего возвращения. А я вызову всех остальных.
     Принц набил трубку и закурил. Его люди с  копьями  наготове  застыли,
как изваяния. А на лицах пеших солдат, стоявших на лестнице в первом ряду,
отразилось явное облегчение.
     Принц оглядел своих копьеносцев.
     - Не вздумайте показывать свою ловкость, как делали это при последней
осаде Капила, цельтесь в грудь, а не в  голову.  И  не  смейте  заниматься
обычными увечьями - ранить и убивать:  это  святое  место,  и  его  нельзя
осквернять таким способом. Но с другой стороны, - добавил он, - я приму за
личное оскорбление, если не окажется десяти пленников для жертвоприношения
Ниррити Черному, моему личному покровителю - ну  конечно  же,  не  в  этих
стенах, а там, где наблюдение за Темным Пиром  не  ляжет  на  вас  тяжелым
грузом...
     Справа раздался звон:  пеший  солдат,  не  спускавший  глаз  с  копья
Страка, потерял сознание и упал с нижней ступени лестницы.
     - Остановитесь, - закричал человек в черном, появившийся на  лестнице
в сопровождении шести других, одетых так же. - Не оскверняйте Дворец Кармы
кровопролитием. Кровь этого воина уже...
     - ...бросится ему в щеки, - перебил принц, - как только он  придет  в
себя. Он не убит.
     - Чего ты хочешь? - обратилась  к  нему  фигура  в  черном,  среднего
роста, но далеко не среднего объема -  она  стояла,  как  огромная  черная
бочка, с посохом - черной громовой стрелой.
     - Я насчитал семерых, - ответил принц, - но я знаю, что  здесь  живут
десять Мастеров. Где еще трое?
     - Они сейчас на обслуживании в ритуальных комнатах Махартхи. Чего  ты
от нас хочешь?
     - Ты здесь главный?
     - Главным здесь является только Великое Колесо Закона.
     - А ты - старший представитель Великого Колеса в этих стенах?
     - Да.
     - Прекрасно. Я хочу поговорить с тобой наедине - там, - сказал принц,
указывая на Темный Зал.
     - Это невозможно.
     Принц выбил трубку о каблук, поковырял в ней острием кинжала и  убрал
в  карман.  Затем  выпрямился  в  седле,  зажал  в  левой  руке  рог,   но
встретившись взглядом с Мастером, спросил:
     - Ты уверен?
     Маленький яркий рот человека  в  черном  задергался.  Мастер  молчал.
Наконец, он произнес:
     - Пусть будет так, как ты сказал. Освободите мне дорогу.
     Мастер прошел через ряды воинов и встал перед  белой  кобылой.  Принц
сжал коленями бока лошади, направляя ее к Темному Залу.
     - Держать ряды, - крикнул Мастер.
     - То же относится и к вам, - сказал принц своим людям.
     Вдвоем они пересекли двор, и принц спешился перед Залом.
     - Ты должен мне тело, - сказал он негромко.
     - О чем ты?
     - Я принц Сиддхартха, Связавший Демонов.
     - Сиддхартху уже обслужили, - сказал Мастер.
     - Ты уверен, что ему по приказу Брахмы дали тело эпилептика,  но  это
не  так.  Человек,  которого  вы  сегодня  обслужили,  оказался  невольным
самозванцем. Настоящий Сиддхартха - это я, и я пришел требовать себе тело,
здоровое и сильное, без скрытых пороков. И ты,  безымянный  жрец,  в  этом
смысле меня обслужишь. Добровольно или нет, но обслужишь.
     - Ты думаешь?
     - Да, - ответил принц.
     - Вперед! - закричал Мастер  и  взмахнул  посохом,  целясь  в  голову
принца.
     Принц уклонился от удара и отступил,  выхватывая  кинжал.  Дважды  он
парировал выпады Мастера, но в третий раз посох скользнул по  плечу;  удар
был настолько сильным, что принц пошатнулся. Сдерживая напор  Мастера,  он
начал отступать вокруг белой кобылы.  Увертываясь  и  держа  лошадь  между
собой и противником, Сиддхартха поднес к губам рог, протрубил три раза,  и
звуки рога на миг покрыли яростный шум битвы на дворцовой лестнице. Тяжело
дыша, он повернулся, и как раз вовремя. Случись это мгновением позже  -  и
принцу бы уже не избежать удара в висок,  который  наверняка  бы  оказался
смертельным.
     - В писании сказано, - почти прорыдал Мастер, - что тот,  кто  отдает
приказы, но не властен заставить их выполнить, - дурак.
     -  Десять  лет  назад,  -  выдохнул  принц,  -  тебе  не  удалось  бы
воспользоваться своим посохом.
     Он рубанул по посоху, в очередной раз надеясь  расщепить  дерево,  но
Мастер все время ухитрялся поворачивать посох  от  края  лезвия  так,  что
принц только делал зарубки на дереве и местами его обдирал.
     Сам посох оставался целым.  Пользуясь  им  как  фехтовальной  палкой,
Мастер нанес сильный удар по левому боку противника.  Принц  почувствовал,
как трещат ребра... и  упал.  Непонятно,  как  это  случилось,  но,  когда
Сиддхартха падал, кинжал вылетел из рук и полоснул Мастера по голеням. Тот
с воем рухнул на колени.
     - Мы с тобой пара, - задыхаясь, сказал принц. -  Мой  возраст  против
твоего жира...
     Сиддхартха, лежа, дотянулся до кинжала,  но  все  время  держать  его
наготове не хватало сил.
     Он  попробовал  опереться  на  локоть  и   приподнялся.   Мастер   со
слезящимися глазами попытался встать и снова упал на колени.
     Послышался топот копыт.
     - Я не дурак, и теперь у меня есть власть  заставить  тебя  выполнять
мои приказы, - сказал принц.
     - Что случилось?
     - Прибыли остальные мои копьеносцы. Войди я сразу с полной силой,  ты
спрятался бы, как ящерица-геккон в вязанке дров, и пришлось  бы  потратить
несколько дней, чтобы разнести дворец и вытащить тебя оттуда. А  теперь  я
держу тебя в кулаке.
     Мастер поднял посох.
     Принц замахнулся кинжалом.
     - Опусти посох, - сказал он, - или  я  метну.  Не  знаю,  попаду  или
промахнусь, но могу ведь и попасть. Не страшно играть с реальной  смертью,
а Мастер?
     Мастер опустил посох.
     - Ты познаешь реальную смерть, - сказал он, - когда  служители  Кармы
скормят твоих солдат собакам.
     Принц кашлянул и равнодушно взглянул на свой кровавый плевок.
     - Давай пока оставим дискуссии.


     Когда звуки сражения стихли, первым подошел  к  ним  Страк,  высокий,
пропыленный, с волосами почти такого же цвета, что и запекшаяся  кровь  на
боевом клинке. Он отсалютовал принцу и доложил:
     - Все кончено.
     - Слышал, Мастер Кармы? - спросил принц.
     Мастер не ответил.
     - Обслужи меня немедленно, и этим спасешь себе жизнь, - сказал принц.
- Откажешь - и я возьму ее.
     - Я обслужу тебя, - сказал Мастер.
     - Страк, - сказал принц, - пошли двух человек в  город  -  одного  за
Нарадой, моим врачом, а другого - на улицу  Ткачей  за  Янаггой,  парусным
мастером. Из трех воинов, поехавших к Хаукане, один пусть останется, чтобы
задержать Шона из Ирабика до захода солнца. Пускай свяжет  его  и  оставит
там, а сам - сюда.
     Страк улыбнулся и отсалютовал.
     - А сейчас пришли людей, чтобы отнести меня в Зал, и не спускай  глаз
с этого.


     Он сжег свое старое тело вместе со всеми остальными: служители Кармы,
все до одного, погибли в бою. Из семерых безымянных Мастеров уцелел только
один - жирный. Запасы спермы и яичников, баки с культурой  и  морозильники
для тел транспортировать было нельзя, но само оборудование  для  пересадки
под руководством доктора Нарады было демонтировано, и его части  погрузили
на лошадей погибших воинов. Молодой принц сидел на белой лошади и  следил,
как пламя пожирает тела.  Огонь  восьми  погребальных  костров  взлетал  к
предрассветному небу. Тот, кто был парусным мастером, глядел на  ближайший
к воротам костер  -  последний  из  зажженных.  Пламя  его  только  сейчас
достигло возвышения, где лежало тело в черной, с желтым кругом  на  груди,
одежде. Когда огонь лизнул мертвого Мастера, и одежда загорелась,  собака,
съежившаяся в разоренном саду,  подняла  голову  -  и  вой  ее  был  почти
рыданием.
     - Этот день переполнит счет твоих грехов, -  сказал  бывший  парусный
мастер.
     - Но зачтутся и мои молитвы, - ответил принц. - В дальнейшем  я  этим
займусь. Будущие теологи отнесутся к ним так же, как  к  нынешним  жетонам
для молитвенных машин, и примут окончательное решение. А Небо пусть теперь
размышляет, что случилось здесь в этот день, и есть ли я, кто  я,  где  я?
Пора ехать, капитан.  На  некоторое  время  -  в  горы,  затем  наши  пути
разойдутся, ради безопасности. Не знаю, по какой дороге я  поеду,  но  она
поведет к воротам Неба, и я должен быть вооружен.
     - Связавший Демонов, - произнес его собеседник и улыбнулся.
     Подошел командир копьеносцев. Принц кивнул. Резко зазвучали  приказы.
Колонна всадников начала  движение,  прошла  через  ворота  Дворца  Кармы,
свернула с  дороги  и  стала  подниматься  по  склону,  к  юго-востоку  от
Махартхи. За спинами воинов, как заря, пылали мертвые товарищи.



                                    3

                     Говорят,  что  когда  явился  Учитель,   его   учение
                приходили слушать люди всех каст. Приходили даже животные,
                боги,  забредал  случайный  святой.  И  послушав   Учителя
                укреплялись они духом, становились  праведнее,  чем  были.
                Многие считали, что он  достиг  просветления,  но  были  и
                такие, кто называл его  грешником,  мошенником,  плутом  и
                пройдохой. Из этих последних не все были его  врагами,  но
                не всех окрепших духом можно причислить к  его  друзьям  и
                сторонникам.  Продолжатели  звали   его   Махасаматман   и
                утверждали, что он бог. Как учитель он был принят довольно
                быстро, и люди относились к нему с уважением; появилось  у
                него много богатых сторонников, а слава  разошлась  далеко
                за пределы округи. Называли его Татхагата, что означает  -
                Тот,  Кто  Постиг.  Известно,  что  богиня  Кали   (иногда
                упоминаемая  как  Дурга   -   не   в   таких   устрашающих
                проявлениях) никогда не высказывалась по поводу достижения
                им  состояния  будды,  но  оказала  исключительную  честь,
                послав  к  нему  своего  святого  палача,  а  не  простого
                наемного убийцу...
                     Истинная Дхарма не исчезает,
                     Пока в мире не возникает
                     Дхарма ложная,
                     Когда появляется ложная Дхарма,
                     Истинная вынуждена исчезнуть.
                                                Саммьютта-никайя (11, 284)

     Близ города Аландила есть прекрасная роща деревьев с  синей  корой  и
пурпурными, похожими на перья, листьями. Роща славилась своей  красотой  и
почти священным покоем. Она принадлежала купцу Вазу, а затем он подарил ее
Учителю, известному как Махасаматман, Татхагата и  Просветленный.  В  этой
роще Учитель ожидал своих последователей, и когда они в полдень входили  в
город, их чашки для подаяния никогда не оставались  пустыми.  Вокруг  рощи
всегда было множество паломников. Верующие и просто  любопытные  постоянно
проходили через рощу. Они прибывали на лошадях, в лодках, пешком.  Аландил
был небольшим городом: тростниковые хижины,  деревянные  бунгало,  главная
дорога - невымощенная и изрытая колеями, два больших  базара  и  множество
маленьких. Обширные зерновые поля,  принадлежащие  Вазу  и  обрабатываемые
шудрами цвели и колыхались вокруг города. В Аландиле было  много  гостиниц
(не таких роскошных, как легендарная гостиница Хауканы в далекой Махартхе)
из-за постоянного наплыва путешественников.  Город  имел  своих  святых  и
своих сказителей; там был Храм. Храм стоял на невысоком холме, недалеко от
центра города, с четырех сторон его окружали стены с  огромными  воротами.
Эти  ворота  и  стены  были  покрыты  декоративной  резьбой,  изображавшей
музыкантов и танцоров, воинов  и  демонов,  богов  и  богинь,  животных  и
актеров, любовников и полулюдей, стражников и воинов. Ворота вели в первый
двор с еще  большим  количеством  стен  и  ворот,  открывавшихся,  в  свою
очередь, во второй двор. В первом дворе размещался  маленький  базар,  где
торговали подношениями богам,  и  множество  мелких  гробниц,  посвященных
младшим  божествам.  Нищие,  медитирующие  святые  люди,  смеющиеся  дети,
сплетничающие  женщины,  горящие  благовония,   певчие   птицы,   жужжание
молитвенной машины - все это можно было найти там в любое время дня.
     Внутренний двор с его массивными святилищами, принадлежащими  главным
божествам, был основным  оживленным  местом.  Люди  пели  или  выкрикивали
молитвы,  бормотали  стихи  из  Вед,  стояли,  опускались  на  колени  или
простирались  ниц  перед  громадными  каменными   изображениями,   которые
зачастую были так плотно увешаны цветами, замазаны красной пастой  кум-кум
и завалены грудами подношений,  что  нельзя  было  сказать,  какое  именно
божество окутано таким поклонением. Временами гудели храмовые  рога:  лишь
на минуту воцарялась тишина - и гвалт начинался снова.
     И никто не стал бы оспаривать факт, что владычицей этого  Храма  была
богиня Кали.  Ее  высокая  статуя  из  белого  камня  была  центральной  в
гигантском святилище внутреннего двора. Слабая улыбка богини, может,  даже
презрительная по отношению к другим богам и их  приверженцам,  приковывала
внимание посетителей, как и усмешки черепов на ее ожерелье. Кали держала в
руках кинжалы и, приподняв ногу, казалось, решала: потанцевать ей  сначала
или тут же убить тех, кто осмелился подойти к ее гробнице.  Пляшущий  свет
факелов создавал иллюзию движения.
     И выглядело вполне разумным, что ее гробница  располагалась  напротив
гробницы Ямы, Бога Смерти. Жрецы и архитекторы достаточно логично  решили,
что именно ему больше всех других богов подходит стоять  лицом  к  лицу  с
богиней, обладающей таким же, как и он,  твердым,  убивающим  взглядом,  и
отвечать на ее улыбку своей кривой  усмешкой.  Даже  самые  набожные  люди
предпочитали обходить эти два святилища; а после наступления  темноты  эта
часть  двора  всегда  оставалась  в  тиши  и  покое,   не   потревоженными
припозднившимися почитателями.
     Когда по стране разгуливал весенний  ветер,  с  севера  пришел  некий
Ральд. Невысокий человек с седыми - хотя лет ему было немного -  волосами.
Обычно Ральд носил внешние атрибуты пилигрима, но когда его, беспамятного,
нашли в канаве, предплечье Ральда обвивал малиновый  шнур  удушителя,  его
истинной профессии.
     Ральд  пришел  весной  во  время  празднества  в   Аландиле,   городе
сине-зеленых полей, тростниковых хижин  и  деревянных  бунгало,  немощеных
дорог и многих гостиниц,  базаров,  святых  людей  и  сказителей,  великой
религиозной атмосферы, оживления и  Учителя,  чья  слава  распространилась
далеко за пределы Аландила, города-Храма, где царила его покровительница.


     Время Фестиваля.
     Двадцать лет назад маленький праздник в Аландиле был  местным  делом.
Теперь же он стал привлекать так много людей, прибывших к  Просветленному,
который учил Восьмеричному Пути, что  местные  помещения  для  жилья  были
переполнены. Те горожане, у которых были  палатки,  сдавали  их  внаем  за
высокую плату. Для проживания сдавали даже стойла. А голые  участки  земли
служили местом для походных лагерей.
     Аландил любил своего Будду. Многие другие города пытались  переманить
его к себе из пурпурной рощи: Шингоду, Горный Цветок, предлагал ему дворец
и гарем, лишь бы Будда пришел Учить на его склонах.  Но  Просветленный  не
пошел к горе.
     Каннака, порт на Змеиной  Реке,  предлагала  ему  слонов  и  корабли,
городской дом и загородную виллу, лошадей и слуг, чтобы он только пришел и
проповедовал на пристанях. Но Просветленный не пошел к реке.
     Будда оставался в своей роще - и все шли к нему. С  течением  времени
фестивали становились  все  шире  и  продолжались  все  дольше,  они  были
замысловатыми и сияли, как чешуя откормленного дракона. Местные брамины не
одобряли  антиритуального  учения  Будды,  но  его   присутствие   доверху
наполняло их сундуки и они научились  жить  в  тени  Учителя,  никогда  не
произнося слово "тиртхика" - еретик. Итак, Будда оставался в своей роще, и
все шли к нему, включая Ральда.
     Время Фестиваля.
     На третий день, вечером, начали бить барабаны.
     На третий день зарокотали массивные барабаны  -  хатхакали.  Их  было
слышно на много миль; стаккато барабанов неслось через поля, через  город,
через рощу и  обширные  болотистые  земли  за  нею.  Барабанщики  в  белых
мундусах, голые до пояса, с блестящими от пота  темными  телами,  работали
посменно, так энергичен был их мощный бой; волны  звуков  не  прекращались
даже на  те  доли  секунды,  когда  перед  туго  натянутыми  инструментами
становился новый отряд барабанщиков.
     На землю опускалась тьма. Путешественники и горожане,  заслышав  стук
барабанов, стекались  на  праздничное  поле,  широкое,  как  поля  древних
сражений, и отыскав  там  удобное  место,  ожидали  начала  представления,
попивая сладко пахнущий чай, купленный в лотках под деревьями.
     В центре поля стояла громадная, высотой  с  человека  медная  чаша  с
маслом. Висящие по ее краям фитили горели, пульсируя в ответ  мерцающим  у
палаток актеров факелам. Барабанный бой на близком  расстоянии  оглушал  и
гипнотизировал, ритмы хитро усложнялись.
     С приближением полуночи  начались  благочестивые  песнопения.  Музыка
нарастала  и  спадала  с  барабанным  боем,  сетями   оплетая   все   пять
человеческих чувств. Когда появился Просветленный  со  своими  монахами  в
желтых одеяниях, в отблесках огня казавшихся почти  оранжевыми,  наступило
короткое затишье. Монахи откинули капюшоны и сели скрестив ноги на  землю.
Через некоторое время пение  и  бой  барабанов  снова  захватили  всеобщее
внимание.
     Когда  появились  актеры,  ставшие  гигантами  в   своем   гриме,   с
бубенчиками на лодыжках, звенящими при каждом шаге, аплодисментов не  было
- лишь  напряженное  внимание.  С  детства  знаменитые  танцоры  хатхакали
учились акробатике и старинным  фигурам  классического  танца.  Они  знали
девять различных движений шеи и глазных  яблок,  и  сотни  положений  рук,
необходимых для постановки древнего  эпоса  любви  и  сражений,  встреч  с
богами  и  демонами,  героических  боев  и  традиционных  коварных  измен.
Музыканты громко выкрикивали строки о подвигах Рамы или братьев  Пандавов,
а актеры изображали это на сцене. В ярких зелено-красных  или  черно-белых
раскрасках, подняв полы одежды, они шли по полю, и сверкали в свете  огня,
отбрасывая тысячи зайчиков, их зеркальные нимбы. Время  от  времени  огонь
разгорался или начинал шипеть,  и  тогда  нимбы  переливались  святым  или
еретическим светом, начисто лишая события смысла, давая зрителям  минутное
ощущение, что сами они иллюзорны, а единственно реальны в этом  мире  лишь
рослые фигуры, движущиеся в гипнотическом танце.
     Танец должен был продолжаться до восхода солнца. Но  перед  зарей  со
стороны города пришел один из монахов в шафрановой мантии, пробился  через
толпу и что-то прошептал на ухо Просветленному.
     Будда встал, как бы для того,  чтобы  лучше  обдумать  услышанное,  и
снова сел. Он что-то приказал пришедшему; тот кивнул и ушел с праздничного
поля.
     Будда, выглядевший невозмутимым, снова сосредоточил все свое внимание
на представлении. Монах, сидевший неподалеку, заметил, что Будда барабанит
пальцами по земле, но решил, что Просветленный стучит  в  такт  барабанам:
все знали, что он выше таких вещей, как проявление человеческих эмоций.
     Когда представление закончилось, солнце уже окрасило в  розовый  цвет
небо над восточным краем мира. И казалось,  будто  и  в  самом  деле  ночь
держала толпу пленников в напряженном и  страшном  сне,  от  которого  они
только сейчас освободились, - усталые, тяжело входящие в день.
     Только Будда и его последователи немедленно пошли к  городу.  Они  не
останавливались для отдыха и прошли через Аландил  быстрой,  но  достойной
походкой.
     Достигнув пурпурной рощи, Просветленный велел монахам отдыхать, а сам
пошел к маленькому павильону, стоявшему в глубине леса.  В  павильоне  его
ожидал монах, принесший сообщение во время представления. Он  заботился  о
больном путешественнике, которого  нашел  на  болотах,  куда  часто  ходил
размышлять о скверных условиях, в которых,  возможно,  его  тело  окажется
после смерти.
     Татхагата внимательно оглядел человека, лежащего на циновке.  У  него
были тонкие бледные губы,  высокий  лоб,  высокие  скулы,  тронутые  инеем
брови, острые уши; и подумал, что глаза должны  быть  бледно-голубыми  или
серыми. Это бесчувственное  тело  было  каким  то...  просвечивающимся?...
хрупким, как  бы;  конечно,  подобную  печать  могла  наложить  лихорадка,
мучающая человека, но, похоже, дело было не только в  болезни.  Как-то  не
верилось, чтобы этот  маленький  человек  носил  вещь,  которую  Татхагата
держал сейчас в руках. На первый взгляд он казался совсем старым, но потом
становилось ясно, что седые волосы и хрупкий костяк - вовсе не  показатель
преклонного возраста: в облике человека присутствовало что-то детское.  По
наблюдениям Татхагаты, путнику вряд ли нужно было часто бриться.  А  между
щеками и уголками рта  скорее  всего  затаились  чуточку  озорные,  сейчас
незаметные, морщинки. А может быть, и нет.
     Будда держал в руках малиновый удушающий шнур, который  могли  носить
только  священные  палачи  богини  Кали.  Он  провел  пальцами   по   всей
шелковистой длине, и шнур обвился вокруг руки как змея, слегка прильнув  к
ней. Будда как-то безотчетно скрестил руки и тут же их развел.  Больше  он
не сомневался, что именно так шнур должен был обвиться вокруг его шеи.
     Заметив ошарашенную  физиономию  монаха,  Будда  улыбнулся  ему  и  с
невозмутимым видом отложил малиновую веревку. Монах влажной  тканью  вытер
пот со лба больного.
     От прикосновения человек на циновке вздрогнул и открыл глаза.  В  них
было  безумие  лихорадки;  глаза  еще   по-настоящему   не   видели,   но,
встретившись со взглядом больного, Татхагата почувствовал довольно сильный
удар.
     Глаза были темными, почти агатовыми, и  зрачок  сливался  с  радужной
оболочкой. Такой  силы  взгляд  удивительно  не  соответствовал  хрупкому,
слабому телу.
     Будда наклонился и слегка похлопал человека по  руке.  Ощущение  было
таким, как будто коснулся стали, холодной  и  нечувствительной.  Татхагата
резко провел ногтем по  тыльной  стороне  руки  больного.  На  коже  -  ни
царапины, ни следа: ноготь скользнул, как по стеклу.  Будда  сжал  большой
палец человека и  отпустил.  Ни  малейшего  изменения  цвета,  словно  это
мертвые или механические руки.
     Будда продолжал осмотр. Феномен  кончался  где-то  возле  запястья  и
снова проявлялся в других местах. Руки, грудь, живот, шея  и  часть  спины
были омыты в ванне смерти, что и  давало  эту  особую,  несгибаемую  силу.
Полное омовение, конечно, оказалось бы роковым, а  тут  человек  вроде  бы
обменял часть своей осязательной чувствительности  на  невидимую  стальную
броню, прикрывающую шею, грудь  и  спину.  Это  подтверждало  то,  что  он
действительно является одним из избранных убийц страшной богини.
     - Кто еще знает об этом человеке? - спросил Будда.
     - Монах Симха, который помог мне принести его сюда.
     - Он видел это?
     Татхагата указал глазами на шелковый шнур.
     Монах кивнул.
     - Сейчас же найди его и приведи ко мне. Никому ничего не рассказывай,
скажи только, что пилигрим заболел, и мы здесь  о  нем  заботимся.  Я  сам
займусь его лечением и буду наблюдать за болезнью.
     - Слушаю, Просвещенный.
     И монах поспешно вышел из павильона.
     Татхагата сел рядом с циновкой и стал ждать.
     Прошло два дня, прежде чем  лихорадка  утихла,  и  разум  вернулся  в
темные глаза. Но в течение  этих  двух  дней  проходившие  мимо  павильона
слышали голос Просветленного, бубнящий снова и снова над своим подопечным,
словно он обращался к нему. И  время  от  времени  громко,  как  в  бреду,
бормотал человек.


     На второй день пилигрим открыл глаза, посмотрел вверх,  нахмурился  и
повернул голову.
     - Доброе утро, Ральд, - сказал Татхагата.
     - Кто ты? - спросил тот неожиданным баритоном.
     - Тот, кто учит путям освобождения, - ответил Татхагата.
     - Будда?
     - Так меня называли.
     - Татхагата?
     - Я носил и это имя.
     Человек хотел подняться, но не смог. С лица  его  не  сходило  мирное
выражение.
     - Откуда ты знаешь мое имя? - спросил он наконец.
     - Ты назвал его в бреду.
     - Да, я был очень болен и, без сомнения, болтал. Я простудился в этом
проклятом болоте.
     Татхагата улыбнулся.
     - Одно из неудобств одинокого  путешественника:  если  упадешь,  тебе
некому помочь.
     - Что верно, то верно, - согласился человек.
     Глаза его снова закрылись, дыхание стало глубже.
     Татхагата сидел в позе лотоса и ждал.


     Когда Ральд снова проснулся, был уже вечер.
     - Пить, - попросил он.
     Татхагата дал ему воды.
     - Голоден?
     - Пока не надо. Желудок не готов.
     Ральд приподнялся на локтях, пристально посмотрел на  ухаживающего  и
снова упал на циновку.
     - Это в самом деле ты, - утвердительно сказал он.
     - Да.
     - Что ты собираешься делать?
     - Накормить тебя, когда ты скажешь, что голоден.
     - Я хотел сказать - после этого.
     - Следить, как ты спишь, чтобы ты снова не впал в горячку.
     - Я не это имел в виду.
     - Я знаю.
     - Что будет после того, как я поем, отдохну и снова обрету свою силу?
     Татхагата улыбнулся и вытянул шелковый шнур откуда-то из-под одежды.
     - Ничего, - ответил он. - Совершенно ничего.
     Он набросил шнур на плечо Ральда и отдернул руку.
     Ральд качнул головой и откинулся назад. Затем потянулся, ощупал шнур,
накрутил его на руку, потом на запястье. Погладил его.
     - Священный, - сказал он через некоторое время.
     - Похоже на то.
     - Ты знаешь о его предназначении?
     - Конечно.
     - Почему же ты не хочешь ничего делать?
     - У меня нет нужды ходить или действовать. Все приходит ко мне.  Если
что-то и должно случиться, то сделаешь это ты.
     - Я не понял.
     - Это я тоже знаю.
     Человек уставился в тень над ним.
     - Теперь я попробую поесть, - объявил он.
     Татхагата дал ему бульона и хлеб. Ральд съел их очень осторожно;  его
не вырвало. Подождав, выпил немного воды и, тяжело дыша, улегся обратно на
циновку.
     - Ты оскорбил Небеса, - сказал он.
     - Это я уж знаю.
     - И ты  умалил  славу  богини,  чье  верховенство  здесь  никогда  не
оспаривалось.
     - Знаю.
     - Но я обязан тебе жизнью, я ел твой хлеб...
     Наступило молчание.
     - И поэтому я должен нарушить самый священный обет, - закончил Ральд.
- Я не могу убить тебя, Татхагата.
     - Значит я обязан тебе своей жизнью, потому что ты обязан мне  своей.
Будем считать, что мы в расчете.
     Ральд хмыкнул.
     - Так и будет.
     - Что ты станешь делать, раз ты отказался от выполнения своей миссии?
     - Не знаю. Мой грех слишком велик, чтобы я мог  вернуться.  Теперь  я
тоже оскорбил Небеса, и богиня отвернет свой лик от моих молитв. Я обманул
ее ожидания.
     - В таком случае  оставайся  здесь.  По  крайней  мере  будешь  иметь
компанию по проклятию.
     - Отлично, - согласился Ральд.
     Он снова уснул. Будда улыбнулся.


     Празднество  продолжалось.  Просветленный  проповедовал  в  пурпурной
роще. Он оговорил о  единстве  всех  вещей,  больших  и  малых,  о  законе
причинности, рождении и смерти, об иллюзорности мира, об искре  атмана,  о
пути спасения через самоотречение и объединение со  всеми;  он  говорил  о
понимании  и  просветлении,  о  бессмысленности  брахманических  ритуалов,
сравнивая их формы с пустыми сосудами. Слушали многие -  слышали  не  все,
кое-кто  оставался  в  пурпурной  роще,  чтобы  надеть  шафрановую  одежду
искателя.
     И каждый раз, когда Татхагата  проповедовал,  Ральд  в  своей  черной
одежде садился поблизости, и его черные глаза всегда  были  устремлены  на
Просветленного.
     Через  две  недели  после  выздоровления  Ральд  пришел  к   Учителю,
прогуливающемуся по роще в размышлениях, пристроился чуть  позади  него  и
через некоторое время заговорил:
     - Просветленный, я слушал твои поучения  и  слушал  хорошо.  Я  много
думал о твоих словах.
     Будда кивнул.
     - Я всегда был религиозен, - продолжал Ральд,  -  иначе  бы  меня  не
избрали на тот пост, который я недавно занимал. Когда я не смог  выполнить
свою миссию, я почувствовал великую пустоту. Я  изменил  своей  богине,  и
жизнь потеряла для меня смысл.
     Будда молча слушал.
     - Но я слышал твои слова, и они наполнили меня радостью. Они  открыли
мне другой путь спасения,  путь,  который,  как  я  чувствую,  выше  того,
которому я следовал до сих пор.
     Будда всматривался в лицо Ральда, пока тот говорил.
     - Твой путь отречения строг,  и  я  чувствую,  что  он  праведен.  Он
подходит моим духовным нуждам. Поэтому я прошу позволения войти  в  общину
твоих приверженцев и следовать твоему пути.
     - Уверен ли  ты,  -  спросил  Просветленный,  -  что  не  ищешь  себе
наказания за то, что отразилось в твоем сознании как падение, грех?
     - В этом я уверен, - ответил Ральд. - Я задержал в себе твои слова  и
почувствовал истину, содержащуюся в них. На службе у богини я  убил  людей
больше, чем колышется пурпурных листьев на молодых ветках. Не считая детей
и женщин. Так что, я не легко поддаюсь словам -  слишком  много  я  слышал
слов и интонаций, с которыми они произносятся: слов умоляющих, убеждающих,
проклинающих. Но  твои  слова  подействовали  на  меня,  они  выше  учения
браминов. Я с радостью стал бы палачом на твоей службе,  убивал  бы  твоих
врагов шафрановым шнуром или клинком, пикой или голыми руками -  я  знаком
со всяким оружием и  потратил  три  жизненных  срока  на  изучение  боевых
искусств - но я знаю, что это не твой путь. Жизнь и  смерть  -  едино  для
тебя, ты не ищешь уничтожения своих врагов. Я  прошу  разрешения  войти  в
твой орден. Для меня это не так трудно, как было бы  для  другого.  Кто-то
ради  такого  шага  должен  отказываться  от  дома  и  семьи,   родины   и
собственности, у меня же ничего этого нет. Кто-то должен  отказываться  от
собственной воли, а я уже это сделал. Единственное, что мне теперь нужно -
это шафрановое одеяние.
     - Оно твое, - сказал Татхагата, - вместе с моим благословением.


     Ральд получил платье буддийского монаха и предался посту и медитации.
Через неделю, когда фестиваль близился к концу, он пошел в город со  своей
чашей для подаяния вместе с другими монахами. Но он не  вернулся  с  ними.
День перешел в вечер, вечер - в ночь. Рога  Храма  уже  сыграли  последние
ноты нагасварама, и многие путешественники начали разъезжаться.
     Долгое время Просветленный ходил по лесу, размышляя.  Затем  он  тоже
исчез.
     В город Аландил, над которым возвышались  каменные  холмы,  а  вокруг
лежали сине-зеленые поля; в город Аландил, еще бурлящий путешественниками,
многие из которых еще пировали, шел Будда.
     Он вошел в первый двор. Там была тишина. Собаки, дети и  нищие  ушли.
Жрецы спали. Один дремлющий служитель сидел на  скамье.  Многие  святилища
были  уже  пусты,  статуи  унесены  в  Храм.  Перед   оставшимися   стояли
коленопреклоненные богомольцы, предпочитающие позднюю молитву.
     Он вошел во внутренний двор. На  молитвенном  коврике  перед  статуей
Ганеши неподвижно застыл аскет. Медитирующий рядом с  каменным  богом,  он
сам казался статуей. Вокруг дворца мерцали  четыре  масляные  лампады,  их
пляшущий свет отбрасывал  фантастические  блики  и  тени  на  святилища  и
статуи. Повсюду,  как  светлячки,  мелькали  огоньки  зажженных  маленьких
свечей.
     Татхагата  прошел  через  двор  и  остановился   напротив   горделиво
возвышающейся над всем статуи Кали, у ее ног мерцал крошечный  светильник.
И в его свете улыбка богини казалась живой и подвижной, когда она смотрела
на стоящего перед ней человека.
     На протянутой руке Кали висел маленький шнур, зацепленный  петлей  за
острие кинжала.
     Татхагата  как  бы  в  ответ  улыбнулся  богине,  а  она   вроде   бы
нахмурилась.
     - Покорись, моя дорогая, - сказал он. - Ты проиграла этот раунд.
     Она, казалось, кивнула, соглашаясь.
     - Я польщен, что добился столь высокого признания с твоей стороны  за
столь короткое время, - продолжал он. - Но даже если  бы  тебе  и  удалось
задуманное, старушка, это не  принесло  бы  ничего  хорошего.  Теперь  уже
слишком поздно. Я кое-что начал, и ты не можешь уничтожить уже  сделанное.
Слишком многие услышали древние слова. Ты думала, что эти слова  утрачены,
и я так думал. Но мы оба ошиблись. Религия, которую ты проповедуешь, очень
древняя, но и мой протест  имеет  давние  традиции.  Так  что,  зови  меня
протестантом, а можешь и диссидентом, и помни: теперь я больше, чем просто
человек. Прощай.
     Он оставил Храм и святилище Кали, где глаза Ямы  пристально  смотрели
ему в спину.
     Прошло много  месяцев,  прежде  чем  свершилось  чудо,  а  когда  оно
свершилось,  то  не  казалось  чудом,  потому  что  возникало  медленно  и
постепенно.
     Ральд, пришедший с севера, когда дули весенние ветры,  Ральд,  несший
смерть на своей руке и черный огонь в глазах, Ральд  с  белыми  бровями  и
остроконечными ушами - заговорил однажды днем, когда весна уже  прошла,  и
длинные летние дни жарко висели над Мостом Богов. Он заговорил  неожиданно
глубоким баритоном, отвечая на вопрос какого-то путешественника.
     Тот задал ему второй вопрос, а затем третий.
     Ральд продолжал говорить, и несколько  других  монахов  и  пилигримов
собрались вокруг него. Ответы следовали  за  вопросами,  которые  задавали
теперь  все,  становились  все  длиннее  и  длиннее,  они  перерастали   в
расширенные примеры, аллегории.
     И все сели у ног Ральда, и его темные глаза стали  странными  озерами
ночи, и голос его шел как бы  с  небес  -  чистый,  мягкий,  мелодичный  и
убедительный. Они слушали.
     Затем путешественники пошли своей дорогой. Но по пути они встречались
с другими путешественниками, разговаривали с ними.  И  к  концу  лета  уже
сотни пилигримов шли в пурпурную рощу просить встречи с учеником  Будды  и
слушать его слова.
     Татхагата  разделил  с  Ральдом  проповедование.  Они  вместе   учили
Восьмеричному Пути, прославляли покой нирваны,  говорили  об  иллюзорности
мира и о целях, которые мир возлагал на человека.
     А затем настало время, когда сам сладкоречивый Татхагата слушал слова
своего ученика, который  вобрал  все,  что  проповедовал  Будда,  долго  и
глубоко размышляя над этим, и теперь как будто нашел вход в  тайное  море,
погружал свою твердую,  как  сталь,  руку  и  истиной  брызгал  на  головы
слушателей.
     Прошло лето. Теперь уже не было сомнений, что  просветления  достигли
двое: Татхагата и его маленький  ученик,  которого  здесь  звали  Сугатой.
Говорили даже, что Сугата - целитель,  и,  что  когда  его  глаза  странно
сияют, а ледяное прикосновение его рук  проходит  по  искривленным  членам
тела больного, те выпрямляются или вправляются сами собой. Утверждали, что
во время проповедей Сугаты к слепым внезапно возвращается зрение.
     Сугата верил в две вещи: в Путь Спасения и в Татхагату, Будду.
     - Просветленный, - сказал он однажды  Татхагате,  -  моя  жизнь  была
пуста, пока ты  не  открыл  мне  Путь  Истины.  Скажи,  когда  ты  получил
просветление, до того, как стал учить, было ли это, как  напор  огня,  как
грохот водопада... и ты везде, и  ты  часть  всего  -  облаков,  деревьев,
животных в лесу, всех людей, снега на горных вершинах?
     - Да, - сказал Татхагата.
     - Я познал радость всего этого, - сказал Сугата.
     - Да, я знаю.
     - Теперь я понимаю, почему ты однажды сказал, что все  идет  к  тебе.
Принести в мир такое учение - о, я понимаю, почему боги  завидуют.  Бедные
боги. Они достойны жалости. Но ты же знаешь. Ты знаешь все.
     Татхагата не ответил.


     Когда весенние ветры снова пронеслись  по  земле,  когда  год  прошел
полный цикл после прибытия второго Будды, с Неба раздался страшный визг.
     Жители Аландила останавливались на улицах и глядели в небо.  Шудры  в
полях бросали работу и смотрели вверх. В  большом  Храме  на  холме  вдруг
наступила тишина. В пурпурной роще за городом монахи подняли лица к небу.
     Оно шло с Неба - существо, рожденное править ветром. Оно шло с севера
- зеленое и красное, желтое и коричневое... Оно скользило,  как  в  танце,
дорогой его был воздух.
     Послышался еще визг, а затем - биение мощных крыльев. Оно поднималось
над облаками, чтобы стать крошечной черной точкой.
     А затем падало, как метеор, объятый пламенем. Все его цвета  сверкали
и ярко горели, когда оно росло и увеличивалось, нельзя было поверить,  что
живое  существо  может  быть  таких  размеров,  такого  движения,   такого
великолепия...
     Полуптица, полудух, легенда,  затмевающая  небо  -  вахана,  верховое
животное Вишну. Его клюв сминал колесницы, как будто они были бумажными.
     Над Аландилом кружился сам Гаруда.  Покружился  и  ушел  за  каменные
холмы, возвышающиеся за городом.
     - Гаруда, - неслось по городу, по полям, в Храме, в роще.
     Он летел не один, и все знали,  что  только  бог  может  пользоваться
птицей Гарудой как ездовым животным. Затем наступила тишина. После визга и
грохота крыльев казалось естественным, что голоса  понизились  до  шепота.
Просветленный стоял на дороге перед рощей, монахи столпились  вокруг.  Все
повернулись к каменным холмам. Сугата подошел и встал рядом с Татхагатой.
     - Это было всего лишь прошлой весной, - сказал он.
     Татхагата кивнул.
     - ...Ральд не выполнил поручения, - сказал  Сугата,  -  и  вот  новый
посланец идет с Неба?
     Будда пожал плечами.
     - Я боюсь за тебя, мой Учитель, - продолжил Сугата. - Но во всех моих
жизненных циклах только ты и был мне другом. Твое учение подарило мне мир.
Почему они не могут оставить тебя в покое? Ты самый безвредный из людей, и
твое учение самое благородное и необходимое. Какое зло ты можешь принести?
     Будда отвернулся.
     И тут Гаруда, сотрясая  воздух,  с  резким  криком  снова  взмыл  над
холмами. На этот раз птица не кружила над городом, а  поднялась  высоко  в
небо и полетела на север с такой  молниеносной  скоростью,  что  сразу  же
исчезла из вида.
     - Ее наездник слез и остался, - предположил Сугата.
     Будда направился в пурпурную рощу.


     Он пришел из-за холмов.
     Он шел по каменной тропе, и его  красные  сапоги  ступали  совершенно
бесшумно.
     Впереди послышалось журчание воды. Путь преграждал  небольшой  горный
поток. Приподняв полы ярко-красного плаща, он  пошел  в  обход.  Рубиновая
рукоятка кривой сабли сверкала в малиновых ножнах.
     Обогнув скалу, он остановился.
     Вдали его кто-то ждал, стоя у бревна, перекинутого через поток.
     Только на миг он прищурил глаза и уверенно двинулся вперед.
     Там стоял невысокий человек в  черной  одежде  пилигрима  с  кожаными
ремнями, к которым  было  привешено  короткое  лезвие  из  светлой  стали.
Человек был почти лысым, если не считать маленького пучка седых волос. Над
темными  глазами  белели  брови,  кожа  была  бледной,  а   уши   казались
заостренными.
     Путешественник поднял руку:
     - Доброе утро, пилигрим.
     Человек не ответил, но загородил путь, встав перед бревном.
     - Прости меня, добрый паломник, но я собираюсь  пройти  здесь,  а  ты
закрываешь мне проход, - сказал путник в красном.
     - Ты ошибаешься,  господин  Яма,  если  думаешь,  что  сумеешь  здесь
пройти, - ответил человек.
     Человек в красном улыбнулся, показав два ряда ровных белых зубов.
     - Приятно, когда тебя безошибочно узнают, - сказал он, -  даже  люди,
заблуждающиеся в другом.
     - Я словами не бросаюсь, - ответил человек в темном.
     - Вот как? - с преувеличенным удивлением поднял брови другой. - А чем
же? Уж не этой ли полоской металла, которую ты носишь?
     - Да-да, именно ею.
     - А я принял ее сначала за какой-то варварский  молитвенный  жезл.  Я
знаю, что в этом районе полно странных культов и примитивных сект. Сначала
я принял тебя за представителя какого-то такого суеверия. Но если, как  ты
утверждаешь, это оружие,  тогда  готов  поверить,  что  ты  знаком  с  его
применением.
     - В какой-то мере, - ответил человек в черном.
     - Это хорошо, - сказал Яма, - потому что я не  люблю  убивать  людей,
которые не знают, что их ждет. Но вынужден предупредить: когда ты встанешь
перед судом Высочайшего, тебя объявят самоубийцей.
     Другой слегка улыбнулся.
     - Как только ты будешь готов, Бог Смерти, я облегчу твоему духу выход
из его плотской оболочки.
     - Повтори еще раз, - сказал Яма, - и я быстро  положу  конец  беседе.
Назови свое имя для передачи жрецам, чтобы они знали, для  кого  совершить
обряд.
     - Я давно отказался от своего последнего имени, - ответил  человек  в
черном. - Поэтому супруг Кали принесет смерть безымянному.
     - Ральд, ты дурак, - сказал Яма и вытащил оружие.
     То же сделал и человек в черном.
     - Так и должно было быть, чтобы ты подошел к своей судьбе безымянным.
Ты изменил своей богине.
     - Жизнь полна измен, - ответил тот. - Вот и теперь,  выступая  против
тебя с оружием, я изменяю учению своего учителя, моего нового Мастера.  Но
так мне велит сердца. Значит, ни мое прошлое имя,  ни  новое  не  подходят
мне, я их не заслужил; так что не зови меня по имени.
     И его клинок стал огнем, налетающим отовсюду, звенящим и сверкающим.
     Яма под этим натиском отступал шаг за шагом и успевал только  двигать
кистью, парируя удары, обрушивающиеся со всех сторон.
     Отступив на десять шагов, он твердо встал и больше не  двигался.  Его
парирующие удары стали сильней ненамного, но  выпады  были  неожиданней  и
разнообразились обманными движениями.
     Так долго они щеголяли своим искусством, и пот их пролился на  камни.
Тогда Яма перешел в наступление, медленно заставляя противника  отступать.
Шаг за шагом он вернул себе те десять шагов, на которые отступил сначала.
     И когда они снова оказались на  том  же  месте,  откуда  начали,  Яма
признал под звон стали:
     - А ты здорово выучил свои уроки, Ральд. Поздравляю.
     В это время противник его  провел  хорошо  продуманную  комбинацию  с
двойным ложным выпадом и легким прикосновением лезвия рассек плечо Ямы. На
мокрой от пота одежде тут же выступила кровь, но это трудно было  заметить
на красном плаще.
     Яма бросился вперед, сбил защиту с шеи противника и нанес сбоку удар,
который тут же мог обезглавить врага.
     Однако человек в  черном  успел  стать  в  защитную  позицию,  потряс
головой, парировал второй удар и бросился вперед, но и его удар не  достиг
цели.
     - Смерть не задела твою шею, - сказал Яма,  -  но  я  знаю  и  другой
выход.
     И его сабля запела звонкую песню; Яма попытался нанести удар снизу.
     Он дал полную волю  ярости  клинка,  за  которым  стояли  столетия  и
мастера многих эпох. Но противник все  время  отражал  атаки,  отступая  к
потоку. Он парировал  все  удары  и  выпады  и  ухитрялся  сдерживать  Яму
контрвыпадами.
     Так он отступал, пока не дошел до самого потока. Тогда Яма,  медленно
и четко выговаривая слова, произнес:
     - Полстолетия назад, когда ты недолгое время  был  моим  питомцем,  я
говорил себе: "У этого парня есть задатки Мастера". И я не ошибся,  Ральд.
Ты, вероятно, величайший мечник во всех веках, которые я могу вспомнить. Я
могу почти простить отступничество, когда вижу твою ловкость. Да, жаль...
     Он сделал ложный выпад в незащищенную грудь, но  в  последний  момент
его опередил  парирующий  удар,  и  лезвие  прошлось  чуть  выше  запястья
противника.
     Человек в черном отпарировал, целясь в голову Ямы, отпрыгнул назад  и
занял позицию у края бревна, перекинутого через овраг, где бежал поток.
     -  И  рука   тоже,   Ральд.   До,   богиня   расщедрилась   в   своем
покровительстве. Попробуем здесь.
     Когда  он  зафиксировал  клинок  врага   железным   захватом,   сталь
взвизгнула и, вырвавшись на волю, рассекла Ральду плечо.
     - Ага, это место она пропустила. Попробуем еще!
     Лезвия скрещивались, ударялись, парировали, отвечали.
     Яма применил хитрую, продуманную тактически комбинацию, и его длинная
сабля снова пустила кровь из плеча противника.
     Человек в черном шагнул на бревно и нанес жесткий удар в голову  Ямы,
но тот отбил его. Поспешив атаковать, Яма заставил противника пятиться  по
бревну, а затем лягнул его в бок.
     Человек в черном отскочил на противоположный берег потока. Как только
его ноги коснулись земли, он пнул бревно. Бревно пришло в движение.
     Оно покатилось, прежде чем Яма сумел оседлать его, и,  соскользнув  с
берегов, обрушилось вниз, в поток, и поплыло по течению.
     - Я бы сказал, тут нужен всего-то семи или восьмифутовый прыжок, Яма.
Давай, прыгай, - крикнул человек в черном.
     Бог Смерти улыбнулся.
     - Отдышись, пока есть возможность, -  сказал  он.  -  Дыхание  -  это
ценный дар богов. Никто не поет ему гимнов, не молится  хорошему  воздуху,
который вдыхает король и нищий, Мастер и собака. Но каково  без  него,  а?
Цени каждый вдох, Ральд, как будто бы он  последний  -  потому  что  и  до
последнего уже рукой подать.
     - Ты говорят, сведущ в  этих  вопросах,  Яма,  -  ответил  тот,  кого
называли Ральдом и Сугатой. - Говорят, ты - бог, и твое царство -  Смерть,
а знания твои простираются далеко за пределы понимания смертных. Поэтому я
бы хотел кое о чем спросить тебя, пока мы стоим без дела.
     Яма не улыбнулся своей насмешливой улыбкой,  как  улыбался  при  всех
предшествующих заявлениях своего противника. Эти слова имели  отношение  к
ритуалу.
     - Что ты желаешь знать? Я  дарую  тебе  предсмертное  благо  задавать
вопросы.
     Человек которого звали Ральд и Сугата, запел древние слова  из  Катха
Упанишады:
     "Когда человек умер, все в сомнении: одни говорят, что он  еще  есть,
другие говорят, что его нет. И я, обученный тобою, хотел бы об этом узнать
от тебя".
     Ответил древними словами и Яма:
     - "Здесь сомневаются даже боги. Нелегко  понять  это:  тонка  природа
атмана. Задай другой вопрос, не обременяй меня этим".
     - "Прости мне, что превыше всего для меня это, о Смерть,  но  другого
такого учителя, как ты, мне не найти. Нет другого  блага,  которого  бы  я
жаждал в эту минуту".
     - "Оставайся живым и иди своей дорогой, - сказал Яма, вкладывая саблю
в ножны. - Я избавляю тебя от  участи  твоей.  Выбери  сыновей  и  внуков,
выбери слонов, лошадей, стада  и  золото.  Выбери  любые  другие  блага  -
красивых девушек, колесницы, благозвучные инструменты.  Все  дам  я  тебе,
пусть служат тебе. Но не спрашивай меня о смерти".
     - "О Смерть, - запел тот, - преходяще  все  это  и  завтра  исчезнет.
Оставь себе девушек, лошадей, танцы  и  песни.  Я  приму  лишь  один  дар,
избранный мною, - скажи мне, о Смерть, что лежит за пределами  жизни  и  в
чем сомневаются люди и боги?"
     Не продолжил Яма древний текст. Он застыл в молчании.
     - Ладно, Ральд, - сказал он, и его глаза впились в глаза  другого,  -
но об этом царстве словами не расскажешь. Я должен показать тебе.
     Они стояли так секунду, а затем человек в  черном  зашатался,  закрыв
лицо руками, и из его горла вырвался единственный всхлип.
     Яма снял с плеч свой плащ и швырнул его через овраг.
     Тяжелый плащ, как сеть, упал на противника.
     Пока человек в черном дергал плечами, стараясь освободиться, раздался
шум шагов и треск - кроваво-красные сапоги Ямы ударили его в бок  на  этой
стороне оврага. Откинув, наконец, в сторону плащ и успев  поднять  защиту,
Ральд парировал новую атаку Ямы. Земля позади него поднималась  холмом,  и
он все отступал, пытаясь отыскать место,  где  бы  остановиться,  так  что
голова Ямы была теперь на  уровне  его  пояса.  И  он  обрушил  сверху  на
противника серию атак. Но Яма медленно пробивался наверх.
     - Бог Смерти, Бог Смерти, - запел Сугата, - прости  мне  мой  дерзкий
вопрос, но скажи, не солгал ли ты.
     - Скоро сам узнаешь, - сказал  Яма  и  нанес  удар,  который  мог  бы
разрубить человека пополам. Но по груди соперника клинок лишь скользнул.
     Дойдя до места, где грунт был  разворочен,  маленький  человек  начал
пинать землю ногами, забрасывая врага потоками пыли и грязи. Яма  заслонил
глаза левой рукой, но сверху посыпались более крупные камни. Они  катились
прямо ему под ноги. Яма поскользнулся, упал и съехал вниз по склону. А его
противник стал выворачивать более тяжелые камни,  даже  сдвинул  массивный
валун и сам бросился вниз за ним, высоко подняв кинжал.
     Яма понял, что не успеет подняться на ноги,  чтобы  вовремя  отразить
атаку, и покатился к потоку. Удержавшись  на  краю,  он  увидел  катящийся
валун и подался в сторону. Пока он обеими руками цеплялся  за  землю,  его
сабля скатилась вниз, в воду.
     Привстав на корточки, он достал кинжал  и  кое-как  сумел  парировать
рубящий удар противника.
     Затем его левая рука метнулась вперед и схватила  запястье,  держащее
лезвие. Он ударил кинжалом снизу вверх и почувствовал, что и его  запястье
схвачено.
     Так они стояли, преодолевая сопротивление друг друга. Яма вдруг резко
присел и толкнул противника.
     Но тот не ослабил хватки, и от толчка они вместе упали  и  покатились
вниз; край оврага оказался рядом - под ними... а вскоре над  ними.  Кинжал
выпал из рук Ямы и упал на дно потока.
     Когда они снова поднялись, чтобы перевести дух, оба были без оружия.
     - Самое время принять крещение, - сказал Яма и ударил левой.
     Ральд блокировал удар.
     Они отходили в сторону, пока не почувствовали под ногами камни. Тогда
они продолжили сражение, продвигаясь вдоль потока.
     Поток расширился. Берега стали  более  пологими  и  местами  доходили
почти до поверхности воды. Яма наносил удар  за  ударом,  то  кулаком,  то
краем ладони, но он как будто попадал в статую:  тот,  кто  был  священным
палачом Кали, принимал любой удар, не меняясь в лице, и возвращал кулачные
удары с костоломной  силой.  Большую  часть  этих  ударов  смягчала  вода,
некоторые Яма успевал блокировать. Но один мощный удар пришелся по ребрам,
а другой задел левое плечо и отскочил от щеки. Яма,  захлебнувшись  водой,
откинулся назад, на более мелкое место.
     Противник бросился за ним и животом напоролся на красный  сапог  Ямы.
Тут же Яма схватил его за одежду и рванул на себя.  Перелетев  по  инерции
через голову Бога Смерти, Сугата налетел спиной на еле выступающий из воды
пласт окаменевшей глины.
     Яма встал на колени и повернулся, и как раз  вовремя:  противник  уже
встал. Лицо его по-прежнему было бесстрастным.
     На миг их глаза встретились, но на этот раз Ральд не дрогнул.
     - Теперь я могу встретить твой смертельный взгляд, Яма, - сказал  он,
- и он меня не остановит. Ты учил меня слишком хорошо.
     Но когда он сделал выпад, руки Ямы опустились к талии, сорвали мокрый
пояс и захлестнули его  вокруг  бедер  противника.  Яма  дернул  и  прижал
противника к себе; пошатнувшись, тот выронил кинжал. И тогда  Яма  рывками
потащил его назад, на глубину.
     - Никто не поет гимнов дыханию, - сказал Яма, - а  попробуй  обойтись
без него.
     Он нырнул, увлекая за собой Ральда; руки сжимали тело  врага  крепко,
как стальные когти.
     Позже, много позже, мокрый человек стоял у потока. Медленно, с трудом
переводя дыхание, он ласково произнес:
     - Ты был... величайшим... вставшим  против  меня...  во  всех  веках,
насколько я помню... И в самом деле, жаль...
     И, перейдя поток, он продолжил свой путь по каменистым холмам.


     Войдя в город Аландил, путешественник остановился в первой попавшейся
гостинице. Он снял комнату и заказал ванну. Пока он мылся, слуга  вычистил
его одежду.
     Перед тем, как обедать, он подошел к окну и выглянул на улицу. Оттуда
сильно несло запахом слизардов и слышался шум голосов.
     Люди покидали город. Во дворе за домом шли приготовления к  утреннему
отъезду каравана. В эту ночь заканчивался весенний  фестиваль.  Внизу,  на
улице еще торговали, матери уговаривали уставших детей, местный  принц  со
своими людьми возвращался с охоты:  к  спине  его  резвого  слизарда  были
привязаны  два  огненных  петуха.  Путешественник  наблюдал   за   усталой
проституткой,  спорившей  о  чем-то  со  жрецом,  выглядевшем  еще   более
уставшим. Он не переставал  покачивать  головой  и,  в  конце  концов,  не
сговорившись, пошел прочь. Одна из лун уже  висела  в  небе;  сквозь  Мост
Богов она казалась золотой, а вторая, меньшая, только  что  появилась  над
горизонтом. Вечерний воздух пощипывал холодом и нес с собой запахи  города
и аромат весенней растительности - молодых побегов, свежей  травы,  чистый
запах сине-зеленой весенней пшеницы, влажной земли, мутного разлива  реки.
Наклонившись, путешественник увидел стоящий на холме Храм.
     Он  велел  слуге  принести  обед  в  комнату  и  послать  за  местным
торговцем.
     Ел он медленно, не слишком обращая внимания на то, что ест. Когда  он
покончил с едой, вошел торговец. Под его плащом  было  множество  образцов
товаров; путешественник выбрал длинный изогнутый кинжал и клинок и сунул в
ножны.
     Затем он вышел в ночную прохладу и пошел по изрытой колесами  главной
улице города. В дверях обнимались влюбленные. Он  прошел  мимо  дома,  где
плакальщики  ожидали  чьей-то  смерти.  Какой-то  нищий  ковылял  за   ним
полквартала, пока он наконец не обернулся. Поглядев  нищему  в  глаза,  он
сказал:
     - Ты не калека.
     Нищий заторопился прочь и затерялся  в  толпе.  Над  головой  в  небе
начали взмывать фейерверки, посылая вниз, к земле, вишневого цвета  линии.
Из Храма донесся звук нагасварамов и комбу. Из дверного  проема  вывалился
какой-то мужчина, налетел на путешественника, и  он,  почувствовав,  чужую
руку на своем кошельке, одним  движением  сломал  тому  запястье.  Человек
разразился проклятиями и стал звать на помощь, но путешественник  столкнул
его в сточную канаву, мрачным взглядом  отогнав  еще  двух  сообщников,  и
пошел дальше.
     Наконец он подошел к Храму, и немного помедлив, вошел внутрь.
     Он прошел во внутренний двор вслед за жрецом, который  нес  маленькую
статую из внешней ниши.
     Путешественник оглядел двор и быстро направился к статуе богини Кали.
Он долго смотрел на нее, положив свой кинжал  у  ее  ног.  А  когда  снова
поднял саблю и повернулся, то увидел, что жрец наблюдает за ним. Он кивнул
жрецу, и тот немедленно подошел и поздоровался.
     - Добрый вечер, жрец, - сказал путешественник.
     - Да очистит Кали твое лезвие, воин.
     - Спасибо, она очистила.
     - Ты говоришь так, будто знаешь это наверняка.
     - А это с моей стороны самонадеянно?
     - Ну, это производит не лучшее впечатление...
     - Тем не менее, когда я смотрел на святилище, то чувствовал,  как  ее
сила снизошла на меня.
     Жрец пожал плечами.
     - Несмотря на мою должность, - сказал он, -  я  держусь  подальше  от
подобного ощущения силы.
     - Ты боишься ее силы?
     - Скажем так: несмотря на великолепие святилища Кали, его  я  посещаю
не так часто, как святилища Лакшми,  Сарасвати,  Ратри,  Шиталы  и  других
менее пугающих богинь.
     - Но она сильнее, чем любая из них.
     - И страшнее.
     - Да? Посмотри на ее силу. Она справедливая богиня.
     Жрец улыбнулся.
     - Разве человек, перешедший границу возраста, желает  справедливости?
Что касается меня, то милосердие я нахожу куда более привлекательным.  Мне
бы какое-нибудь прощающее божество.
     - Хорошо, - сказал путешественник, - но я, как ты отметил, воин. Я по
своей природе близок ей. Мы с  богиней  думаем  одинаково.  В  большинстве
случаев мы соглашаемся. А когда  не  соглашаемся,  я  вспоминаю,  что  она
женщина.
     - Я живу здесь, - сказал жрец, - но никогда так интимно не  говорю  о
богах, о которых забочусь.
     - На людях - да. Ты мне не говори о жрецах. Я пил со многими и  знаю,
что вы такие же богохульники, как и все остальное человечество.
     - Для всего есть место и время, - сказал жрец, оглядываясь на  статую
Кали.
     - Ну-ну. Скажи-ка, почему основание статуи Ямы давно не  чищено?  Оно
все в пыли.
     - Его чистили только вчера. Но с тех пор многие проходили перед  ним,
и остались заметные следы.
     -  Почему  же  тогда  у  его  ног  не  лежат  подношения  и   остатки
жертвоприношений?
     - Смерти не приносят цветов, - сказал жрец. - Люди  просто  приходят,
смотрят  и  уходят.  Мы,  жрецы,  всегда  чувствовали,  что   обе   статуи
расположены очень удачно, они составляют странную пару,  верно?  Смерть  и
владычица разрушений.
     - Мощное звено, - ответил посетитель. - Но не хочешь ли  ты  сказать,
что Яме никто не приносит жертв? Вообще никто?
     - Только мы, жрецы, когда того требует календарь набожности, и иногда
горожане,  когда  любимый  человек   лежит   на   смертном   ложе,   а   в
непосредственном перевоплощении ему отказано - вот и все. Других нет. Я ни
разу не видел, чтобы Яме приносили жертву просто так, искренне, по  доброй
воле, от души.
     - Он, наверное, обижается.
     - Нет, воин. Разве не все живые существа сами по себе жертвы Смерти?
     - Да, ты говоришь правду. Зачем ему  добрая  воля  и  чувства?  Зачем
дары, если он и так возьмет, что захочет.
     - И Кали тоже, - согласился жрец. - Размышляя об этих двух божествах,
я часто нахожу оправдание атеизму. К  несчастью,  эти  божества  проявляют
себя в мире слишком сильно, чтобы  их  существование  можно  было  всерьез
отрицать. Очень жаль.
     Воин засмеялся.
     -  Жрец,  верящий  наперекор  желанию.  Мне  это  нравится.  Ты  меня
развеселил. Ну-ка, вот, купи себе бочонок сомы... для жертвенных целей.
     - Спасибо, воин, куплю. Не составишь ли ты мне компанию  в  небольшом
возлиянии в честь Храма?
     - Клянусь Кали, составлю! - сказал воин. - Только немного.
     Он прошел со жрецом в центральное здание и спустился  по  лестнице  в
келью, где стоял бочонок сомы и две чаши.
     - За твое здоровье и долгую жизнь, - сказал воин, поднимая чашу.
     - За твоих ужасных покровителей, Яму и Кали, - ответил жрец.
     - Спасибо.
     Они залпом осушили красное питье, и жрец зачерпнул еще две чашки.
     - Согреть горло в холодную ночь.
     - Отлично.
     - Приятно видеть, что некоторые  путешественники  уезжают,  -  сказал
жрец. - Их набожность обогащает Храм, но они очень сильно утомляют штат.
     - За отъезд пилигримов.
     - За отъезд пилигримов.
     Снова выпили.
     - Я думаю, что большинство из них прибыло,  чтобы  увидеть  Будду,  -
сказал Яма.
     - Это правда. Но с другой стороны, они не хотят этим  вызвать  вражду
богов. Так что, прежде чем идти в  пурпурную  рощу,  они  обычно  приносят
жертвы или дают Храму на молитвы.
     - Что ты знаешь о так называемом Татхагате и его учении?
     Жрец отвел глаза.
     - Я жрец богов и брамин. Я не желаю говорить об этом человеке.
     - Значить он насолил и тебе?
     - Хватит. Я уже сказал тебе, что не хочу об этом говорить.
     - Это не имеет значения. Оставим. Спасибо  тебе  за  сому.  Спокойной
ночи, жрец.
     - Спокойной ночи, воин. Пусть боги улыбаются на твоем пути.
     - И на твоем тоже.
     Поднявшись по лестнице, Яма, а это был он, вышел из Храма пошел через
город.


     Когда он подошел  к  пурпурной  роще,  на  небе  было  три  луны,  за
деревьями просматривались лагерные  огни,  а  в  небе  над  городом  сияли
отсветы пламени. Слабый ветерок шелестел листвой.
     Яма бесшумно вошел в рощу.
     Выйдя на  освещенное  место,  он  оказался  перед  рядами  неподвижно
сидевших фигур. Все они были в желтых  плащах  с  капюшонами,  скрывающими
лица. Сотни их сидели там, и никто не проронил ни звука.
     Яма подошел к ближайшей фигуре.
     - Я пришел увидеть Татхагату, Будду.
     Человек, казалось, не слышал.
     - Где он?
     Человек не ответил.
     Яма наклонился и посмотрел в полузакрытые глаза монаха. Человек будто
спал: их взгляды не встретились.
     Тогда он повысил голос, чтобы все в роще услыхали:
     - Я пришел увидеть Татхагату, Будду. Где он?
     Он словно бы обращался к камням.
     - Не думаете ли вы так его спрятать? - крикнул он. - Вы считаете, что
если вас много, и вы одинаково одеты, я не найду его среди вас?
     В ответ - только вздох ветра из-за рощи. Замерцал свет,  зашевелились
пурпурные листья.
     Яма засмеялся.
     - В этом, может, вы и правы, - согласился он. - Но  когда-нибудь  вам
придется двигаться, если вы хотите остаться живыми. А  я  могу  ждать  так
долго, как никто другой.
     И он сел на землю, прислонившись к  высокому  дереву,  и  положил  на
колени обнаженный клинок.
     И его тут  же  охватила  дремота.  Несколько  раз  голова  постепенно
склонялась, но Яма вскидывался. Затем он  уронил  подбородок  на  грудь  и
засопел.
     Он шел через сине-зеленую равнину, и травы расступались перед ним.  В
конце этой тропы стояло огромное дерево, которое как бы не росло  на  этой
земле, а  держало  весь  мир,  соединив  его  своими  корнями.  Его  ветви
достигали звезд.
     У подножия дерева, скрестив ноги, сидел человек с легкой  улыбкой  на
устах. Яма знал, что этот человек - Будда. Он подошел и встал перед ним.
     - Приветствую, о, Смерть,  -  сказал  сидящий,  увенчанный  розоватым
ореолом, ярко светившимся в тени дерева.
     Яма не ответил, а вытащил свой клинок.
     Будда продолжал улыбаться. Яма шагнул вперед, и вдруг  услышал  звуки
музыки, доносящейся откуда-то издалека.
     Он остановился и огляделся вокруг, замер в его руке клинок.
     Они  шли  с  четырех  сторон,  локапалы,   четыре   Хранителя   Мира,
спустившиеся с горы Сумеру: впереди -  Властитель  Севера,  сопровождаемый
своими якшами, одетыми в золото, на желтых лошадях, в  сверкающих  золотом
доспехах, затем Ангел  Юга  в  сопровождении  своих  воинов  кумбхандов  с
сапфировыми щитами на голубых конях; дальше - Хранитель Востока со  своими
всадниками в серебре и с жемчужными щитами; а с Запада приехал Властитель,
чьи наги возвышались на кроваво-красных лошадях, в красной одежде и  несли
перед собой коралловые щиты. Копыта лошадей, казалось, не касались  земли.
В воздухе была слышна только  музыка,  и  она  становилась  все  громче  и
громче.
     - Зачем приближаются Хранители Мира? - спросил Яма.
     - Они идут, чтобы унести мои  кости,  -  ответил  Будда,  по-прежнему
улыбаясь.
     Четыре хранителя натянули поводья. Их отряды остановились позади. Яма
стоял перед Хранителями.
     - Вы пришли унести его останки, - сказал  Яма.  -  А  кто  придет  за
вашими?
     Правители спешились.
     - Ты не возьмешь  этого  человека,  о  Смерть,  -  сказал  Властитель
Севера, - потому что он принадлежит всему миру, и мы от имени  мира  будем
защищать его.
     - Послушайте, Живущие на Сумеру, - сказал Яма, принимая свой  Аспект,
- в ваши руки отдана забота о планете, но  Смерть  берет  кого  захочет  и
когда захочет. Вам не дано оспаривать мои Атрибуты и пути их применения.
     Четыре Хранителя встали между Ямой и Татхагатой.
     - Мы оспариваем твой путь только из-за этого человека, господин  Яма,
потому что в его руках судьба нашего мира. Ты  коснешься  его  лишь  после
того, как уничтожишь четыре Силы.
     - Пусть будет так, - сказал Яма. - Кто из вас первым выступит  против
меня?
     - Я, - сказал говоривший, поднимая золотое лезвие.
     Подняв свой Аспект, Яма разрезал мягкий металл, как масло,  и  ударил
плашмя своей кривой саблей по голове Хранителя. Тот рухнул на землю.
     Из рядов якшей раздались  крики:  двое  золотых  всадников  выступили
вперед, чтобы унести своего вождя. Затем они повернули лошадей и  проехали
обратно на Север.
     - Кто следующий?
     К нему пошел Хранитель Востока с прямым  серебряным  мечом  и  сетью,
сплетенной из лунного света.
     - Я, - сказал он и швырнул сеть.
     Яма  наступил  на  нее  ногой,  схватил  руками  и  рванул  на  себя.
Хранитель, потеряв равновесие, покачнулся вперед, и  Яма  рукояткой  сабли
ударил его в челюсть.
     Два серебряных воина грозно  посмотрели  на  Яму,  опустили  глаза  и
повезли своего господина на  Восток,  вслед  за  ними  неслась  нестройная
музыка.
     - Следующий, - сказал Яма.
     Перед ним встал дородный глава нагов, он отбросил оружие и  сорвал  с
себя тунику:
     - Я буду бороться с тобой, Бог Смерти.
     Яма отложил в сторону оружие и снял плащ.
     В это время Будда  все  так  же  сидел  в  тени  огромного  дерева  и
улыбался, словно эти стычки не имели для него никакого значения.
     Глава нагов схватил Яму левой рукой за шею  и  дернул  на  себя.  Яма
сделал то же самое, но тут Хранитель нагнулся,  забросил  правую  руку  на
левое плечо Ямы, захватил его шею и, сцепив пальцы обеих рук, резко нагнул
голову Ямы к своему бедру.
     Но Яма за спиной Властителя вытянул левую руку, дотянулся  до  левого
плеча, правой - обхватил колени противника и резко дернув, поднял его  над
землей, не выпуская плеча.
     Несколько секунд он баюкал Хранителя на  руках,  как  ребенка,  затем
поднял его на уровень плеч и отпустил руки.
     Когда тот ударился о землю, Яма прыгнул на него, придавив коленями, и
тут же вскочил. Правитель остался лежать на земле.
     Когда всадники Запада уехали, перед Ямой стоял  только  Ангел  Юга  в
голубой одежде.
     - А ты? - спросил Бог Смерти, вновь поднимая свое оружие.
     - Я не подниму оружия против тебя, Бог Смерти. И  не  противопоставлю
силу своего тела твоей силе, - сказал Ангел. - Я знаю, что это  нереально,
потому что никто не сможет совладать с тобой с помощью оружия.
     - Тогда залезай обратно на свою голубую клячу и проваливай, -  сказал
Яма, - раз не хочешь драться.
     Ангел не  ответил,  а  подбросил  в  воздух  свой  голубой  щит.  Тот
закружился,  как  сапфировое  колесо,  и,   повиснув   в   воздухе,   стал
увеличиваться в размерах.
     Потом щит упал на землю, стал бесшумно погружаться  в  нее  и  вскоре
исчез из виду. Трава снова сомкнулась над местом, куда он упал.
     - Что это означает?
     - Я не соперник, я не выступаю активно. Я только защищаю. Моя сила  в
пассивном сопротивлении. У меня сила жизни, как у тебя - сила  смерти.  Ты
можешь уничтожить все оружие, что я пошлю против тебя,  но  ты  не  можешь
всего, о Смерть. Моя сила - щит, а  не  меч.  Жизнь  встает  против  тебя,
господин Яма, чтобы защитить твою жертву.
     Голубой Ангел повернулся, сел  на  голубого  коня  и  поехал  на  Юг,
сопровождаемый своими кумбхандами. Звуки музыки не ушли с ними, а остались
витать в воздухе.
     Яма шагнул вперед, поднял саблю.
     - Твои усилия ни к чему не привели, - сказал он. - Твой час настал.
     И он ударил клинком.
     Но удара не получилось: ветка громадного дерева упала  между  Ямой  и
Буддой и выбила саблю из рук  Ямы.  Он  потянулся  за  оружием,  но  трава
склонилась и сплелась над саблей в плотную, неразрушимую сетку.
     Ругаясь, Яма вытащил кинжал и снова ударил.
     Мощная ветвь наклонилась, качнулась перед мишенью, и  лезвие  глубоко
ушло в древесину. Затем ветвь  снова  поднялась  к  небу,  унося  с  собой
смертоносное оружие.
     Глаза Будды были закрыты в медитации. Его ореол сиял в небе.
     Яма сделал еще шаг, поднял руки, но трава сплелась вокруг его лодыжек
и удержала  на  месте.  Некоторое  время  он  боролся,  пытаясь  выдернуть
неподатливые корни, затем закинул голову назад и поднял к небу руки.
     Смерть лилась из его глаз.
     - Услышьте меня, о Силы, - вскричал он. - С этой минуты на этом месте
лежит проклятие Ямы. Ни одно живое существо никогда не  шевельнется  снова
на этой земле. Не запоет птица, не проползет змея. Это место будет голым и
застывшим приютом камней и зыбучего песка. Ни одна травинка  не  подымется
здесь. Я проклинаю и обрекаю на смерть защитников моего врага.
     Трава стала вянуть, но прежде  чем  она  освободила  Яму,  послышался
страшный треск, и дерево, чьи  корни  держали  мир  и  чьи  ветви  хватали
звезды, как сеть рыбу, качнулось вперед и раскололось посередине,  верхние
его ветви раздирали  небо,  корни  открыли  пропасть  в  земле,  а  листья
посыпались сине-зеленым дождем. Массивная часть ствола упала  перед  Ямой,
бросив темную, как ночь, тень.
     Яма все еще видел вдалеке Будду, так же  медитирующего  и  словно  не
знающего о хаосе, разверзшемся вокруг него.
     А потом - только тьма и звук, похожий на раскат грома.


     Яма дернул головой и открыл глаза.
     Он сидел в пурпурной роще, прислонившись к голубому стволу дерева,  и
его сабля лежала на коленях.
     Казалось, ничего не изменилось.
     Монахи рядами все так же сидели перед ним, медитируя. Ветер был таким
же холодным и влажным, и огни все еще мерцали.
     Яма встал, каким-то образом поняв, куда ему нужно идти,  чтобы  найти
желаемое. Он прошел мимо монахов по хорошо утоптанной тропе  и  направился
вглубь леса.
     Тропа привела его к пурпурному павильону, но павильон был пуст.
     Он пошел  дальше;  лес  становился  гуще.  Земля  здесь  была  сырая;
опускался слабый туман. Но тропа, освещаемая светом трех лун, была  хорошо
видна.
     Путь шел под уклон, голубые и пурпурные деревья были здесь низкими  и
искривленными. По сторонам  тропы  начали  появляться  лужи  с  плавающими
лишайниками и серебряной пеной. Запах  болота  ударил  в  ноздри  Ямы.  Из
зарослей болотных кустов слышалось хриплое дыхание неведомых существ.
     Далеко позади он услышал пение и сообразил, что  монахи,  которых  он
оставил, теперь проснулись и  бродят  по  роще.  Они  покончили  со  своей
задачей: объединение мысли.  Они  послали  ему  видение  непобедимости  их
вождя. Это пение, похоже, было сигналом к отбою.
     Туда!
     Кто-то сидел на камне среди поляны, залитой лунным светом. Яма  вынул
свой клинок и пошел вперед.
     Когда он был шагах в двадцати от сидящего, тот повернул голову.
     - Приветствую, о Смерть, - сказал он.
     - Приветствую, Татхагата.
     - Зачем ты здесь?
     - Было решено, что Будда должен умереть.
     - Это не ответ на мой вопрос. Зачем ты пришел сюда?
     - Разве ты не Будда?
     - Меня называли и Буддой, и Татхагатой, и  Просветленным,  и  многими
другими именами. Но, отвечая на твой вопрос, скажу: нет, я не Будда.  Тебе
уже удалось сделать то, что  ты  намереваешься  сделать  сейчас.  Ты  убил
настоящего Будду.
     - В моей памяти, похоже, провал: я, признаюсь, не помню, чтобы  такое
совершил.
     - Настоящего Будду мы звали Сугатой. А до этого он был  известен  как
Ральд.
     - Ральд, - Яма хмыкнул. - Ты пытаешься уверить меня, что  он  больше,
чем просто палач, которого ты отговорил заниматься его ремеслом?
     - Многих палачей отговаривали от выполнения  их  ремесла,  -  ответил
человек, сидящий на камне. - Ральд добровольно отказался от своей миссии и
вступил на Путь. Из всех, кого я знаю, он  был  единственным,  кто  достиг
просветления.
     - Ведь ты распространяешь пацифистскую религию?
     - Да.
     Яма откинул голову и расхохотался.
     - Слава богу! Хорошо еще, что ты не проповедуешь милитаристской. Твой
лучший ученик - Просветленный, и все такое - едва не получил мою голову  в
этот день.
     Усталость пробилась сквозь отрешенное выражение лица Будды.
     - Ты думаешь, что он и в самом деле мог бы побить тебя?
     - Нет.
     - Как ты думаешь, он знал это?
     - Возможно.
     - А ты знал его раньше, до этой встречи? Ты видел его в деле?
     - Да, мы были знакомы.
     - Он добровольно пошел к своей мученической судьбе и не поставил меня
в известность. Не думаю, что Ральд действительно надеялся победить тебя.
     - Тогда, зачем же?
     - Доказать суть.
     - Что он надеялся доказать таким образом?
     - Не знаю. Знаю только, что это было именно так, потому  что  я  знал
его. Я очень часто слушал его проповеди, его тонкие притчи и  уверен,  что
он не мог бы сделать подобного без определенной цели.  Ты  убил  истинного
Будду, Бог Смерти. Ты знаешь, кто я?
     - Сиддхартха, - сказал Яма, - я знаю, что ты обманщик. Я знаю, что ты
не Просветленный, я знаю, что твое учение это то,  что  мог  бы  вспомнить
любой из Первых. Ты решил воскресить его, уверяя, что ты - его  автор.  Ты
решил распространить его  в  надежде  вызвать  оппозицию  той  религии,  с
помощью которой правят истинные боги. Я восхищен твоими усилиями. Это была
мудро спланированная и хорошо выполненная затея. Но твоя  главная  ошибка,
как мне кажется, в том, что ты выбрал  пацифистское  кредо  для  борьбы  с
активным. Мне интересно,  зачем  ты  это  сделал,  когда  мог  выбрать  из
множества религий более подходящую?
     - Может, мне как раз интересно  было  посмотреть,  как  пойдет  такой
контрпоток, - ответил тот.
     - Нет, Сам, это не так. Я чувствую, что это лишь часть более широкого
плана, задуманного тобой, и все эти  годы,  когда  ты  считался  святым  и
произносил проповеди, в которые сам ничуть не верил, строил другие  планы.
Армия, заняв большое пространство, может стать оппозиционной  за  короткое
время, а один  человек,  занимающий  мало  места,  должен  растянуть  свою
оппозицию на многие годы, если у него есть шансы спеть. Ты  это  знаешь  и
сейчас сеешь семена украденного кредо, планируя продвижение к другой  фазе
оппозиции. Ты пытаешься в единственном числе стать антитезой  Неба,  много
лет противясь воле богов различными способами и под различными масками. Но
этому немедленно будет положен конец, фальшивый Будда.
     - Почему, Яма?
     - Ради безопасности. Мы не хотели делать  из  тебя  мученика  и  этим
увеличивать рост последователей твоего учения. С другой стороны, если тебя
не остановить, это может зайти слишком далеко. Поэтому было решено, что ты
должен принять смерть, но только из рук посланца Неба - это покажет, какая
религия сильнее. Так что, будешь ты мучеником, или нет, буддизм с этих пор
будет считаться  второсортной  религией.  Вот  почему  ты  должен  умереть
реальной смертью.
     - Когда я спросил "почему", я  имел  в  виду  совсем  другое.  Ты  не
ответил на этот вопрос. Я имел в виду - почему ТЫ пришел сделать это, Яма?
Почему ты, Мастер Оружия, Мастер Наук, пришел как лакей по  приказу  кучки
теломенял, которые не смогут даже отполировать твой клинок или вымыть твои
пробирки? Почему ты, наиболее свободный духом из  всех  нас,  унизился  до
того, чтобы прислуживать низшим?
     - За эти слова твоя смерть будет нелегкой.
     - Почему? Я только задал вопрос, который давно должен  был  прийти  в
голову не только мне. Я  не  обиделся,  когда  ты  назвал  меня  фальшивым
Буддой. Я знаю, кто я. А кто ты, Бог Смерти?
     Яма сунул саблю за пояс и достал трубку, которую купил  в  гостинице.
Он набил ее и закурил.
     - Ясно, что мы должны поговорить, хотя бы для очистки наших мозгов от
вопросов, - сказал он, - так что я устроюсь поудобнее, - он  тоже  сел  на
небольшой валун. - Во первых, человек может в  чем-то  превосходить  своих
товарищей, но, тем не менее, служить им, если все они служат общему  делу,
которое выше любого личного. Я уверен, что я служу такому делу,  иначе  не
стал бы этого делать. Ты, похоже, точно так же относишься к  своему  делу,
иначе ты не стал бы вести эту  презренную  аскетическую  жизнь  -  хотя  я
заметил, что ты не такой изможденный, как твои последователи. Насколько  я
помню, тебе несколько лет назад, в Махартхе, предлагали божественность,  а
ты посмеялся над Брахмой, напал на дворец Кармы и  набил  все  молитвенные
машины города фальшивыми жетонами...
     Будда засмеялся. Яма посмеялся вместе с ним и продолжил:
     - В мире не осталось ни  одного  акселерациониста,  кроме  тебя.  Это
тупик, ты из него никогда не выйдешь на первое место. Я  в  какой-то  мере
уважаю то, как ты вел себя все эти годы. Мне даже  пришло  в  голову,  что
если бы ты понял безнадежность своего теперешнего  положения,  тебя  можно
было бы убедить присоединиться к хозяевам Неба. Хотя я пришел  сюда  убить
тебя, но, если тебя можно убедить  и  ты  дашь  слово,  что  кончишь  свою
дурацкую борьбу, я поручусь за тебя. Я возьму  тебя  с  собой  в  Небесный
Город, где ты примешь то, от чего однажды отказался. Они  послушают  меня,
потому что я им нужен.
     - Нет, - сказал Сам, - я не убежден в  тщетности  моего  положения  и
полон решимости продолжать спектакль.
     Из лагеря в пурпурной роще послышалось пение. Одна из лун скрылась за
вершинами деревьев.
     - Почему твои последователи не ломают кусты в стремлении спасти тебя?
     - Они придут, если я позову, но я не буду звать. Мне это не нужно.
     - Зачем они наслали на меня этот дурацкий сон?
     Будда пожал плечами.
     - Почему они не поднялись и не убили меня, пока я спал?
     - Это не их путь.
     - А ты можешь? Если никто не узнает, что Будда сделал такое?
     - Не исключено. Как тебе известно, личные силы и слабость  вождя  еще
не показатель качества самого дела.
     Яма сильно пыхнул трубкой. Дым окутал  голову  и  слился  с  туманом,
который становился все гуще.
     - Я знаю, что мы здесь одни, и ты без оружия, - сказал Яма.
     - Мы одни.  Мои  дорожные  принадлежности  спрятаны  дальше  по  моей
дороге.
     - Какие еще дорожные принадлежности?
     - Здесь я все закончил. Ты  правильно  догадался.  Я  начал  то,  что
собирался начать. Когда мы договорим, я уйду.
     Яма засмеялся.
     - Оптимизм революционера всегда вызывает удивление. Каким образом  ты
надеешься уйти? На ковре-самолете?
     - Я пойду, как всякий другой.
     - Это, пожалуй, унизительно для тебя. Может, силы мира поднимутся  на
твою защиту? Я не вижу громадного  дерева,  укрывающего  тебя  ветвями.  И
здесь нет разумной травы, хватающей меня за ноги. Скажи, как  ты  устроишь
свой уход?
     - Я, пожалуй, удивлю тебя.
     - А как насчет поединка? Я не люблю убивать безоружных. Если  у  тебя
действительно неподалеку спрятана какая-то  поклажа,  то  сходи  за  своим
мечом. Это все-таки лучше, чем совсем  не  иметь  шансов.  К  тому  же,  я
слышал,  что  господин  Сиддхартха  был   в   свое   время   замечательным
фехтовальщиком.
     - Спасибо. В другой раз, может быть. Но только не сейчас.
     Яма снова выпустил дым, потянулся и зевнул.
     -  Тогда  у  меня  больше  нет  к  тебе  вопросов.  Спорить  с  тобой
бесполезно. Мне больше нечего сказать. Ты можешь еще что-нибудь добавить к
разговору?
     - Да, - сказал Сам, - любит ли кого-нибудь эта  сука  Кали?  Сведения
самые разные, и их так много, что я уже стал думать, что она  -  для  всех
мужчин...
     Яма отшвырнул трубку. Она задела его по плечу и  рассыпала  фейерверк
искр вдоль рукава. Он поднял саблю над головой и шагнул вперед.
     Но когда он ступил на песчаную полосу перед камнем, что-то остановило
его движение. Он чуть не упал, согнулся, но, как ни старался, сдвинуться с
места не мог.
     - Зыбучий песок это всегда неприятно, - сказал  Сам.  -  А  некоторые
бывают еще зыбче. Тебе повезло, что ты попал не в такой. Так что  в  твоем
распоряжении еще есть время. Я  хотел  бы  продолжить  разговор,  если  бы
думал, что смогу убедить тебя присоединиться ко мне. Но я  знаю,  что  мне
это не удастся - так же, как и ты не убедишь меня идти на Небо.
     - Я освобожусь, -  тихо  сказал  Яма,  не  дрогнув.  -  Я  освобожусь
как-нибудь и снова приду за тобой.
     -  Да,  -  сказал  Сам,  -  чувствую,  что  так  и  будет.   Я   даже
проинструктирую как это сделать. Сейчас ты представляешь собой как раз то,
чего  желает   всякий   проповедник:   плененную   аудиторию,   являющуюся
оппозицией. Так что я произнесу для тебя короткую проповедь, господин Яма.
     Яма, в какую-то минуту уже готовый метнуть саблю в Будду, решил ее не
терять и засунул за пояс.
     - Проповедуй, - сказал он, и ему удалось поймать взгляд Сама.
     Сам покачнулся, но заговорил снова:
     - Поразительно, каким образом  мутировавший  мозг  генерирует  мысль,
передающую свою силу  любому  новому  мозгу,  который  удается  захватить.
Прошло  много  лет  с  тех  пор,  как  я  пользовался  своей  единственной
способностью, которую использую сейчас. И она примерно же так действует. В
каком бы теле я ни обитал, моя сила, оказывается, следует за мной. Я знаю,
что это происходит  со  всеми  нами.  Я  слыхал,  Шитала  может  управлять
температурой воздуха на большом расстоянии. И когда она берет  себе  новое
тело сила следует за ней в  ее  новую  нервную  систему.  Но  сначала  она
действует очень вяло. Агни, я знаю, умеет  зажигать  предметы,  пристально
глядя на них некоторое время и желая, чтобы  они  загорелись.  Возьмем,  к
примеру, твой смертельный взгляд, который  ты  сейчас  направил  на  меня.
Разве не поразительно, что ты хранишь этот дар в  себе  в  любом  месте  и
времени целые столетия? Я часто задумывался, какова физиологическая основа
этого феномена. Ты когда-нибудь исследовал эту область?
     - Да, - сказал Яма, и под черными бровями загорелись глаза.
     - И каково же объяснение? Кто-то  рождается  с  ненормальным  мозгом,
позднее  его  душа  переносится  в  нормальный  мозг,  но  его  аномальные
способности не разрушаются при переходе... почему это происходит?
     - Потому что реально ты имеешь только одну матрицу, которая  является
как электрической, так и химической по природе.  Она  немедленно  начинает
изменять свое физиологическое окружение. Новое  тело  ей  кажется  как  бы
больным, и она старается вылечить его по образцу  старого.  Если  тело,  в
котором ты живешь, было бы физически бессмертным, оно  когда-нибудь  стало
бы походить на твое изначальное, исходное, тело.
     - Любопытно.
     - Вот поэтому перенесенная сила вначале слаба, но становится  сильнее
по мере того, как ты продолжаешь занимать новое тело.  Вот  поэтому  лучше
всего  развивать  Атрибут  и,  может   быть,   использовать   механических
помощников.
     - Хорошо.  Об  этом  и  я  частенько  задумывался.  Спасибо.  Кстати,
продолжай пробы со своим смертельным взглядом - он,  знаешь,  болезненный.
Так что это, во всяком случае, кое-что. А теперь проповедь: один гордый  и
надменный  человек,   вроде   тебя,   и   с   заметными   склонностями   к
поучительности,   занялся   исследованиями   в   области    уродливой    и
дегенеративной болезни. Однажды он подхватил ее сам. И поскольку не  нашел
еще лекарства для излечения, посмотрев на  себя  в  зеркало,  сказал:  "Но
мне-то она на пользу."  Это  про  тебя,  Яма.  Ты  не  борешься  со  своим
состоянием. Ты, скорее гордишься им. Ты выдал себя  в  ярости,  поэтому  я
знаю, что говорю правду. Я скажу, что имя твоей  болезни  -  Кали.  Ты  не
отдал бы власти в недостойные руки, если бы эта женщина не заставила  тебя
это сделать. Я давно знаю ее и уверен, что она не изменилась. Она не может
любить мужчину. Она интересуется только теми, кто приносит ей дары  хаоса.
Если ты когда-нибудь перестанешь служить ее целям, она отшвырнет тебя, Бог
Смерти. Я говорю это не потому, что мы  враги,  а  просто...  как  мужчина
мужчине. Я знаю. Поверь, я знаю. Возможно, твое несчастье в  том,  что  ты
никогда не был молод, Яма, и не знал первой любви в весенние дни...  Итак,
мораль моей проповеди на этом маленьком пригорке такова: даже  зеркало  не
покажет тебя самого, если ты не захочешь видеть. Стань ей однажды  поперек
дороги, чтоб проверить истину  моих  слов  -  пусть  даже  в  каком-нибудь
пустяке - и увидишь, как быстро она тебе ответит и каким манером.  Что  ты
сделаешь, если твое собственное оружие обернется против тебя, Смерть?
     - Ты закончил? - спросил Яма.
     - Почти. Проповедь - предупреждение, и ты предупрежден.
     - Какой бы ни была твоя сила, Сам, я вижу, что в  данный  момент  она
защищает тебя от моего смертельного взгляда. Тебе повезло, что я ослаб...
     - Это верно, потому что голова моя  вот-вот  треснет.  Будь  прокляты
твои глаза.
     - Когда-нибудь я испытаю твою силу снова, и даже если она по-прежнему
будет тебе защитой, ты все равно падешь в  тот  день.  Если  не  от  моего
Атрибута, то от моей сабли.
     - Если это вызов, то я предпочитаю не сразу принять  его.  Я  советую
проверить мои слова, прежде чем ты попробуешь повторить.
     К тому времени песок засыпал Яму до бедер.
     Сам вздохнул и сел.
     - Здесь только одна чистая тропа,  и  я  собираюсь  по  ней  уйти.  А
сейчас, если ты не очень горд, я скажу тебе, как  спасти  жизнь.  Я  велел
монахам прийти сюда помочь мне, если они услышат  крик  о  помощи.  Я  уже
говорил тебе, что не собираюсь звать их, и это правда. Но если ты  начнешь
кричать изо всех сил, они будут здесь  раньше,  чем  ты  увязнешь  слишком
глубоко. Они выволокут тебя на твердую землю и не причинят  тебе  никакого
вреда, потому что таков их путь. Мне приятна мысль, что Бог  Смерти  будет
спасен монахами Будды. Спокойной ночи, Яма. Теперь я оставляю тебя.
     Яма улыбнулся.
     - Будет и другой день, о Будда. Я могу его подождать. Беги как  можно
дальше и как можно скорее. Мир не настолько велик, чтобы спрятать тебя  от
моего гнева. Я последую за тобой и научу тебя просветлению в чистом адском
огне.
     - А тем временем, - сказал Сам, - я тебе  посоветую:  обратись-ка  за
помощью к моим монахам или познай трудное искусство дышать грязью.
     Он пошел через поляну. Глаза Ямы жгли ему спину.
     Дойдя до тропы, Сам оглянулся.
     - А на Небе ты можешь сослаться на то, что я был вызван из города для
делового соглашения.
     Яма не ответил.
     - Я думаю, - закончил  Сам,  -  что  заключу  сделку  насчет  оружия.
Специфического оружия. Так что, когда пойдешь за мной, возьми с собой свою
подружку. Если ей понравится то, что  вы  увидите,  то  скорее  всего  она
уговорит тебя объединить силы.
     Он ступил на тропу и пошел, посвистывая, через ночь, под луной  белой
и луной золотой...



                                    4

                     Говорят, что Повелитель  Света  спускался  в  Колодец
                Демонов,  чтобы  сторговаться  с  главой  ракшасов.  Он-то
                действовал честно, но ракшасы есть ракшасы. Известно,  что
                эти   зловредные   создания   обладают   великой    силой,
                ограниченным сроком жизни и способны принимать почти любую
                форму.  Уничтожить  ракшасов  практически  невозможно.  Их
                главный  недостаток  -  отсутствие  настоящего  тела,   их
                главная добродетель - честная уплата проигранного. То  что
                Повелитель Света пошел в Адский Колодец  за  их  услугами,
                говорит о том, что он, видимо, в какой-то мере был доведен
                до отчаяния...
                     Когда потомки Праджарпати, боги и  демоны,  сражались
                друг с другом, боги обратились к Удгитхе, думая,  что  так
                они победят демонов.
                     Они  медитировали  на  Удгитху,  сосредотачиваясь  на
                дыхании. Но несущие зло демоны проникли через  дыхательные
                пути и отравили дыхание злом.  Следовательно,  бог  вдыхал
                одновременно приятное и скверное.  Дыхание  соприкоснулось
                со злом.
                     Они  медитировали  на  Удгитху,  сосредотачиваясь  на
                речи, но демоны пропитали их  слова  злом.  Следовательно,
                бог  говорил  одновременно  и  правду,   и   ложь.   Слово
                столкнулось со злом.
                     Они медитировали на Удгитху через  глаза,  но  демоны
                пронзили глаза злом. Следовательно, бог видел одновременно
                красивое и безобразное.
                     Глаза встретились со злом.
                     Они медитировали на Удгитху слухом.
                     Но демоны  проткнули  ухо  злом.  Следовательно,  бог
                слышал одновременно хорошее и плохое.
                     Зло коснулось слуха.
                     Они  медитировали  на  Удгитху  мыслью,   но   демоны
                пронзили мысль злом, следовательно, бог думал,  что  мысль
                правильная, истинная и хорошая, и что она же неправильная,
                фальшивая и испорченная. Мысль столкнулась со злом.
                                           Чхандогья Упанишада (1, 2, 1-6)

     Адский колодец лежит на вершине мира и ведет вниз, к его корням.  Он,
вероятно, так же стар, как и сам мир, а если и нет, то  выглядит  примерно
так же.
     Колодец  начинается  с  двери.  Это  огромная  дверь  из  закаленного
металла, воздвигнутая Первыми, - тяжелая,  как  грех,  длиной  втрое  выше
человека и вдвое шире этой величины. На ней есть медное кольцо, в  которое
можно просунуть голову, сложная металлическая пластина  замка  и  надпись,
гласящая примерно следующее:
     "Уходи, здесь тебе не место. Если  попробуешь  войти  -  пропадешь  и
будешь проклят. Если тебе каким-то образом удастся войти - не жалуйся, что
тебя не предупредили, и не докучай нам своими предсмертными молитвами".  И
подпись: "Боги".
     Вход расположен близ пика высоченной горы, называемой Чанна, в центре
района высоких гор, называемых Ратнагарис. В этом месте  на  земле  всегда
лежит снег, и радуги вырастают как наросты на скользких сосульках, висящих
ледяными островами  на  утесах.  Воздух  здесь  словно  острый  меч.  Небо
сверкает, как кошачий глаз.
     Редко кто решался подняться по тропе, ведущей к Адскому Колодцу.  Те,
кто посетил это место, в основном, приходили только взглянуть,  существует
ли дверь на самом деле.  А  когда  возвращались  домой  и  рассказывали  о
виденной ими двери, над ними только насмехались.
     Лишь  царапины  на  пластинке  замка  свидетельствовали,  что  кто-то
когда-то действительно нашел вход. Но остается загадкой, как этому кому-то
удалось  доставить  и  установить  оборудование,  -  если  его,   конечно,
использовали - достаточно мощное, чтобы  осилить  такую  громадную  дверь:
тропа к Адскому Колодцу в последних трехстах  футах  ее  подъема,  была  в
ширину всего дюймов десять, а на том месте, которое оставалось от  некогда
широкой площадки у двери, едва ли поместились бы в ряд шесть человек.
     Говорили, что  Панналал  Мудрый,  обострив  свой  мозг  медитацией  и
аскетизмом, разгадал тайну замка и вошел в Адский Колодец. После  того  он
стал известен как Панналал Безумный.
     Пик, называемый Чанна, находится  в  пяти  днях  пути  от  небольшого
городишки далекого северного королевства Мальва.  Сама  этот  ближайший  к
Чанне горный городок не имеет названия и населен свирепыми и  независимыми
людьми, которые никогда не хотели, чтобы их город был нанесен на карту и в
налоговые списки раджи. О радже достаточно сказать, что  он  средних  лет,
среднего роста, практичный, довольно крепкий,  но  слишком  религиозный  и
сказочно богатый. Богат он потому, что взимает со своих подданных  высокие
налоги.  Когда  подданные  начинают  жаловаться  и  шептаться  о   мятеже,
готовящемся в королевстве, он  объявляет  войну  соседнему  королевству  и
удваивает налог. Если война идет плохо, он казнит нескольких  генералов  и
приказывает своему министру заключить договор о мире. Если же, по счастью,
она идет хорошо, он требует дань за какое-нибудь оскорбление,  послужившее
поводом к объявлению  войны.  Обычно  же  война  кончается  перемирием,  и
подданные,  обессиленные  военными  действиями,  примиряются   с   высоким
налогом. Зовут раджу Видеха, у него много детей. Он любитель игры в кости,
граклов - птиц, которых  можно  научить  петь  непристойные  песни,  змей,
которых он время от времени кормит  граклами,  которые  не  могут  держать
мелодию и фальшивят. Детей он не очень любит.
     Адский Колодец  начинается  высоко  в  горах  самого  северного  угла
королевства  Видехи,  дальше  которого  уже  нет  никаких  королевств.  Он
начинается там и по спирали ввинчивается вниз, через  сердце  горы  Чанны,
как штопор пробиваясь по  многочисленным  пещерам,  недоступным  людям,  и
тянется далеко под грядой Ратнагарис, через глубочайшие переходы, все вниз
и вниз, к корням мира.
     К этой двери пришел путник.
     Он был просто одет, путешествовал в одиночку и, казалось, точно знал,
куда он идет и что делает.
     Он карабкался по тропе на Чанну,  прокладывая  путь  по  ее  мрачному
лицу.
     Путнику потребовалась большая часть утра, чтобы достичь цели - двери.
Остановившись перед ней, он немного отдохнул, выпил воды  из  фляги,  утер
рот тыльной стороной ладони и улыбнулся.
     Потом сел, прислонившись к двери спиной, и  достал  сверток  с  едой.
Перекусив, бросил вниз листья, в которые была  завернута  снедь,  и  долго
смотрел, как они падают, покачиваясь из стороны  в  сторону  на  воздушных
потоках. Он набил трубку и закурил.
     Отдохнув, он встал и снова посмотрел на дверь.
     Его рука легла на пластину и медленно начала двигаться  в  комбинации
разных приемов. И когда путник в последний раз придавил пластину  и  убрал
руку, за дверью раздался мелодичный звук.
     Человек взялся за кольцо и потянул  его  на  себя.  Плечевые  мускулы
напряглись. Дверь поддалась, сначала медленно, потом быстрее. Он  отступил
в сторону и распахнул дверь, отводя ее на уступ.
     На внутренней поверхности двери было  второе  кольцо,  такое  же,  но
вдвое больше первого. Человек схватил его, когда дверь проходила  мимо,  и
задержал ее движение пяткой, чтобы она не открылась совсем.
     Из отверстия за его спиной вырвался поток теплого воздуха.
     Прикрыв за собой дверь, он остановился  и  зажег  один  из  маленьких
факелов, которые принес с собой. Затем пошел  по  коридору,  который  стал
постепенно расширяться.
     После сотни шагов потолок стал таким высоким, что  его  уже  не  было
видно. Сделав двести шагов, путник остановился на краю колодца. Теперь его
окружала тьма, которую простреливал лишь  свет  факела.  Стены  исчезли  -
кроме одной. Пол кончался в нескольких шагах от него.
     За краем было что-то вроде бездонной шахты. Он не видел, но знал, что
эта шахта по форме приблизительно круглая. Знал  он  и  то,  что  по  мере
углубления она расширяется...
     Человек стал спускаться вниз по тропе,  вьющейся  спиралью  по  стене
колодца. Из глубины поднимались потоки теплого воздуха.  Этот  выступ  был
искусственного  происхождения,  и  это  чувствовалось,  несмотря  на   его
крутизну. Он был опасным и очень узким, во многих  местах  его  пересекали
трещины; на нем скопилось множество камней, но все  это  имело  систему  и
определенную цель.
     Он осторожно шел по выступу; слева была стена, справа - пустота.
     Когда прошло, казалось, полтора  столетия,  он  увидел  далеко  внизу
огонек, висевший в воздухе. Но кривая стена направляла его путь  так,  что
постепенно этот огонек оказался внизу, чуть справа.
     Еще один изгиб выступа, - и этот светлячок засиял прямо впереди.
     Когда путник миновал нишу в стене, где скрывался огонек, он услышал в
своем мозгу голос, кричащий:
     - Освободи меня, Мастер, и я положу весь мир к твоим ногам.
     Но он, даже  не  взглянув  в  ту  сторону,  откуда  доносился  голос,
поспешил дальше.
     Теперь  стало  видно  больше  огоньков,  плывущих  по  океану  мрака,
открывающегося под ногами путника. И их становилось все больше и больше.
     Стена продолжала расширяться, наполняясь яркими и мерцающими  огнями,
фигурами, лицами, полузабытыми образами. И от каждого исходил крик:
     - Освободи меня, освободи меня.
     Но путник не останавливался.
     Наконец, он спустился на дно колодца  и,  пробираясь  между  обломков
каменных скал, перескакивая зияющие трещины, достиг противоположной стены.
Перед ней плясало огромное оранжевое пламя.
     Огонь  постепенно  становился  вишнево-красным,   а   когда   человек
остановился перед ним, стал голубым, с сапфировой сердцевиной.
     Пламя было вдвое выше путника, оно поднималось над ним, пульсировало,
изгибалось, выбрасывало огненные языки, которые, как бы  натолкнувшись  на
невидимый барьер, прятались обратно.
     Во время спуска человек прошел такое количество огней, что потерял им
счет. Он знал, что их еще больше в пещерах,  которые  открывались  на  дне
колодца. Каждый огонек, мимо  которого  он  проходил,  тянулся  к  нему  и
взывал, используя собственные способы обращения. Как барабаны,  стучали  в
мозгу слова - угрожающие, умоляющие, обещающие. Но голубой слепящий огонь,
самый большой из всех, молчал. В его яркой  сердцевине  не  крутилось,  не
изгибалось ни одной фигуры. Это было пламя, пламенем оно и оставалось.
     Путник зажег новый факел и закрепил его между двумя камнями.
     - Итак, ненавистный, ты вернулся.
     Слова упали на путника, как удар кнута.  Настроившись,  он  посмотрел
прямо в голубое пламя и сказал:
     - Тебя звали Тарака?
     - Тот, кто привязал меня здесь, должен знать, как меня звали.
     - Не думай, Сиддхартха, что в другом теле ты неузнаваем. Я смотрю  на
волны энергии - твое настоящее существо - а не на плоть, что маскирует их.
     - Понятно.
     - Ты пришел насмехаться надо мной в моей темнице?
     - Разве я насмехался над тобой в день, когда вас связали?
     - Нет.
     - Я сделал то, что должен был сделать,  чтобы  сохранить  свою  расу.
Люди были слабыми и их было мало.  Твой  род  напал  на  них  и  собирался
уничтожить.
     - Ты украл у нас мир, Сиддхартха, ты приковал нас здесь.
     - Может быть есть способ как-то возместить это.
     - Чего ты хочешь?
     - Союза.
     - Ты хочешь заставить нас участвовать в твоей борьбе?
     - Именно.
     - А когда она закончится, ты снова свяжешь нас?
     - Нет, если мы заранее выработаем какое-то соглашение.
     - Скажи мне свои условия, - сказало пламя.
     - В прежние времена ваш народ, видимым и невидимым, ходил  по  улицам
Небесного Города.
     - Это правда.
     - Теперь город укреплен гораздо лучше.
     - В каком смысле?
     - Вишну-Хранитель и Яма-Дхарма, Бог Смерти, закрыли все Небеса, а  не
только Город, как было в старину,  каким-то,  как  говорят,  непроницаемым
куполом.
     - Нет такой вещи, непроницаемый купол.
     - Я говорю только то, что слышал.
     - К городу ведет множество путей, повелитель Сиддхартха.
     - А ты отыщешь их для меня?
     - Это будет ценой за мою свободу?
     - За твою личную свободу - да.
     - А как другие из моего рода?
     - Если вас освободят, вы должны будете помочь  мне  осадить  город  и
взять его.
     - Освободи нас, и Небеса падут.
     - Ты говоришь и за других?
     - Я - Тарака. И говорю за всех.
     - Какую гарантию ты даешь, Тарака, что этот договор будет выполнен?
     - Мое слово. Поклянусь чем хочешь.
     - Легкость в клятве - не самое надежное  качество  торговца.  И  твоя
сила становится твоей же слабостью в любом договоре вообще. Ты так  силен,
что не можешь дать гарантии, что позволишь кому-то контролировать себя. Ты
не можешь поклясться богами. Ты чтишь только одно - игорный долг, а  здесь
не место для игры.
     - Но у тебя же есть сила, контролирующая нас.
     - Каждого в отдельности - возможно. Но не всех вместе.
     - Это сложная проблема, - сказал Тарака. - За свободу я отдал бы все,
что имею, но у меня есть только сила, чистая энергия, которую, в сущности,
нельзя передать. Большая сила может подчинить ее себе, но это не ответ. Я,
по правде говоря, не знаю, как дать тебе полную гарантию тому, что  сдержу
свое обещание. На твоем месте я бы, конечно, не поверил.
     - Есть некая дилемма. Я освобожу тебя сейчас - тебя одного - чтобы ты
посетил Полюс и сделал  разведку  защиты  Неба.  Пока  тебя  не  будет,  я
рассмотрю проблему поглубже.  Ты  сделаешь  то  же,  и,  когда  вернешься,
возможно, мы договоримся.
     - Согласен. Освободи же меня!
     - Проверь мою силу, Тарака. Как связал, так и отпускаю!
     Пламя взметнулось и отлетело от стены.
     Оно свернулось в огненный шар и, как комета, начало  бешено  носиться
по колодцу. Оно горело, как  маленькое  солнце,  разгоняя  вечную  темень,
меняло цвета так, что камни сверкали и мерцали то призрачно, то ярко.
     Затем оно повисло над головой того, кого звали Сиддхартхой, и послало
вниз взволнованные слова:
     - Ты не представляешь, как я рад чувствовать себя свободным!  Но  мне
хочется еще раз испытать твою мощь!
     Человек пожал плечами.
     Огненный шар сжался. Он хоть и стал ярче, но это было  больше  похоже
на угасание. Съежившись, шар медленно опустился на пол.
     Он лежал, вздрагивая, как лепесток гигантского цветка, затем медленно
потянулся по полу Адского Колодца и оказался в своей прежней нише.
     - Ты удовлетворен? - спросил Сиддхартха.
     - Да, - немного помолчав, ответил Тарака. -  Твоя  сила  не  ослабла,
Связавший. Освободи меня снова.
     - Мне надоел этот спектакль, Тарака. Я, пожалуй,  оставлю  тебя,  как
есть, и попрошу помощи в другом месте.
     - Нет. Я обещал тебе. Чего же тебе еще надо?
     - Мне не нужны споры. Либо ты служишь мне  в  этом  деле,  либо  нет.
Только и всего. Выбирай и будь верен своему выбору... и своему слову.
     - Прекрасно. Освободи меня, я побываю на Небе, на его ледяных  горах,
погляжу на этот Небесный Город и сообщу тебе о его слабостях.
     - Тогда иди.
     На этот раз пламя разгоралось медленней.  Оно  раскачивалось,  приняв
грубые человеческие контуры.
     - В чем твоя сила, Сиддхартха?
     - Можешь это назвать  электроуправлением,  -  ответил  Сиддхартха.  -
Мысль, воля над энергией, это определение не хуже всякого другого. Но  как
бы ты не назвал эту силу, не старайся встретиться с ней вновь. Ею  я  могу
убить тебя, хоть тебя не берет никакое оружие. А теперь отправляйся.
     Тарака исчез,  шипя,  словно  горящая  ветка,  опущенная  в  воду.  А
Сиддхартха остался среди камней, с факелом, освещающим тьму вокруг него.


     Он  расслабился,  и  мозг  его  наполнился  бормотанием   голосов   -
обещающих, искушающих, умоляющих. Видения богатства и роскоши плыли  перед
его  глазами.   Изумительные   гаремы   проходили   парадом   перед   ним,
пиршественные столы были накрыты у его ног. Ароматы  мускуса  и  магнолий,
голубоватая дымка горящего ладана, обволакивали его, смягчая душу. Он  шел
среди цветов, и светлоглазые девушки, улыбаясь, несли за ним чаши с вином,
одинокий серебристый голос пел  ему,  и  апсары  танцевали  на  зеркальной
поверхности озера.
     - Освободи нас, освободи нас, - пели они.
     Но он улыбался, смотрел, и ничего не делал.
     Постепенно мольбы, молитвы и обещания  сменились  хором  проклятий  и
угроз. Бронированные скелеты с наколотыми на мечах младенцами наступали на
него. Вокруг разверзалась земля, оттуда вырывались огни с запахом серы.  С
жала змеи, свесившейся с ветки, на его лицо капал  яд.  С  неба  посыпался
дождь пауков и жаб.
     - Освободи нас - или агонии не будет конца! - кричали голоса.
     - Если вы будете  упорствовать,  -  сказал  он,  -  Сиддхартха  очень
рассердится, и вы лишитесь единственного шанса на  освобождение,  какой  у
вас еще есть.
     Вскоре все стихло, он очистил свой мозг и задремал.


     Два раза он просыпался,  чтобы  поесть,  потом  опять  спал.  Наконец
вернулся Тарака в виде птицы с громадными когтями и сообщил:
     - Создания моей породы могут пройти  через  вентиляционные  отверстия
купола, но люди не смогут. Внутри горы много шахт  для  лифтов.  По  более
крупным из них легко может  подняться  множество  людей.  Лифты,  конечно,
охраняются. Но если  перебить  стражу  и  отключить  сигналы  тревоги,  то
подняться можно. А иногда открывают  сам  купол  в  разных  местах,  чтобы
впускать и выпускать летательные аппараты.
     - Отлично, - сказал Сиддхартха. - В нескольких неделях пути отсюда, у
меня есть королевство. На моем месте много лет сидит  регент,  но  если  я
вернусь, то смогу собрать армию. По земле идет теперь новая религия.  Люди
стали меньше бояться богов, чем раньше.
     - Ты хочешь разграбить Небо?
     - Да, я хочу открыть миру его сокровища.
     - Это мне нравится. Победа нелегка, но с армией людей и армией  моего
народа мы сумеем это сделать. Освободи мой народ сейчас,  чтобы  мы  могли
начать.
     - Наверное, проще будет поверить тебе, -  сказал  Сиддхартха.  -  Так
что, давай начнем.
     И он пошел по  дну  Адского  Колодца  к  первому  глубокому  туннелю,
уходящему глубоко вниз.
     В тот день он освободил шестьдесят  пять  демонов,  и  они  наполнили
пещеры движением и светом. В воздухе звучали их мощные, радостные крики, с
которыми они кружились вокруг Адского Колодца,  постоянно  меняя  форму  и
ликуя, радуясь долгожданной свободе.
     Неожиданно один демон  принял  форму  пернатой  змеи  и  бросился  на
Сиддхартху, выставив острые, как сабли, когти.
     Сиддхартха на секунду все внимание сосредоточил на этом демоне.
     Демон издал короткий вопль, отлетел в сторону  и  рассыпался  потоком
голубоватых искр.
     Затем искры погасли, и демон исчез окончательно.
     В пещере стояла тишина, огоньки пульсировали, прижимаясь к стенам.
     Сиддхартха посмотрел на самую большую точку света - Тараку.
     - Не для того ли этот демон атаковал меня, чтобы проверить мою  силу?
- спросил он. - Посмотреть, могу ли я убить, как я тебе говорил?
     Тарака приблизился и завис перед ним.
     - Он напал не по моему приказу. Думаю, он просто спятил в заключении.
     Сиддхартха пожал плечами.
     - Некоторое время развлекайтесь, как хотите, а я отдохну, - сказал он
закутываясь в одеяло.
     Он вернулся на дно колодца, где лег в маленькую пещерку, и там уснул.


     Он видел сон.
     Он бежал.
     Его тень бежала перед ним и росла, и чем дальше он бежал, тем  больше
она становилась. Она разрасталась до  тех  пор,  пока  не  превратилась  в
какой-то гротескный контур.
     Вдруг он понял, что его собственную тень накрыла тень преследователя:
накрыла, переполнила, затопила, покорила.
     И на безликой равнине, через которую он  несся,  он  на  миг  впал  в
жуткую панику.
     Он знал, что отныне чужая тень стала его собственной.
     Смерти, преследовавшей его, больше не было.
     Он знал, что сам стал своей собственной смертью.
     Сознавая, что в конце концов, схватится  с  самим  собой,  Сиддхартха
громко захохотал, хотя испытывал дикое желание завыть.


     Проснувшись, Связавший обнаружил, что идет.
     Он поднимался по изогнутому выступу стены Адского Колодца.
     Он шел мимо плененных огней.
     И снова каждый из них кричал ему:
     - Освободите нас, Хозяева.
     И край льда, которым был его мозг, медленно начал таять.
     Хозяева...
     Во множественном числе, не в единственном.
     Они говорили - Хозяева.
     И тогда он понял, что идет не один.
     Ни вокруг него, ни под ним не было ни одного  танцующего,  мерцающего
образа.
     Те, кто был пленен, так и остались плененными. Те, кого он освободил,
исчезли.
     Теперь он поднимался по высокой стене Адского Колодца. Ни один  факел
не освещал его пути, но он все-таки видел.
     Он видел все детали скалистого выступа в необычном свете, похожем  на
лунный.
     Он знал, что его глаза не способны на такое.
     И к нему обращались во множественном числе.
     И тело его двигалось не по своей воле.
     Он постарался остановиться, застыть, но продолжал идти по выступу.
     И тут его губы задвигались, выговаривая слова:
     - Я вижу, ты проснулся. Доброе утро!
     В его мозгу  сам  собой  сформировался  вопрос,  и  ответ  последовал
немедленно, из его же собственных уст.
     - Да. И каково тебе, Связавший, самому оказаться  связанным  в  своем
собственном теле?
     Сиддхартха сформулировал другую мысль:
     - Я не  думал,  чтобы  кто-нибудь  из  твоей  породы  способен  взять
контроль надо мной против моей воли, даже когда я сплю.
     - Честно говоря, - сказал  демон,  -  я  тоже.  Но  я  имел  в  своем
распоряжении объединенную силу многих из моего  племени.  Похоже,  попытка
оказалась удачной.
     - А другие, где они?
     - Ушли бродить по миру, пока я их не позову.
     - А те, которые  еще  связаны?  Ты  не  дождался,  чтобы  я  их  тоже
освободил?
     - Какое мне дело до остальных? Я теперь свободен и снова в теле.  Что
мне еще нужно?
     - Значит, твое обещание помочь ничего не стоит?
     - Почему же, - ответил демон, - мы вернемся к этому вопросу,  скажем,
через месяц, если не белый, так желтый, или около того.  Мне  пришлась  по
душе твоя идея. Я  чувствую,  что  война  с  богами  будет  восхитительным
развлечением, но вначале я хочу  на  некоторое  время  предаться  радостям
плоти. Чего  тебе  скупиться  на  небольшие  развлечения  для  меня  после
столетий скуки в плену, причиненной тобой же?
     - Не хотел бы я, чтобы мою личность так использовали.
     - Ну уж, придется тебе некоторое время потерпеть. Тем более,  что  ты
сможешь наслаждаться вместе со мной.  Зачем  тебе  отказываться  от  такой
возможности?
     - Ты утверждаешь, что все-таки намерен воевать с богами?
     - Да. Жаль, что я не подумал об этом сам в  прежние  времена.  Тогда,
наверное, мы никогда не были бы связаны. Возможно, что в этом мире не было
бы больше людей и богов. Хотя мы никогда не испытывали желания действовать
сообща. Независимость  духа,  естественно,  сопровождается  независимостью
личности. Каждый сражался за себя в  общей  войне  с  человеческим  родом.
Правда, я вождь... но потому, что я старше, сильнее и умнее других...  Они
идут ко мне за советом, они служат мне, когда я прикажу. Но я  никогда  не
приказывал им в сражениях. В  дальнейшем  буду.  Новизна  хорошо  помогает
после монотонности.
     - Я бы посоветовал тебе не ждать, потому что "дальнейшего" не  будет,
Тарака.
     - Почему не будет?
     - Когда я шел в Адский Колодец, гнев богов роился и  жужжал  за  моей
спиной. А теперь в мир выпущено шестьдесят пять  демонов.  Их  присутствие
будет обнаружено очень скоро. Боги поймут,  кто  это  сделал,  и  выступят
против нас. Элемент неожиданности пропадет.
     - В древности мы бились с богами...
     - Теперь не те времена, Тарака. Теперь боги  стали  сильнее,  намного
сильнее. Вы были связаны очень давно, и их мощь за  столетия  увеличилась.
Даже если бы ты командовал настоящей, первой в истории, армией ракшасов  и
послал бы их помогать  в  битве  мощной  армии  людей,  то  финал  был  бы
неопределенным. Отсрочка погубит все. Ты упустишь свой шанс.
     - Я не хочу, чтобы ты говорил мне такое, Сиддхартха, потому  что  это
тревожит меня.
     - Именно это я и имел в виду. Каким бы сильным ты  не  был,  но  если
встретишь бога в красном, он выпьет твою жизнь своими глазами.  Он  придет
сюда, на Ратнагарис, потому что он преследует меня.  Освобождение  демонов
направит его, как указательный палец. Он может привести с собой и  других.
Они могут оказаться сильнее вас всех.
     Демон не ответил. Они добрались до выхода из колодца, и Тарака прошел
двести шагов до двери, которая теперь была открытой настежь. Он шагнул  на
уступ и посмотрел вниз.
     - Ты сомневаешься в силе ракшасов,  о  Связавший?  -  спросил  он.  -
Смотри!
     Тарака шагнул за край.
     Они не упали.
     Они поплыли, как листья, которые он бросил вниз - давно ли это было?
     Вниз.
     Они приземлились на тропу, преодолев полпути вниз, с горы, называемой
Чанна.
     -  Я  занял  не  только  нервную  систему,  -  сказал  Тарака,  -   я
распространился  по  всему  твоему  телу,  обернув  его  в  энергию  моего
существа. Так что присылай мне своего Бога в красном, который  пьет  жизнь
глазами. Я хотел бы встретиться с ним.
     - Хоть ты и можешь ходить по воздуху, - сказал Сиддхартха, -  но  тут
ты судишь опрометчиво.
     - У принца Видехи дворец неподалеку отсюда, в  Паламайдсу,  -  сказал
Тарака. - Я посетил его, когда возвращался с Неба. Как я понял, он обожает
игру. Значит, мы идем туда.
     - А если вступить в игру придет и Бог Смерти?
     - К черту его, - закричал  демон.  -  Ты  перестал  развлекать  меня,
Связавший. Уходи спать. Спокойной ночи!
     И на на него упала  легкая,  как  вуаль  темнота  и  давящая  тишина;
темнота стала постепенно сгущаться, а тишина рассеиваться.


     Последующие дни были лишь яркими фрагментами.
     Они  приходили  обрывками  разговоров  или  песен,  цветными   видами
галерей, комнат, садов. А однажды он увидел себя  в  башне,  где  на  дыбе
висели люди, и услышал собственный смех.
     Между этими видениями  проносились  сны  и  полусны.  Они  освещались
огнями, орошались кровью и слезами. В затемненном  бесконечном  соборе  он
бросал кости, которые были светилами и  планетами.  Метеориты  рассыпались
огнем над его головой, кометы вычерчивали блестящие дуги на своде  черного
стекла. Иногда на смену страху приходили вспышки радости,  и  он  понимал,
что это, в основном, радость другого, но частично  и  его.  Страх  же  был
только его собственным.
     Когда Тарака выпивал слишком много вина или  лежал,  запыхавшись,  на
своем широком низком ложе в гареме,  контроль  над  захваченным  им  телом
несколько ослабевал. Но Сиддхартха был еще слишком слаб, мозг его  еще  не
окреп после удара чужого мозга, а тело было либо слишком утомленным,  либо
отравленным вином; и он понимал, что еще  не  пришло  время  сразиться  за
власть с главой демонов.
     Иногда он видел все не своими глазами, когда-то принадлежащими ему, а
так, как видел демон, вернее ощущал;  ощущал  все  пространство  вокруг  и
сдирал плоть и кости с тех, кто проходил  мимо,  чтобы  увидеть  пламя  их
сущности, то окрашенное цветами и  тенями  их  страстей,  то  вспыхивающее
скупостью, вожделением  или  завистью,  то  мечущееся  между  жадностью  и
голодом, то тлеющей ненавистью, то угасающее от страха или боли. Адом  для
него была эта пляска красок, иногда  только  смягченным  холодным  голубым
сиянием интеллекта ученого, белым цветом  умирающего  монаха  или  розовым
ореолом  благородной  дамы,  попавшейся  ему   на   глаза,   и   пляшущими
незатейливыми цветами играющих детей.
     Он прогуливался по высоким залам  и  обширным  галереям  королевского
дворца Паламайдсу, который честно выиграл. Принц Видеха был закован в цепи
в собственной башне. И его подданные не догадывались, что теперь на  троне
сидит демон. Все, казалось, шло так же, как и  всегда.  Сиддхартха  видел,
как он сам, восседая на слоне, важно едет по улицам города. Всем городским
женщинам  было  приказано  стоять  у  дверей  своих  жилищ.   Он   выбирал
понравившихся и отправлял в свой гарем.  И  Сиддхартха,  содрогнувшись  от
неожиданности, осознал, что помогает  Тараке  выбирать,  спорит  с  ним  о
достоинствах той или иной матроны, девушки или леди.  Он  соприкоснулся  с
вожделением демона-хозяина, и оно стало его собственным. И,  понимая  это,
вступил он на новую ступень пробуждения. Не всегда только по  воле  демона
его рука поднимала к губам чашу вина или хватала кнут в башне. Он приходил
в сознание на длительные промежутки времени и с ужасом замечал, что в нем,
как и в каждом человеке, сидит демон, ему соответствующий.
     И вот однажды Сиддхартха решил восстать против силы, захватившей  его
тело и все больше подчиняющей мозг. Он уже в значительной  мере  пришел  в
себя и сосуществовал с Таракой, принимая участие  во  всех  делах,  и  как
наблюдатель, и как активный участник.
     Они стояли  на  балконе,  выходящем  в  сад.  Одним  жестом  сад  был
преображен: цветы  стали  черными,  в  бассейнах  развелись  звероподобные
создания,  летающие  и  кричащие  в  сумерках,  как  того  желал   Тарака.
Благовония и ароматы, ранее наполнявшие воздух, стали вызывать отвращение.
По земле, извиваясь как змея, тянулся дым.
     На  жизнь  его  было  совершено  три  покушения.  Последнюю   попытку
предпринял капитан дворцовой стражи. Но клинок в его  руке  превратился  в
змею. Она ударила капитана в лицо, вырвала  глаза  и  наполнила  его  вены
ядом. Нападавший почернел, распух и, умоляя о глотке воды, умер.
     Сиддхартха давно обдумывал способы  избавления  от  демона  и  именно
сейчас решил нанести удар.
     Его сила постепенно росла с того самого дня в Адском  Колодце,  когда
он в последний раз владел ею. Странно зависящая от его мозга и  тела,  как
однажды объяснял ему Яма, она, как мельничное колесо, медленно вращалась в
центре пространства, которое было Сиддхартхой.
     Вращение  ускорилось,  стало  стремительнее,  и  Сиддхартха   толкнул
скопившуюся энергию против другой силы.
     Тарака закричал и, как мяч, отбил Сиддхартхе сгусток чистой энергии.
     Сиддхартха сумел частично  подстроиться  под  удар  и  даже  завладел
частью силы, но все его существо наполнилось болью и хаосом.
     Он не стал прислушиваться к боли и ударил снова, как копьеносец  бьет
в темное логово страшного зверя.
     И снова услышал крик, сорвавшийся с его же собственных губ.
     Тогда демон начал воздвигать черные стены против его силы.
     Но под бешеной атакой эти стены падали одна за другой.
     - О человек многих  тел,  -  сказал  Тарака,  -  неужели  тебе  жалко
оставить меня на несколько дней в этом  теле?  Это  ведь  не  то  тело,  в
котором ты родился, и ты сам занял его на время. Почему  ты  думаешь,  что
мое прикосновение замарает его? Ты же в один прекрасный день возьмешь себе
другое, мною не тронутое. Почему ты  рассматриваешь  мое  присутствие  как
болезнь или скверну? Не потому ли, что и в тебе есть со мной нечто  общее?
Не потому ли, что ты тоже познал наслаждение, которое испытывают  ракшасы,
причиняя кому-нибудь боль? Не потому ли? Не потому ли, что ты тоже  знаешь
эти  удовольствия  и  желаешь  их,  но  носишь   человеческое   проклятье,
называемое виной, грехом? Если так, я смеюсь над твоей слабостью. И я  все
равно возьму верх над тобой.
     - Я таков и есть, демон, -  сказал  Сиддхартха,  швыряя  ему  обратно
энергию, - потому, что я - человек, который время от времени  стремится  к
чему-то большему, чем брюхо и фаллос. Я не святой  буддист,  как  обо  мне
думают, и не герой легенд. Я человек, познавший страх, и время от времени,
чувствующий свою вину. Но  главным  образом,  я  человек,  который  должен
сделать дело, а ты сейчас преграждаешь мне путь. И поэтому ты  унаследуешь
мое проклятие, независимо от того, буду  я  победителем  или  побежденным.
Твоя судьба, Тарака, уже изменена. Это  проклятье  Будды:  ты  никогда  не
станешь прежним.
     И весь день простояли они на балконе в промокшей от пота одежде.  Они
стояли как статуи, пока солнце не ушло с неба,  и  золотистая  дорожка  не
разделила пополам чашу ночи. Над садовой оградой поднялась луна,  потом  к
ней присоединилась другая.
     - Что за проклятие Будды? - спрашивал Тарака снова и снова.
     Но Сиддхартха не отвечал.
     Он разбил последнюю стену, и они пускали друг в друга потоки энергии,
как пылающие стрелы.
     Из далекого Храма доносился монотонный бой барабана, каркали  садовые
существа, кричали птицы, иногда рой насекомых опускался на них,  насыщался
и улетал прочь.
     И тогда они, как  звездопад,  начали  слетаться  на  крыльях  ночи  -
освобожденные из Адского Колодца и выпущенные в мир другие демоны.
     Они пришли на зов Тараки, чтобы добавить к его силе свои силы.
     И Тарака стал водоворотом, прибоем, штормом, смерчем молний.
     Сиддхартха  почувствовал,  что  его  накрывает  титаническая  лавина,
раздавливает, расплющивает, накрывает сверху...
     Последнее, что он ощутил - это хохот, вырывающийся из его груди.


     Долго ли был он без сознания - он не знал. И проснулся он во  дворце,
где ему прислуживали демоны.
     Когда с него спали последние оковы умственной  усталости  он  увидел,
что вокруг творится что-то страшное.
     Гротескные пирушки  продолжались.  Они  устраивались  в  башнях,  где
демоны оживляли тела, вселялись в них и преследовали своих  жертв.  Кругом
творились темные  чудеса,  вроде  рощи  изогнутых  деревьев,  растущих  на
мраморных плитах тронного зала - рощи, где люди спали  без  пробуждения  и
кричали, когда старые кошмары уступали место новым.
     Но  во  дворце  появились  и  другие  странности.  Тарака  больше  не
веселился.
     -  Что  это  за  проклятие  Будды?  -  спросил  он  сразу   же,   как
почувствовал, что присутствие Сиддхартхи снова давит на него.
     Сиддхартха не ответил.
     - Я чувствую, - продолжал Тарака, - что скоро отдам  тебе  твое  тело
обратно. Я устал от этого многоборья, от этого дворца. Мне все надоело,  и
я думаю, что близок день, когда мы начнем войну с Небесами. Что ты на  это
скажешь, Связавший? Я же обещал, что сдержу слово.
     Сиддхартха молчал.
     - Моя радость тает с каждым днем. Ты знаешь  почему,  Сиддхартха?  Не
скажешь ли, почему ко мне приходят странные чувства, угнетают меня,  гасят
самые сильные ощущения, ослабляют и отталкивают прочь. И это тогда,  когда
я мог бы ликовать, мог переполняться радостью. Это и есть проклятие Будды?
     - Да, - сказал Сиддхартха.
     - Тогда сними свое проклятие, Сиддхартха, и я уйду в тот же  день.  Я
отдам тебе эту плотскую одежду. Я снова жажду холода, чистого ветра высот.
Освободи меня прямо сейчас.
     - Слишком поздно, глава ракшасов. Ты сам навлек на себя кару.
     - Какую кару? Как ты связал меня на этот раз?
     - Помнишь, когда мы стояли на балконе, ты насмехался  надо  мной?  Ты
говорил, что я тоже получаю удовольствие от зла, которое  ты  творишь.  Ты
был  прав,  потому  что  все  люди  имеют  в  себе  и  темное,  и  светлое
одновременно. В человеке  множество  противоречий:  он  не  чистое,  яркое
пламя, каким был когда-то ты. Разум его часто воюет с эмоциями, воля  -  с
желаниями. Его идеалы не соответствуют окружающей  действительности;  если
он следует им, то ощутит боль от утраты старой мечты, если  не  следует  -
ему будет больно отказываться от новой и благородной. Что бы он ни  делал,
все представляет собой одновременно выигрыш и потерю, приход и уход. И  он
всегда  скорбит  об  ушедшем  и  в  какой-то  мере  боится  нового.  Разум
противится традиции. Эмоции противятся ограничениям,  которые  накладывают
на человека окружающие. И всегда из-за этих разногласий появляется то, что
ты с насмешкой назвал проклятием человека - грех, вина!
     Пойми, мы существовали в одном теле, я участвовал в твоих  делах,  но
всегда против своей воли. Дорога, по которой мы шли,  не  была  дорогой  с
односторонним движением. Как  ты  исказил  мою  волю  своими  делами,  так
исказилась и твоя воля от моего отвращения к некоторым твоим  деяниям.  Ты
познал то, что называется грехом, и он всегда будет падать  тенью  на  то,
что ты ешь и  пьешь.  Вот  почему  наслаждения  больше  не  приносят  тебе
радости. Вот почему ты теперь хочешь улететь. Но это тебе ничего не  даст:
чувство вины пойдет за тобой через весь мир.  Оно  поднимется  с  тобой  в
царство чистых холодных ветров. Оно будет преследовать тебя, куда бы ты ни
пошел. Это и есть проклятие Будды.
     Тарака закрыл лицо руками.
     - Остается только рыдать, - сказал он, наконец.
     Сиддхартха не ответил.
     - Будь ты проклят, Сиддхартха, - сказал Тарака,  -  ты  снова  связал
меня и эта тюрьма гораздо страшнее, чем Адский Колодец.
     - Ты сам себя связал. Ты, а не я нарушил наш договор.
     - Люди всегда страдали, нарушая договоры с демонами, - сказал Тарака,
- но с ракшасами этого до сих пор не случалось.
     Сиддхартха промолчал.


     На следующее утро, когда он сел завтракать, раздались удары  в  дверь
его комнаты.
     - Кто посмел? - закричал он.
     И тут дверь, вырвав петли из стены,  рухнула  внутрь  комнаты;  засов
переломился, как щепка.
     В комнату ввалился ракшас - голова рогатого тигра на плечах обезьяны,
ноги с громадными копытами, руки с когтями. Изо рта пошел дым, он стал  на
мгновение прозрачным, затем снова обрел полную видимость, снова растаял  и
снова возник. C его когтей что-то капало - но не кровь,  а  на  груди  был
огромный ожог. Воздух наполнился запахом паленой шерсти и горелой плоти.
     - Владыка, - закричал он. - Пришел чужой и просит встречи с тобой.
     - И тебе не удалось убедить его, что я занят?
     - Господин, дюжина людей-стражников напали  на  него,  но  он  сделал
жест... Он махнул им рукой, и вспыхнул свет такой яркий, что даже  ракшасы
не смогли смотреть на него. Секунда - и все стражники  исчезли,  будто  их
никогда и не было... А в стене,  перед  которой  они  стояли  -  громадная
дыра... И ни одного камешка не упало - гладкая чистая дыра.
     - А потом на него напал ты?
     - На пришедшего кинулось много ракшасов, но вокруг него  было  что-то
отталкивающее нас. Он снова махнул рукой, и трое наших  исчезли  в  свете,
который он швырнул... Я не ощутил полной силы  этого  света,  меня  только
слегка задело. И он послал меня с поручением... больше не могу  удерживать
себя в форме...
     И с этими словами он исчез, и там, где находилось это существо, повис
огненный шар. Теперь его слова шли прямо в мозг.
     - Он приказал тебе немедленно  принять  его.  Или  он  разрушит  этот
дворец.
     - А те трое, которых он сжег, вернулись в собственную обычную форму?
     - Нет, - ответил ракшас - Их больше нет...
     - Опиши этого чужака, -  приказал  Сиддхартха,  с  трудом  выдавливая
слова из собственных уст.
     - Он очень высок, - сказал демон, - в черных брюках и сапогах. А выше
талии какая-то странная одежда, вроде белой перчатки без всяких швов.  Она
натянута только на правую руку, идет вверх через плечи, обтягивает  шею  и
всю голову, туго и гладко. Видна только  нижняя  часть  лица,  потому  что
глаза защищены большими черными очками.  На  поясе  -  короткие  ножны  из
такого же белого материала, как и одежда, но в ножнах не кинжал,  а  жезл.
Под одеждой, там  где  она  перекрещивается  на  плечах  и  поднимается  к
затылку, заметен горб, как будто он носит небольшой мешок.
     - Агни! - воскликнул Сиддхартха. - Ты описал Бога Огня.
     - Да, наверное, - сказал ракшас. - Я заглянул под его плоть и  увидел
цвет его истинной сущности. Там - пламя, похожее на сердцевину  солнца,  я
чуть не ослеп от блеска. Если существует Бог Огня, то это он и есть.
     - А вот теперь мы должны бежать, - сказал Сиддхартха,  -  потому  что
здесь вот-вот будет великое пожарище. Мы не сможем бороться с ним, так что
давай-ка побыстрее убираться.
     - Я не боюсь богов, - сказал Тарака. - Я хочу на  этом  проверить  их
силы.
     - Тебе не  одолеть  Повелителя  Огня,  -  сказал  Сиддхартха.  -  Его
огненный жезл непобедим. Он дан Агни Богом Смерти.
     - Тогда я выхвачу у него этот жезл и поверну против него же.
     - Никто не может взять  жезл:  он  лишь  ослепнет  и  потеряет  руки.
Поэтому Агни и носит эту необычную одежду. Давай не будем тратить времени.
     - Я должен сам это увидеть, - заявил Тарака. - Должен.
     -   Неужели   приобретенная   тобой   вина   подталкивает   тебя    к
самоуничтожению?
     - Вина? - удивился Тарака. - Эта хилая, грызущая мозг крыса,  которой
я от тебя заразился? Нет, это не вина, Связавший.  Когда-то  я  был  самым
мощным, если не считать тебя, но в мире поднялись  новые  силы.  В  старые
времена боги были слабее, и если они теперь в самом деле окрепли,  то  мне
самому нужно проверить их силу. Это в моей природе -  бороться  со  всякой
новой силой и либо победить ее, либо подчиниться. Я должен  испытать  силу
Бога Агни и победить его.
     - Но ведь нас двое в этом теле.
     - Да, это правда... Если тело  будет  уничтожено,  я  возьму  тебя  с
собой, обещаю. Я уже укрепил твое пламя по образцу нашего рода.  Если  это
тело умрет, ты будешь жить как ракшас. Наш народ тоже когда-то носил тела,
и я помню искусство  укрепления  внутреннего  пламени,  чтобы  оно  горело
независимо от тела. И я сделал это для тебя, так что не бойся.
     - Премного благодарен.
     - Теперь давай нападем на огонь.
     Они вышли из королевских покоев и  спустились  по  лестнице.  Глубоко
внизу, в башне, пленный принц Видеха вскрикивал во сне.


     Они появились из двери,  задрапированной  позади  трона,  и,  откинув
драпировку, увидели, что громадный зал пуст,  если  не  считать  спящих  в
темной роще и человека, стоявшего посредине зала. Он  стоял,  скрестив  на
груди руки, и в одной руке, обтянутой белой перчаткой, был зажат жезл.
     - Видишь, как он стоит? - спросил Сиддхартха. -  Он  уверен  в  своей
мощи, и не зря. Он - Агни из локапал. Он видит далеко за горизонт и  может
туда дотянуться. Он, говорят,  однажды  ночью  сделал  жезлом  зарубки  на
руках. Стоит ему только прикоснуться  рукоятью  жезла  к  контакту  внутри
перчатки, и с ослепляющей яркостью выскакивает Вселенский Огонь, уничтожая
материю и рассеивая энергию,  оказавшихся  на  его  пути.  Еще  не  поздно
убежать...
     - Агни, - услышал он собственный окрик, - ты просил аудиенции у того,
кто здесь правит?
     Черные очки повернулись к нему. Губы  Агни  скривились  в  усмешке  и
промолвили:
     - Я так и думал, что найду тебя здесь, -  сказал  он  своим  гнусавым
пронзительным голосом. - Тебе надоела святость, которую тебе  приписывают?
Как мне называть тебя теперь - Сиддхартхой, Татхагатой, Махасаматманом или
просто Самом?
     - Ты дурак, - ответил Сиддхартха. - Тот, кого ты знал как  Связавшего
Демонов и под всеми прочими именами - теперь сам связан. Ты  имеешь  честь
обращаться к ракшасу Тараке, главе ракшасов и Владыке Адского Колодца.
     Щелчок - и очки стали красными.
     - Да, я ощущаю истину твоих слов, - ответил Агни.  -  Я  вижу  чехол,
одержимый  демоном.  Интересная  и  поучительная  история.   И   несколько
запутанная.
     Он пожал плечами и добавил:
     - Но я могу уничтожить и обоих.
     - Ты так думаешь? - осведомился Тарака, подняв обе руки.
     Раздался грохот, и тут же из пола поднялся  темный  лес,  поглотивший
того, кто стоял там; черные  корчащиеся,  как  в  агонии,  ветви  и  сучья
сомкнулись над ним. Грохот не утихал. Пол осел на несколько дюймов. Сверху
раздался треск разваливающегося камня. Вниз посыпались пыль и гравий.
     Но из этой свалки вырвалась слепящая струя света, и деревья  исчезли,
на полу остались только пеньки и чернеющие угли.
     С треском и грохотом обрушился потолок.
     Отступая к двери за троном, Тарака и Сиддхартха увидели  фигуру,  все
так же стоящую в центре зала, она подняла над головой жезл  и  описала  им
круг.
     Вверх взлетел луч ослепительного света, расплавляющий  все  на  своем
пути. Агни по-прежнему улыбался, когда  огромные  камни  падали  вниз,  не
задевая его.
     Грохот не прекращался, трещал пол, стены начали рушиться.
     Они захлопнули за собой дверь. У Сама закружилась голова, когда окно,
только что находившееся в дальнем конце коридора, пронеслось мимо него.
     Они летели вверх,  в  небо,  и  покалывающее  и  булькающее  ощущение
наполнило тело Сама, будто он стал  жидкостью,  через  которую  пропустили
ток.
     Глазами демона, который мог видеть во всех направлениях,  Сам  увидел
Паламайдсу. Город был так далеко, что его, казалось, можно  было  взять  в
рамку и повесить на стену как картину. На высоком холме  в  центре  города
рушился дворец Видехи,  и  гигантские  вспышки  света,  как  отраженные  в
зеркале молнии, вылетали из развалин в небо.
     - Вот тебе и ответ, Тарака, - сказал Сиддхартха, - полетишь обратно и
снова будешь проверять его силу?
     - Я должен узнать все, - ответил демон.
     - Позволь мне предупредить тебя еще раз. Я не шутил,  когда  говорил,
что Агни может видеть далеко за горизонт. Если он скоро освободится из-под
обломков и посмотрит в эту сторону, он  заметит  нас.  Не  думаю,  что  ты
умеешь летать быстрее света, так что советую лететь  ниже  и  пользоваться
землей для прикрытия.
     - Я сделаю нас невидимыми, Сам.
     - Глаза Агни видят глубже в красном и дальше  в  фиолетовом  пределах
спектра, доступного людям.
     Они стали быстро снижаться. Сам еще успел  увидеть  развалины  дворца
Видехи на сером от клубящейся пыли холме.


     Быстрей урагана они неслись на  север,  пока  наконец  Ратнагарис  не
оказалась под ними. Подлетев к горе, называемой Чанна, они  проплыли  мимо
ее пика и  приземлились  на  ступеньке  перед  открытым  входом  в  Адский
Колодец.
     Они шагнули внутрь и закрыли за собой дверь.
     - Преследование будет продолжаться, - сказал Сам,  -  и  даже  Адский
Колодец не устоит против него.
     - Они, видимо, уверены в своей мощи, раз  послали  только  одного,  -
сказал Тарака.
     - Ты считаешь эту уверенность неоправданной?
     - Нет, - сказал Тарака. - А как насчет существа в красном, о  котором
ты говорил, что он выпивает жизнь глазами? Ты не думаешь, что  нужно  было
послать не Агни, а Господина Яму?
     - Да, - сказал Сам, когда они двинулись к колодцу, -  я  уверен,  что
Яма хотел этого. Когда  мы  виделись  в  последний  раз,  я  доставил  ему
кое-какие неприятности. И  чувствую,  что  Яма  будет  охотиться  за  мной
повсюду. Кто знает, может, он уже лежит в засаде на дне Адского Колодца.
     Они дошли до края колодца и остановились у выступа.
     - Его там нет, - возразил Тарака. - Если бы кто-нибудь вместо ракшаса
прошел этим путем, мне бы передали ожидающие связанные.
     - Он придет, - сказал Сам. - А когда Красный войдет в Адский Колодец,
его никто не сможет остановить.
     - Но многие будут пытаться, - сказал Тарака. - Вот первый.
     Первый огонь появился в нише рядом с выступом.
     Проходя мимо, Сам освободил его, и он, как  яркая  птица,  взвился  в
воздух и по спирали пошел вниз.
     Шаг за шагом они  спускались,  и  из  каждой  ниши  вылетал  огонь  и
уносился прочь. Некоторые, по приказу Тараки, поднимались  и  исчезали  за
краем колодца, за мощной дверью, на другой стороне которой  были  написаны
слова богов.
     Добравшись до дна колодца, Тарака сказал:
     - Давай освободим и тех, кто заперт в пещерах.
     По  многочисленным  переходам  они  прошли  в  глубинные   пещеры   и
освободили запертых там демонов.
     Затем, через какое-то время - через  какое,  Сам  не  смог  бы  точно
сказать - все демоны были освобождены.
     Тарака собрал их в пещере. Они стояли в великой фаланге пламени, и их
крики сливались в одну звенящую ноту, которая  раскачивалась  и  билась  в
голове Сама, пока он, вздрогнув от изумления, не понял, что они поют.
     - Да, - сказал Тарака, - они поют, впервые за много веков.
     Сам слышал вибрацию в своем черепе, стараясь схватить смысл в  свисте
и вспышках, и чувства демонов  перерождались  в  слова  и  строчки,  более
привычные его мозгу:

                    Мы - легионы Адского Колодца,
                    Осужденные, изгнанные
                    создания падшего огня.
                    Мы - раса,
                    погубленная человеком,
                    и мы прокляли человека.
                    Забудем его имя.

                    Этот мир был нашим
                    до прихода богов,
                    до появления человеческой расы.
                    И когда люди и боги исчезнут,
                    этот мир снова будет нашим.

                    Горы обрушатся,
                    океаны вспыхнут,
                    луны исчезнут с неба,
                    мост богов упадет.
                    И в один день умрет всякое дыхание,
                    но мы из Адского Колодца возьмем верх,
                    когда падут люди и боги.
                    Легионы осужденных не умрут.
                    Мы ждем, мы ждем, чтобы подняться снова.

     Сама охватила дрожь. Они пели снова  и  снова,  рассказывая  о  своей
былой славе, уверенные в своей способности пережить любые  обстоятельства,
встретить любую силу ударом космического дзюдо, рывка и долгого  ожидания;
проследить за тем, чтобы все, чего они не одобряют,  повернуло  свою  силу
против себя же и пропало. В этот момент Сам был почти готов поверить,  что
вся их песня - правда, и что когда-нибудь  только  одни  ракшасы  заполнят
мертвый мир.
     Затем он мысленно переключился на другие дела и отогнал от  себя  это
настроение. Но и на следующий день, и даже через несколько лет, оно иногда
возвращалось, чтобы портить его  усилия,  насмехаться  над  его  радостью,
заставлять его задумываться, сознавать свою  вину,  чувствовать  печаль  и
смирение.


     Вскоре один из улетавших демонов вернулся и опустился в  колодец.  Он
повис в воздухе и сообщил, что увидел.  Пока  он  рассказывал,  его  пламя
приняло форму креста "тау".
     - Колесница такой формы, - сказал он, - пронеслась по небу и  ушла  в
долину за южным пиком.
     - Связавший, ты знаешь этот корабль? - спросил Тарака.
     - Я слышал это описание и раньше,  -  ответил  Сам.  -  Это  громовая
колесница Бога Шивы.
     - Опиши тех, кто в ней был, - обратился Тарака к демону.
     - Там было четверо, Господин.
     - Четверо?
     - Да. Там был тот, кого ты назвал Агни, Богом Огня. Другой, с бычьими
рогами на вороненом шлеме, доспехи его сделаны из материала,  похожего  на
старинную бронзу, но это не бронза, броня составлена как бы  из  множества
змей и очень легкая. В одной его руке - сверкающий трезубец, но щита нет.
     - Это Шива, - сказал Сам.
     - И с ним еще двое. Один - в красном, и взгляд  у  него  мрачный.  Он
молчит, но время от времени бросает взгляд на женщину, которая идет рядом,
слева от него. Она прекрасна лицом и волосами, а доспехи  у  нее  красные,
как и у него. Глаза ее - море, а улыбающиеся  губы  -  цвета  человеческой
крови. На шее висит ожерелье из черепов. При ней -  лук,  а  за  поясом  -
короткий меч. В  руках  она  держит  странный  инструмент,  вроде  черного
скипетра с серебряным черепом на конце, череп этот вставлен в колесо.
     - Эти двое - Яма и Кали, - сказал Сам. - Теперь слушай меня,  Тарака,
могущественнейший из ракшасов. Я скажу тебе, что надвигается на нас.  Силу
Агни ты хорошо знаешь, о Красном я тебе уже говорил. Та, что идет слева от
Смерти, тоже выпивает жизнь взглядом. А скипетр-колесо вопит,  как  трубы,
возвещающие конец юги, и всякий, кто слышит его плач, впадает в  уныние  и
теряет сознание. Она намного страшнее своего господина, а он безжалостен и
непобедим. Тот, что с трезубцем - сам Бог Разрушения. Это правда, что  Яма
- Царь Мертвых, а Агни - Повелитель Пламени,  но  сила  Шивы  -  это  сила
хаоса. Его сила отделяет один атом от другого, разрушает формы всех вещей,
на  которые  он  направит  свой  трезубец.  Против   этих   четверых   вся
освобожденная мощь Адского  Колодца  не  может  выстоять,  так  что  давай
немедленно уносить ноги. Потому что они наверняка идут сюда.
     - Разве я не обещал, Связавший, помогать тебе в битве с богами?
     - Да, но я говорил тебе о неожиданном нападении. А теперь они приняли
свои  Аспекты  и  подняли  Атрибуты.  Даже  не  высаживаясь  из   громовой
колесницы, они могут решить, что Чанна недостойна существования,  и  тогда
вместо этой горы в середине Ратнагарис появится глубокий кратер. Мы должны
улететь, чтобы сразиться с ними в другой раз.
     - Ты помнишь проклятие Будды? - спросил Тарака. - Помнишь, как поучал
меня насчет вины, Сиддхартха? Я помню и чувствую, что должен  отдать  тебе
эту победу. Я кое-что должен тебе за твои страдания, и в уплату отдам этих
богов в твои руки.
     - Нет. Это ты сделаешь в другой раз, если вообще хочешь помочь мне. А
сейчас послужи мне тем, что унеси меня отсюда, подальше и побыстрее.
     - Ты что, боишься этой схватки, Господин Сиддхартха?
     - Да, боюсь. Потому что это безрассудно. Как там в вашей  песне:  "Мы
ждем, мы ждем, чтобы подняться снова"? Вы говорите, что будете ждать, пока
океаны высохнут, и горы обвалятся, и луны исчезнут с неба - а ты не можешь
подождать, пока я назову время и место  битвы.  Я  знаю  этих  богов  куда
лучше, чем ты, потому что когда-то сам был одним из них. Не  делай  сейчас
этого необдуманного шага. Если хочешь услужить мне, избавь  меня  от  этой
встречи.
     - Прекрасно. Я выслушал тебя, Сиддхартха. Твои  слова  тронули  меня,
Сам. Но я должен испытать их силу. Я вышлю против них несколько  ракшасов.
А мы с тобой уйдем далеко вниз, к корням мира. Там мы будем ждать  рапорта
о победе. Если же ракшасы каким-то образом проиграют стычку, тогда я унесу
тебя далеко отсюда и верну тебе  твое  тело.  Я  хочу  побыть  в  нем  еще
несколько часов, чтобы вкусить твои страсти в этой битве.
     Сам наклонил голову.
     - Аминь, - сказал он и по ощущению звона и бульканья понял,  что  его
подняли с пола и понесли по обширным  пещерам,  которых  никому  из  людей
видеть не доводилось.


     Пока они проносились из одной пещеры в другую, минуя туннели,  пещеры
и стены, лабиринты, гроты и каменные коридоры, Сам пустил  свое  "эго"  по
течению, назад, по путям памяти. Он  думал  о  временах  своего  недавнего
мытарства, когда он пытался  привить  учение  Гаутамы  к  стволу  религии,
которая правила миром. Он думал о странном человеке, Сугате, руки которого
несли и смерть, и благословение. Через много лет их имена всплывут  снова,
и дела их, вероятно, смешаются. Он жил достаточно долго и знал, как  время
перемешивает в котле легенды.
     Теперь Сам знал, что Сугата был  настоящим  Буддой.  Учение,  которое
Сам,  пусть  и  незаконно  присвоил,  привлекло  этого  истинно  верующего
человека, который каким-то образом добился просветления,  запал  в  сердца
людей своей святостью, а затем добровольно погиб  в  руках  самой  Смерти.
Татхагата и Сугата будут частью одной легенды, и Татхагата будет  сиять  в
свете, исходящем от его ученика. Только дхарма проживет века. Затем  мысли
Сама переключились на битву в Зале Кармы и к машинам, все еще  хранившимся
в том месте.  Он  думал  о  бесчисленных  переселениях  души,  которым  он
подвергался до сих пор, о битвах, в которых  он  участвовал,  о  женщинах,
которых он любил за прошедшие века, он думал о мире, каким он  должен  был
быть, и почему. И его снова охватила ярость против богов. Он думал  о  тех
днях, когда горсточка их сражалась с ракшасами, нагами, Морским народом, с
демонами Катапутны и Матерями Страшного Жара, и победила,  вырвав  мир  из
хаоса, и построила Первый человеческий город. Он  видел,  как  этот  город
прошел все  стадии  развития,  пока  не  оказался  населенным  существами,
способными превратиться в богов. Они  могли  принимать  на  себя  Аспекты,
укрепляющие их тела и дотягивающие силу их желаний до Атрибутов, падающих,
как магическая сила, на тех, против кого эти Атрибуты повернуты. Он  думал
об этом городе и этих богах, и он знал их  красоту  и  справедливость,  их
уродство  и  самодурство.  Он  думал  об  их   пышности   и   красочности,
контрастирующих с остальным миром, и  плакал  от  ярости,  ибо  знал,  что
никогда не почувствует ни настоящей правоты, ни  настоящей  ошибочности  в
противостоянии всему этому.
     Вот почему он ждал так долго и  ничего  не  предпринимал.  А  теперь,
победит он или проиграет, будет ли ему сопутствовать удача или  невезение,
будет ли мечта о городе мимолетной или вечной -  все  равно  тяжесть  вины
останется с ним.


     Они ждали в темноте.
     Они долго молча ждали. Время  ползло,  как  старик,  взбирающийся  на
холм.
     Они стояли на выступе около черной дыры колодца и ждали.
     - А мы услышим?
     - Может быть. А может быть и нет.
     - Что мы будем делать?
     - Что ты имеешь в виду?
     - А если они вообще не придут? Долго мы будем их здесь ждать?
     - Они придут с пением.
     - Надеюсь.
     Но  не  было  ни  песен,  ни  движения.  Вокруг  них  безмолвствовало
застывшее время, ему здесь некуда было идти.
     - Сколько времени мы ждем?
     - Не знаю. Долго.
     - Чувствую, что дела плохи.
     - Может, ты и прав. Не  подняться  ли  нам  на  несколько  уровней  и
проверить? Или мне сразу же выпустить тебя на свободу?
     - Давай подождем еще?
     - Давай.
     И снова тишина.
     - Что это?
     - Что?
     - Звук.
     - Я ничего не слышу, хотя у нас одни уши.
     - Не телесными ушами... Вот опять.
     - Я ничего не слышу, Тарака.
     - Звук не затихает. Похож на визг, но он не прерывается.
     - Далеко?
     - Да, порядочно. Послушаем моим способом?
     - Да, я уверен, что это скипетр Кали. Значит сражение продолжается.
     - Так долго? Значит, боги сильнее, чем я предполагал.
     - Нет. Это ракшасы сильнее, чем я предполагал.
     - Выиграем мы или проиграем, Сиддхартха, боги некоторое  время  будут
заняты. Может, их корабль не охраняется, может, мы сможем пройти мимо  них
не замеченными и... Ты хотел бы этого?
     - Украсть  громовую  колесницу.  Это  мысль...  Она  ведь  не  только
транспорт, но и мощное оружие. Каковы наши шансы?
     - Я уверен, что ракшасы могут задержать их на необходимое  время,  но
подниматься из Адского Колодца долго. По тропе не пойдем: я  очень  устал,
но все же смогу удержать нас в воздухе.
     - Давай поднимемся на несколько уровней и посмотрим.
     Они покинули выступ у черной дыры колодца, и, когда  взлетели,  время
снова начало свой бег.
     Пока  они  набирали  высоту,  навстречу  им  вылетел  шар  света.  Он
опустился на пол пещеры и вырос в дерево зеленого света.
     - Как идет сражение? - спросил Тарака.
     - Мы удерживаем их на месте, - ответил огонь, - но не  можем  подойти
близко.
     - Почему?
     - Что-то отталкивает нас. Я не знаю, что это, как это назвать, но  мы
не в состоянии подойти к ним близко.
     - Тогда как же вы сражаетесь?
     - Вокруг них бушует каменный шторм, мы пустили в ход  огонь,  воду  и
смерчи.
     - Как они отвечают на это?
     - Трезубец Шивы прорезает тропу сквозь все. Но как  бы  много  он  ни
разрушал, мы поднимаем против него еще  больше.  Так  что  он  стоит,  как
статуя, уничтожая штормы, которым мы не даем затихнуть. Время  от  времени
он отвлекается,  чтобы  убивать,  тогда  нападение  сдерживает  Бог  Огня.
Скипетр богини замедляет действия  атакующих.  А  замешкавшийся  встречает
трезубец, руку, или глаза Смерти.
     - И вам не удалось им навредить?
     - Нет.
     - Где они стоят?
     - Они медленно спускаются по  стене  Колодца.  Они  еще  недалеко  от
вершины.
     - Значит, это было ошибкой - прекратить  наше  ожидание  ради  битвы.
Цена высока, а выигрыша никакого. Сам, так ты хочешь попытаться  завладеть
колесницей?
     - Стоило бы рискнуть... Да, давай попробуем.
     - Пошли.
     Тарака обернулся к качающемуся перед ним ракшасу:
     -  Иди,  а  мы  будем  медленно   подниматься.   Мы   поднимемся   по
противоположной стороне колодца.  Когда  начнем  подъем,  удвойте  натиск.
Займите их полностью, пока мы будем проходить  мимо  них.  Удерживайте  их
подольше, чтобы мы успели захватить колесницу в долине.  Когда  это  будет
сделано, я вернусь к вам в  своей  истинной  форме,  и  мы  положим  конец
сражению.
     - Повинуюсь, - ответил демон, упал  на  пол,  стал  зеленой  огненной
змеей и пополз к выходу.
     Они ринулись наверх и часть пути пробежали, чтобы сберечь силы Тараки
на последний необходимый для преодоления гравитации бросок.
     Они  находились  глубоко  под  Ратнагарис,  и  обратное   путешествие
казалось бесконечным.
     Но наконец они оказались на дне колодца, света  там  было  достаточно
даже  для  обычных  глаз.  Сам  отчетливо  видел  все  вокруг.  Шум  стоял
оглушительный. Если бы Сам и Тарака общались при помощи речи,  то  никакой
возможности обменяться хоть парой слов у них бы не было.
     На стене колодца, как фантастическая орхидея на эбеновом сучке, цвело
пламя. Когда Агни махал жезлом, оно корчилось, меняя форму. В воздухе, как
яркие светляки, носились ракшасы. Грохот раздавался с каждым новым порывом
ветра,  с  каждым   камнепадом.   И   все   это   покрывалось   завыванием
черепа-колеса, которым Кали обмахивалась, как веером, и звук этот был  еще
ужасней, когда переходил в визг и поднимался за  порог  слышимости.  Скалы
расщеплялись, плавились и растворялись в воздухе,  их  раскаленные  добела
куски разлетались, как искры с наковальни, и падали вниз. Они  отскакивали
от стен, катились вниз, сверкали красными огнями в  темных  тенях  Адского
Колодца. На стенах колодца, там, где их касалось пламя и хаос,  оставались
борозды, воронки и зарубки.
     - Ну, вперед! - воскликнул Тарака.
     Они поднялись в воздух и  начали  пробираться  вдоль  стены  колодца.
Ракшасы усилили атаку, но и противники-боги активизировали  действия.  Сам
зажал  уши  ладонями,  но  это  не  спасало  от  облипающих  голову   игл,
шевелящихся каждый раз, когда серебряный череп наклонялся в  его  сторону.
Рядом исчез сразу целый пласт скалы.
     - Они нас не заметили, - сказал Тарака.
     - Пока да, - сказал Сам. - Этот  проклятый  Бог  Огня  может  увидеть
песчинку в море чернил. Если он повернется в нашу  сторону,  ты,  надеюсь,
сумеешь увернуться...
     - Вот так? - спросил Тарака, когда  они  внезапно  рванули  на  сорок
фунтов вверх, а затем влево.
     Теперь  они  поднимались  на  предельной  скорости:  их  преследовала
полоска плавящейся скалы. Когда демоны  подняли  вой,  отрывая  гигантские
валуны и швыряя их в богов под  аккомпанемент  ураганов  и  широких  полос
огня, погоня прервалась.
     Они добрались до вершины колодца, перешли через край  и  стремительно
понеслись прочь от места боя.
     - Теперь, чтобы попасть в коридор, ведущий к двери, нам нужно обежать
весь...
     Из колодца вылетел ракшас и бросился к ним.
     - Они отступают, -  закричал  он.  -  Богиня  упала.  Бог  в  красном
подхватил ее и поддерживает, пока они бегут.
     - Они не отступают, - сказал Тарака, - они отрезают  нас.  Блокируйте
их путь. Разрушьте тропу. Быстро!
     Ракшас метеором упал в колодец.
     - Связавший, я очень устал. Не знаю, смогу ли перенести нас с выступа
у входа к подножию горы.
     - А часть пути сможешь?
     - Да.
     - Первые сто метров, там, где тропа очень узкая?
     - Думаю, да.
     - Хорошо.
     - И они побежали. Когда они бежали по краю пропасти Адского  Колодца,
появился еще один ракшас и полетел рядом с ними.
     - Рапортую, - крикнул он. - Мы дважды разрушали тропу, но каждый  раз
Бог Огня выжигал новую.
     - Больше ничего не сделать. Теперь оставайся с нами. Нам  понадобится
твоя помощь в другом деле.
     Демон полетел впереди. Клин малинового света освещал им путь.
     Они обогнули  колодец  и  бросились  в  коридор.  Пробежав  его,  они
распахнули дверь и шагнули на выступ.  Ракшас  захлопнул  за  ними  дверь,
прокричав:
     - Они гонятся!
     Сам шагнул с выступа. Дверь мгновенно вспыхнула и начала плавиться. С
помощью второго ракшаса они спустились к подножию  Чанны  и  понеслись  по
тропе вокруг склона. Теперь гора должна была защищать их от богов. Но  тут
же по камню, на который они приземлились, хлестнуло пламя.
     Ракшас взлетел высоко в воздух, покружился и исчез.
     Они бежали по тропе к долине, где стояла  колесница.  Когда  они  уже
были у цели, ракшас вернулся.
     - Кали, Яма и Агни спускаются, - доложил он, - Шива остался  охранять
коридор. Погоню ведет Агни, Яма помогает хромающей богине.
     Недалеко  перед  ними  стояла  громовая   колесница.   Гладкая,   без
украшений, цвета бронзы (хотя это была не бронза), она стояла  на  широкой
равнине и была похожа на упавшую башню храма или на ключ от дома  гиганта,
или на какую-то необходимую  деталь  небесного  музыкального  инструмента,
выскользнувшую  из  созвездия   и   упавшую   на   землю.   Она   казалась
незаконченной, хотя глаз не мог найти никакого изъяна  в  ее  линиях.  Она
обладала  той  особенной  красотой,  которая  свойственна  оружию  высшего
порядка, и требовала действий, делающих ее совершенной.
     Сам подошел к ней, нашел люк, открыл его и влез внутрь.
     - Ты можешь управлять этой колесницей? - спросил Тарака. - Поднять ее
в небо и сеять разрушение по земле?
     - Я уверен,  что  Яма  поставил  тут  самое  простое  управление.  Он
упрощает, где только может. Я летал раньше на реактивных двигателях  Небес
и думаю, что этот того же порядка.
     Он нырнул в кабину, сел на сиденье водителя  и  уставился  на  панель
управления перед собой.
     - Черт побери, - сказал он, протянув руку и тут же ее отдернув.
     Снова неожиданно появился  ракшас,  он  прошел  сквозь  металлическую
стенку кабины, и повис над консолью.
     - Боги продвигаются быстро, - возвестил он. - Особенно Агни.
     Сам пощелкал переключателями и нажал на кнопку. На  всей  контрольной
панели вспыхнули циферблаты и индикаторы, послышалось жужжание.
     - Далеко он? - спросил Тарака.
     - Почти на полпути вниз. Он расширил тропу огнем и  теперь  бежит  по
ней, как по дороге. Препятствия сжигает. Расчищает прямой путь.
     Сам  потянул  рычаг  управления  и  проверил   шкалу,   наблюдая   за
индикаторами. По кораблю прошла дрожь.
     - Ты готов? - подал голос Тарака.
     - Греется. Не могу взлететь, пока она не  прогреется.  Этот  бортовой
механизм хитрее, чем я думал. А погоня близка?
     - Да.
     Издалека донеслись звуки  взрывов,  заглушающие  шум  колесницы.  Сам
подвинул рычаг на другую отметку и снова уставился на шкалу.
     - Я постараюсь замедлить их ход, - сказал ракшас и исчез.
     Сам передвинул рычаг на две отметки дальше: что-то внутри зашипело  и
умерло. Корабль снова стал безмолвным.
     Сам вернул рычаг в первоначальное  положение,  повернул  циферблат  и
снова нажал на кнопку. По колеснице  пробежала  новая  дрожь,  послышалось
урчание.
     Сам повернул рычаг на одно деление,  установил  шкалу,  через  минуту
повторил, и урчание перешло в мягкое рычание.
     - Пропал, - сказал Тарака. - Умер.
     - Кто?
     - Тот, кто хотел остановить Агни. Не удалось.
     Послышались новые взрывы.
     - Адский Колодец уничтожен, - сказал Тарака.
     Сам ждал, положив руки на рычаг. На лбу у него выступил пот.
     - Вот он - Агни.
     Сам взглянул сквозь наклонный световой щит.
     Бог Огня вошел в долину.
     - Прощай, Сиддхартха.
     - Нет еще, - сказал Сам.
     Агни взглянул на колесницу и поднял жезл.
     Ничего не случилось.
     Агни стоял, направляя жезл на них. Затем опустил его и потряс.
     Снова поднял.
     Пламя так и не появилось.
     Он закинул левую руку за спину, что-то поправил. Пока он  это  делал,
из жезла выскочил свет и прожег глубокую дыру в земле рядом с ним.
     Агни снова направил жезл.
     Никакого эффекта.
     Тогда он побежал к кораблю.
     - Электрическое управление? - спросил Тарака.
     - Да.
     Сам потянул рычаг, опять настроил приборы и нажал на  кнопку.  Вокруг
поднялся рев.
     Он нажал на другую  кнопку,  и  в  задней  части  корабля  послышался
скрежет. Сам повернул циферблат, но тут к люку подошел Агни.
     Вспышка огня и звон металла.
     Сам встал с сидения и выскочил из кабины в проход.
     Агни указал на жезл.
     - Не двигайся, Сам, - или  Демон,  -  крикнул  он,  перекрикивая  шум
машины. Его очки стали красными, и он улыбнулся.  -  Демон,  не  двигайся,
иначе сгоришь вместе со своим хозяином.
     Сам кинулся на него. Агни упал, даже не попытавшись защититься; он не
ожидал, что на него посмеют напасть.
     - Короткое замыкание, а? - усмехнулся Сам, хватая Агни  за  горло.  -
Или пятна на солнце?
     Он ударил Агни в висок.
     Агни завалился набок, и Сам нанес ему последний  удар  ребром  ладони
прямо под адамово яблоко.
     Он отшвырнул ногой жезл в коридор, но подойдя к люку, понял, что  уже
поздно.
     - Теперь уходи, Тарака, - сказал он. - Здесь  моя  битва.  Ты  больше
ничего не сможешь сделать.
     - Я обещал тебе помочь.
     - Теперь ты ничем не поможешь. Уходи, пока не поздно.
     - Ну, раз ты хочешь... Но я хочу сказать тебе одну вещь...
     - Брось. В следующий раз, когда я буду по соседству...
     - Связавший, я про то, чему я научился от  тебя.  Мне  очень  жаль...
Прости меня... я...
     Страшная судорога, ощущение скручивания тела и  мозга...  Смертельный
взгляд Ямы упал на Сама и проникал все глубже и глубже в его сущность.
     Кали тоже смотрела в его глаза, подняв свой воющий скипетр.  Ощущение
было такое,  как  будто  ты  поднимаешь  одну  гору,  и  тут  же  на  тебя
обрушивается другая.
     - Прощай, Связавший, - пронеслось в мозгу Сама.
     Затем завизжал череп.
     Сам почувствовал, что падает.


     Пульсация.
     В его голове и всюду, вокруг него.
     Он очнулся от пульсации. И тут же почувствовал, что боль опутала его,
как бинтами.
     На запястьях и лодыжках были цепи. Он лежал на полу  тесного  отсека,
привалившись спиной к переборке. В дверях сидел и курил Яма.
     Яма кивнул ему.
     - Почему я еще жив? - спросил его Сам.
     - Ты жив, чтобы выполнить  соглашение,  заключенное  много  лет  тому
назад в Махартхе, - сказал Яма. - Брахма очень желает снова увидеть тебя.
     - Да-а, но я не особенно хочу видеть Брахму.
     - После стольких лет это стало заметным.
     - Я вижу, ты благополучно выбрался из песка, но умнее не стал.
     Яма усмехнулся.
     - Ты мерзок и опасен, - сказал он.
     - Знаю. Я практик и постоянно поддерживаю форму.
     - Однако, я попортил тебе дело.
     - К сожалению, да.
     - Возможно, тебе удастся возместить свои  потери.  Мы  на  полпути  к
Небу.
     - Ты думаешь, у меня есть шанс?
     - Вполне может быть. Времена меняются. Брахма  может  стать  на  этой
неделе вполне снисходительным богом.
     - Мой бывший лекарь говорил мне, что бывают крайние случаи.
     Яма пожал плечами.
     - А что с демоном? - спросил Сам. - С тем, что был со мной?
     - Я коснулся его, - сказал Яма. - Крепко. Не знаю, покончил я  с  ним
или просто сбросил. Но ты насчет этого  не  беспокойся:  я  обрызгал  тебя
демонским репеллентом. Если этот демон  все  еще  жив,  то  пройдет  много
времени, прежде чем он оправится от нашей встречи. Если вообще  оправится.
Как это тебя угораздило? Я думал, что кто-кто,  а  уж  ты-то  огражден  от
одержимости демонами.
     - Я тоже так думал. А что за демонский репеллент?
     - Я нашел химическое вещество, безвредное для нас, но против которого
не может устоять ни одно энергетическое существо.
     - Полезная вещь. Вот бы воспользоваться им в дни связывания.
     - Да. Мы применили его в Адском Колодце.
     - Это было настоящее побоище, насколько я мог видеть.
     - Да, - сказал Яма. - А на что это похоже -  захват  демоном?  Каково
ощущение, когда чужая воля связывает твою собственную.
     - Очень странное, - сказал Сам,  -  и  пугающее,  но  и  одновременно
воспитывающее.
     - В каком смысле?
     - Первоначально это был их мир. Мы его у них отняли.  Почему  же  они
должны отказываться от того, что мы в них ненавидим. Для них демоны - мы.
     - Но на что похоже это ощущение?
     - Что твоя воля захвачена другой? Ты должен это знать.
     Улыбка Ямы исчезла, но затем вернулась снова.
     - Ты хочешь, чтобы я тебя ударил, а, Будда? Это дало бы тебе  чувство
превосходства.  К  несчастью,  я  садист  и   не   доставлю   тебе   этого
удовольствия.
     Сам засмеялся.
     - Тебя задело, Смерть.
     Некоторое время они сидели молча.
     - Не поделишься ли ты со мной сигаретой?
     Яма зажег сигарету и протянул ее Саму.
     - Как выглядит сейчас Первая База?
     - Ты ее вряд ли узнаешь. Если бы сейчас вдруг все умерли, она бы  еще
оставалась идеальной десять  тысяч  лет.  Цветы  будут  цвести,  музыка  -
играть, фонтаны - рябить от переливов спектра. В садовых павильонах  будет
подаваться горячая пища. Сам по себе Город бессмертен.
     - Подходящее жилище, я полагаю, для тех, кто объявил себя и  называет
богами?
     - Называет? - переспросил Яма. - Ты ошибаешься, Сам. Божественность -
это не только название, это состояние души, условие существования. Бог  не
потому бог, что бессмертен - ведь даже последний работяга  может  добиться
непрерывности существования. И дело не в Аспекте. Нет, любой  компетентный
гипнотизер может играть с собственным обличьем. И обретение Атрибута здесь
ни при чем. Нет. Я могу сконструировать машины более мощные и точные,  чем
любая способность, которая может развиться у человека. Быть  богом  -  это
качество бытия, способность быть самим собой в такой степени, что  страсти
находятся в соответствии с силами Вселенной, и те, кто  смотрит  на  бога,
понимают, что перед ними бог, даже не слыша его имени. Один  древний  поэт
сказал, что мир наполнен  отголосками  и  соответствиями.  Другой  написал
большую  поэму  об  Аде,  где  каждому  уготованы  те   мучения,   которые
соответствуют силам, управляющим его жизнью.  Быть  богом  -  значит  быть
способным осознать в себе нечто важное, а затем бить в одну  точку,  чтобы
привести это найденное в соответствие со всем существующим.  А  затем,  за
пределами морали, логики и  эстетики  ты  становишься  ветром  или  огнем,
морем, горой, солнцем или звездами, полетом стрелы,  сумерками,  любовными
объятиями. Становишься главным, благодаря своей преобладающей  страсти.  И
те, кто смотрит на богов, говорят, даже не зная их  имен:  "Он  -  Огонь",
"Она - Танец", "Он - Разрушитель", "Она - Любовь". Итак, отвечаю  на  твое
замечание: они не называют себя богами; богами их называют все  остальные,
все, кто их видит.
     - Значит, они так и играют на своих фашистских банджо?
     - Ты выбрал неудачное прилагательное.
     - Все остальные ты уже использовал.
     - Похоже, что наши взгляды насчет этого никогда не сойдутся.
     - Если кто-то спрашивает, зачем ты  угнетаешь  мир,  а  ты  отвечаешь
кучей поэтического вздора - тогда, конечно, нет. Думаю, что тут они просто
не могут сойтись.
     - Тогда давай выберем другую тему для разговора.
     - Хотя в самом деле, глядя на тебя, я скажу только: "Он - Смерть".
     Яма не ответил.
     - Странная преобладающая страсть. Я слышал, что  ты  стал  старым  до
того, как был молодым.
     - Ты же знаешь, что это правда.
     - Ты был замечательным механиком и мастером по  оружию.  Твоя  юность
сгорела во взрыве, и ты в тот же день стал стариком.  Не  в  тот  ли  день
смерть стала твоей главной страстью? Или это было раньше? Или позднее?
     - Неважно, - сказал Яма.
     - Почему ты служишь богам? Потому что веришь в то,  что  сказал  мне,
или потому, что ненавидишь большую часть человечества?
     - Я не солгал тебе.
     - Значит, Смерть - идеалист. Забавно.
     - Вовсе нет.
     - А может быть, Господин Яма, что ни одна из этих догадок  не  верна?
Что твоя главная страсть это...
     - Ты уже упоминал ее имя, - сказал Яма, - в такой же речи  и  сравнил
ее с болезнью. Ты и тогда был неправ и сейчас  заблуждаешься.  Я  не  хочу
слышать эту проповедь еще раз и, поскольку я не в зыбучем  песке,  слушать
не буду.
     - Ладно, - сказал Сам. - Но скажи, главные страсти богов когда-нибудь
меняются?
     Яма улыбнулся.
     - Богиня танца была когда-то  богом  войны.  Похоже,  что  все  может
меняться.
     - Когда я умру реальной смертью, - сказал Сам, - тогда  я,  наверное,
изменюсь. Но до того  момента  я  буду  ненавидеть  Небеса.  Ненависть  до
последнего вздоха. Если Брахма решит меня сжечь, я буду плевать  в  пламя.
Если он прикажет задушить меня, я попытаюсь кусать руки  палача.  Если  он
перережет мне глотку, его клинок, наверняка, заржавеет от моей крови.  Это
тоже - главная страсть?
     - Ты - хороший материал для бога, - сказал Яма.
     - Хороший материал... - передразнил Сам.
     - Я получил разрешение, что прежде, чем что-либо случится,  -  сказал
Яма, - тебе позволят присутствовать на свадьбе.
     - На свадьбе? Твоей и Кали? Скоро?
     - Когда меньшая луна будет полной. Поэтому,  что  бы  там  Брахма  не
решил, я, по крайней мере, могу поставить тебе  выпивку,  прежде  чем  это
произойдет.
     - За это спасибо, Бог Смерти. Но я всегда считал, что свадеб на  Небе
не бывает.
     - Эту  традицию  собираются  ломать,  -  ответил  Яма.  -  Не  бывает
священных традиций.
     - Тогда - желаю счастья.
     Яма кивнул, зевая. Снова закурил.
     - Кстати, - сказал Сам, - какая  сейчас  последняя  мода  в  небесных
казнях? Я спрашиваю чисто в информационных целях.
     - Казни на Небе не  совершаются,  -  сказал  Яма,  открыл  встроенный
шкафчик и пододвинул к себе шахматную доску.



                                    5

                     Из Адского Колодца он попал на Небо, чтобы пообщаться
                там с богами в Небесном Городе, который  скрывает  в  себе
                много тайн, в том числе  и  относящихся  к  его  прошлому.
                Известно далеко не все, что случилось,  пока  он  пребывал
                там. Однако доподлинно  известно,  что  он  ходатайствовал
                перед богами в интересах планеты и этим приобрел  симпатии
                одних и враждебность других. Если бы он предпочел  предать
                человечество  и  принять  предложение   богов,   то,   как
                утверждают некоторые, мог бы навсегда остаться в Городе  и
                жить там как хозяин, а не  встретил  бы  смерть  в  когтях
                призрачных кошек Канибуррхи. Правда, клеветники  говорили,
                что он принял это предложение, но предали  его  самого,  и
                только  потом  вернул   он   свои   симпатии   страдающему
                человечеству и был верен ему до конца своих дней,  которых
                оставалось очень мало...
                     Опоясанная  молниями,  несущая   знамя,   вооруженная
                мечом, копьем, луком,  пожирающая,  поддерживающая,  Кали,
                ночь  времени  в  конце  кальпы,   скитающаяся   в   ночи,
                защитница, обманщица, любящая и любимая, Брахмани,  Матерь
                Вед, живущая в тиши самых тайных мест, знаменующая добро и
                спокойствие,  нежная,  всезнающая,  быстрая,  как   мысль,
                носительница  черепов,  обладающая  властью,   сумеречная,
                непобедимая воительница,  сострадательная  и  милосердная,
                открывающая путь потерянным, дарительница  благ,  учитель,
                доблесть в образе женщины, изменчивая сердцем, предающаяся
                аскетизму, волшебница, бессмертная и вечная...
                       Арийатарабхаттариканамаштоттарасатакастотра (36-40)

     И вот, как часто бывало в прошлом, ее белоснежный мех погладил ветер.
     Она шла там,  где  колыхалась  лимонного  цвета  трава.  Она  шла  по
извилистой тропе, под темными деревьями  и  цветами  джунглей,  и  яшмовые
утесы поднимались справа,  прожилки  молочно-белого  камня,  простреленные
оранжевыми колосками, открывались ей.
     Как часто бывало и раньше, она бесшумно ступала  мягкими  подушечками
своих огромных кошачьих лап, ветер гладил ее белый,  как  мрамор,  мех,  и
тысячи ароматов джунглей и равнины окружали ее здесь,  в  сумерках  места,
которое существовало лишь наполовину.
     Она шла одна по тропе, не имеющей возраста,  через  джунгли,  которые
наполовину были иллюзией. Белые тигры - одинокие  охотники.  Если  и  были
где-то рядом  другие,  ни  один  не  посмел  бы  составить  компанию  себе
подобному.
     Затем, как это бывало и раньше, она взглянула вверх, на гладкую серую
оболочку Неба и на звезды, блестевшие там осколками  льда.  Полумесяцы  ее
глаз расширились, она остановилась и села, глядя вверх.
     За кем же она охотится?
     Низкий звук, вроде хихиканья, перешедшего в кашель,  вырвался  из  ее
горла и прервался,  будто  она  поперхнулась.  Внезапно  она  прыгнула  на
широкий камень и села там, облизывая плечи. Появилась луна. В лунном свете
кошка казалась статуей, вылепленной  из  подтаявшего  снега,  под  бровями
играло топазовое пламя глаз.
     Затем, как и раньше, она подумала, в настоящих ли джунглях Канибуррхи
она сидит? Она чувствовала, что все еще находится  в  пределах  настоящего
леса. Но точно не знала.
     За кем она охотится?
     Небеса располагались на плато, которое было когда-то горной грядой. А
потом эти горы расплавили и разгладили, чтобы сделать ровную  площадку.  С
зеленого юга была принесена почва, чтобы  эта  голая  местность  покрылась
растительностью. Все пространство прикрыл прозрачный купол, защищающий  от
полярного ветра и от всего постороннего.
     Вознеслось Небо,  стало  царством  сдержанности  и  умеренности.  Оно
радовалось  долгим  сумеркам  и  долгим  ленивым  дням.   Свежий   воздух,
подогреваемый при втягивании внутрь, циркулировал по Городу,  по  лесу.  В
самом куполе можно было собрать облака, сделать  из  них  тучи  и  вызвать
дождь, который мог полить любое место. Можно было вызывать и снегопад,  но
этого никто никогда не делал. На Небе всегда лето.
     В Небесном лете стоял Небесный Город.
     Небесный Город вырос не так, как города людей: вокруг порта или возле
хороших пахотных земель, пастбищ, торговых путей, богатых теми  или  иными
природными ресурсами,  которые  нужны  людям.  Небесный  Город  возник  из
концепции, в умах его первых жителей. В нем не  строили  постепенно  и  не
строили как попало: здание здесь, а новую дорогу там, поломаем это,  чтобы
дать место другому - и после этого все части соединяются в одно  неуклюжее
и разномастное целое. Нет. Каждое полезное соображение обсуждалось, каждый
дюйм великолепия рассчитывался сначала проектировщиками, а потом машинами.
Эти   планы   были    скоординированы    и    осуществлены    несравненным
архитектором-художником.  Вишну-Хранитель  держал  в  своем   мозгу   весь
Небесный город до того дня, когда он сам облетел на  Гаруде  вокруг  Шпиля
Высотой В Милю, оглядывая все пространство внизу; и весь Город отразился в
капле пота, выступившей у него на лбу.
     Итак, Небеса  возникли  из  мысли  Бога,  эта  концепция  развивалась
желаниями его товарищей. Небо было заложено больше по их  выбору,  чем  по
необходимости, - в пустыне льда, снега и камня, над  безвременным  полюсом
мира, где могли создать себе дом только могущественнейшие.
     (За кем же она охотится?)
     Под куполом Неба, рядом с Небесным Городом, разместился  большой  лес
Канибуррхи. Вишну в своей мудрости видел, что должно быть равновесие между
столицей и необузданной природой.
     В то время как природа  могла  существовать  независимо  от  городов,
городским жителям требовались не только культурные посадки. Если  бы  весь
мир был городом, рассуждал Вишну, то какую-то его часть жители  превратили
бы в пустыню, потому что во всех них есть что-то непостижимое,  требующее,
чтобы где-то кончался порядок, и начинался хаос. И в его мыслях вырос  лес
с стремительными потоками, запахом  свежей  растительности  и  разложения,
наполненный криками бесчисленных существ, живущих в темных местах, тварей,
сжимающихся  на  ветру  и   искрящихся   в   дождь,   гибнущих   и   снова
возрождающихся.
     Лес подошел к краю Города и остановился. Входить туда было запрещено,
и Город охранял свои границы.
     Но некоторые  из  живших  в  лесу  существ  были  хищниками,  они  не
признавали пограничных рубежей, выходили  и  входили  по  своему  желанию.
Главными среди них были тигры-альбиносы. И  было  предписано  богами,  что
кошки-призраки не должны видеть Небесный Город, и в их глаза через глазные
нервы было заложено понятие, что Города здесь нет. Белые  кошки  полагали,
что весь мир - это только лес Канибуррхи. Они ходили по улицам Неба, и для
них это были тропы джунглей. Если боги, проходя мимо, поглаживали их  мех,
для кошек это было прикосновением ветра. Если они поднимались  по  широким
ступеням - это  был  каменистый  склон.  Здания  были  утесами,  статуи  -
деревьями. Прохожих они просто не видели.
     Но если кто-то из города  входил  в  настоящий  лес  -  кошка  и  бог
оказывались на одном уровне существования: дикое место, равновесие...
     Она снова кашлянула, как это  бывало  и  раньше,  и  ее  снежный  мех
пригладил ветер. Она была призрачной кошкой, и  три  дня  она  кружила  по
диким местам Канибуррхи, убивая и тут  же  пожирая  свежую  красную  плоть
жертвы, время от времени громко  призывно  крича,  вылизывая  мех  широким
шершавым языком, чувствуя, как на спину падает  дождь,  капает  с  высоких
веток, приходя с грозой из туч, которые чудесным  образом  скапливаются  в
центре небосвода; она шла с  огнем  в  пояснице,  потому  что  спаривалась
накануне с лавиной мертво-красного меха, чьи когти царапали  ее  плечи,  и
запах крови  приводил  обоих  в  неистовство;  мурлыкала,  когда  холодные
сумерки ложились на нее и приносили золотую, серебряную и  серо-коричневую
луны, похожие на изменяющиеся полумесяцы ее глаз.  Она  сидела  на  скале,
лизала лапы и пыталась понять, за кем же она охотится.


     В саду локапал,  на  душистом  ложе,  поставленном  у  бассейна,  где
купались апсары, лежали Лакшми с Куберой, сильным  Хранителем  мира.  Трое
других локапал в этот вечер отсутствовали... Апсары со  смехом  брызгались
душистой водой на ложе. Бог  Кришна-Темный  почему-то  выбрал  именно  эту
минуту, чтобы дунуть  в  свою  свирель.  Девушки  тут  же  отвернулись  от
Куберы-Толстого и Лакшми-Обворожительной, положили локти на край  бассейна
и уставились на Кришну, лежащего под цветущим  деревом  между  бурдюков  с
вином и остатками пищи.
     Он пробежал пальцами по свирели и извлек долгую жалобную ноту.  Гаури
Прекрасная, которую он добрый час раздевал, а потом, по-видимому, об  этом
забыл, встала из-под его бока, нырнула в бассейн  и  исчезла  в  одной  из
многочисленных подводных пещер. Он икнул, начал одну мелодию, оборвал ее и
начал другую.
     - Правду ли говорят насчет Кали? - спросила Лакшми.
     - Что говорят? - ворчливо спросил Кубера, потянувшись к чаше сомы.
     Она взяла чашу из его рук, отпила и вернула обратно. Он выпил  залпом
и поставил чашу на поднос. Слуга снова наполнил ее.
     - Что она хочет человеческую жертву для празднования своей свадьбы?
     - Вполне вероятно, - сказал Кубера. - Кровожадная сука, вот кто  она,
вечно переселяется в какое-нибудь злобное животное для праздника.  Однажды
стала огненным петухом и вцепилась когтями в лицо Шиталы за то, что та  ей
что-то не то сказала.
     - Когда?
     - Ну... десять или  одиннадцать  воплощений  назад.  Шитале  пришлось
чертовски долго носить вуаль, пока ей готовили новое тело.
     - Странная пара,  -  сказала  Лакшми  Кубере  на  ухо,  перестав  его
покусывать. - Твой друг Яма, наверное, единственный, кто хотел  бы  любить
ее. Вдруг она разозлится на своего любовника и бросит на него  смертельный
взгляд? Кто, кроме Ямы, сможет его выдержать?
     - Никто, - сказал Кубера. - Именно так мы и потеряли Картикейю,  Бога
сражений.
     - Да?
     - Угу. Она странная особа. Вроде Ямы, хотя и не похожа на него. Он  -
Бог Смерти, это верно, но он убивает быстро и чисто. А Кали - как кошка.
     - Яма когда-нибудь говорил о тех чарах, которыми она его удерживает?
     - Ты пришла сюда собирать сплетни или для чего-нибудь путного?
     - И для того, и для другого, - сказала богиня.
     В  этот  момент  Кришна  принял  свой   Аспект   и   поднял   Атрибут
божественного опьянения. Из его свирели полилась темная,  тягуче  горькая,
заразительная и сладостная  мелодия.  Опьянение  выплеснулось  из  него  и
растеклось по саду перемежающимися волнами радости и печали. Кришна  встал
на гибкие смуглые ноги и начал танцевать. Плоские черты его лица ничего не
выражали. Влажные темные волосы лежали тугими кольцами,  точно  проволока,
даже борода была такой же кудрявой. Когда  он  тронулся  с  места,  апсары
вышли из бассейна и пошли за ним. Его свирель блуждала по  тропам  древних
мелодий и становилась все более неистовой, пока он наконец не сорвался  на
Раса-Лилу, Танец Вожделения, а небесные танцовщицы, положив руки на бедра,
закружились вслед за ним, ускоряя танец в такт свирельным переливам.
     Кубера крепко прижал к себе Лакшми.
     - А вот и Атрибут, - сказала она.


     Рудра Жестокий натянул лук и  выпустил  стрелу.  Стрела  неслась  все
дальше и дальше и наконец остановилась отдохнуть в центре далекой мишени.
     Стоявший рядом с ним Бог Муруган хмыкнул и опустил лук.
     - Опять твоя взяла, - сказал он. - Мне этого не добиться.
     Они оставили луки и пошли к мишени за стрелами.
     - Ты встречался с ним? - спросил Муруган.
     - Когда-то очень давно я знал его, - ответил Рудра.
     - Акселерационист?
     - Тогда он им не был. Вообще ничего политического. Он из  Первых,  из
тех, кто видел Уратху.
     - Да?
     - Он отличился в войнах с Морским  Народом  и  с  Матерями  Страшного
Жара.
     Рудра невольно поднял руку, чтобы перекреститься.
     - После об этом вспомнили, и он получил назначение на северные  марши
в войне против демонов. В те дни он был известен как  Калкин,  и  там  его
стали называть Связавшим. Он развил Атрибут  и  воспользовался  им  против
демонов. Он уничтожил большую часть якшей, а ракшасов связал. Когда Яма  и
Кали захватили его в Адском колодце в Мальве, он уже освободил ракшасов. И
теперь ракшасы снова разгуливают по миру.
     - Зачем он это сделал?
     - Яма и Агни говорят, что он заключил договор с главой ракшасов.  Они
подозревают, что он предложил ему свое  тело  в  обмен  на  обещание,  что
отряды демонов будут воевать с нами.
     - Значит на нас могут напасть?
     - Сомневаюсь. Демоны не дураки.  Если  они  не  смогли  справиться  с
четырьмя нашими в Адском Колодце, вряд ли они нападут  на  всех  здесь,  в
Небе. Тем более,  что  Яма  сейчас  в  Большом  Зале  Смерти  конструирует
специальное оружие.
     - А где его будущая супруга?
     - Кто знает? - ответил Рудра. - Да и кому какое дело?
     Муруган улыбнулся.
     - Я когда-то думал, что ты сам всерьез влюблен в нее.
     - Слишком холодна, слишком насмешлива, - сказал Рудра.
     - Она оттолкнула тебя?
     Рудра повернул свое темное, никогда не улыбающееся лицо к прекрасному
Богу Юности.
     - Вы, божества плодородия, еще хуже, чем марксисты, - сказал он. - Ты
думаешь, что между людьми только это и  есть?  Мы  и  в  самом  деле  были
некоторое время друзьями, но она  слишком  сурова  с  друзьями  и  поэтому
теряет их.
     - И этим она оттолкнула тебя?
     - Думаю, да.
     - А когда она взяла в любовники Моргана, поэта с  равнин,  который  в
один прекрасный день вдруг воплотился в птицу и улетел, ты начал постоянно
охотиться на птиц, пока твои стрелы не выбили их почти всех на Небесах.
     - Я и сейчас охочусь на воронов.
     - Зачем?
     - Мне не нравится их пение.
     - Слишком холодное, слишком насмешливое, - согласился Муруган.
     - Я не люблю ничьих насмешек, Бог Юности. Можешь ты  обогнать  стрелу
Рудры?
     Муруган снова улыбнулся.
     - Нет, - сказал он, - и никто из моих друзей-локапал не может. Да  им
это и не надо.
     - Когда я принимаю свой Аспект, - сказал Рудра, я беру  большой  лук,
данный  мне  самой  Смертью,  посылаю  светящуюся  стрелу  за  много  миль
преследовать движущуюся цель, и она поражает насмерть, как удар молнии.
     - Давай поговорим о другом, - сказал Муруган. -  Я  слышал,  что  наш
гость несколько лет назад в Махартхе насмеялся  над  Брахмой  и  напал  на
священные места. Но, как я понял, это именно он  основал  религию  мира  и
просветления.
     - Именно он.
     - Интересно, а...
     - Что ты хочешь сказать? Договаривай.
     - Что сделает Брахма?
     Рудра пожал плечами.
     - Об этом знает только он сам, - сказал он.


     В месте, называемом Брошенным Миром, где за краем  Неба  нет  ничего,
кроме далекого мерцания  купола  и  пустой  земли,  скрытой  дымчато-белым
туманом, стоит открытый со всех сторон павильон  Тишины.  На  его  круглую
серую крышу никогда не падает дождь, на  его  балконах  и  балюстрадах  по
утрам клубится туман, а в сумерках гуляют ветры. В пустых комнатах  иногда
сидят  или  прохаживаются  между  серыми  колоннами  задумчивые   боги   -
сломленные воины или обиженные  влюбленные;  они  приходят  сюда  подумать
среди камней обо всем пагубном и тщетном - сюда, под небо за мостом Богов,
в самое сердце каменистой пустыни, где мало красок, и единственный звук  -
шум ветра. Здесь, вскоре после  дней  Первых,  сидели  философ  и  колдун,
мудрец и маг, самоубийца и аскет, свободный от желаний нового рождения или
обновления. Здесь, в центре отречения  и  забвения,  было  построено  пять
комнат под названием Память, Страх, Разбитое Сердце, Прах  и  Отчаяние.  И
этот павильон был создан Куберой, которому не было никакого дела  до  всех
этих чувств, но как друг  Калкина  он  выполнил  желание  Чанди  Свирепой,
иногда известной как Дурга или Кали, потому что  он  один  из  всех  богов
обладал Атрибутом, соединяющим одушевленное и неодушевленное и мог  облечь
работу своих рук в ощущения и страсти тех, кто появлялся тут.
     Они сидели в комнате Разбитое Сердце и пили сому, но никак  не  могли
опьянеть.
     Вокруг павильона Тишины сгустились  сумерки,  и  ветры,  кружащие  по
Небу, трепали волосы.
     Они сидели в черных накидках на темных сидениях. Его рука  лежала  на
ее  руках,  на  столе,  разделяющем  их.  Гороскопы  всех  их  былых  дней
проплывали по стене, отделявшей Небеса от  неба.  Они  молчали,  перебирая
страницы пережитых ими столетий.
     - Сам, - сказала она наконец, - разве они не были хорошими?
     - Были, - ответил он.
     - И в те давние дни - до того, как ты оставил Небо, чтобы жить  среди
людей - ты любил меня?
     - Теперь уж и не помню, - сказал он. - Это было очень давно.  Мы  оба
были тогда другими - другие мысли,  другие  тела.  Может  быть,  те  двое,
какими они тогда были, любили друг друга. Но я не помню.
     - А я помню весну мира, как будто это было вчера - те дни,  когда  мы
вместе ездили  сражаться,  и  те  ночи,  когда  мы  стряхивали  звезды  со
свежеокрашенных небес. Мир был  такой  новый  и  тогда  совсем  другой,  с
затаившейся в каждом цветке угрозой и бомбой за каждым восходом солнца. Мы
вместе отвоевывали мир - ты и  я  -  потому  что  ничто,  в  сущности,  не
нуждалось в нас здесь, и все сопротивлялось нашему приходу. Мы прорезали и
прожигали себе путь по земле и морям и мы  сражались  под  небесами  и  на
морях, пока не выбили все, что сопротивлялось  нам.  Здесь  были  заложены
города и  королевства,  и  мы  возвышали  тех,  кого  мы  выбирали,  чтобы
управлять через них, а когда они переставали развлекать нас, мы  снова  их
свергали. Что знают молодые боги о  тех  днях?  Могут  ли  они  понять  ту
власть, которую знали мы - Первые?
     - Не могут, - сказал Сам.
     - Когда мы жили в нашем дворце у моря, и я родила тебе много сыновей,
и наш флот завоевал острова... разве не были прекрасны и полны  очарования
те дни и ночи с огнем, ароматом и вином? Ты любил меня тогда?
     - Да, те двое любили друг друга.
     - Те  двое?  Мы  не  так  уж  отличаемся  от  них.  Мы  не  настолько
изменились. Хотя с тех пор прошли века, есть что-то  внутри  нас,  что  не
меняется, не переделывается, сколько бы тел  мы  ни  сменили,  сколько  бы
любовников  ни  поменяли,  сколько  бы  прекрасного  и   безобразного   ни
перевидали и ни сделали, сколько бы  ни  передумали,  ни  перечувствовали.
Сущность наша, атман, остается в центре всего этого и наблюдает.
     - Разрежь плод - внутри семя. Это и есть центр? Разрежь семя - в  нем
нет ничего. Это и есть центр? Мы с тобой очень отличаемся  от  легендарных
хозяина и хозяйки сражений. Хорошо, что мы познали их, но это и все.
     - Ты ушел с Неба, потому что устал от меня?
     - Я хотел сменить точку зрения.
     - Долгие годы я ненавидела тебя за твой уход.  Было  время,  когда  я
сидела в комнате, называемой Отчаяние, но  была  слишком  труслива,  чтобы
пойти за пределы Брошенного Мира. И было время, когда я  простила  тебя  и
просила семерых Риши явить мне твой образ, чтобы смотреть на тебя,  знать,
как ты проводишь время, и казалось, что  ты  вернулся  и  будто  мы  снова
вместе. А однажды я желала твоей смерти, но ты обратил палача в друга  так
же, как обратил мой гнев в прощение. Неужели ты хочешь сказать, что ничего
ко мне больше не чувствуешь?
     - Я хочу сказать, что больше не люблю тебя. Было  бы  очень  приятно,
если бы хоть что-то в мире оставалось постоянным и неизменным. Если бы это
что-то было, оно было бы сильнее любви, но я об этом ничего не знаю.
     - Я не изменилась, Сам.
     - Подумай хорошенько, Госпожа, обо всем, что ты  сказала,  обо  всем,
что ты вспомнила в этот день. На самом деле ты  вспомнила  не  мужчину,  а
резню, через которую мы с тобой прошли вместе. Теперь мир  укрощен,  а  ты
жаждешь былых пожаров и стали. Дело не в мужчине - нас с  тобой  разделила
судьба. Эта судьба теперь - наше прошлое, и именно оно тревожит твой мозг,
а ты называешь это любовью.
     - Как бы я ее ни называла,  она  не  изменилась.  Это  и  есть  самая
постоянная вещь в мире, и я зову тебя разделить ее со мной снова.
     - А как же Господин Яма?
     - А что Яма? Ты имел дело с теми, кто считался бы ему ровней, если бы
они пережили встречу с тобой.
     - Значит, тебя интересует только его Аспект?
     Она улыбнулась.
     - Конечно.
     - Кали, Кали, Кали... Забудь меня. Живи с Ямой и будь с ним. Наши дни
прошли, и я не хочу вспоминать о них. Хорошие были дни, но они прошли, и я
не хочу ворошить прошлое. Как есть время для всего, так есть время  и  для
конца чего бы то ни было. Сейчас время  для  человеческого  роста  в  этом
мире. Время делиться знанием, а не скрещивать клинки.
     - Ты хотел биться с Небом за это знание? Ты  хотел  пробить  Небесный
город, чтобы открыть его своды миру?
     - Ты знаешь, чего я хотел.
     - Тогда у нас еще может быть общее дело.
     - Нет Кали, не обманывай себя. Ты предана Небу, а не миру. И  ты  это
знаешь. Если бы я получил свободу, и ты присоединилась ко мне в  сражении,
то, возможно, некоторое время была бы счастлива. Но независимо  от  победы
или поражения, ты, в конце концов, станешь еще несчастней, чем сейчас.
     - Послушай, мягкосердечный святой из пурпурной рощи. Это как раз  для
тебя - предугадывать мои  ощущения,  спасибо,  но  Кали  отбрасывает  свою
преданность, когда хочет; она никому и  ничем  не  обязана,  кроме  своего
выбора. Она богиня наемников, помни это. Возможно, что все  твои  слова  -
истина, а она лгала, когда говорила,  что  все  еще  любит  тебя.  Но  она
жестока, и полна вожделения битвы, она идет по запаху крови.  Я  чувствую,
что Кали может стать акселерационисткой.
     - Остерегайся говорить так, богиня. Мало ли кто может подслушать.
     -  Никто  не  подслушает,  -  сказала  она,  -  в  этом  месте  редко
произносятся слова.
     - Тем больше причин для кого-нибудь заинтересоваться, если  их  здесь
произнесли.
     Она помолчала, а потом сказала:
     - Никто не подслушивает.
     - Твоя сила выросла.
     - Да. А твоя?
     - Осталась той же, я думаю.
     -  Так  ты  примешь  мой  меч,   мое   колесо,   мой   лук   во   имя
акселерационизма?
     - Нет.
     - Почему?
     - Ты слишком легко даешь обещания и так же легко нарушаешь их.  Я  не
смогу доверять тебе полностью. И  к  тому  же,  если  бы  мы  сражались  и
победили во имя акселерационизма, это была  бы,  скорей  всего,  последняя
великая битва в этом мире. А этого ты не пожелаешь,  просто  не  позволишь
такому случиться.
     - Ты глуп, Сам, если говоришь о последней великой битве,  потому  что
последняя великая битва - всегда впереди. Что если я приду к тебе в  более
привлекательном виде, чтобы убедить тебя в правдивости своих слов?  Ублажу
ли я тебя в теле с печатью девственности? Тогда ты поверишь моему слову?
     - Сомнение, Кали, это целомудрие ума, и я ношу  на  своем  мозге  эту
печать.
     - Тогда знай, что я привела тебя сюда, чтобы помучить тебя. Ты  прав,
мне плевать на твой акселерационизм, и я уже просчитала твои дни. Я хотела
подать тебе несбыточные надежды, чтобы падать тебе  было  еще  больнее.  И
только твоя глупость и твоя слабость спасли тебя от этого.
     - Прости, Кали...
     - Мне не нужны твои извинения. Я хотела  твоей  любви,  чтобы  ею  же
воспользоваться против тебя в твои последние дни и сделать их еще тяжелее.
Но, как ты сказал, мы слишком изменились,  и  ты  больше  не  стоишь  моих
трудов. Не думай, что я не могла бы  заставить  тебя  улыбками  и  ласками
снова полюбить меня. Я чувствую в тебе жар, а мне совсем не трудно разжечь
его в любом мужчине. Но ты не стоишь той  великой  смерти,  когда  мужчина
падает с высоты страсти в бездну отчаяния. И у  меня  нет  времени,  чтобы
выразить тебе что-нибудь, кроме презрения.
     Звезды закружились над ними, ее рука ушла из-под  его  ладони,  когда
она наливала еще две чашки сомы, чтобы согреться в ночи.
     - Кали.
     - Да?
     - Если это даст  тебе  какое-нибудь  удовлетворение,  то  я  все  еще
испытываю к тебе нечто особенное. Это не любовь, или  под  этим  словом  я
понимаю что-то другое. Это чувство, по существу,  безымянно,  лучше  таким
его и оставить. Так что прими его и уходи вместе  со  своими  шутками.  Ты
знаешь, что мы снова вцепимся друг в друга, как только истощим запас общих
врагов. У нас часто бывали примирения, но всегда ли они стоили  той  боли,
которая им предшествовала? Ты победила, и ты богиня, которой я  поклоняюсь
- разве не поклонение и религиозный страх дают смесь  любви  и  ненависти,
желания и страха?
     Они пили сому в комнате Разбитое Сердце, и чары Куберы окружали их.
     Кали сказала:
     - Если я кинусь на тебя, стану целовать, и скажу, что лгала, чтобы ты
засмеялся и сказал, что говорил неправду, чтобы получить финальный реванш?
Иди, Господин Сиддхартха. Лучше бы одному из нас умереть в Адском Колодце,
потому что неизмерима гордость Первых. Не стоило  приходить  сюда,  в  это
место.
     - Да.
     - Значит, пойдем?
     - Нет.
     - С этим я согласна.  Давай  посидим  здесь  и  воздадим  друг  другу
должное.
     Ее рука легла на его руку и погладила ее.
     - Сам?
     - Да?
     - Ты хочешь заняться любовью со мной?
     - И таким образом скрепить свою гибель? Конечно.
     - Тогда давай пойдем в комнату Отчаяния, где нет ветра и есть ложе...
     Он пошел за ней от Разбитого Сердца к Отчаянию, и пульс его  учащенно
забился. А когда он положил ее нагую в ложе и  дотронулся  до  бархатистой
белизны ее живота, понял, что Кубера действительно самый могущественный из
локапал, потому что с всевозрастающим желанием, его все больше  охватывало
чувство, которому была посвящена эта комната;  и  он  в  ней  -  и  пришло
расслабление, напряжение, вздох и  обжигающие  слезы,  после  которых  уже
нечего ждать.


     - Чего ты желаешь Госпожа Майя?
     - Расскажи мне об акселерационизме, Так из Архивов.
     Так выпрямил свое большое тощее тело, и его кресло с треском подалось
назад.
     За ним были банки информации, многочисленные редкие записи  заполняли
своими пестрыми переплетами и запахом плесени длинные высокие стеллажи.
     Он поглядел на  девушку,  стоящую  перед  ним,  улыбнулся  и  покачал
головой. Она была совсем юной,  неопытной  и  выглядела  нетерпеливой.  Ее
волосы были вызывающе рыжими, а  носик  и  круглые  щечки  усыпали  мелкие
веснушки. Бедра и плечи были широкими, а  узкая  талия  контрастировала  с
этими выпуклыми формами.
     - Почему ты качаешь головой? К тебе же все идут за информацией.
     - Ты молода, госпожа. За тобой всего три аватары, если я не ошибаюсь.
На этой точке твоей карьеры, ты, я уверен, не  захочешь,  чтобы  твое  имя
было занесено в особый список тех молодых, которые этим интересуются.
     - О каком списке ты говоришь? Зачем нужен такой список?
     Так пожал плечами.
     - Боги коллекционируют самые странные вещи, и кое-кто из них собирает
списки.
     - Я слышала, что акселерационизм - это мертвый тупик.
     - Так откуда же этот внезапный интерес к мертвому?
     Она засмеялась и уставила свои зеленые глаза в его серые.
     Архивы взорвались вокруг него, и он оказался в  танцевальном  зале  в
средних этажах Шпиля. Была поздняя ночь, почти перед рассветом,  бал  явно
давно уже подошел к концу, но в углу зала собралась толпа, в которой стоял
и он. Кто сидел,  кто  полулежал,  и  все  слушали  невысокого,  смуглого,
крепкого человека, стоящего рядом с богиней Кали.  Это  был  Великодушный,
Сам, Будда, только что появившийся здесь  со  своей  надзирательницей.  Он
говорил о буддизме и об  акселерационизме,  о  временах  Связывания  и  об
Адском Колодце, о богохульстве Господина Сиддхартхи в городе Махартхе.  Он
говорил, и  его  голос  слышался  далеко,  гипнотизировал,  обретал  силу,
уверенность и тепло, и слова шли и шли, а люди медленно теряли сознание  и
падали вокруг него. Все женщины, как он заметил,  были  безобразны,  кроме
Майи, которая хихикнула и хлопнула в ладоши. Архивы тут  же  вернулись  на
место, и все еще улыбающийся Так оказался в своем кресле.
     - Так почему этот внезапный интерес к мертвому? - повторил он.
     - Но этот человек не мертвый.
     - Не мертвый? Госпожа Майя, он мертв с той минуты,  когда  вступил  в
Небесный Город. Забудь о нем. Забудь его слова. Считай, что он никогда  не
существовал. Не оставляй в своих мыслях ни следа  о  нем.  Настанет  день,
когда тебе понадобится обновление - знай, что Мастера Кармы ищут  сведения
об этом человеке в мозгу каждого, кто проходит через их залы. Будда и  его
слова отвратительны в глазах богов.
     - Но почему?
     - Он анархист, бросающий бомбы, он  революционер.  Он  хочет  скинуть
само  Небо.  Если  ты  хочешь  более  полной  информации,   мне   придется
воспользоваться  машиной,  чтобы  затребовать  данные.   Ты   позаботилась
получить подписанное разрешение для этого?
     - Нет.
     - Тогда выкинь это из головы и запри дверь.
     - Он и в самом деле такой плохой?
     - Он еще хуже.
     - Тогда почему ты улыбаешься, говоря об этом?
     - Потому что я человек несерьезный. Это не относится к  тому,  что  я
говорил до этого. Так что, будь осторожна.
     - Ты, похоже, знаешь об этом все. А сами архивариусы защищены от этих
списков.
     - Едва ли. Мое имя  стоит  в  списке  первым.  Но  не  потому  что  я
архивариус. Он - мой отец.
     - Этот человек - твой отец?
     - Да. Ты удивляешься, как девочка. Я думаю, он даже не знает, что  он
мой отец. Что  такое  отцовство  для  богов,  привыкших  обладать  многими
телами, порождающих многочисленное потомство  с  богинями,  которые  также
меняют тела четыре-пять раз в  столетие?  Я  сын  того  тела,  которое  он
когда-то носил, рожденный матерью, которая тоже прошла через многие  тела,
да и сам я живу уже не в том  теле,  в  котором  родился.  Таким  образом,
родственные связи полностью запутаны и интересны главным образом на уровне
метафизических   размышлений.   Что   есть   истинный    отец    человека?
Обстоятельства, соединившие два тела и тем самым произведшие  новое?  Было
ли, что по какой-то причине эти двое нравились друг другу больше  всех  на
свете? Был ли то просто голод плоти,  любопытство  или  желание?  Или  еще
что-то? Жалость? Одиночество? Желание покорить?  Какое  чувство  или  даже
мысль стала отцом тела, в котором я впервые  осознал  себя?  Я  знаю,  что
мужчина, живущий именно в том отцовском теле, именно в тот период времени,
был сложной и сильной личностью. Ведь хромосомы для нас не имеют значения.
Мы не проносим отличительные признаки  через  столетия.  Мы,  в  сущности,
вообще ничего не наследуем, кроме случайного  дара  имущества  или  денег.
Тела так незначительны в дальнем жизненном пробеге, что гораздо интереснее
размышлять о ментальных процессах, вытолкнувших нас из хаоса. Я  рад,  что
именно он вызвал меня к жизни, и я часто гадаю о причинах этого.  Я  вижу,
что ты побледнела, госпожа. Я  совсем  не  собирался  огорчать  тебя  этим
разговором, просто хотел как-то удовлетворить твое любопытство и  заложить
в твой мозг кое-какие мысли, которые есть у  нас,  стариков,  насчет  этих
дел. Когда-нибудь и ты захочешь взглянуть на это с этой  точки  зрения,  я
уверен.  Но  мне  жаль  видеть  тебя  такой  расстроенной.  Умоляю   тебя,
успокойся. Забудь мою болтовню. Ты же - Хозяйка Иллюзий. Скажи, говорю  ли
я о чем-нибудь близком той материи, с которой ты работаешь? Я знаю, что ты
сможешь понять по тому как я говорю, почему мое имя - первое в списке. Это
поклонение  герою,  мой  отец  так  известен...  Ну,  вот,   ты   немножко
раскраснелась. Не  хочешь  выпить  чего-нибудь  прохладительного?  Подожди
минутку... Вот, пей. Теперь насчет акселерационизма. Это  просто  доктрина
дележа. Она предлагает, чтобы мы, жители Неба, отдали живущим  внизу  наши
знания, могущество и имущество. Этот  благотворительный  акт  должен  быть
направлен на подъем их условий существования  на  более  высокий  уровень,
сродни тому, какой занимаем мы сами. Тогда любой человек  будет  как  бог,
понимаешь? В результате не будет  никаких  богов,  останутся  одни  только
люди... люди останутся одни. Мы должны отдать им наши  знания  о  науке  и
искусстве и, сделав это, мы разрушим их простодушную веру и  лишим  надежд
на лучшее будущее, ведь лучший способ лишить веры и надежды это  позволить
им исполниться.  Почему  мы  должны  позволять  людям  страдать  от  груза
божественности коллективно, как того желают акселерационисты, когда  мы  и
так  даруем  им  это  индивидуально,  если   они   того   заслуживают?   В
шестидесятилетнем возрасте человек проходит через залы Кармы. Его судят, и
если он делал добро, подчинялся  правилам  и  ограничениям  своей  власти,
воздавал должное Небу, продвигался вперед интеллектуально и  морально,  он
воплощается  в  более  высокой  касте,   и   может   постепенно   получить
божественность и перебраться жить сюда, в Город. Каждый человек,  в  конце
концов, получает заслуженный десерт - не считая  несчастных  случаев  -  и
таким образом каждый отдельный человек скорее, чем общество в целом, может
получить   божественность,    которую    человечество    и    честолюбивые
акселерационисты  желают  оптом  раскидать   перед   всеми,   даже   перед
неподготовленными.  Как  видишь,  эта  позиция  страшно  несправедлива   и
ориентирована на низшие касты.  На  самом  же  деле  они  желают  понизить
требования к  наделяемым  божественностью.  А  требования  эти  строги  по
необходимости. Дашь ли ты силу Шивы, Ямы или Агни в руки ребенка? Если  ты
не дура, то этого не сделаешь. Ты не захочешь проснуться  как-то  утром  и
увидеть, что  мир  больше  не  существует.  Именно  это  и  могли  вызвать
акселерационисты, поэтому их остановили. Теперь ты знаешь об  этом  учении
все... Ну, я вижу, тебе совсем жарко. Давай-ка я  развешу  твою  одежду  и
принесу тебе выпить? Очень хорошо... Так на чем мы остановились, Майя? Ах,
да, ложка дегтя в бочке меда... Так  вот,  акселерационисты  уверяли,  что
все, только что сказанное мною, было бы правдой, если бы не тот факт,  что
порочна сама система.  Они  клевещут  на  честность  тех,  кто  занимается
инкарнациями. Некоторые даже осмеливаются утверждать, что Небеса  содержат
бессмертную аристократию своевольных гедонистов, играющих с миром,  как  с
игрушкой. Другие смеют говорить, что лучшие из людей никогда  не  получают
божественности, а в конце концов встречают реальную смерть или  воплощение
в низшие формы жизни. Кое-кто даже сказал бы, что ты сама была выбрана для
божественности только  потому,  что  твоя  первоначальная  форма  и  стать
поразили воображение некоего похотливого божества, а вовсе не из-за  твоих
явных добродетелей,  милочка...  Смотри-ка,  у  тебя,  оказывается,  полно
веснушек,   а?..   Да,   об   этом    проповедовали    трижды    проклятые
акселерационисты. И эти обвинения, как я  не  стыжусь,  поддерживает  отец
моего духа. Ну что человек может поделать с таким наследием,  как  тут  не
поинтересоваться? Он  помнит  дни  великих  побед,  а  сейчас  превозносит
последнюю ересь среди богов. Он - явное зло, но  он  великая  фигура,  это
отец моего духа, и я уважаю его, как в  древности  сыновья  уважали  отцов
своих тел... Теперь тебе холодно? Иди сюда, позволь мне... Сюда...  Так...
Так... и вот так... А теперь сотки для нас иллюзию, моя  красавица,  чтобы
мы вошли в мир, свободный от таких глупостей... Вот так. Повернись сюда...
Пусть в этом бункере будет новый Рай, моя влажногубая зеленоглазая...  Что
для  меня  дороже  всего  в  этот  миг?..  Истина,  моя  любовь,  и   твоя
искренность, и желание разделить...
     Ганеша, создатель богов, шел с Шивой по лесу Канибуррхи.
     - Бог разрушения, - сказал он, -  как  я  понимаю,  ты  уже  готовишь
репрессии против тех, кто отметил слова Сиддхартхи не просто ухмылкой?
     - Конечно, - ответил Шива.
     - Но сделав так, ты понизишь их эффективность.
     - Эффективность? Объясни, что ты имеешь в виду?
     - Убей вон ту зеленую птицу на молодой ветке.
     Шива двинул трезубцем, и птица упала.
     - Теперь убей ее самца.
     - Я его не вижу.
     - Тогда любую другую из ее стаи.
     - Ни одной не вижу.
     - И не увидишь, потому что эта лежит мертвая. Так вот,  если  хочешь,
можешь убить первого, кто слушал слова Сиддхартхи.
     - Я уловил смысл твоих слов, Ганеша. Пока он останется на свободе.
     Ганеша, создатель богов, смотрел на джунгли вокруг. Хотя  он  шел  по
царству призрачных кошек, он ничего не боялся. Рядом с  ним  шел  сам  Бог
Хаоса, и Трезубец Разрушения вселял спокойствие.
     Вишну смотрел на Брахму...
     Они сидели в Зеркальном Зале.
     Брахма  разглагольствовал  о  Восьмеричном  пути,  венец  которого  -
Нирвана.
     Выкурив три сигареты, Вишну прокашлялся.
     - Да, господин? - откликнулся Брахма.
     - Могу ли я узнать, к чему этот буддистский трактат?
     - Ты не нашел его впечатляющим?
     - Не очень.
     - Это уже твое лицемерие.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     -  Учитель  не  может  не  проявить  хотя  бы  умеренный  интерес   к
собственному учению.
     - Учитель? Учение?
     -  Конечно,  Татхагата.  Зачем  бы  тогда  Богу  Вишну   нужно   было
воплощаться  среди  людей,  как  не  для  того,  чтобы   учить   их   пути
просветления?
     - Мне?..
     - Салют реформатору, изгнавшему из людских умов страх перед  реальной
смертью. Те, кто не рождаются снова среди людей, теперь уходят в Нирвану.
     Вишну улыбнулся.
     - Лучше присоединить, чем в борьбе искоренить?
     - Почти эпиграмма.
     Брахма встал, взглянул на зеркала, посмотрел на Вишну.
     - Итак, когда мы отделаемся от Сама, ты будешь настоящим Татхагатой.
     - А как мы избавимся от Сама?
     - Я еще не решил, но готов принять совет.
     - Не могу ли я посоветовать, чтобы он воплотился птицей?
     -  Можешь,  но  тогда  кто-нибудь   может   пожелать,   чтобы   птица
перевоплотилась в человека. Я чувствую, что у него есть заступники.
     - Но у нас еще есть время, чтобы поглубже рассмотреть  эту  проблему.
Спешить некуда, раз он теперь  под  охраной  Небес.  Я  сообщу  тебе  свои
соображения насчет этого, как только они у меня будут. Сразу нелегко.
     - Тогда, на сегодня, все.
     Они вышли из Зала.
     Вишну прошел по Саду Радостей Брахмы; и, как только он вышел, в  саду
появилась Госпожа Смерть. Она обратилась к восьмирукой статуе с  виной,  и
та заиграла.
     Услышав музыку, подошел Брахма.
     - Кали! Прекрасная дама... - воскликнул он.
     - Могуществен Брахма, - ответила она.
     - Да, - согласился Брахма, - так могуществен, как только пожелает.  А
ты так редко бываешь здесь, что я безмерно рад твоему визиту. Пройдемся по
тропинкам среди цветов и поговорим. Ты прекрасно выглядишь.
     - Спасибо.
     - Как идут приготовления к свадьбе?
     - Хорошо.
     - Вы проведете медовый месяц на Небесах?
     - Нет, мы планируем провести его подальше отсюда.
     - Где же, могу я узнать?
     - Мы еще не решили.
     - Время летит на крыльях, дорогая. Если пожелаете,  можете  пожить  с
Ямой в моем Саду Радостей.
     - Спасибо, Создатель, но  это  слишком  роскошное  место,  чтобы  два
разрушителя проводили здесь время и  чувствовали  себя  непринужденно.  Мы
поедем куда-нибудь подальше.
     - Как хотите, - пожал он плечами. - Что еще тебя тревожит?
     - Мысли о том, кого называют Буддой. Что с ним?
     - О Саме? Твоем бывшем любовнике? А что с ним,  в  сущности?  Что  ты
хотела бы знать о нем?
     - Как его... Как с ним поступят?
     - Я еще не решил, Шива советовал подождать  некоторое  время,  прежде
чем что-либо предпринять. Так  мы  сможем  проверить  его  воздействие  на
общество  Неба.  Я  решил,  что  Вишну  станет  Буддой  в  исторических  и
теологических целях. А что касается самого Сама, я  готов  прислушаться  к
любому разумному совету.
     - Ты уже предлагал ему божественность?
     - Да, но он не согласился.
     - А что, если ты снова это сделаешь?
     - Зачем?
     - Не было бы проблем, если бы он не был такой талантливой  личностью.
Он мог бы стать ценным дополнением к пантеону.
     - Эта мысль появилась и у  меня.  Теперь-то  он  должен  согласиться,
поскольку тут - быть или не быть. А я уверен, что он хочет жить.
     - Есть средство точно удостовериться в этом вопросе.
     - Какое?
     - Психопроба.
     - А если это покажет недостаток психообязательств к Небу, и будет...
     - А нельзя ли изменить сам его мозг? Скажем, Господин Мара мог бы...
     - Никогда не думал, что ты грешишь сантиментами, богиня.  Но  похоже,
ты больше всех хочешь, чтобы он  продолжал  существовать  в  какой  угодно
форме.
     - Возможно.
     - Ты знаешь, что если с ним это проделать, он уже не  будет  прежним.
Он очень изменится. И его талант может исчезнуть совсем.
     - С течением лет все люди, естественно,  меняются:  меняются  мнения,
верования, убеждения. Одна часть мозга может спать, а другая бодрствовать.
Талант, мне кажется, трудно уничтожить, пока остается сама жизнь.  А  жить
лучше, чем умереть.
     - Может быть, ты убедишь меня в этом, богиня, если у тебя есть время,
обворожительнейшая.
     - Сколько времени потребуется?
     - Скажем, дня три.
     - Тогда давай перенесем  обсуждение  этого  вопроса  в  мой  Павильон
Радостей.
     - Прекрасно.
     - Где сейчас Яма?
     - Он работает в своей мастерской.
     - И долго он там пробудет?
     - По крайней мере, три дня.
     - Замечательно. Да, для Сама тут может быть  некоторая  надежда.  Мне
нужно все это хорошенько обдумать, но я, пожалуй, уже  оценил  саму  идею.
Да, вполне.
     Восьмирукая статуя богини, уныло играла на  вине,  пока  они  шли  по
саду.
     Хельба жила на самой окраине Неба, там,  где  уже  начинались  дебри.
Дворец, называвшийся Грабежом, был  расположен  так  близко  к  лесу,  что
животные,  наталкивались  на  его  прозрачную  стену.  А  из  комнаты  под
названием Насилие можно было видеть сумрачные тропы джунглей.
     В этой комнате, где стены были  увешаны  сокровищами,  украденными  в
прошлых жизнях, Хельба приняла Сама.
     Хельба была богом-богиней Воров.
     Никто не знал истинного пола Хельбы, потому что он-она имела привычку
менять его при каждом своем воплощении.
     Сам смотрел на гибкую темнокожую женщину в желтом  сари.  Сандалии  и
ногти ее были цвета корицы, а на черных, как  смоль,  волосах  она  носила
золотую диадему.
     - Я тебе симпатизирую, - сказала Хельба мягким мурлыкающим голосом. -
Но только в те периоды жизни, когда я воплощаюсь мужчиной, я могу  поднять
свой Атрибут и занимаюсь грабежом по-настоящему.
     - Но ты и сейчас можешь принять свой Аспект?
     - Конечно.
     - И овладеть Атрибутом?
     - Вероятно.
     - Но ты не хочешь?
     - Нет, пока я в теле женщины. Когда я мужчина, я могу поручиться, что
я украду что угодно и откуда угодно... Видишь, на дальней стене висят  мои
трофеи? Большой плащ из синих  перьев  принадлежал  Шриту,  главе  демонов
Катапутны. Я украла его прямо из пещеры, когда спали  его  адские  собаки,
опоенные мною же. Тот меняющий форму самоцвет я стащила из  самого  Купола
Страшного Жара, забравшись  туда  при  помощи  присасывающихся  дисков  на
запястьях, коленях и пальцах ног, в то время как Матери внизу...
     - Довольно, - остановил ее Сам. - Я  знаю  все  эти  сказки,  Хельба,
потому что ты их постоянно рассказываешь. Прошло слишком много  времени  с
тех пор, как ты предпринимала по-настоящему рискованное воровство, и  тебе
приходится все чаще  повторяться.  Слава  далекого  прошлого  нуждается  в
подтверждении. Иначе даже старые боги забудут, кем  ты  была  когда-то.  Я
вижу, что обратился не по адресу, и постараюсь найти кого-нибудь еще.
     Он встал, собираясь уйти.
     - Подожди, - встрепенулась Хельба.
     - Да? - Сам остановился.
     - Ты мог бы по крайней  мере  рассказать  мне  о  краже,  которую  ты
замышляешь. Возможно я дам тебе совет...
     - А на что мне даже самый лучший совет, Монарх Воров?  Мне  нужны  не
слова, а действия.
     - Тогда, может быть, даже... расскажи!
     - Хорошо, - сказал Сам, - хотя я сомневаюсь,  что  тебя  заинтересует
столь трудная задача...
     - Брось все эти детские психологические штучки и расскажи, что же  ты
все-таки хочешь украсть?
     - В музее Небес, солидно построенном и постоянно охраняемом...
     - И который всегда открыт. Дальше.
     - В этом здании, в витрине с компьютерной защитой...
     - Достаточно ловкий человек может вывести ее из строя.
     - В этой витрине на манекене висит серая кольчужная униформа, а рядом
много всякого оружия.
     - Чье это все?
     - Древняя одежда того, кто сражался в северных походах во время войны
против демонов.
     - Не твоя ли?
     Сам многозначительно улыбнулся и продолжал:
     - Мало кто знает,  что  частью  этой  выставки  является  и  предмет,
который когда-то назывался Талисманом Связавшего. Может, он с  тех  пор  и
утратил все свои свойства, а может быть, нет. Он  служил  для  фокусировки
особого Атрибута Связавшего, и  вот  Связавший  теперь  думает,  что  этот
предмет снова ему понадобится.
     - Как выглядит этот предмет?
     - Большой широкий  пояс  из  раковин,  затянутый  на  талии  костюма.
Раковины  эти  нежного  желто-розового  цвета.  Они  набиты  микросхемами,
которые сейчас, скорее всего, нельзя продублировать.
     - Не бог весть какая великая кража. Я, пожалуй, подумаю о ней даже  в
этом теле...
     - Мне это нужно срочно - или не нужно совсем.
     - Как срочно?
     - Через шесть дней.
     - А что ты мне заплатишь, когда я отдам его тебе в руки?
     - Я бы отдал тебе все, что угодно, но сейчас у меня ничего нет.
     - Да? Ты пришел на Небо без багажа?
     - Да.
     - Ты поступил легкомысленно.
     - Но, если мне удастся сбежать, ты сможешь назвать свою цену.
     - А если не удастся, я ничего не получу?
     - Похоже, что так.
     - Я подумаю. Может,  мне  покажется  интересным  сделать  тебе  такое
одолжение, чтобы ты был в моих должниках.
     - Только прошу тебя, не раздумывай слишком долго.
     - Иди, сядь рядом со мной, Связавший Демонов и расскажи о днях  своей
славы, когда ты с бессмертной богиней сеял по миру семена хаоса.
     - Это было так давно, - сказал Сам.
     - А могут эти дни вернуться, если ты окажешься на свободе?
     - Могут.
     - Приятно слышать. Да...
     - Ты сделаешь это?
     - Салют, Сиддхартха! Освободитель! Сбрось оковы!
     - Салют?
     - Гром и молния! Пусть они снова грянут!
     - Хорошо бы.
     - А теперь расскажи мне о днях своей славы.  А  я  снова  расскажу  о
своей.
     - Хорошо.
     Как птица, стремительно несся через лес подпоясанный  кожаным  ремнем
Кришна, преследуя Госпожу Ратри, которая не согласилась  разделить  с  ним
ложе после, как он предполагал, репетиционного обеда. День  был  чистый  и
благоуханный, но даже он не мог  сравниться  с  ароматом  полуночно-синего
сари, которое Кришна держал в левой  руке.  Силуэт  Ратри  мелькал  далеко
впереди, среди деревьев, и он потерял богиню из виду, когда  она  свернула
на боковую тропу.
     Выбежав из зарослей, он увидел,  что  Ратри  остановилась  на  холме,
подняла обнаженные руки над головой, соединив кончики  пальцев.  Глаза  ее
были полузакрыты,  а  единственная  одежда  -  длинная  черная  накидка  -
развевалась на белоснежном сверкающем теле.
     Тут он понял, что она  приняла  свой  Аспект  и  уже  готова  поднять
Атрибут.
     Задыхаясь, он бросился к ней, вверх по склону. Ратри  открыла  глаза,
опустила руки и улыбнулась, глядя на него сверху вниз.
     И, когда  он  потянулся  к  ней,  взмахнула  перед  его  лицом  своей
накидкой; он услышал ее смех -  где-то  в  бескрайней  ночи,  которой  она
окутала его.
     Ночь, черная, беззвездная,  безлунная,  без  единого  проблеска,  без
искорки откуда бы то ни было - ночь, родственная слепоте, - упала на него.
     Он засопел; сари тут же было вырвано у него из рук. Кришна вздрогнул,
покачнулся и услышал где-то рядом ее звонкий смех.
     - Ты слишком много позволяешь себе, Господин Кришна, - сказала она, -
ты замахнулся на святость Ночи. За это я накажу тебя, оставив на время эту
тьму на Небе.
     - Я не боюсь темноты, богиня, - хихикнул Кришна.
     - Тогда у тебя и в самом деле мозги в мошонке, как поговаривают.  Что
ж оставайся затерянным и слепым в  чаще  Канибуррхи,  чьих  обитателей  не
нужно подгонять... А не бояться, я думаю, иногда рискованно. Пока, Темный.
На свадьбе, если тебе повезет отсюда выбраться, наверное, увидимся.
     - Подожди, дорогая. Может, примешь мои извинения?
     - Да, потому что ты обязан извиниться.
     - Тогда убери эту ночь, которую ты опустила сюда.
     - В другой раз, Кришна, когда я буду готова.
     - А что я буду делать до тех пор?
     - Говорят, ваша свирель может зачаровать самого страшного зверя. Если
это  правда,  советую  взять  свирель  и  прямо  сейчас   заиграть   самую
успокаивающую нежную мелодию. А я пока подготовлюсь к  тому,  чтобы  снова
впустить в Небо дневной свет.
     - Ты жестока, госпожа.
     - Такова жизнь, мистер Свирель, - ответила на прощание Ратри и ушла.
     Он начал играть, размышляя о происшедшем.
     Они приходили отовсюду. Они летели с неба на полярных  ветрах,  через
моря и сушу, над горящими снегами, под ними и сквозь них. Изменяющих  свою
форму ветер нес по белым снежным  полям,  небесные  странники  сыпались  с
неба, как осенние листья; над пустошами звучали  трубы,  мимо  с  грохотом
неслись снежные колесницы, и лучи света, отражаясь от полированных  боков,
разлетались, как копья; горели меховые  плащи,  молочно-белые  перья  пара
тянулись над  ними  и  за  ними,  солнцеглазыми,  золоторукими;  лязгая  и
скользя, торопясь и кружась, - сияющие перевязи, маски-оборотни,  огненные
шарфы, дьявольские ноги, горделивые шлемы... - приходили они; а весь  мир,
оставшийся у них  за  спиной  наполнился  радостью  -  сборища  в  Храмах,
песнопения  и  жертвоприношения,  процессии  и  молебны,  пожертвования  и
раздачи милостыни, великолепные и красочные церемонии. Ибо страшная богиня
должна была обвенчаться со Смертью, и все надеялись, что  это  смягчит  их
обоих. Праздничный дух заразил и Небо, и пока собирались боги и  полубоги,
герои и знать, верховные жрецы, преуспевающие  раджи  и  брамины  высокого
ранга, этот дух набрал силу  и  энергию  и  закружился,  как  многоцветный
вихрь, ударив в головы всем, от Первых до последних.
     Итак, они прибывали в Небесный Город, восседая на подушках на  спинах
сородичей Гаруды, кружась в небесных гондолах, проезжая по  артериям  гор,
сверкая в снежных и  ледяных  пустынях.  Прибывали  они,  заставляя  Шпиль
Высотою в Милю звенеть от их пения,  смеясь  в  чарах  необъяснимой  тьмы,
неожиданно накрывшей Небесный Город и, к счастью, так же неожиданно быстро
рассеявшейся. В дни  и  ночи  их  прихода  поэт  Адазан  сказал,  что  они
напоминают, по крайней мере, шесть различных вещей (он всегда был щедр  на
сравнения):  перелет  светлых  птиц  через  молочный  океан   при   штиле;
последовательность музыкальных нот в мозгу сумасшедшего композитора; косяк
глубоководных рыб c телами в завитках и канавках света, поднимающегося  от
какого-то фосфоресцирующего растения в холодной  впадине  морских  глубин;
Спираль Туманности, внезапно обрушившуюся  в  центр  мира;  шторм,  каждая
капля которого становится  пером,  певчей  птицей  или  драгоценностью;  и
(возможно наиболее убедительное) Храм, полный  богато  украшенных  статуй,
внезапно оживших и запевших, бросившихся с  яркими  знаменами  через  весь
мир, потрясающих дворцы и сносящих верхушки  башен,  чтобы  встретиться  в
самом центре хаоса, разжечь  огромный  костер  и  танцевать  вокруг  него,
ожидая, что либо танец, либо огонь полностью выйдут из-под контроля.
     Они шли.


     Когда в Архивах зазвенел тайный сигнал тревоги, Так сразу же выхватил
из гнезда в стене Сверкающее копье. В  течение  дня  тревога  должна  была
поднимать  разных  часовых,  получивших  предупреждение  о  таком  случае.
Догадываясь о причине тревоги, Так порадовался, что сигнал не  поступил  в
другое время. Он поднялся в лифте на уровень Города и бросился к Музею  на
холме.
     Но было уже поздно.
     Витрина была открыта, служитель лежал без сознания. Никого другого  в
музее не было из-за праздничных дней в Городе.
     Здание музея располагалось так  близко  от  Архивов,  что  Так  успел
заметить двоих, спускающихся с другой стороны холма.
     - Стой, - закричал он, взмахнув Сверкающим копьем.
     Они повернулись к нему.
     - Ты не отключила сигнализацию!  -  обвинил  один  другого,  поспешно
застегивая на себе пояс. - Уходи прочь, а я разберусь с этим.
     Так увидел, что один из них - женщина.
     - Сигнализация отключена! - закричала она. - Я...
     - Уходи отсюда.
     Мужчина повернулся к Таку, а женщина продолжала отступать по склону.
     - Положи его назад, - задыхаясь, сказал Так. - Раз уже взял -  верни.
Может быть, мне удастся скрыть...
     - Нет, - сказал Сам. - Слишком поздно. Теперь я равен любому здесь, и
это мой единственный шанс выбраться. Я знаю тебя, Так  из  Архивов,  я  не
хочу убивать тебя. Так что уходи - и быстро!
     - Яма через минуту будет здесь. И...
     - Я не боюсь Ямы. Нападай на меня или уходи немедленно.
     - Я не могу напасть на тебя.
     - Тогда - до свидания.
     Сказав это, Сам поднялся в воздух, как воздушный шарик.
     Как только он взлетел над землей, на  склоне  холма  появился  Яма  с
оружием  в  руках.  Это  была  тоненькая  сверкающая  трубка  с  маленьким
прикладом, но с массивным спусковым механизмом.
     Он поднял ее и прицелился.
     -  Последнее  предупреждение,  -  крикнул  он,   но   Сам   продолжал
подниматься.
     Яма выстрелил, где-то в вышине треснул купол.
     - Он принял свой Аспект и поднял Атрибут, - сказал Так. -  Он  связал
энергию твоего оружия.
     - Почему ты не остановил его? - спросил Яма.
     - Я не мог, Господин. Я был захвачен его Аспектом.
     - Ладно, - сказал Яма. - Третий часовой перехватит.
     Преодолев своей волей гравитацию, Сам поднимался все выше и выше.
     И в полете у него появилось ощущение,  что  его  преследует  какая-то
тень.
     Она затаилась где-то в радиусе его поля зрения, но как он  ни  вертел
головой, тень ускользала от его взгляда. Но она все  время  была  рядом  и
увеличивалась.
     Впереди, совсем уже близко - ворота. Талисман мог открыть запоры, мог
согреть Сама в наружном холоде, мог унести его в любое место мира...
     Послышался звук хлопающих крыльев.
     - Лети, - прогремел голос у него в  голове.  -  Увеличивай  скорость,
Связывающий. Быстрее! Еще быстрее!
     Это было самое странное ощущение из всех, когда-либо  испытанных  им:
он чувствовал, что движется вперед и  вперед,  но  ничего  не  менялось  -
ворота  не  приближались.  При  всем  ощущении  страшной  скорости  он  не
двигался.
     -  Быстрее,  Сам,  быстрее!  -  кричал  дикий,  бухающий   голос.   -
Посоревнуйся в скорости с ветром и с молнией!
     Сам постарался остановить испытываемое им чувство движения.
     И тут его захлестнули ветры, могучие ветры, вечно кружащие по Небу.
     Он справился с ними. Но голос звучал теперь уже  совсем  рядом,  хотя
Саму, кроме тени, так и не удалось ничего рассмотреть.
     - Тело - это колесница, седок которой - душа. Сознание - возничий,  а
рассудок - вожжи. Кони, влекущие колесницу - наши чувства, а дороги - наши
вожделения. Разум направляет бег коней, сдерживают их резвость,  -  сказал
голос. - Наши чувства - кони, и без них не тронется с места колесница.
     И Сам узнал великие слова Катха Упанишады, гремевшие позади него.
     - Но если впрячь в колесницу необъезженных коней, - продолжал  голос,
- то они понесут, не разбирая дороги, опрокинут колесницу,  убьют  седока.
Возничий должен править твердой рукой. Однако перестань возничий выполнять
приказы седока, и колесница собьется с пути.
     Небеса над Самом взорвались, пронзенные молниями, и его окутала тьма.
     Он попытался связать энергию напавшего на него, но не нашел ничего.
     - Это нереально, - выкрикнул он.
     - Что есть реальность, а что - нет? -  спросил  голос.  -  Твои  кони
убежали от тебя.
     Секунда ужасающего мрака, словно он проходил  сквозь  вакуум  чувств.
Потом - боль. Потом - ничего.
     Трудно быть самым старым из действующих богов юности.
     Он вошел в Зал Кармы, попросил аудиенции с  представителем  Колеса  и
очутился перед Владыкой  Кармы,  который  два  дня  тому  назад  отказался
прозондировать его.
     - Ну? - спросил он.
     - Извините за отсрочку, Господин  Муруган.  Наш  персонал  был  занят
приготовлением к свадебной церемонии.
     - Значит, они бражничают, вместо того, чтобы готовить мне новое тело?
     - Не говорите, Господин, так, словно это и в самом  деле  ваше  тело.
Это тело дается взаймы Великим Колесом в соответствии с вашими теперешними
кармическими нуждами...
     - И оно не готово, потому что персонал пропивает его где-то?
     - Оно не готово, потому что Великое Колесо вращается...
     - Я хочу иметь тело, не позже завтрашнего вечера. Если оно не готово,
Великое Колесо может стать джаггернаутом  для  управляющих  им.  Ты  понял
меня, Владыка Кармы?
     - Я слышу, но твоя речь непотребна в этом месте и...
     - Пересадку рекомендовал Брахма, и он  хочет,  чтобы  я  появился  на
свадьбе в новом теле. Не  сообщить  ли  мне  Брахме,  что  Великое  Колесо
неспособно  выполнить  его  желание,  потому  что  поворачивается  слишком
медленно?
     - Нет, Господин. Тело будет готово вовремя.
     - Очень хорошо.
     Муруган повернулся и ушел. У него  за  спиной  Владыка  Кармы  сделал
древний мистический жест.
     - Брахма.
     - Да, богиня.
     - Насчет моего намека...
     - Да, будет сделано, как ты просила.
     - Я хотела бы по-другому...
     - По-другому?
     - Да, Господин. Я хотела бы человеческую жертву.
     - Нет...
     - Да.
     - Ты еще более сентиментальна, чем я думал.
     - Так будет это сделано или нет?
     - Откровенно говоря, в свете недавних событий я бы  предпочел  именно
этот способ.
     - Значит, решено?
     - Пусть будет по-твоему. Теперь у него оказалось больше силы,  чем  я
думал. Не будь часовым Бог Иллюзий... Я не предполагал, что тот,  кто  был
так долго тихим, мог оказаться таким... талантливым, как ты выразилась.
     - Ты отдашь это существо в мое полное распоряжение, Создатель?
     - С удовольствием.
     - И добавишь на десерт Монарха Воров?
     - Да, пусть будет так.
     - Спасибо, Могущественнейший.
     - Не за что.
     - Будет за что. Спокойной ночи.
     - Спокойной ночи.
     Говорят, что в этот день, в этот  великий  день  Бог  Вайю  остановил
ветры Неба, и неподвижность сошла на  Небесный  Город  и  лес  Канибуррхи.
Ситрагупта, слуга Бога Ямы, соорудил  на  краю  мира  мощный  погребальный
костер,  сложив  пирамиду  из  поленьев  сандалового   дерева   и   других
ароматических пород, смолы, благовоний, масел  и  роскошных  одежд:  и  на
самую верхушку костра он положил Талисман Связывающего и громадный плащ из
синих перьев, когда-то принадлежавший Шриту - главе демонов Катапутны:  он
положил туда и меняющий форму самоцвет Матерей из Купола Жара и шафрановую
мантию из Пурпурной Рощи Аландила,  которая,  как  говорили,  принадлежала
Татхагате-Будде. После ночи гуляний Первых стояла мертвая утренняя тишина.
Застыли Небеса. Говорили, что демоны  невидимо  кружили  в  верхней  части
воздушного пространства, но боялись приблизиться. Говорили, что было много
знаков и знамений, означавших падение одного из могущественных. Теологи  и
святые утверждали, что тот, кого звали Сам, отрекся от своей ереси и отдал
себя на милость Тримурти. Говорят также, что богиня Парвати, которая  была
то ли его женой, то ли матерью, то ли сестрой, а может быть,  всем  сразу,
покинула Небо, чтобы  жить  в  скорби  и  печали  среди  ведьм  восточного
континента, которых считала родственниками. На заре великая птица  Гаруда,
вахана Вишну,  клюв  которого  сминал  колесницы,  заволновался,  внезапно
пробудившись в  своей  клетке,  и  издал  единственный  хриплый  крик:  он
пронесся по Небу, дробя стекла, эхом  прокатился  по  поднебесной  стране,
поднимая всех спящих. В неподвижном  лете  Неба  начинался  день  Любви  и
Смерти.
     Улицы Неба были пусты. Боги до времени сидели по домам и ожидали. Все
двери Неба были заперты.
     Вор и тот, кого почитатели называли Махасаматманом и считали, что  он
бог,  были  выпущены  на  волю.  В  воздухе   похолодало,   и   это   было
предзнаменованием.
     Высоко-высоко над Небесным  Городом,  на  площадке,  венчающей  Шпиль
Высотою в Милю, стоял Бог Иллюзии, Мара,  Мастер  Снов.  На  нем  был  его
многоцветный плащ. Мара поднял над головой руки, и  энергия  других  богов
начала вливаться через них, добавляясь к его собственной силе.
     В его мозгу формировалось видение. И Мара  отшвырнул  его,  как  море
выбрасывает высокую волну на берег.
     Век за веком, начиная от сотворения Богом Вишну Города и диких  мест,
они  существовали  рядом,  но  реально  не  соприкасались,  доступные,  но
отдаленные друг от друга  великим  расстоянием  мысли,  а  не  расстоянием
пространства. Вишну-Хранитель сделал это не без причины. И  сейчас  он  не
совсем одобрял подъем этого барьера, пусть даже частичное и временное.  Он
не хотел видеть как  что-то  дикое  закрадывается  в  Город,  который  был
взлелеян его умом как совершенное торжество формы над хаосом.
     Тем не менее властью Мастера Снов призрачным кошкам было  дано  право
временно видеть все Небо целиком.
     Вечность они неустанно бродили по  темным  тропам  джунглей,  которые
были частью иллюзии. И вот там, в месте, что существовало лишь наполовину,
их глазам стало доступно новое зрение, а вместе с  ним  кошек  захлестнула
дикость и жажда крови.
     Среди мореплавателей, разносящих сплетни и легенды по  всему  миру  и
знающих, казалось бы все на свете,  пошли  слухи,  что  призрачные  кошки,
охотившиеся в этот день далеко не все были настоящими  кошками.  В  разных
местах мира, куда боги приходили позднее,  поговаривали,  что  кое-кто  из
Небесного  пантеона  переселился  на  этот  день  в  тела   белых   тигров
Канибуррхи, чтобы участвовать в охоте по улицам Неба за  вором-неудачником
и за тем, кого когда-то называли Буддой.
     Говорят, что когда он брел по улицам  Города,  древний  ворон  трижды
покружив над ним, сел на плечо и спросил:
     - Не ты ли Майтрейя, Повелитель Света, которого мир  ждет  уже  много
лет, и чей приход я когда-то напророчествовал в своей поэме давным-давно?
     - Нет, меня зовут Сам, - ответил он, - и я вот-вот уйду из мира, а не
приду в него. Кто ты?
     - Я птица, которая когда-то была поэтом. С  утра,  как  только  вопль
Гаруды открыл день, я летаю по дорогам Неба, выглядываю  господина  Рудру,
чтобы нагадить на его голову. Я летал повсюду и видел  многое,  Повелитель
Света.
     - Что же видел ты, ворон, который был однажды поэтом?
     - Я видел незажженный погребальный костер  на  краю  мира,  и  туманы
клубились над ним. Я видел опаздывающих богов,  торопящихся  через  снега,
пробивающихся сквозь облака и  кружащих  над  куполом.  Я  видела  актеров
Театра Масок Крови,  готовящихся  к  представлению  на  свадьбе  Смерти  и
Разрушения. Я видел Бога Вайю, который, подняв руку остановил все ветры. Я
видел переливающегося всеми цветами Мару,  стоящего  на  верхушке  высокой
башни, и чувствовал, как действует его  заклинание  на  призрачных  Кошек,
встревожившихся в лесу и устремившихся  сюда.  Я  видел  слезы  мужчины  и
женщины. Я слышал смех богини. Я видел Сверкающее Копье,  поднятое  против
утра. Я слышал молитву, перешедшую в клятву. И наконец я увидел Повелителя
Света, о котором я, будучи поэтом, давным-давно предсказал:

                      Всегда умирающий,
                      но никогда не умерший;
                      Всегда конечный,
                      но никогда не оконченный.
                      Ненавидящий мрак,
                      Облаченный в свет,
                      Он придет в этот мир,
                      Как рассвет, прогоняющий ночь.
                      Эти строки писал
                      свободный поэт, Морган,
                      которому суждено увидеть его
                      в день своей смерти.

     Птица взъерошила перья и замолкла.
     - Я рад, птица, что ты повидала так много, - сказал Сам, - и  что  от
придуманной метафоры ты получила некоторое  удовлетворение.  К  сожалению,
поэтическая истина сильно отличается от того, что в основном нас окружает.
     - Салют тебе, Повелитель Света! - воскликнула  птица  и  поднялась  в
воздух.
     В полете ее пронзила стрела, выпущенная из окна тем, кто до  сих  пор
ненавидел птицу.
     Сам не стал задерживаться.
     Говорят, что призрачная кошка, взявшая его жизнь, а чуть позднее -  и
жизнь Хельбы, была на самом деле богом или богиней; и это вполне возможно.
     Говорят также, что призрачная кошка, убившая их, была не первой и  не
второй из хищников, настигших их.  Много  тигров  погибли  от  Сверкающего
Копья, которое пронзало их, потом само  выдергивалось  из  тела,  дрожало,
очищаясь от крови и возвращалось в руки  метателя.  Но  и  Так  Сверкающее
Копье пал,  пораженный  в  голову  стулом;  это,  тихо  войдя  в  комнату,
подкрался  к  нему  со  спины  Ганеша.  Некоторые  говорили,  что  позднее
Сверкающее Копье уничтожил Бог Агни, а другие утверждают, что богиня  Майя
забросила его за пределы Брошенного Мира.
     Вишну был недоволен и, говорят, потом постоянно подчеркивал  то,  что
Город нельзя было марать кровью: если Хаосу показать  вход,  он  рано  или
поздно войдет. Но младшие боги его осмеяли, относя  все  к  тому,  что  он
последний в Тримурти, и идеи его, одного из  Первых  устаревшие.  По  этой
причине Вишну отказался принимать  какое-либо  участие  в  происходящем  и
удалился в свою башню. Бог Варуна Справедливый тоже отвернулся от небесных
дел и уединился в павильоне Тишины в Брошенном мире,  где  испытывал  чары
комнаты, называемой Страх.
     Поставленное театром масок представление имело большой  успех.  Текст
был  написан  поэтом  Адазаном,  известным  своим  элегантным   языком   и
принадлежащим  к  антиморгановской  школе.  Представление   сопровождалось
мощными иллюзиями, которые  Мастер  Снов  приберег  специально  для  этого
случая.
     Говорили, что и Сам в этот день был погружен в иллюзии и что легло на
него заклятие, и он бродил в темноте,  среди  ужасной  вони,  по  областям
плача и стенаний, и снова видел все ужасы, какие только были в его  жизни.
Они возникали перед ним - яркие и  тусклые,  безмолвные  и  грохочущие,  -
свежевырванные из ткани его памяти, наполненные  эмоциями,  которые  он  в
свое время испытывал. И все это в какой-то миг оборвалось.
     То, что от него осталось, было отнесено  к  погребальному  костру  на
краю мира и возложено поверх него. Под песнопения  Бог  Агни  поднял  свои
темные очки, взглянул на костер - и взметнулось  пламя.  Бог  Вайю  поднял
руку - и налетел ветер, раздувая огонь. Когда все было кончено,  Бог  Шива
смахнул пепел за пределы мира легким движением своего трезубца.
     Все это было похоже на настоящие и впечатляющие похороны.
     Свадьба - а их давно не было на  Небе  -  прошла  в  духе  древнейших
традиций. Шпиль Высотою В Милю ослепительно сиял, как  ледяной  сталагмит.
Дикое было отстранено, кошки снова ходили по улицам Города, не  зная,  что
ходят по Городу. Их мех приглаживал снова  ветерок,  а  не  боги.  Широкие
ступени были пологими скалами,  здания  -  утесами,  статуи  -  деревьями.
Ветры, что кружились по Небу, подхватывали пение и разносили его по земле.
На площади в  центральной  части  Города,  был  зажжен  священный  костер.
Девственницы, специально завезенные для этого случая в Город, подкладывали
в костер чистое, сухое, ароматическое дерево,  которое  трещало  и  горело
почти без дыма. Сурья, солнце, светил так ярко, что  свет  дня  дрожал  от
прозрачности воздуха. Жених в сопровождении огромной  процессии  друзей  и
вассалов, одетых, как и он, в красное, был проведен в Павильон  Кали,  где
их встретили слуги невесты и провели в огромный обеденный зал. Там  служил
хозяином Бог  Богатств  Кубера.  Он  рассадил  триста  человек  гостей  на
чередующиеся черные и красные стулья  вокруг  длинных  столов  из  черного
дерева, инкрустированных костью. Всем поднесли мадхупарку  -  смесь  меда,
творога и наркотических порошков с пряностями. Гости пили вместе с  одетой
в голубые одежды свиты невесты; триста человек этой  свиты  вошли  в  зал,
неся по две чаши. Когда все уселись и выпили, Кубера выступил с речью.  Он
пересыпал ее шутками, вставлял всякие  практические  советы  и  цитаты  из
древних писаний. Затем легион жениха направился  в  павильон  на  площадь.
Невеста со своей свитой направилась туда же, но другой дорогой. Яма и Кали
порознь вошли в павильон и сели по  обеим  сторонам  небольшого  занавеса.
После ритуальных  древних  песнопений  Кубера  наконец  убрал  занавес,  и
молодые, впервые за весь этот день, увидели друг друга. Кубера  заговорил,
он передал Кали заботам Ямы в обмен на обещание блага, богатств и радости,
которые он принесет ей. Потом Яма взял Кали за руку и повел ее к костру, а
Кали бросила в огонь жертвенные  зерна;  слуги  в  это  время  связали  их
одежды. Поле этого Кали с Ямой взошли на жернов и сделали  семь  шагов,  и
Кали при каждом шаге наступала на горсточку  риса.  С  неба  пошел  легкий
дождик, он продолжался всего несколько секунд  -  освящение  происходящего
благословляющей водой. Затем вассалы и гости составили  одну  процессию  и
двинулись через город к Павильону Ямы, где было устроено великое пиршество
и веселье и где происходила мистерия Театра Масок Крови.
     Когда Сам встретил своего последнего  тигра,  зверь  медленно  кивнул
головой, как бы подтверждая, что это уже  его  добыча.  Саму  некуда  было
бежать, поэтому он стоял на месте и ждал. Кошка тоже  не  спешила.  В  эту
минуту орда демонов пыталась спуститься  в  Город,  но  сила  заклятия  не
пускала их. Кое-кто заметил, что Богиня Ратри плачет, и ее  имя  внесли  в
список. Так из Архивов был пока  посажен  в  темницу  глубоко  под  Небом.
Многие слышали, как Яма сказал: "Жизнь не  воскресла",  как  будто  он  на
самом деле ждал этого.
     Все это выглядело как основательная и впечатляющая смерть.
     Свадебные гуляния длились семь  дней,  и  Бог  Мара  одно  за  другим
прокручивал вокруг пирующих видения и грезы.  Как  на  ковре-самолете,  он
переносил их по стране  иллюзий,  возводил  дворцы  из  цветного  дыма  на
фундаменте из воды и огня, поднимал скамьи, на  которых  сидели  гости,  и
опускал их в каньоны  звездной  пыли,  коралловыми  зеркалами  выводил  из
равновесия их чувства, наводил на них все Аспекты и  заставляя  вспоминать
прототипы, на которых боги утвердили свою  мощь,  -  и  Шива  танцевал  на
кладбище Танец Разрушения и Танец  Времени,  прославляя  свой  легендарный
подвиг, уничтожение трех  летающих  городов  асуров,  знаменитой  Трипуры;
Кришна Темный выплясывал Танец Борца в память  о  его  победы  над  черным
демоном Баной; Лакшми танцевала Танец Статуи; и  даже  Великий  Вишну  был
вынужден сделать несколько па из Танца Амфоры,  а  Муруган  в  новом  теле
насмехался над миром со всеми его океанами и исполнял на их водах, как  на
подмостках,  свой  безумный  Танец  Триумфа,  который  он  танцевал  после
убийства Шуры,  пытавшегося  скрыться  в  глубинах  моря.  По  жесту  Мары
появлялись чудеса и цвет, музыка и вино. Была поэзия, игры, песни и  смех.
Были и состязания с нелегкими испытаниями силы и ловкости. В общем,  нужно
было иметь  божественную  выносливость,  чтобы  выдержать  все  семь  дней
удовольствий.
     Все это было основательной и впечатляющей свадьбой.
     После  свадьбы  молодые  уехали  с  Неба  побродить  по  миру,  чтобы
насладиться  его  разнообразием.  Они  уехали  без  слуг  и  свиты,  чтобы
путешествовать свободно. Зная, как их небесные друзья любят  всякого  рода
шутки и розыгрыши, они не  объявляли,  какие  места  намерены  посетить  и
сколько времени потратят на медовый месяц.
     После их отъезда пирушки еще продолжались. На одной из них бог Рудра,
оценив отличное качество неимоверного количества  сомы,  взгромоздился  на
стол и произнес речь по поводу новобрачной - речь, из-за  которой  у  него
были бы большие разночтения с Ямой, если  бы  тот  услышал.  В  данном  же
случае Бог Агни шлепнул Рудру по губам и был немедленно вызван на дуэль  -
в Аспектах, по всему Небесному пространству.
     Агни взлетел на  вершину  горы,  позади  Канибуррхи,  а  Рудра  занял
позицию возле Брошенного Мира. Когда  подали  сигнал,  Рудра  послал  свою
наводящуюся по теплу стрелу и неслась она много миль в сторону противника.
Но Агни обнаружил ее в милях пятнадцати от себя и сжег в  полете  вспышкой
Вселенского Огня; и иглой света проткнула эта вспышка  все  расстояние  до
Рудры, и, пронзив его, превратила  в  пепел,  а  потом  понеслась  дальше,
пробив Небесный купол за его спиной. Так отстоял честь  локапал  Агни;  из
рядов полубогов на место погибшего старого выбрали нового Рудру.
     Некий  раджа  и  два  верховных  жреца  весьма  живописно  умерли  от
отравления. Для их посиневших останков были устроены погребальные  костры.
Бог Кришна принял свой Атрибут и сыграл музыку, лучше которой быть уже  не
может, и Гаури Прекрасная смягчилась и  пришла  к  нему  снова,  когда  он
доиграл. Сарасвати блестяще исполнила Танец Наслаждения. И тогда Бог  Мара
воссоздал бегство Хельбы и Будды через  Город.  Последнее  видение  многих
встревожило, и в список было занесено много новых имен. Потом  к  пирующим
рискнул войти демон с телом юноши и головой тигра. Он со страшной  яростью
кинулся на Бога Агни. Его отогнали,  объединив  силы  Ратри  и  Вишну,  но
демону удалось исчезнуть в бестелесность, прежде чем Агни успел  направить
на него свой жезл.
     В последующие дни в Небе произошло много перемен.
     Така, Сверкающее Копье, Владыки Кармы осудили на возрождение  в  теле
обезьяны, а в его  мозг  было  вселено  предупреждение:  когда  бы  он  ни
предстал для обновления, он снова попадет в обезьянье тело и будет бродить
по миру в этой форме до тех пор, пока Небо  не  проявит  милосердия  и  не
снимет с него это наказание.  Затем  его  выслали  в  южные  дебри  и  там
оставили сбрасывать кармический груз.
     Бог Варуна  Справедливый,  собрав  своих  слуг,  уехал  из  Небесного
Города, чтобы поселиться где-нибудь на  Земле.  Некоторые  из  клеветников
сравнивали его уход с  уходом  Ниррити  Черного,  Бога  Темноты  и  Порчи,
который оставляя Небо, наполнил его злой волей и  миазмами  многих  темных
проклятий.  Правда,  клеветников  было  не  много,  поскольку  всем   было
известно, что титул Справедливого он заслужил, и его осуждение легко могло
отразиться на репутации осуждавших; поэтому мало кто говорил о нем, и  все
разговоры быстро затихли.
     Много позже, в Дни Небесных Чисток, были изгнаны на  Землю  и  другие
боги.  Началось  это  как  раз  тогда,  когда  в   Небе   вновь   появился
акселерационизм.
     Брахма,  самый  могущественный  из  четырех  божественных   чинов   и
восемнадцати воинств Рая, Всесоздатель, Владыка Неба высокого и всего, что
под ним, из чьего пупка произрастает лотос и чьи руки вспенивают океаны, а
ноги тремя шагами измеряют все миры, барабаны славы которого наводят  ужас
на врагов, в чьей правой руке колесо закона, тот, кто змеей, как веревкой,
связывает катастрофы, - Брахма все больше и больше чувствовал себя неуютно
из-за поспешно данного Богине Смерти и выполненного обещания. Хотя он  мог
поступить точно так же и без  ее  доводов.  Но  его  же  называли  Брахмой
Непогрешимым, и в результате всех ее действий у  него  на  время  появился
тот, на кого можно было свалить все свои проблемы.
     Когда  празднества  закончились,  купол  Неба   пришлось   чинить   в
нескольких местах.
     Музей  Неба  получил   вооруженного   стражника,   обязанного   нести
круглосуточное дежурство.
     Было задумано провести несколько походов на демонов, но дальше планов
дело не пошло.
     Назначили нового архивариуса, который решительно  ничего  не  знал  о
своих родителях.
     Призрачные кошки Канибуррхи были почтены  символическим  изображением
во всех Храмах страны.
     В последнюю ночь празднеств одинокий бог вошел в  Павильон  Тишины  у
края мира и долго там пробыл в комнате под названием Память. Выйдя из нее,
он засмеялся и смеялся долго, а потом уже вернулся в  Небесный  Город.  Он
смеялся, и его смех был полон юности, красоты, силы и  чистоты;  и  ветры,
вечно кружащие по Небу, подхватили этот смех и понесли по  Земле.  И  все,
кто слышал его, изумлялись странной вибрирующей ноте торжества,  звучавшей
в нем.
     Все это рассматривалось настоящим, впечатляющим временем  -  временем
Любви и Смерти, Ненависти, Жизни и Безумия.



                                    6

                     После смерти Брахмы в Небесном Городе начался  период
                смуты.  Некоторых  богов  даже  прогнали  с  Неба.  Каждый
                боялся, чтобы его не приняли за акселерациониста, а  в  то
                время как раз каждого в этом и подозревали.  Хотя  Махатма
                Сам  умер,  дух  его,  как   говорили,   продолжал   жить,
                насмехаясь. И в дни волнений и интриг, которые  привели  к
                Великой Битве, прошел слух, что, возможно, жив  не  только
                его дух...
                     Когда солнце страдания закатывается,
                     Приходит покой,
                     Господин тихих звезд, покой созидания,
                     В это место дивных кругов мандалы.
                     И глупец говорит про себя,
                     Что мысли его - только мысли...
                                                            Сараха (98-99)

     Это случилось рано утром. Неподалеку от Бассейна Пурпурного Лотоса  в
Саду Радостей, у подножья статуи голубой богини с виной обнаружили Брахму.
     Девушка, нашедшая его там, сначала подумала, что он отдыхает,  потому
что глаза его были открыты. Но уже через минуту  она  поняла,  что  он  не
дышит, а искаженное лицо  Владыки  ничего  не  выражает.  Она  затряслась,
ожидая  конца  света.  Бог   умер   -   значит,   естественно,   последует
светопреставление. Но через пару минут она решила,  что  внутренние  связи
событий могут поддержать мироздание  на  час-другой.  И  в  таком  случае,
подумала она,  благоразумнее  будет  сообщить  о  грозящем  конце  юги  до
сведения тех, кто лучше умеет обращаться с этим.
     Она сказала об этом Первой Наложнице Брахмы; та прибежала  посмотреть
лично и признала, что ее  Господин  действительно  мертв  и  обратилась  к
статуе голубой богини, которая немедленно начала  играть  на  вине.  Затем
Первая Наложница послала сообщение Вишну и Шиве, чтобы они срочно пришли в
Павильон.
     И они незамедлительно появились, приведя с собой бога Ганешу.
     Они осмотрели останки  и  убедившись  в  происшедшем,  заперли  обеих
женщин в их комнатах до вынесения решения.
     Затем стали совещаться.
     - Нам срочно нужен другой создатель,  -  сказал  Вишну.  -  Появилось
вакантное место.
     - Я предлагаю Ганешу, - сказал Шива.
     - Я отклоняю кандидатуру, - сказал Ганеша.
     - Почему?
     - Я не люблю быть на виду. И предпочел  бы  оставаться  где-нибудь  в
тени.
     - Тогда давай рассмотрим какие-нибудь альтернативы и побыстрей.
     - Не разумнее ли сначала установить причину этого события? -  спросил
Вишну.
     - Нет, - ответил Ганеша. - Первым делом нужно избрать преемника. Даже
вскрытие может подождать. Небо не должно оставаться без Брахмы.
     - Как скажешь. Может, кого-нибудь из локапал?
     - Пожалуй.
     - Яма?
     - Нет. Он  слишком  серьезный,  слишком  добросовестный.  Он  хороший
специалист,  а  не  администратор  К  тому  же  он,  похоже,  эмоционально
неустойчив.
     - Кубера?
     - Больно уж хитер и ловок. Я его побаиваюсь.
     - Индра?
     - Слишком своеволен.
     - Агни?
     - Возможно. Но может и нет.
     - А если Кришна?
     - Я бы сказал, чрезмерно фриволен. Никакой рассудительности.
     - Кого же ты посоветуешь?
     - Какова наша величайшая проблема в данное время?
     - Не думаю, что перед нами сейчас стоят какие-нибудь важные проблемы,
- сказал Вишну.
     - Тогда разумнее было бы решить  какую-то  из  важнейших,  -  заметил
Ганеша. - И по-моему, самая серьезная  наша  проблема  -  акселерационизм.
Сам, вернувшись, замутил воду.
     - Да, - поддержал Шива.
     - Акселерационизм? Зачем пинать дохлую собаку?
     - Ах, вот она-то как раз и не сдохла. По крайней мере, среди людей. И
это так же отвлечет внимание от преемственности внутри Тримурти и  создаст
хотя  бы  поверхностную  солидарность  в  Городе.  Если,  конечно,  вы  не
собираетесь возглавить кампанию против Ниррити и его зомби.
     - Покорнейше благодарю, но...
     - Не сейчас.
     - М-м-м... Значит, наша  величайшая  проблема  в  настоящее  время  -
акселерационизм?
     - Именно, акселерационизм - наша величайшая проблема.
     - Кто ненавидит его больше всего?
     - Ты?
     - Вздор. Кроме меня.
     - Скажи, Ганеша.
     - Кали.
     - Сомневаюсь.
     - А я  -  нет.  Два  зверя.  Буддизм  и  акселерационизм  тянут  одну
колесницу. Будда презирал Кали. А она женщина. Она возглавит кампанию.
     - Тогда ей придется отказаться от своей женственности.
     - Не говори пустяков.
     - Ладно - Кали.
     - А как же Яма?
     - А что Яма? Я беру его на себя.
     - И я тоже.
     - Да и я могу.
     - Прекрасно. Тогда поезжайте через планету на громовой колеснице и на
спине великой птицы Гаруды. Найдите Яму и Кали. Верните их на Небеса, а  я
останусь ждать вашего возвращения и разберусь, что случилось с Брахмой.
     - Да будет так.
     - Согласен.
     - До свидания.
     - Достопочтенный купец Вама, погоди, мне нужно  с  тобой  кое  о  чем
поговорить.
     - Да, Кабада. Чего тебе?
     - Трудно подобрать слова  для  того,  что  я  хочу  сказать.  Но  они
относятся к некоему состоянию дел, которое вызывает заметные... чувства  у
многих ближайших твоих соседей...
     - Да? Продолжай же.
     - Насчет атмосферы...
     - Какой атмосферы?
     - Ну... ветров, дуновений...
     - Ну и что ветры?
     - Ну... то, что они разносят.
     - Например? Что?
     - Запахи, уважаемый Вама.
     - Какие запахи?
     - Запахи... ну... ароматы фекалий.
     - Фека?.. А! Да. Конечно же.  Правильно,  все  правильно.  Бывает.  Я
забыл, потому что привык к ним.
     - Могу я спросить о причине?
     - Запах происходит от продукта дефекации, Кабада.
     - Это я понимаю. Я хотел выяснить вопрос не о источнике запаха,  а  о
самом факте его присутствия.
     - В задней комнате у меня  стоят  ведра  с  тем  самым  веществом,  о
котором ты говоришь.
     - В самом деле?
     - Да. Я собираю продукцию моей семьи. Уже восемь дней.
     - Для какой цели, почтенный Вама?
     - Разве ты не слыхал об одном приспособлении - поистине поразительном
приспособлении, в которое эти самые продукты спускаются  -  в  воду,  -  а
затем дергаешь за рычаг, и все это с  мощным  звуком  уходит  глубоко  под
землю?
     - Я слыхал что-то такое...
     - О, это правда, святая правда. Есть такая вещь. Ее  недавно  изобрел
один человек, имени которого я называть не буду; у нее  большие  трубы,  а
сверху сидение без дна. Это самое удивительное открытие века, и у меня оно
будет через пару месяцев.
     - У тебя? Такая штуковина?
     - Да. Она будет установлена в маленькой комнатке, которую я пристроил
к задней части дома. Возможно, я в честь этого дам  обед  и  позволю  всем
соседям воспользоваться этим приспособлением.
     - Это действительно поразительно. И ты очень великодушен.
     - Такой вот я...
     - Но... Но запахи?
     - Запах из-за ведер, которые я сохраняю до устройства этой новинки.
     - Зачем?
     - Я хочу, чтобы в моих кармических записях было  отмечено,  что  этой
вещью начали пользоваться восемь дней назад, а не  несколько  лун  спустя.
Это покажет мое стремительное продвижение по жизни.
     - А! Теперь я вижу мудрость твоих поступков, Вама. Я  не  хочу  чтобы
тебе показалось, будто мы  стоим  поперек  дороги  человека,  стремящегося
продвинуться вперед. Прости меня, если произвел на тебя такое впечатление.
     - Прощаю.
     - Твои соседи любят тебя и запах, и все прочее. Когда ты перейдешь на
высшее положение, прошу не забывать об этом.
     - Конечно.
     - Такой прогресс, наверняка, дорого стоит.
     - Да уж, дороговато.
     - Достопочтенный Вама, мы будем наслаждаться этим воздухом  со  всеми
его острыми предзнаменованиями.
     - Это всего лишь второй мой жизненный цикл, дорогой Кабада, но я  уже
чувствую, что меня коснулось предназначение.
     -  Я  тоже.  Ветры  времени  меняются  и  несут  человечеству   много
удивительного, да хранят тебя боги.
     - И  тебя  тоже.  Только  не  забывай  благословения  Просветленного,
которому мой двоюродный брат Васу дал убежище в своей Пурпурной Роще.
     - Как я могу забыть? Махасаматман был богом. Некоторые  говорят,  что
Вишну.
     - Врут. Он был Буддой.
     - Добавь тогда и его благословение.
     - Хорошо. Прощай, Кабада.
     - Прощай, достопочтеннейший.
     Яма и Кали вернулись на Небо. Они  опустились  в  Небесный  Город  на
спине птицы Гаруды вместе с Вишну и, нигде не задерживаясь, прошли прямо в
Павильон Брахмы. В Саду Наслаждений их встретили Шива и Ганеша.
     - Послушайте, Смерть и Разрушение, - сказал Ганеша. - Брахма мертв, и
об этом знают только пятеро.
     - Как это случилось? - спросил Яма.
     - Похоже, его отравили.
     - Вскрытие делали?
     - Нет.
     - Тогда я сделаю.
     - Хорошо, но есть другое дело, более серьезное.
     - Какое?
     - Его преемник...
     - Да. Небо не может быть без Брахмы.
     - Точно... Кали, как ты  смотришь  на  то,  чтобы  стать  Брахмой,  с
золотым седлом и серебряными шпорами?
     - Не знаю...
     - Тогда подумай, и побыстрей. Тебя сочли лучшей кандидатурой.
     - А Бог Агни?
     -  Он  не  так  значим  в  списке,  и  он,   похоже,   не   настолько
антиакселерационист, как мадам Кали.
     - Понимаю.
     - И я...
     - Значит, он хороший бог, но не из великих?
     - Да. Но кто мог убить Брахму?
     - У меня никаких предположений. А у тебя?
     - Тоже нет.
     - Но ты найдешь его, Лорд Яма?
     - Да, с моим Аспектом.
     - Может вы хотите посовещаться вдвоем?
     - Да.
     - Тогда мы пока оставим вас, а через час все вместе пообедаем в  этом
же Павильоне.
     - Хорошо.
     - Да.
     - Пока.
     - Пока.


     - Госпожа?
     - Да?
     - Смена тел грозит автоматическим  разводом,  если  только  не  будет
подписано продолжение контракта на новый срок.
     - Да.
     - Брахма должен быть мужчиной.
     - Да.
     - Откажись.
     - Яма...
     - Ты колеблешься?
     - Это так неожиданно.
     - И ты задумываешься, принять тебе это предложение или нет?
     - Я должна.
     - Кали, ты причиняешь мне страдания.
     - В мои намерения это не входило.
     - Я требую, чтобы ты отказалась от предложенного.
     - Я полноправная богиня, а не только твоя жена, Яма.
     - Что это значит?
     - Я все решаю сама.
     - Если ты на это пойдешь, Кали, то между нами все кончено.
     - Похоже на то.
     - Что, черт побери, представляет  собой  акселерационизм?  Подумаешь,
буря в стакане воды. Почему они вдруг так ополчились?
     - Видно, им просто нужно на что-то ополчиться.
     - А почему выбрали именно тебя руководить этим?
     - Не знаю.
     - Нет ли  у  тебя  особых  причин  быть  антиакселерационисткой,  моя
дорогая?
     - Не знаю.
     - Как бог я еще молод. Но я слышал, что герой Калкин,  с  которым  ты
шла по миру в его юные дни, и  есть  тот  самый  Сам.  Если  у  тебя  были
основания ненавидеть своего прежнего господина, и если Сам и  вправду  он,
тогда я понимаю, почему они вербуют тебя выступить против дела, которое он
начал. Это правда?
     - Возможно.
     - Тогда, если ты любишь меня, и, если ты в  самом  деле  моя  жена  и
возлюбленная, пусть выбирают другого Брахму.
     - Яма...
     - Они ждут твоего решения через час.
     - Они его получат.
     - Какое оно?
     - Прости меня, Яма...


     Яма уехал из Сада Радостей до обеда. Это выглядело опасным нарушением
этикета, но Яма знал, что его считают самым недисциплинированным из богов,
и прекрасно понимал, почему это  терпят.  Поэтому  он  без  предупреждения
оставил Сад Радостей и поехал к месту, где заканчивались Небеса.
     Он пробыл весь этот день и последующую ночь в Брошенном мире,  и  его
никто не тревожил досадными призывами. Он побывал в каждой из пяти  комнат
Павильона Тишины. О чем он думал - его дело, и мы тоже не  будем  касаться
этого. Утром он вернулся в Небесный Город.
     И узнал о смерти Шивы.
     Трезубец Шивы прожег еще одну дыру  в  куполе,  но  голова  его  была
раздроблена, каким-то, как было установлено, тупым предметом.
     Яма пошел к своему другу Кубере.
     - Ганеша, Вишну и новый  Брахма  уже  предложили  Агни  занять  место
Разрушителя, - сказал ему Кубера. - Я думаю, он согласится.
     - Для Агни это замечательно, - сказал Яма. - Но кто убил бога?
     - Я много думал об этом, - сказал Кубера, - и считаю, что в случае  с
Брахмой это был кто-то достаточно близкий, чтобы  Брахма  принял  от  него
отравленное питье или еду, а в  случае  с  Шивой  -  хорошо  знающий,  как
захватить его врасплох. Но больше я ни до чего не додумался.
     - Одно и то же лицо?
     - Так мне кажется.
     - Может, это часть заговора акселерационистов?
     - Трудно поверить. Те, кто симпатизирует акселерационизму,  не  имеют
настоящей организации. Акселерационизм слишком недавно вернулся  на  Небо,
чтобы считать его чем-то стоящим. Интриги, возможно. Похоже, что это делал
кто-то сам по себе, в одиночку.
     - А причины?
     - Месть. Или какое-то младшее божество захотело продвинуться.  Почему
вообще кто-то кого-то убивает?
     - Ты не думал о ком-нибудь конкретном?
     - Главнейшая проблема, Яма, - устранить подозрения, а  не  найти  их.
Расследование передадут в твои руки?
     - Не уверен. Но я найду того, кто это сделал, кем бы он там ни был  и
убью его.
     - Почему?
     - Мне нужно что-то сделать, кого-то...
     - Убить?
     - Да.
     - Мне жаль, мой друг.
     - Мне тоже. Тем не менее, это моя привилегия и мое намерение.
     - Я бы хотел, чтобы ты вообще не совещался со мной насчет этого дела,
оно совершенно личное.
     - Я никому не скажу, если ты не скажешь.
     - Уверяю тебя, что не скажу.
     - И знаешь, я займусь проверкой кармического прослеживания  -  против
психозондирования.
     - Я упоминал об этом именно из-за него. Пусть так и будет.
     - До свидания, мой друг.
     - До свидания, Яма.
     Яма ушел из Павильона  локапал.  Через  некоторое  время  туда  вошла
богиня Ратри.
     - Приветствую, Кубера.
     - Приветствую, Ратри.
     - Почему ты сидишь один?
     - Потому что нет никого, кто разделил бы мое одиночество.
     - А почему ты пришла одна?
     - Потому что мне сейчас не с кем даже поговорить.
     - Тебе нужен совет или хочешь поговорить?
     - И то и другое.
     - Садись.
     - Спасибо. Я боюсь, Кубера.
     - Голодна?
     - Нет.
     - Возьми фрукты и чашу сомы.
     - Хорошо.
     - Чего же ты боишься, и как я могу тебе помочь?
     - Я видела, как Бог Яма вышел отсюда...
     - Да.
     - Взглянув в его лицо, я поняла, что он в самом  деле  Бог  Смерти  и
есть сила, которой должны бояться даже боги...
     - Яма силен, и он мой друг. Смерть могущественна,  и  она  никому  не
может быть другом. Но они существуют вместе, и это удивительно. Агни  тоже
силен, и он -  Огонь.  Он  мой  друг.  Кришна  может  быть  сильным,  если
пожелает.  Но  он  никогда  не  хочет  этого.   Он   изнашивает   тела   с
фантастической скоростью. Он пьет сому, занимается  музыкой  и  увлекается
женщинами. Он ненавидит прошлое и будущее. Он тоже мой друг. И наконец  я,
последний из локапал, но я не  силен.  Тело,  которое  я  ношу,  почему-то
быстро жиреет. И я для моих трех друзей скорее отец, нежели брат.  Я  могу
оценить их пьянство, музыку, любовь и огонь, потому что все это - жизнь, и
я люблю своих друзей как людей и как богов. Но Яма пугает меня так же, как
и тебя, Ратри. Потому что, когда он принимает свой Атрибут, он  становится
вакуумом, который вселяет ужас в ничтожного толстяка. Тогда он  никому  не
друг. Так что не стесняйся того, что боишься моего друга.  Ты  же  знаешь,
что, когда бог встревожен, на помощь ему бросается его  Атрибут.  Вот  как
сейчас в эту беседку спустились сумерки, Богиня Ночи, хотя до  вечера  еще
далеко. Ты прошла мимо встревоженного Ямы.
     - Он вернулся так неожиданно.
     - Да.
     - Могу я спросить, почему?
     - Боюсь, что дело это конфиденциальное.
     - Оно касается Брахмы?
     - Почему ты так считаешь?
     - Я уверена, что Брахма умер. Я боюсь, что  Яма,  которому  наверняка
поручили разыскать убийцу, найдет  меня,  даже  если  я  призову  на  Небо
столетнюю Ночь. Он найдет меня, и я не смогу взглянуть в лицом вакуума.
     - Что ты знаешь насчет предполагаемого убийства?
     - Я уверена, что последняя видела Брахму живым или первая увидела его
мертвым, в зависимости от того, что означали его судороги.
     - Как это произошло?
     - Я пришла в его Павильон вчера рано утром, чтобы просить его сменить
гнев на милость и позволить Парвати вернуться. Мне сказали, что он в  Саду
Наслаждений, и я пошла туда...
     - Кто сказал?
     - Одна из его женщин. Я не знаю ее имени.
     - Ладно, давай дальше. Что произошло потом?
     - Я нашла его у подножия Голубой Статуи.  Он  корчился  в  судорогах,
дыхания не было. Затем прекратились и конвульсии; он затих. Сердце его  не
билось, пульса не было. Я призвала часть тьмы, чтобы она  укрыла  меня,  и
ушла из Сада.
     - Почему ты не позвала на помощь? Может быть, было еще не поздно?
     - Потому что я хотела его смерти. Я ненавидела  его  за  то,  что  он
сделал с Самом, за то, что он выгнал Парвати  и  Варуну,  за  то,  что  он
сделал с архивариусом Таком, за то...
     - Хватит. Это затянется на весь день.  Ты  сразу  ушла  из  Сада  или
сначала вернулась в Павильон?
     - Я прошла мимо Павильона и увидела ту же  девушку.  Я  сделала  себя
видимой и сказала ей, что не нашла Брахму и вернусь попозже... Но ведь  он
умер, да? Что я теперь буду делать?
     - Возьми еще один плод и выпей сомы.
     - Яма придет за мной?
     - Конечно. Он придет за каждым, кто был замечен  поблизости  от  того
места. Это был, без сомнения, быстродействующий яд, а ты  пришла  как  раз
перед моментом  смерти.  Так  что  Яма,  естественно,  выйдет  на  тебя  и
привлечет к психозондированию, как и всех других.  Выяснится,  что  ты  не
убивала. Так что я советую тебе просто ждать,  пока  тебя  не  вызовут.  И
никому больше не рассказывай об этой истории.
     - А что мне сказать Яме?
     - Если он доберется до тебя раньше, чем я увижу его, скажи  ему  все,
включая  и  то,  что  ты  мне  все   рассказала.   Это   потому,   что   я
предположительно ничего не знаю о случившемся. Смерть одного  из  Тримурти
всегда хранится в тайне как можно дольше, и даже ценой жизней.
     -  Но  Владыки  Кармы  прочтут  это  в  мыслях  и  памяти,  когда  ты
предстанешь перед их судом для обновления.
     - Лишь бы они не прочли это в твоей памяти сегодня. О  смерти  Брахмы
будут знать очень  немногие.  Поскольку  Яма,  вероятно,  будет  проводить
официальное расследование, а он - конструктор психозонда, я не думаю,  что
в работу с машинами будет втянут кто-то посторонний из  персонала  Колеса.
Но мне нужно будет обсудить это с Ямой или намекнуть ему.  И  сделать  это
немедленно.
     - Пока ты не ушел...
     - Да?
     - Ты сказал, что  лишь  немногие  могут  знать  об  этом,  даже  если
придется пожертвовать жизнями и... Не означает ли это, что я...
     - Нет. Ты будешь жить, потому что я стану защищать тебя.
     - Зачем это тебе?
     - Мы ведь друзья.
     Яма управлял машиной, зондирующей мозг. Он проверил уже тридцать семь
человек, имевших доступ к Брахме в его Саду в течение всего дня до  самого
убийства. Одиннадцать из них были из богов, среди них - Ратри,  Сарасвати,
Вайю, Мара, Агни, Кришна, Муруган и Лакшми.
     Из этих тридцати семи богов и людей никто не был признан виновным.
     Кубера-искусник стоял рядом с Ямой и просматривал ленты психопроб.
     - Что теперь, Яма?
     - Не знаю.
     - Может быть, убийца был невидимым?
     - Может быть.
     - Но ты этого не допускаешь?
     - Нет.
     - А если каждого в Городе заставить пройти через зонд?
     - Много народу приезжает и уезжает каждый день через множество входов
и выходов.
     - А ты не думал о возможности, что это был кто-то  из  ракшасов?  Они
снова разлетелись по земле, как ты знаешь, и они ненавидят нас.
     - Ракшасы не отравляют своих жертв. К  тому  же,  я  думаю,  вряд  ли
кто-то из них  осмелился  бы  войти  в  Сад  из-за  курений,  отпугивающих
демонов.
     - Так что же теперь?
     - Вернусь в свою лабораторию и подумаю.
     - Не могу ли я сопровождать тебя в Большой Зал Смерти?
     - Пожалуйста, если хочешь.
     Кубера  пошел  с  Ямой.  Пока  Яма  размышлял,   Кубера   внимательно
рассматривал каталог психолент, который Яма завел, когда экспериментировал
с  первыми  зондирующими  машинами.  Конечно,  ленты   были   никудышными,
неполными, одни только Боги Кармы  хранили  жизнеописания  каждого  жителя
Небесного Города. И, Кубера, это, конечно, знал.
     В месте, называемом Кинсет, у реки Ведры, был заново открыт  печатный
пресс. Смелые эксперименты  с  ватерклозетами  тоже  проводились  на  этом
месте. Там же появились еще  два  очень  искусных  храмовых  художника,  а
старый  стекольщик  сделал  пару  бифокальных  очков  и  начал  вытачивать
следующие. Итак, были сведения, что один из городов государства потихоньку
возрождается.
     Брахма решил, что пора выступать против акселерационизма.
     На Небе начали формировать ополчение. Храмы в городах,  соседствующих
с Кинсетом, призывали верующих готовиться к священной войне.
     Шива-Разрушитель  носил  символический  трезубец,  потому   что   его
настоящая сила была в огненосном жезле, с которым он не расставался.
     Брахма, на золотом  седле  в  серебряных  шпорах,  вооружился  мечом,
колесом и луком.
     Новый Рудра получил лук и колчан со стрелами старого.
     Бог Мара облачился в свой сверкающий плащ, все время меняющий цвет, и
никто не мог сказать, какого рода у него оружие и на  какой  колеснице  он
ехал; пристальный взгляд  на  Бога  Иллюзий  вызывал  головокружение.  Все
вокруг него меняло формы, кроме его  лошадей;  с  их  ртов  не  переставая
лилась кровь и пеной растекалась по земле.
     Из полубогов было набрано пятьдесят  новичков,  все  еще  старающихся
дисциплинировать  блуждающие  Атрибуты,  мечтающих   усилить   Аспекты   и
отличиться в битве.
     Кришна воевать отказался и ушел в Канибуррху играть на свирели.
     Кубера нашел его далеко за  Городом,  он  лежал  на  поросшем  травой
склоне и смотрел в звездное небо.
     - Добрый вечер.
     Он повернул голову и кивнул.
     - Как поживаешь, дорогой Кубера?
     - Довольно неплохо, Бог Калкин. А ты?
     - Тоже неплохо. Но нет ли у тебя сигаретки?
     - Всегда со мной.
     - Спасибо.
     - Огоньку?
     - Спасибо.
     - Что это была за птица, которая кружила над Буддой, прежде чем мадам
Кали выпустила из него кишки?
     - Давай поговорим о более приятных вещах.
     - Ты убил слабого Брахму, и его заменило могучее существо.
     - Да?
     - Ты убил могучего Шиву, но его заменила равная сила.
     - Жизнь полна перемен.
     - Чего ты добиваешься? Отмщения?
     - Месть - это часть личной иллюзии. Может ли человек убить то, что не
живет  и  не  умирает  по-настоящему,  а  существует  лишь  как  отражение
Абсолюта?
     - Ты проделал  чертовски  хорошую  работу,  даже  если  это,  как  ты
говоришь, всего лишь переустройство.
     - Спасибо.
     - Но зачем ты за это взялся? Я предпочел бы услышать ясный ответ.
     - Я намеревался смахнуть всю иерархию  Неба.  Но  похоже,  что  этому
уготована участь всех добрых намерений.
     - Расскажи, зачем ты это сделал.
     - Если ты расскажешь, как ты обнаружил меня...
     - Вполне честно, идет. Так говори, зачем?
     - Я решил, что человечеству  будет  лучше  жить  без  богов.  Если  я
ликвидирую их всех, люди  снова  могли  бы  придумать  консервные  ножи  и
открывать ими банки, не боясь гнева  Небес.  Мы  уже  достаточно  попинали
ногами этих бедняг. Я хочу дать им шанс на свободу,  чтобы  они  создавали
то, что хотят.
     - Но они живут себе и живут.
     - Когда как. Как и боги. А впрочем...
     - Ты, вероятно, последний акселерационист в мире, Сам. Но никто бы  и
не подумал, что ты же и самый беспощадный.
     - Как ты нашел меня?
     - Мне пришло в голову, что в число подозреваемых, и чуть  ли  не  под
номером один, должен был входить и Сам, если бы не тот факт, что он умер.
     - А я предполагал, что это самое надежное алиби.
     - Вот я и спросил себя, нет  ли  какого-нибудь  средства,  с  помощью
которого Сам мог бы избежать смерти? Я ничего  не  смог  придумать,  кроме
смены тела. Тогда я спросил себя, кто брал себе новое тело в  день  смерти
Сама? Только Бог Муруган. Правда, получилось не совсем логично,  поскольку
он сделал это после смерти Сама, а не до нее. Я как-то упустил  это  и  на
время отставил эту мысль. Муруган был среди тридцати  семи  подозреваемых,
прошел психозонд и был признан Богом  Ямой  невиновным.  Казалось,  что  я
действительно шел по ложному следу... пока не  подумал  об  очень  простой
вещи - проверить запись. Сам Яма может обойти психозонд, так почему бы это
не попробовать  сделать  кому-нибудь  другому?  Я  вспомнил,  что  Атрибут
Калкина включал  в  себя  и  контроль  над  молниями  и  электромагнитными
феноменами. Он мог повлиять на работу машины излучением своего мозга таким
образом,  что  она  не  заметила  ничего  подозрительного.  Значит,  чтобы
проверить мои догадки, надо было посмотреть не то, что  читала  машина,  а
как она это читала. Как нет двух одинаковых отпечатков пальцев, так нет  и
одинаковых мыслительных структур. Но при переходе из одного тела в  другое
каждый индивидуум переносит с собой одну и ту же мыслематрицу, хотя она  и
включается в другой мозг. Каковы бы ни были мысли, проходящие через  мозг,
мыслительная структура при любой записи всегда уникальна  и  постоянна.  Я
сравнил нынешнюю запись Муругана и старую, которую отыскал  в  лаборатории
Ямы. Они отличались друг от друга.  Я  не  знаю,  как  ты  выполнил  обмен
телами, но я узнал тебя.
     -  Очень  мудро,  Кубера.  Кто  еще  знает   о   твоих   оригинальных
рассуждениях?
     - Пока никто. Боюсь, что Яма скоро дознается; он никогда не оставляет
проблемы неразрешенными.
     - Почему ты поставил под угрозу свою жизнь, отыскав меня  и  все  это
выложив?
     -  Человек,  достигший  нашего  с  тобой  возраста,  обычно  обладает
какой-то рассудительностью. Я знал, что ты, по  крайней  мере,  выслушаешь
меня, прежде чем принять опрометчивое решение. И я знаю, что, поскольку  я
хочу тебе добра, то ничего плохого со мной не должно произойти.
     - Что ты предлагаешь?
     - Я достаточно симпатизирую тому, что ты сделал,  чтобы  помочь  тебе
бежать с Неба.
     - Спасибо, не надо.
     - Ты хочешь выиграть в этой борьбе или нет?
     - Хочу, но я сделаю это своими руками.
     - Как?
     - Вернусь в Город и уничтожу столько  богов,  сколько  удастся,  пока
меня не остановят. Если падет достаточное  количество  сильных  богов,  то
слабые не сумеют удержать Небо. Небеса в конце концов падут.
     - А если погибнешь ты? Что будет  с  миром  и  с  делом,  которое  ты
затеял? Сможешь ли ты восстать снова, чтобы защитить их?
     - Не знаю.
     - Как ты смог устроить возвращение?
     - Одно время я был одержим демоном. Он, пожалуй, любил меня и  сказал
однажды, когда мы были в опасности, что он "укрепил мое пламя" так, что  я
смогу существовать независимо от тела. Я забыл об  этом  и  вспомнил  лишь
тогда, когда увидел свое искромсанное тело, лежащее  подо  мной  на  улице
Неба. Я знал, что есть только одно место, где я могу добыть себе  новое  -
Павильон Владык Кармы. Там  Муруган  требовал  обслуживания.  Как  ты  сам
только что упоминал, моя сила - в управлении электромагнитными  явлениями.
У меня это получилось, даже без поддержки мозга. Цепи  на  мгновение  были
переключены, - и я вошел в новое тело Муругана,  а  Муруган  отправился  к
праотцам.
     - Само то, что ты рассказал мне, означает, кажется,  что  ты  намерен
отправить и меня вслед за ним.
     - Мне очень жаль, Кубера, потому что я люблю тебя. Если ты  дашь  мне
слово, что забудешь все, что узнал, и будешь  ждать,  пока  это  обнаружит
кто-то другой, то я позволю тебе уйти живым.
     - Рискованно.
     - Я знаю, что ты никогда не нарушал данного тобой слова, хотя ты  так
же стар, как холмы Неба.
     - Кого ты хочешь убить первым?
     - Конечно же Яму, потому что он ближе всех в погоне за мной.
     - Тогда тебе придется убить меня, Сам, потому  что  он  мой  брат  из
локапал и друг.
     - Уверяю тебя, мы оба пожалеем, если я буду вынужден убить тебя.
     - Не получил ли  ты  от  знакомства  с  ракшасами  их  пристрастий  к
азартным играм?
     - Какого рода?
     - Твоя победа - я дам тебе слово молчать, моя - ты полетишь  со  мной
на спине Гаруды.
     - И в чем состязание?
     - Ирландский бой.
     - С тобой, жирный Кубера? Мне, в моем прекрасном новом теле?
     - Да.
     - Тогда уж бей первым.
     На темном холме, на дальней окраине Неба друг напротив  друга  стояли
Сам и Кубера.
     Кубера отвел назад правую руку и кулаком ударил Сама прямо в челюсть.
     Сам упал, полежал  секунду  и  медленно  поднялся  на  ноги.  Потирая
челюсть, он встал на прежнее место.
     - Ты сильнее, чем кажешься, Кубера, - сказал он и нанес удар.
     Кубера лежал на земле, со свистом втягивая воздух.
     Он попытался встать, застонал, но все-таки поднялся.
     - Я не думал, что ты встанешь, - сказал Сам.
     Кубера повернулся к  нему.  Темная  влажная  полоса  стекала  по  его
подбородку.
     Когда он встал в боевую позицию, Сам вздрогнул:
     "Беги под покровом серой стены ночи.  Спасайся!  Под  скалу  прячься!
Ярость обратит твои кишки в воду. Решетки трут твой позвоночник..."
     - Бей, - сказал Сам.
     Кубера улыбнулся и ударил.
     Сам лежал, дрожа, и голос ночи, вобравший  в  себя  шепот  насекомых,
шелест ветра и вздохи трав, стал ему понятным:
     "Трепещи, как последний осенний лист, оставшийся на  ветке.  В  твоей
груди - глыба льда. В твоем мозгу нет  слов,  а  только  цвета  мечутся  в
панике..."
     Сам потряс головой и встал на колени.
     "Упади снова, свернись в  клубок  и  рыдай.  Ибо  каково  у  человека
начало, таков и его конец. Мир - это черный  катящийся  шар.  Он  раздавит
все, чего только коснется. Он катится на тебя. Беги!  Ты  можешь  выиграть
минуту, может быть, час, пока он не навалился на тебя..."
     Он поднял руку к лицу, опустил ее, взглянул на Куберу и встал.
     - Ты построил в Павильоне Тишины комнату, называемую Страх. Теперь  я
вспомнил твою силу, старый бог. Но ее недостаточно.
     "Невидимый конь бежит по пастбищам твоего разума. Ты узнаешь  его  по
отпечаткам подков, каждый из которых - рана..."
     Сам занял позицию, сжал кулак.
     "Небо трещит над тобой. Земля вот-вот разверзнется под тобой.  А  что
за высокая призрачная, как тень, фигура, встала за тобой?"
     Кулак Сама дрогнул, но он выбросил его вперед.
     Кубера покачнулся, голова его дернулась в сторону, но  он  устоял  на
ногах.
     Сам стоял, трепеща, когда Кубера  отвел  назад  руку  для  последнего
удара.
     - Старый бог, ты плутуешь, - сказал Сам.
     Кубера улыбнулся кровоточащим ртом, и кулак его вылетел  вперед,  как
черный шар...
     Яма  разговаривал  с  Ратри,  когда  ночную   тишину   нарушил   крик
проснувшегося Гаруды.
     - Такого еще не бывало, - сказал он.
     Небеса стали медленно раскрываться.
     - Может, Бог Вишну собирается выехать...
     - Он никогда не ездил ночью. Я совсем недавно виделся с ним, и он  ни
слова не сказал об этом.
     -  Значит,  какой-то   другой   бог   рискнул   воспользоваться   его
транспортом.
     - Нет! К загону, госпожа! Быстро! Мне может понадобится твоя сила.
     Он потянул ее за собой к стальному загону Птицы.


     Гаруда был разбужен и отвязан, но колпак оставался еще на его глазах.
     Кубера отнес потерявшего сознание Сама в загон и привязал к  сидению.
Затем он спустился и повернул последнюю рукоятку. Верх клетки откатился  в
сторону, Кубера взял длинный металлический  подкрыльный  крюк  и  пошел  к
веревочной лестнице. От птицы невыносимо воняло, от этого птичьего  запаха
кружилась голова.  Гаруда  непрерывно  шевелил  и  топорщил  перья,  вдвое
превышающие человеческий рост.
     Кубера медленно взобрался на птицу.
     Не успел он еще толком привязаться к седлу, к клетке подбежали Яма  и
Ратри.
     - Кубера, что за безумие? - закричал Яма. - Ты же  никогда  не  любил
высоты.
     - Неотложное дело, Яма, -  ответил  Кубера,  -  а  ехать  в  громовой
колеснице - потратить целый день.
     - Какое дело? И почему бы не взять гондолу?
     - На Гаруде быстрее. Я расскажу тебе, когда вернусь.
     - Может, я могу помочь тебе?
     - Нет, спасибо.
     - А Бог Муруган может?
     - В этом случае - да.
     - Вы же никогда не были в хороших отношениях.
     - Мы и сейчас не в хороших. Но мне нужна его помощь.
     - Эй, Муруган. Ты почему молчишь?
     - Он спит, Яма.
     - Но у тебя лицо в крови, брат.
     - Маленький несчастный случай.
     - Да и Муруган выглядит не лучшим образом...
     - От того же несчастного случая.
     - Что-то тут неладно, Кубера. Погоди, я войду в клетку.
     - Стой, Яма!
     - Локапалы не приказывают друг другу. Мы равны.
     - Отойди, Яма! Я снимаю колпак с Гаруды!
     - Не делай этого!
     Глаза Ямы вдруг загорелись, и он как бы вырос в своей красной одежде.
     Кубера быстро наклонился вперед и, вытянув крюк, снял колпак с головы
птицы. Гаруда закинул голову и снова крикнул.
     - Ратри, - сказал Яма. - Ниспошли тьму на глаза Гаруды, чтобы  он  не
мог видеть.
     Яма двинулся ко входу в клетку.  Тьма,  как  грозовая  туча,  окутала
голову птицы.
     - Ратри! - закричал Кубера. - Сними этот мрак и накрой  им  Яму,  или
все пропало!
     Ратри поколебалась секунду, но послушалась.
     - Иди быстрее ко мне,  -  крикнул  Кубера.  -  Забирайся  на  Гаруду,
поедешь с нами. Ты нам чертовски нужна!
     Ратри  вошла  в  клетку  и  пропала  из   виду,   потому   что   тьма
распространялась, как чернильная лужа по промокашке;  Яма  ощупью  пытался
отыскать дорогу.
     Веревочная  лестница  раскачивалась  во  все  стороны,   пока   Ратри
поднималась на Гаруду.
     Гаруда завизжал и подскочил в  воздух,  потому  что  Яма  двигавшийся
вперед с кинжалом в руке, резанул первое, что ему попалось под руку.
     Ночь окутала их, и через мгновение Небо осталось далеко внизу.
     Когда они набрали высоту, начал закрываться купол. Гаруда поспешил  к
воротам, не переставая визжать.
     Они проскочили, и Кубера пришпорил птицу.
     - Куда мы едем? - спросила Ратри.
     - В Кинсет, что на реке Ведре, - ответил Кубера. - А это Сам. Он жив.
     - Что случилось?
     - Он тот, кого ищет Яма.
     - А он не найдет его в Кинсете?
     - Конечно найдет, но прежде чем это случится,  мы,  возможно,  успеем
подготовиться к встрече.
     В дни, предшествовавшие Великой битве, в Кинсет стекались защитники.
     Кубера, Сам и Ратри предупредили город.  Кинсет  уже  знал,  что  его
соседи поднимаются, но весть о небесных карателях была неожиданной.
     Сам обучал тех, кто должен был сражаться с войсками богов, а Кубера -
тех, кто будет сражаться с людьми.
     Для богини  Ночи  были  выкованы  черные  доспехи,  на  которых  было
написано:

                    "Охраняй нас
                    от волка, волчицы, и ночного вора,
                    о Ночь".

     А на третий день перед палаткой Сама на равнине за городом  поднялась
огненная башня.
     -  Владыка  Адского  Колодца  пришел  сдержать   свое   обещание,   о
Сиддхартха, - раздался голос в голове Сама.
     - Тарака. Как ты нашел меня... и как узнал?
     - Я смотрел на пламя, что является истинной твоей сущностью, а не  на
плоть, скрывающую ее. Ты же знаешь.
     - Я думал, что тебя нет в живых.
     - Почти так и было. Эти двое действительно пьют жизнь  глазами.  Даже
жизнь таких, как я.
     - Я же тебе говорил. Ты привел с собой свои легионы?
     - Да, привел.
     - Это хорошо. Боги скоро будут здесь.
     - Я знаю, я много раз был в Городе, на вершине ледяной  горы,  а  мои
шпионы и сейчас там. Поэтому я знаю, что они готовы  выступить  сюда.  Они
призывают и людей принять участие в сражении, хотя и не  считают,  что  им
нужна помощь людей, но думаю, что люди пригодятся им для разгрома Кинсета.
     - Да, это понятно, - заметил Сам,  созерцая  огромный  вихрь  желтого
пламени.
     - Что еще новенького?
     - Идет Красный.
     - Я его ждал.
     - Ищет своей смерти. Я должен победить его.
     - У него будет с собой репеллент.
     - Тогда я  найду  способ  убрать  репеллент  или  убить  Красного  на
расстоянии. Он будет здесь еще до наступления ночи.
     - А чем он добирается?
     - На летающей машине - не на такой большой, как  громовая  колесница,
которую мы пытались украсть - но очень скоростной. Я не  смог  напасть  на
нее в полете.
     - Он один?
     - Да, если не считать машин.
     - Какие еще машины?
     -  Много  машин,  его  летающая   машина   битком   набита   странным
оборудованием.
     - Плохие новости.
     Башня полыхнула оранжевым.
     - Но на подступах и другие.
     - Но ты только что сказал, что он один.
     - Правильно.
     - Тогда объясни толком, о чем идет речь.
     - Другие идут не с Неба.
     - Откуда же?
     - С тех пор, как тебя увезли на Небо, я много путешествовал по миру и
искал союзников среди тех, кто тоже  ненавидит  Богов  и  Небесный  Город.
Кстати, в твоей последней инкарнации я действительно пытался  спасти  тебя
от кошек Канибуррхи.
     - Я знаю.
     - Боги сильны. Сильнее, чем были раньше.
     - Теперь скажи, кто идет помогать нам.
     - Бог Ниррити Черный, который ненавидит всех, но больше всего - Богов
Неба. Так что он посылает всю свою нежить сражаться на равнине возле Ведры
- тысячу воинов. Он пообещал, что после битвы мы, ракшасы,  можем  выбрать
себе любые  тела  из  тех  выращиваемых  им  безмозглых  существ,  которые
уцелеют.
     - Мне не хочется, чтобы он был с  нами,  но  выбора  нет.  Когда  они
прибудут?
     -  Ночью,  но  Далисса  будет  здесь  раньше.  Я  уже   чувствую   ее
приближение.
     - Далисса? Кто это?..
     - Последняя из Матерей  Страшного  Жара.  Она  единственная  уцелела,
скрывшись в глубинах, когда Дурга и Калкин  атаковали  морской  свод.  Все
снесенные яйца были передавлены, и она больше не может откладывать их,  но
она несет в своем теле энергию и мощь Страшного Жара.
     - И ты думаешь, она станет помогать мне?
     - Она никому не станет помогать. Она последняя из  своего  рода.  Она
будет только наблюдателем и, может, вступит в битву на равнинах.
     - Имей в виду, что особа, которую  знали  под  именем  Дурга,  теперь
носит тело Брахмы, вождя наших врагов.
     - Да, это делает  вас  обоих  мужчинами.  Далисса  могла  перейти  на
сторону Кали, останься та женщиной. Но теперь она уже сделала выбор в твою
пользу.
     - Эта помощь чуточку уравнивает положение.
     - Сейчас ракшасы сгонят сюда  слонов,  слизардов  и  огромных  кошек,
чтобы натравить их на наших врагов.
     - Хорошо.
     - И призвали огненные элементали.
     - Прекрасно.
     - Далисса уже близко. Она будет ждать на дне реки и всплывает,  когда
понадобится.
     - Передавай ей привет от меня, - сказал Сам, поворачиваясь к входу  в
палатку.
     - Передам.
     Сам опустил за собой полог.


     Когда Бог Смерти спустился на равнину у Ведры, Тарака кинулся на него
в образе большой кошки из Канибуррхи, но  тотчас  же  отлетел  назад:  Яма
использовал демонский репеллент, из-за  которого  Тарака  не  мог  подойти
близко.
     Ракшас откатился, сбросил кошачью  форму  и  стал  вихрем  серебряных
пылинок.
     - Бог Смерти, - взорвалось в голове у Ямы. - Помнишь Адский Колодец?
     И тут же камни, обломки скал, щебень и  песок  втянулись  в  вихрь  и
метнулись по воздуху к Яме,  который  запахнул  плащ,  прикрыл  его  полой
глаза, но не тронулся с места.
     Через пару минут буря утихла.
     Яма не пошевелился. Вокруг него все было усыпано обломками, но  рядом
с ним не было ни камешка.
     Яма опустил край плаща и уставился на вихрь.
     - Что за колдовство? - послышался тот же голос. -  Как  тебе  удалось
устоять?
     Яма продолжал смотреть на Тараку.
     - А как тебе удается крутиться? - спросил он.
     - Я величайший из ракшасов. Я однажды вынес твой смертельный взгляд.
     - А я - величайший из Богов. Я устоял против всего твоего  легиона  в
Адском Колодце.
     - Ты лакей Тримурти.
     -  Ты  ошибаешься.  Я  пришел  сюда  сражаться  против  Неба  во  имя
акселерационизма.  Ненависть  моя  велика,  и  я  принес   оружие,   чтобы
использовать его против Небес.
     -  Тогда,  я  полагаю,  мне  придется  отказаться   от   удовольствия
продолжать сейчас нашу схватку.
     - Я бы счел это самым разумным.
     - И ты, наверное, хочешь, чтобы тебя провели к нашему вождю?
     - Я и сам найду дорогу.
     - Тогда - до встречи, Бог Яма.
     - До свидания, Тарака.
     Тарака, как горящая стрела, взмыл в небо и исчез из виду.
     Некоторые говорят, что Яма распутал загадку, когда стоял в темноте  и
птичьем помете клетки Гаруды. Другие же утверждают, что он прошел по  пути
рассуждений Куберы, и  проверил  их,  пользуясь  лентами  в  Большом  Зале
Смерти. Как бы то ни  было,  войдя  в  палатку  на  равнине  у  Ведры,  он
приветствовал находящегося там человека, назвав его Самом. И тот,  положив
руку на свой клинок, встал перед ним.
     - Смерть, ты предвосхищаешь битву, - сказал он.
     - Произошли перемены, - ответил Яма.
     - Какого рода?
     - Я пересмотрел свою позицию. И пришел сюда воспротивиться воле Неба.
     - Каким образом?
     - Сталью. Огнем. Кровью.
     - Из-за чего такая перемена?
     - На Небесах стали законными разводы,  предательство  и  позор.  Леди
зашла слишком далеко, и теперь я знаю причину, Бог Калкин. Я  не  принимаю
твой акселерационизм, но и не отрицаю его. Для меня важно лишь то, что это
единственная  сила  в  мире,  способная   противостоять   Небесам.   И   я
присоединяюсь к этой силе;  я  присоединяюсь  к  тебе,  если  ты  согласен
принять мой меч.
     - Я принимаю твой меч, Бог Яма.
     - И я подниму его против любого из  небесной  шайки,  за  исключением
лишь самого Брахмы, против которого я не встану.
     - Договорились.
     - Тогда позволь мне быть твоим колесничим.
     - Я бы не против, но у меня нет боевой колесницы.
     - Я привез с собой одну необычную колесницу. Я долго работал над ней,
и она еще не вполне закончена, но  и  такой  будет  достаточно.  Я  должен
собрать ее в эту ночь, потому что сражение начнется завтра на рассвете.
     - Так я и думал. Ракшас предупредил меня о приближении войск.
     - Да, я пролетал над ними. Главная атака будет с  северо-востока,  со
стороны равнины. Боги присоединятся позже. Но, само-собой, отряды идут  со
всех сторон, включая и реку.
     - Мы следим за рекой. Далисса из  Жара  ждет  на  дне.  Когда  придет
время, она поднимет волны, заставит  их  кипеть,  захлестывать  скамьи  на
галерах, заливать берега.
     - Я думал, что Жар весь вымер.
     - Да, кроме Далиссы. Она - последняя.
     - Как я понял, ракшасы будут сражаться вместе с нами?
     - Да, и другие...
     - Кто именно?
     - Я принял помощь... полчище безмозглых тел... от Ниррити.
     Яма прищурился, ноздри раздулись.
     - Это плохо, Сиддхартха. Рано или поздно его нужно будет  уничтожить,
и нехорошо быть в долгу у такого существа.
     - Я знаю, Яма, но я в  отчаянном  положении.  Они  прибывают  сегодня
ночью...
     - Если мы победим,  Сиддхартха,  опрокинем  Небесный  Город,  сломаем
древнюю религию, освободим людей для технического прогресса, то противники
у нас все равно останутся. Придется бороться и низвергать Ниррити, который
все эти столетия ждал, когда же наконец падут боги. А если нет, все  равно
все начнется сначала -  во  всяком  случае,  Боги  Города  были  несколько
тактичней в своих некрасивых действиях.
     - Я думаю, он пришел бы независимо от того, просили мы о  помощи  или
нет.
     - Да, но пригласив его - или приняв его предложение,  -  ты  в  любом
случае будешь обязан ему.
     - Ну, когда нужно будет разбираться с этим, тогда и посмотрим.
     - Да уж, это политика. Но мне это не нравится.
     Сам налил сладкого темного кинсетского вина.
     - Я думаю, Кубера будет рад тебя видеть, - сказал он,  предлагая  Яме
кубок.
     - А что он делает? - спросил Яма, выпив вино залпом.
     - Тренирует войска и ведет занятия по двигателям внутреннего сгорания
для местных ученых, -  сказал  Сам.  -  Даже  если  мы  проиграем,  что-то
останется и будет совершенствоваться.
     - Если это принесет какую-то пользу, то  им  нужно  здесь  не  только
устройство двигателей...
     - Он за эти дни уже охрип,  и  писцы  все  за  ним  записывают  -  по
геологии, рудному делу, металлургии, химии нефти...
     - Будь у нас больше времени, я бы помог. А  сейчас,  если  сохранится
всего   процентов   десять,   их   может    оказаться    достаточно.    Не
завтра-послезавтра, но...
     Сам допил свое вино и снова наполнил кубки.
     - За завтрашний день, возничий!
     - За кровь, Связавший, за кровь и убийство!
     - Часть крови может быть и нашей собственной, Бог Смерти. Но если  мы
заберем с собой достаточное количество врагов...
     - Я не могу умереть, Сиддхартха, иначе, как по собственному выбору.
     - Как это, Яма?
     - Позволь Смерти иметь свои маленькие секреты. Но я могу и отказаться
от права выбора в этой битве.
     - Как угодно.
     - За твое здоровье и долгую жизнь.
     - И за твои.
     День сражения заалел зарей, с реки потянулся легкий туман. На востоке
сиял золотом Мост Богов, другим краем он попадал в уходящую ночную темень,
и разделял небо, как горящий экватор.
     Воины Кинсета ждали за  городом,  на  равнине  у  Ведры.  Пять  тысяч
человек с мечами, луками, пиками и пращами ждали сражения. В первых  рядах
стояли  зомби  под  предводительством  живых  сержантов  Черного,  которые
направляли все их движения барабанным боем;  и  полотнища  черного  шелка,
развевались  над  шлемами  нежити,  как  змеи  дыма.  Пятьсот  копьеносцев
держались в тылу. Серебряные циклопы - ракшасы - висели в  воздухе.  Время
от  времени  вдали  слышался  рев  зверей  джунглей.  Огненные  элементали
сверкали на остриях пик, на флагштоках и вымпелах.
     В небе не было ни облачка.  Трава  на  равнине  была  еще  влажной  и
сверкающей от росы. Земля еще хранила утренний холод,  готовая  подставить
свою ночную мягкость под тысячи топчущих ног. В серый,  зеленый  и  желтый
тона было окрашено все пространство  под  небесами.  Ведра  волновалась  в
берегах, собирая опадающие с деревьев листья.  Говорят,  что  каждый  день
повторяет историю мира, выходит из темноты и холода в пробуждающееся тепло
и смутный свет, - наступает утро, - и щурит глаза пробудившееся сознание в
круговерти нелогичных мыслей и несвязанных друг с другом эмоций, к полудню
все  пытается  строго  упорядочиться,  чтобы  потом  медленно,  болезненно
клониться под уклон, по печальным сумеркам, таинственному полумраку вечера
- к энтропийному концу, которым снова становится ночь.
     Начался день.
     На дальнем краю поля стала заметна темная линия. Звук  труб  прорезал
воздух, и эта линия двинулась вперед.
     Сам стоял в своей боевой  колеснице  во  главе  строя,  сверкали  его
вороненые доспехи и длинное копье, несущее в себе смерть. Он вслушивался в
то, что говорила Смерть в красном, его колесничий.
     - Их первая волна кавалерии на слизардах.
     Сам искоса взглянул на далекую линию.
     - Это они, - сказал возничий.
     - Прекрасно.
     Он поднял копье, и ракшасы  двинулись  вперед,  как  приливная  волна
белого света. Пошли в наступление и зомби.
     Когда белая волна и темная линия сошлись, все  смешалось  в  сумятице
голосов, шипении и грохоте оружия.
     Темная линия остановилась; над ней вздымались громадные клубы пыли.
     Затем все накрыл  рев  поднимающихся  джунглей:  собранных  по  лесам
хищных зверей выпустили во фланг врагов.
     Зомби шли медленно, в такт размеренному барабанному бою,  а  огненные
элементали летели перед ними, и там, где они пролетали, засыхала трава.
     Сам кивнул Смерти, и колесница,  покачиваясь  на  воздушной  подушке,
медленно двинулась вперед. За ней двинулась армия Кинсета.  Кубера  в  это
время спал мертвым сном, наевшись снотворных порошков,  в  тайном  подвале
под городом. Ратри ехала на черной кобыле позади копьеносцев.
     - Их атака отбита, - сказала Смерть.
     - Да.
     - Вся их кавалерия сброшена на землю, и звери  все  еще  свирепствуют
среди них. Они до сих  пор  не  перестроили  свои  ряды.  Ракшасы  лавиной
обрушились на них с неба. А теперь их захлестнула волна огня.
     - Да.
     - Мы уничтожим их. Уже сейчас они видят безмозглых любимцев  Ниррити,
наступающих на них, как обычные люди, ровным шагом, в ногу и без страха, с
жутким барабанным боем, а в их глазах нет ничего, вообще ничего.  А  глядя
поверх их голов, враги видят нас, окруженных грозовыми  тучами,  и  видят,
что колесницей твоей правит Смерть. Их сердца бьются чаще, и все внутри  у
них холодеет. Видишь, как звери рыщут среди них?
     - Да.
     - Пусть не будет звуков  рога  в  наших  рядах,  потому  что  это  не
сражение, а бойня.
     - Да.
     Зомби убивали все на своем пути, а если сами падали,  то  падали  без
слов и звуков, потому что им было все равно, а слова для мертвых не  имеют
никакого значения.
     Они очистили поле, и свежая волна воинов пошла на них.  Но  кавалерия
была  разбита.  Пешие  солдаты  не  могли  устоять  против  копьеносцев  и
ракшасов, зомби и пехоты Кинсета.
     Острыми, как бритва, лезвиями боевая колесница, управляемая  Смертью,
косила ряды врага. Огонь,  стрелы  и  копья,  пущенные  в  нее,  в  полете
сворачивали под прямым углом и падали далеко от колесницы  и  ее  экипажа.
Темное пламя плясало  в  глазах  Ямы,  когда  он  сжимал  двойное  колесо,
управляющее ходом его творения. Снова и  снова  безжалостно  направлял  он
колесницу на врагов, а копье Сама разило их, как змеиное жало.
     Откуда-то прозвучал  сигнал  к  отступлению,  но  уже  мало  кто  мог
ответить на призыв.
     - Вытри слезы, Сиддхартха, - сказал Яма, -  и  прикажи  перестроиться
заново. Нам надо усилить атаку. Меченосный Манджушри должен отдать  приказ
о наступлении. Пока поле - за нами, но еще  не  вечер.  Боги  наблюдают  и
оценивают наши силы.
     - Да, Смерть, я знаю.
     Сам поднял копье, и в его отрядах началось новое движение. Затем  они
снова замерли. Вдруг все стихло, не стало ни ветра, ни звука. Голубым было
небо, серо-зеленым -  утоптанное  тысячами  ног,  поле.  Вдали  призрачной
оградой поднималась пыль.
     Сам оглядел ряды воинов и взмахнул копьем.
     В тот же миг ударил громовой раскат.
     - Боги сейчас сойдут на поле, - сказал Яма, глядя вверх.
     Над ними пронеслась громовая колесница, но разрушительного  дождя  не
последовало.
     - Почему мы еще живы? - спросил Сам.
     - Я думаю, они очень хотят, чтобы наше поражение было позорным,  -  и
чем позорней, тем лучше.  А,  может  быть,  побаиваются  направить  боевую
колесницу против ее создателя... и, должен сказать, правильно делают.
     - В таком случае...
     И Сам подал сигнал к атаке.
     Колесница устремилась вперед.
     За ней шли силы Кинсета.
     Протрубили небесные трубы.
     Ряды воинов-людей противника расступились: вперед  выехали  пятьдесят
полубогов.
     - Сиддхартха,  -  сказал  Смерть.  -  Бог  Калкин  никогда  не  бывал
побежденным в сражении.
     - Знаю.
     - У меня с собой Талисман Связавшего. На погребальном  костре  сожгли
поддельный, а настоящий я оставил у себя, хотел изучить на досуге. Но  мне
всегда не везло с досугом. Постой минуту, сейчас надену на тебя.
     Сам поднял руки, и Смерть застегнула на его талии пояс из раковин.
     Сам подал знак армии Кинсета остановиться.
     И Смерть повез его одного навстречу полубогам.
     Над головой некоторых полубогов играли нимфы зачаточных  Аспектов.  У
других было странное оружие для фокусировки их странных Атрибутов.
     Пламя пронеслось понизу и лизнуло колесницу.  Ветры  захлестнули  ее,
обрушиваясь с грохотом.  Сам  поднял  копье  -  и  первые  трое  из  рядов
противника зашатались и попадали со спин своих слизардов.
     Смерть направила колесницу в гущу полубогов.
     С острыми, как бритва, лезвиями, Смерть соорудила свою  колесницу,  а
скорость боевой машины втрое превышала скорость лошади и вдвое - слизарда.
     Вокруг  колесницы  поднимался  туман,  окрашенный   кровью.   Тяжелые
метательные снаряды неслись на колесницу, но исчезали, свернув  в  ту  или
другую сторону. Ультразвуковой вой штурмовал уши, но что-то  его  частично
гасило.
     Сам бесстрастно поднял копье над головой.
     И вдруг гримаса ярости исказила  его  лицо,  и  с  наконечника  копья
ударили молнии.
     Слизарды и их всадники загорелись и начали обугливаться.
     Запах горелой плоти ударил ему в ноздри.
     Он засмеялся, и Смерть повернула колесницу для второго захода.
     - Вы наблюдаете за мной? - крикнул  Сам  в  Небо.  -  Продолжайте.  И
поостерегитесь! Вы ошиблись!
     - Не надо, - сказала Смерть. - Рано еще!  Не  насмехайся  над  богом,
пока он не умер!
     И колесница снова понеслась через ряды полубогов, и  никто  не  сумел
коснуться ее.
     Звуки трубы раздались над полем, и  священное  ополчение  хлынуло  на
помощь.
     Воины Кинсета выступили вперед, чтобы вступить с ним в бой.
     Сам стоял в колеснице, и снаряды тяжело падали возле него, не попадая
в цель. Смерть несла его через ряды врагов, то, врезаясь в них, как  клин,
то пронзая, как рапира. Сам запел. И его копье  было  жалом  потревоженной
змеи; с его острия сыпались яркие искры, а Талисман на  талии  светился  и
мерцал.
     - Мы одолеем их! - воскликнул Сам.
     - На поле только полубоги и люди, - ответила Смерть. - Боги  все  еще
проверяют твою силу. Из них ведь мало кто помнит истинную мощь Калкина.
     - Истинная мощь Калкина? Она никогда не проявлялась, о Смерть!  Ни  в
одном веке... Пусть выйдут против меня теперь, и небеса будут плакать  над
их телами, и Ведра обагрит свои воды их кровью.  Вы  слышите  меня,  боги?
Выходите против меня! Я вызываю вас, здесь, на этом поле!  Со  всей  вашей
силой, выходите!
     - Нет! - остановила его Смерть. - Еще не время!
     Громовая колесница снова пронеслась над ними.
     Сам поднял копье, и пиротехнический ад разверзся  вокруг  пролетающей
машины.
     - Не следовало бы пока показывать им, на что ты способен. Еще рано!
     Затем в мозгу Сама зазвучал голос Тараки:
     - Они идут теперь по реке, Связавший! А другой отряд штурмует  ворота
города.
     - Скажи Далиссе, чтобы она поднялась  с  энергией  Жара  и  заставила
Ведру  кипеть.  Пошли  ракшасов  к  воротам  Кинсета,   чтобы   уничтожить
захватчиков.
     - Слушаюсь, Связывающий!
     И Тарака исчез.
     Луч ослепительного света вылетел из громовой колесницы и  врезался  в
ряды защитников.
     - Время настало, - сказала Смерть и взмахнула плащом.
     В задних рядах Богиня Ратри привстала в стременах и  откинула  черную
вуаль, которая была накинута на доспехи.
     Обе армии закричали в страхе, потому что солнце скрыло  свой  лик,  и
непроглядная тьма накрыла поле.  Стебель  света,  пробивающийся  из  брони
громовой колесницы, завял; ничего он уже  не  мог  прожечь.  Посветил  еще
чуть-чуть и иссяк окончательно.
     Но появилось непонятно откуда исходящее  слабое  свечение:  Бог  Мара
влетел на поле сражения в своей переливающейся  всеми  цветами  и  формами
колеснице.
     Сам устремился к нему навстречу, но между ними были толпы  воинов;  и
прежде чем он успел пробиться сквозь них к Маре,  тот  уже  мчался  прочь,
убивая всех на своем пути.
     Сам поднял копье, но его мишень расплывалась и изменялась,  и  молнии
падали то позади нее, то по сторонам.
     В глубине реки появился  мягкий  свет.  Он  медленно  пульсировал,  и
что-то вроде щупальцев на миг всколыхнулось над водой.
     Со стороны города доносились  звуки  сражения.  Воздух  был  наполнен
демонами. Земля, казалось, шевелилась под ногами воинов.
     Сам поднял копье и из него взмыла в  небо  молния,  и,  загрохотав  в
ответ, небо исторгло из себя десятки молний, посыпавшихся на поле.
     Звери рычали, харкали, выли, рыская по рядам  и  убивая  людей  обеих
сторон.
     Зомби, подгоняемые сержантами и барабанным боем,  продолжали  убивать
всех подряд; огненные элементали впивались в грудь павшим,  будто  питаясь
ими.
     - Полубогов мы разбили,  -  сказал  Сам.  -  Давай  теперь  попробуем
осадить Мару.
     Высматривая его повсюду, они пересекли поле - море воплей и стонов  -
среди тех, кто скоро станет трупами, и по тем, кто уже стал ими.
     Заметив его колесницу, они бросились преследовать его.
     Наконец он повернул свою колесницу и поджидал  их  в  коридоре  тьмы,
куда почти не долетал шум боя. Смерть тоже  остановила  колесницу,  и  они
впились сквозь ночь в глаза друг друга.
     - Ты будешь сражаться, Мара? - крикнул Сам. -  Или  мы  должны  гнать
тебя, как собаку?
     - Не говори мне о своем отродье  -  кобеле  и  суке  -  Связавший,  -
ответил Мара. - Это ведь ты, Калкин? Твой пояс и твой стиль войны;  только
твои молнии поражают всех подряд, и друзей, и врагов. Ты и  в  самом  деле
каким-то чудом спасся?
     - Это я, - сказал Сам, взвешивая в руке копье.
     - И полудохлый бог падали правит твоей тележкой?
     Смерть подняла левую руку ладонью вперед.
     - Я обещаю тебе смерть, Мара, - сказал он. - Если не от руки Калкина,
то от моей собственной. Если не сегодня, то в  другой  день,  но  она  все
равно за мной.
     Пульсация в реке стала учащаться.
     Смерть наклонилась вперед, и колесница понеслась к Маре.
     Кони Мастера Снов заржали и,  выпустив  огненные  струи  из  ноздрей,
устремились вперед.
     Стрелы Рудры искали их в темноте, но, приближаясь к  Смерти  или  его
колеснице, сворачивали в сторону и взрывались, вспыхивая на мгновение.
     Где-то вдалеке слышался топот слонов,  которых  ракшасы  гнали  через
равнину.
     Раздался оглушительный рев.
     Мара стал гигантом, а его  колесница  -  горой.  Его  кони,  скачущие
впереди, били копытами бесконечность. С копья  Сама,  как  струя  фонтана,
сорвалась молния. Над Марой закружилась снежная метель, космический  холод
пронял его до костей.
     В последний момент Мара отвернул свою колесницу и выскочил из нее.
     Сам со Смертью врезались прямо в ее борт.  Раздался  скрежет,  и  они
медленно опустились на землю.
     Ужасный рев заглушал все; пульсирующий свет разлился над вспучившейся
рекой, готовой взорваться. Стремительная волна понеслась через поле: Ведра
вышла из берегов.
     Новым взрывом воплей и стенаний разразилось ратное поле; лязг  оружия
не смолкал ни на секунду. Барабаны Ниррити все еще  бухали  в  темноте,  а
сверху раздался странный звук, словно к земле неслась громовая колесница.
     - Куда он делся? - закричал Сам.
     - Скрылся. Но он не сможет прятаться вечно.
     - Черт побери. Так мы победили или проиграли?
     - Хороший вопрос. Но ответа на него у меня пока нет.
     Воды пенились под колесницей.
     - Мы можем снова запустить ее?
     - В темноте при захлестывающей воде - нет.
     - Что же будем делать?
     - Курить и запасаться терпением.
     Через некоторое время над ними завис ракшас.
     - Связавший, - рапортовал он. - Новые нападающие на Город  имеют  при
себе этот чертов репеллент.
     Сам поднял копье, и с его острия слетел пучок молний. Поле осветилось
яркой вспышкой.
     Повсюду лежали мертвые, группами и  по  отдельности;  некоторых  даже
смерть не могла оторвать от противников, тоже уже мертвых. По  всему  полю
валялись трупы животных. Несколько огромных кошек  по-прежнему  рыскали  в
поисках пищи. Огненные  элементали  отлетали  от  воды,  которая  заносила
грязью и илом павших и захлестывала тех,  кто  еще  мог  стоять.  На  поле
выросли холмы из разбитых колесниц, мертвых слизардов и лошадей. И все еще
шли, повинуясь приказу, зомби с пустыми глазами, убивая все живое на своем
пути. Где-то еще раздавался барабанный бой, но все чаще и  чаще  неведомый
барабанщик  сбивался  с  ритма.  Со  стороны   города   доносились   звуки
неутихающей битвы.
     - Найди госпожу в черном, - приказал Сам ракшасу, -  и  скажи,  чтобы
сняла темноту.
     - Слушаюсь, - ответил демон и полетел к городу.
     Снова засияло солнце, и Сам прикрыл глаза рукой.
     Под голубым небом и золотым мостом место резни выглядело еще ужаснее.
     В дальнем конце поля на возвышенности стояла громовая колесница.
     Зомби убили последнего человека, попавшего в их  поле  зрения.  Когда
они стали оглядываться, отыскивая оставшихся в  живых,  барабан  смолк,  и
зомби сами упали на землю.
     Сам и Смерть стояли в колеснице и оглядывались в поисках живых.
     - Никакого движения, - сказал Сам. - А где боги?
     - Может быть, в громовой колеснице.
     Вернулся ракшас.
     - Защитники не могут удержать Город.
     - Боги участвуют в штурме?
     - Там Рудра и его стрелы все время  попадают  в  цель.  И  Мара  там.
Брахма, я думаю, тоже, и  множество  других.  Очень  большое  смятение,  я
спешил доложить.
     - Где госпожа Ратри?
     - Она вошла в Кинсет, в свой Храм.
     - Где остальные боги?
     - Не знаю.
     - Я пойду в город, - сказал Сам, - и помогу защитникам.
     - А я к  громовой  колеснице,  -  сказал  Смерть,  чтобы  попробовать
использовать ее против врагов, если ею вообще еще можно пользоваться. Если
нет - остается Гаруда.
     - Хорошо, - сказал Сам, поднимаясь в воздух.
     Смерть соскочила с колесницы.
     - Удачи тебе.
     - И тебе.
     Они покинули место резни, каждый по-своему.
     Он поднимался на холм. Его красные кожаные сапоги бесшумно ступали по
траве.
     Он перекинул через плечо  свой  алый  плащ  и,  прищурившись  оглядел
громовую колесницу.
     - Она повреждена молниями.
     - Да, - согласился он и посмотрел на хвостовую часть, туда, где стоял
говоривший.
     Доспехи бога сияли, как бронза, хотя не были бронзовыми.
     Они были сплетены словно из множества змей.
     На сверкающем шлеме - бычьи рога, а в левой руке - трезубец.
     - Брат Агни, ты блестяще продвинулся по служебной лестнице.
     - Я больше не Агни, теперь я - Шива, Бог Разрушения.
     - Ты надел его доспехи на новое тело и взял  трезубец?  Но  никто  не
может так быстро овладеть трезубцем Шивы. Вот поэтому ты носишь на  правой
руке белую перчатку и очки на лбу.
     Шива поднял руку и опустил очки на глаза.
     - Да, это правда. Убери свой трезубец, Агни. Отдай мне свою перчатку,
жезл, пояс и очки.
     Шива покачал головой и опустил очки на глаза.
     - Я уважаю твою мощь, Бог Смерти, твою скорость  и  твою  силу,  твою
ловкость. Но ты слишком далеко от их источников, чтобы  это  помогло  тебе
сейчас. И ты не сможешь одолеть меня: я сожгу тебя раньше, чем ты  ко  мне
подойдешь. Смерть, ты умрешь.
     Он потянулся к жезлу за поясом.
     - Ты хочешь повернуть дар Смерти против дарителя?  -  в  руке  Смерти
появился кроваво-красный ятаган.
     - Прощай, Дхарма, твои дни сочтены.
     Агни вытащил жезл.
     - Во имя прошлой жизни и дружбы, - сказал бог в красном, - я  сохраню
тебе жизнь, если ты сдашься.
     Жезл закачался.
     - Ты убил Рудру, защищая имя моей жены.
     - Я сделал это, защищая честь локапал; я был одним из них. А теперь я
Бог Разрушения, один из Тримурти.
     Он нацелил огненный жезл, а Смерть взмахнула перед ним своим  красным
плащом.
     Вспышка света была так ослепительна,  что  за  две  мили,  на  стенах
Кинсета, защитники города замерли, удивляясь ее источнику.
     Враги вошли в Кинсет. Теперь здесь были пожары, вопли, удары  металла
о дерево, скрежет металла о металл.
     Ракшасы опрокидывали  целые  дома  на  врагов,  к  которым  не  могли
приблизиться  из-за  репеллента.  Врагов,  вступивших  в  город,   как   и
защитников, осталось очень мало. Основная масса  обеих  армий  погибла  на
равнине.
     Сам стоял на вершине самой высокой башни Храма  и  смотрел  вниз,  на
погибающий город.
     - Я не смог спасти тебя, Кинсет, - мрачно сказал он, - я пытался,  но
этого оказалось недостаточно.
     Сам заметил, как далеко внизу, на улице, Рудра натянул свой лук.
     Он поднял копье.
     Молнии обрушились на Рудру, и его стрелы взорвались.
     Когда рассеялся дым, на месте Рудры в  середине  обугленной  площадки
земли был только маленький кратер.
     На дальней крыше появился Бог Вайю и призвал ветры, раздувать пожары.
Сам снова поднял копье, но уже на дюжине крыш стояла дюжина Вайю.
     - Мара! - закричал Сам. - Покажись, Мастер Снов, если осмелишься.
     Со всех сторон на него обрушился хохот.
     - Когда я буду готов, - раздался голос из заполненного дымом воздуха,
- я осмелюсь. Но выбирать буду я... У тебя не кружится голова? Что если ты
свалишься оттуда на землю? Подхватят  ли  тебя  ракшасы?  Станут  ли  твои
демоны спасать тебя?
     Град молний посыпался на все дома, стоявшие вокруг Храма,  но  сквозь
грохот разрушения слышался смех Мары. Он затих в отдалении под треск новых
пожаров.
     Сам сидел и смотрел на горящий город. Шум  сражения  затих.  Осталось
только пламя.
     Резкая боль возникла в его голове и исчезла. Затем появилась снова  и
уже не отступала. Она стала захватывать все тело, и Сам закричал.
     Брахма, Вайю, Мара и четверо полубогов стояли внизу на улице.
     Сам пытался поднять копье, но рука так  дрожала,  что  копье  выпало,
загрохотало на камнях и отлетело в сторону.
     Скипетр, с черепом и колесом, был направлен на Сама.
     - Спускайся, Сам! - крикнул Брахма, легко, словно  веером,  помахивая
скипетром; боль захлестнула все тело с новой силой.  -  В  живых  остались
только ты и Ратри. Ты последний. Сдавайся!
     Сам с трудом поднялся и  вцепился  руками  в  свой  сверкающий  пояс.
Покачнувшись, он сказал сквозь сцепленные зубы:
     - Прекрасно. Я спущусь, как бомба, прямо на вас.
     Небо потемнело, посветлело, снова потемнело...
     Над ревом пожарища раздался мощный крик.
     - Это Гаруда! - воскликнул Мара.
     - Зачем тут нужен Вишну?
     - Гаруду украли, разве ты забыл?
     Громадная птица пикировала на пылающий город, как  гигантский  феникс
на свое охваченное огнем гнездо.
     Сам с трудом поднял голову  вверх  и  увидел,  как  на  глаза  Гаруды
внезапно опустился колпак. Птица взмахнула крыльями и стала падать вниз, к
богам, которые стояли у Храма.
     - Красный! - закричал Мара. - Седок в красном!
     Брахма направил свой визжащий скипетр, держа  его  обеими  руками,  в
голову пикирующей птицы.
     Мара взмахнул рукой, и крылья Гаруды, казалось, загорелись.
     Вайю поднял руки, и ураганный ветер обрушился  на  верховое  животное
Вишну, сминающее клювом колесницы.
     Птица снова закричала и расправила крылья, замедляя  падение.  На  ее
голову обрушились ракшасы, тычками и уколами принуждая птицу спуститься.
     Гаруда замедлил спуск, но не остановился. Боги бросились врассыпную.
     Гаруда ударился о землю, и земля задрожала.
     Яма выбрался из ее спинных перьев, соскочил с ятаганом в руке, сделал
три шага и упал на мостовую. Из развалин появился Мара и дважды ударил Яму
по затылку ребром ладони.
     Сам прыгнул еще до того, как был нанесен  второй  удар,  но  опоздал.
Скипетр снова завизжал, и все завертелось вокруг него  Изо  всех  сил  Сам
старался прервать свое падение, но лишь замедлил его.
     Земля... в сорока футах, в тридцати, в двадцати...
     Сначала она была окутана мутным кровавым туманом, затем почернела.
     - Наконец-то Бог Калкин побежден в бою, - тихо сказал кто-то.
     Брахма, Мара и два оставшихся в живых полубога понесли Сама и Яму  из
умирающего города Кинсета, что на реке Ведре. Богиня Ратри брела за ними с
веревкой на шее.
     Они положили Сама и Яму в громовую  колесницу,  которая  была  в  еще
более плачевном состоянии, чем они  оставили  ее:  в  правом  борту  зияла
огромная дыра, а часть хвостового  оборудования  полностью  отсутствовала.
Они заковали пленников в цепи, сняв Талисман Связующего и  малиновый  плащ
Смерти. Затем послали сообщение на Небо, и вскоре за ними прибыла гондола,
чтобы доставить всех в Небесный Город.
     - Мы победили, - сказал Брахма. - Кинсета больше нет.
     - Дорого он обошелся нам, я считаю, - сказал Мара.
     - Но мы победили!
     - И Черный снова шевелится.
     - Он хотел проверить наши силы.
     - И что же он о них подумает? Мы потеряли целую армию,  и  даже  боги
умирали в этот день.
     - Мы сражались со Смертью, с демонами и с Калкином, с Ночью и Матерью
Жара. Ниррити больше не поднимет на нас руку, после такой победы, как эта.
     - Могуч Брахма, - сказал Мара и отвернулся.
     Владыки Кармы были срочно вызваны, чтобы судить пленников.
     Богиня Ратри была изгнана из Небесного Города и приговорена  жить  на
Земле, как простая смертная, и воплощаться всегда в немолодые тела с самой
некрасивой внешностью, которые не могли бы принять полную силу ее  Аспекта
и Атрибута. Ей была оказана такая милость, потому что признали Ратри  лишь
случайной соучастницей, обманутой Куберой, которому она доверяла.
     Когда пошли за Богом Ямой, чтобы привести его на суд, то обнаружили в
камере только его мертвое тело.  В  его  тюрбане  была  найдена  маленькая
металлическая коробочка. Она взорвалась.
     Владыки Кармы провели вскрытие тела и совещались.
     - Почему он не принял яд, если хотел умереть?  -  спросил  Брахма.  -
Пилюлю спрятать куда легче, чем эту коробку.
     - Вполне возможно, сказал один из Владык Кармы, - что где-то на Земле
было спрятано другое тело, и он намеревался переселиться в него с  помощью
радиопередатчика,  который  был   рассчитан   на   самоуничтожение   после
использования.
     - Разве это можно сделать?
     - Конечно, нет. Оборудование пересадки сложное и громоздкое.  Но  Яма
хвастался, что может сделать все. Он однажды  пытался  убедить  меня,  что
такой прибор можно сделать. Но  между  двумя  телами  должен  быть  прямой
контакт, осуществляющийся с помощью множества кабелей и проводов. А  такой
крошечный прибор не смог бы генерировать достаточно мощный импульс.
     - Кто сделал психозонд? - спросил Брахма.
     - Яма.
     - А громовую колесницу Шиве?  А  огненный  жезл  Агни?  Страшный  лук
Рудре? Трезубец? Сверкающее копье?
     - Яма.
     - Тогда я скажу вам, что приблизительно в то же время, когда, похоже,
действовал этот крошечный ящичек,  в  Большом  Зале  Смерти  сам  по  себе
включился громадный генератор. Он действовал не более пяти минут, а  потом
сам же выключился.
     - Радиоволны?
     Брахма пожал плечами.
     - Пора приговаривать Сама.
     Это и было сделано. Поскольку Сам уже однажды умирал, но без  особого
эффекта, решили, что приговаривать его к смерти не имеет смысла.
     По общему решению он был переселен. Но не в другое тело.
     Возвели   радиобашню.   Одурманенного   наркотиками   Сама   облепили
передаточными проводами  и  датчиками,  как  полагается;  только  не  было
другого тела. Вместо него провода были присоединены к конвертеру башни.
     Его атман проецировался  вверх,  через  открытый  купол  в  громадное
магнитное облако, которое окружало всю планету и называлось Мостом Богов.
     Затем ему был оказан уникальный знак внимания: вторичные похороны  на
Небе. Бог Смерти получил первые, и Брахма, наблюдая  за  поднимавшимся  от
погребального костра дымом, гадал, где сейчас Яма на самом деле.
     - Будда погрузился в нирвану, -  сказал  Брахма.  -  Объявите  это  в
Храмах! Пойте на улицах! Славен  был  его  путь.  Он  реформировал  старую
религию, и мы стали лучше,  чем  были.  А  те,  кто  думает  иначе,  пусть
вспомнят о Кинсете.
     Так оно и было.
     Но Бога Куберу они так и не нашли.
     Демоны были на свободе.
     Ниррити набирал силу.
     И где-то в мире были  те,  кто  помнил  бифокальные  очки  и  смывные
туалеты, нефтехимию и двигатели внутреннего сгорания, и  тот  день,  когда
солнце спрятало свое лицо от правосудия Неба.
     А Вишну говорил, что дикое, наконец-то, вошло в город.



                                    7

                     Его  еще  называли  Майтрейей,  Богом  Света.   После
                возвращения из Золотого Облака он поехал во дворец Камы  в
                Кейпур, где собирался с силами и  готовился  к  последнему
                дню юги. Один мудрец сказал однажды, что никто никогда  не
                увидит этого дня, но узнает обо всем случившемся, когда он
                уже наступит. Ибо день этот начинается так же, как  всякий
                другой, и проходит так же, повторяя историю мира.
                     Иногда его звали Майтрейя, что означает -  Повелитель
                Света...
                     Мир, о Гаутама, это жертвенный костер, солнце  -  его
                топливо, солнечные лучи -  его  дым,  день  -  его  пламя,
                стороны света - его  угли,  искры.  На  этот  костер  боги
                возлагают веру как подношение.
                     Из этого подношения рождается Царь Луна.
                     Дождь, о Гаутама, есть костер,  год  -  его  топливо,
                тучи - его дым, молнии - его пламя, угли, искры.  На  этот
                костер боги возлагают Царя Луну как подношение.
                     Из этого подношения рождается дождь.
                     Этот  мир,  о  Гаутама,  есть  костер,  земля  -  его
                топливо, огонь - дым, ночь - его пламя, луна -  его  угли,
                звезды - его искры. На этот костер  боги  возлагают  дождь
                как подношение. Из этого подношения происходит пища.
                     Мужчина, о Гаутама, есть костер, его открытый  рот  -
                топливо, его дыхание - дым, его глаза - угли,  его  уши  -
                искры.
                     В этот костер боги кладут  пищу  как  подношение.  Из
                этой жертвы возникает детородная сила.
                     Женщина, о Гаутама, есть костер, ее тело  -  топливо,
                ее волосы - дым, лоно - огонь, ее  наслаждения  -  угли  и
                искры. На этот костер приносят боги  детородную  силу  как
                подношение. Из  этого  подношения  рождается  человек.  Он
                живет столько, сколько дано прожить.
                     Когда человек  умирает,  его  уносят,  чтобы  предать
                огню.  Костер  становится  его  костром,  топливо  -   его
                топливом, дым - его дымом, пламя - его  пламенем,  угли  -
                его углями, искры  -  его  искрами.  В  этот  костер  боги
                приносят человека  как  подношение.  Из  этого  подношения
                человек выходит в сияющем величии.
                                     Брихадараньяка упанишада (6, 2, 9-14)

     В высоком голубом дворце со стройными шпилями и дверьми,  украшенными
филигранной резьбой, где чистый воздух насыщен  морской  солью  и  криками
морских существ, в сезон ощущений  жизни  и  наслаждения,  Ниррити  Черный
разговаривал с человеком, которого привели к нему.
     - Морской капитан, как тебя зовут? - спросил он.
     - Ольвагга, Господин, - ответил капитан. - Почему  ты  уничтожил  всю
мою команду, а меня оставил в живых?
     - Потому что я хотел допросить тебя, капитан Ольвагга.
     - О чем?
     - О многом. О том, что может знать старый морской волк. Мой  контроль
над южными морскими путями по-прежнему силен?
     - Сильнее, чем я думал, иначе меня бы здесь не было.
     - Многие боятся рисковать?
     - Да.
     Ниррити подошел к окну и задумчиво уставился на морскую гладь.  Через
некоторое время, не поворачиваясь к пленнику, он сказал:
     - Я слышал, что на севере после битвы в Кинсете  активно  развивается
наука.
     - Я тоже слышал и знаю, что это правда. Я сам видел  паровую  машину.
Печатный пресс прочно вошел в обиход. Ноги мертвого слизарда дергаются под
воздействием гальванического тока. Теперь выплавляют лучшую  сталь.  Снова
изобретены микроскоп и телескоп.
     Ниррити повернулся к  нему  лицом;  они  изучающе  разглядывали  друг
друга.
     Ниррити был невысоким человечком, с подергивающимися веками  глаз,  с
легкой  улыбкой  и  темными  волосами,  схваченными  серебряным   обручем,
вздернутым носом и глазами цвета его дворца. Он носил  черное  одеяние  и,
похоже, давно не был на солнце.
     - Почему Богам Города не удалось остановить этот прогресс?
     - Я думаю, потому что они  ослабели,  если  это  то,  что  ты  хочешь
услышать, господин. После светопреставления у Ведры, они почему-то  боятся
подавлять прогресс силой.  Говорят  еще,  что  в  Городе  идут  постоянные
раздоры между полубогами и уцелевшими старыми богами. Появилась и проблема
новой религии: люди больше не боятся Неба, как боялись раньше.  Они  полны
решимости защищаться, и теперь, когда  они  лучше  подготовлены,  боги  не
очень настроены открыто выяснять отношения.
     - Значит, Сам победил. Через столько лет, но все-таки он разбил их.
     - Да. Ты, наверное, прав.
     - Ниррити глянул на своих стражников, стоящих по бокам Ольвагга.
     - Выйдите, - приказал он и, когда они вышли,  спросил:  -  Ты  знаешь
меня?
     - Да, капеллан, ведь я - Ян Ольвагг, капитан "Звезды Индии".
     - Ольвагг, просто не верится, сомнительно что-то.
     - И тем не менее, это правда. Я получил это теперь уже старое тело  в
тот день, когда Сам разгромил Мастеров Кармы в Махартхе. Я был там.
     - Один из Первых и... да, христианин.
     - Иногда, когда у меня истощается запас ругательств на хинди.
     Ниррити положил руку ему на плечо.
     - Тогда твоя истинная сущность должна очень страдать от богохульства,
которое они производят.
     - А я не слишком их жалую... И они меня тоже.
     - Это понятно. Но Сам ведь сделал то  же  самое  -  смешал  множество
ересей. Похоронил истинное Слово даже глубже...
     - Оружие, Ренфрю, - сказал Ольвагг. - Ничего более. Я уверен, что  он
хотел стать богом не больше, чем ты или я.
     - Возможно, но хотелось бы, чтобы он выбрал другое оружие. Если он  и
побеждает, их души все равно потеряны.
     Ольвагг пожал плечами.
     - Я не богослов, как ты.
     - Но ты поможешь мне? За века я собрал могучую силу. У меня есть люди
и машины. Ты говоришь, что наши враги стали слабее. Мои бездушные создания
- рожденные не от мужчины и  женщины  -  не  знают  страха.  У  меня  есть
небесные гондолы - много гондол. Я могу добраться до их Города на  полюсе.
Я могу разрушить их Храмы здесь,  на  Земле.  Я  думаю,  что  пришла  пора
очистить мир от этой скверны. Истинная вера должна  взойти  снова!  Скоро!
Это должно быть скорее...
     - Я уже сказал, что я не богослов. Но я тоже хотел  бы  видеть  Город
павшим, - сказал Ольвагг. - Я помогу тебе всем, чем смогу.
     - И тогда  мы  захватим  несколько  городов,  оскверним  их  Храмы  и
посмотрим, как они на это ответят.
     Ольвагг кивнул.
     - Ты будешь у меня советником, будешь оказывать моральную  поддержку,
- сказал Ниррити и наклонил голову. - Давай помолимся вместе.
     Старик долго стоял  перед  Дворцом  Камы  в  Кейпуре,  глядя  на  его
мраморные колонны. Наконец одна из девушек  пожалела  его  и  вынесла  ему
хлеба и молока. Хлеб он съел.
     - Выпей и молоко, дедушка.
     Оно питательно и подкрепит твое тело.
     - К черту! - воскликнул старик, - к черту молоко! К черту мое тело. А
по большому счету, так к черту и дух!
     Девушка отпрянула.
     - Разве так отвечают на милостыню?
     - Я не против твоего милосердия,  девушка,  а  против  твоего  выбора
напитка. Ты не могла разве выделить мне глоток хоть самого  дрянного  вина
из кухни... коим гости пренебрегают,  а  повар  не  плеснет  его  даже  на
второсортное мясо? Я жажду выжимок из винограда, а не из коровы!
     - Может тебе меню еще принести? Убирайся, пока я не позвала слуг.
     Он пристально поглядел ей в глаза.
     - Не обижайся, госпожа, прошу тебя. Нищенство мне с трудом дается.
     Она посмотрела в черные глаза на морщинистом, загорелом лице. В седой
бороде виднелись черные пряди, в уголках губ играла неуловимая улыбка.
     - Ладно... Иди за мной. Я провожу тебя на кухню, и посмотрим, что там
найдется. Хотя я, собственно, не понимаю, почему я это делаю.
     Улыбка его стала открытой, когда он пошел за девушкой, наблюдая за ее
походкой.
     - Потому что я так захотел, - ответил он.
     Тарака, ракшас, был не в духе. Летая над облаками, он думал  о  путях
силы и власти. Когда-то он был самым могущественным. До дней Связывания не
было никого, кто мог  бы  устоять  перед  ним.  Затем  пришел  Сиддхартха,
Связавший. Тарака знал Калкина, и знал, что тот силен. Знал он и то, что в
конце концов им придется встретиться, и он, ракшас, должен будет  испытать
силу Атрибута, который,  как  говорили,  собирается  поднять  Калкин.  Они
сошлись в тот давно прошедший день, когда от их ярости загорались  вершины
гор, - и победил Связывающий. А при второй их  встрече,  столетия  спустя,
Саму  удалось  победить  Тараку  даже  более  ощутимо.   Но   Связывающий,
Связавший, был единственным, а теперь он  ушел  из  мира.  Из  всех  живых
только он взял верх над Владыкой Адского Колодца. Но тут  вызов  его  силе
бросили боги. В прежние времена они  были  слабы,  старались  поддерживать
свои хилые способности,  приобретенные  с  помощью  мутаций,  наркотиками,
гипнозом, медитацией, нейрохирургией, и он, величайший из ракшасов смеялся
над их ничтожеством. Они выковали свои Атрибуты - и вот, века  спустя,  их
силы выросли. Четверо их вошли в Адский Колодец, всего лишь четверо, и все
легионы Тараки не смогли отбросить их. Один из них, Шива,  был  силен,  но
позднее Связавший убил его. Так и должно  было  быть,  ибо  Тарака  считал
Связывающего равным себе. Женщину  Тарака  не  учитывал.  Она  всего  лишь
женщина, и обращалась за помощью к Яме. Но Бог Агни, чей  дух  был  ярким,
слепящим пламенем, заставлял Тараку почти что бояться. Он опять  вспомнил,
как однажды Агни вошел один во дворец Паламайдсу, и  бросил  ему,  Тараке,
вызов. Тарака не смог остановить его, хотя и пытался.  И  видел,  как  пал
дворец в огненной мощи Агни. То же было и в Адском Колодце: ничто не могло
остановить его. Тарака обещал тогда себе, что со  временем  проверит  силу
Агни,  как  было  это  с  Сиддхартхой,  чтобы  либо  победить,  либо  быть
связанным. Но обещание это Тарака так и не выполнил: Бог Огня пал от  руки
Красного, четвертого в Адском Колодце. Красный каким-то  образом  повернул
пламя Агни против него самого в день битвы за Кинсет.  Это  означало,  что
величайший из всех - это Красный. Ведь сам Связавший  предупреждал  Тараку
насчет Ямы-Дхармы, Бога Смерти. Да, тот, чьи  глаза  выпивают  жизнь,  был
самым могущественным из всех ныне живущих. Тарака чуть  не  погиб  от  его
силы в громовой колеснице. Как-то он хотел еще раз испытать эту  силу,  но
быстро отступился, потому что он  и  Яма  оказались  союзниками  в  битве.
Говорили,  что  Яма  вскоре  после  Кинсета  умер  в  Городе.  Позднее  же
утверждали, что он все еще бродит по земле. Говорят, что как  Бог  Смерти,
он не может умереть иначе, как по своему желанию. Тарака  принял  это  как
факт и прикинул, что из этого может получиться. А получалось из этого, что
он, Тарака, вернется на юг, на остров с  голубым  дворцом,  где  Бог  Зла,
Ниррити Черный, ждет его ответа. Тарака даст свое согласие. И, начав  путь
из Махартхи на север,  ракшасы  присоединят  свою  мощь  к  мощи  Черного,
разрушат все Храмы в самых больших городах юго-запада, зальют  улицы  этих
городов кровью жителей и бездушных воинов Черного, чтобы  боги  встали  на
защиту и встретили бы там свою судьбу. Если боги не придут, тем самым  они
признают свою слабость. Тогда ракшасы будут  штурмовать  Небо,  и  Ниррити
снесет Небесный Город. Шпиль высотой в  милю  падет,  купол  будет  разбит
вдребезги, огромные белые кошки Канибуррхи будут сновать  среди  развалин,
Павильоны богов и полубогов занесут полярные снега. И все это, в сущности,
помимо скуки, помимо приближения последних  дней  богов  и  людей  в  мире
ракшасов, - по одной единственной причине. Когда бы и где бы  ни  началась
великая битва, великие деяния огнем и  мечом,  -  он  обязательно  придет,
Тарака это знал. Где бы он ни был, что бы ни делал, Красный придет, потому
что там - его царство, и потянет его туда Аспект. Тарака знал,  что  будет
искать, заниматься чем угодно, сколько угодно, ждать, пока не придет день,
когда он сможет опять заглянуть  в  черный  огонь,  бушующий  в  бездонных
глазах Смерти...
     Брахма посмотрел на карту и оглянулся на  хрустальный  экран,  вокруг
которого обвился бронзовый наг, зажавший в зубах хвост.
     - Пожар, жрец?
     - Пожар, Брахма... Весь район складов!
     - Прикажи людям тушить.
     - Они уже делают это, Могучий.
     - Тогда зачем ты беспокоишь меня?
     - Мы боимся, Великий.
     - Чего вы боитесь?
     - Черного, чье имя я не могу назвать в твоем  присутствии,  чья  сила
неуклонно растет на юге, того, кто перерезал все морские торговые пути...
     - Почему ты опасаешься  назвать  передо  мной  имя  Ниррити?  Я  знаю
Черного. Ты думаешь, пожар - его рук дело?
     - Да, Великий, через какого-нибудь  негодяя,  которому  он  заплатил.
Многие говорят, что он хочет отрезать нас от остального мира, отнять  наши
богатства, уничтожить наши склады  и  подорвать  наш  дух,  и  поэтому  он
собирается...
     - Захватить тебя, конечно.
     - Ты сказал это, Могущественнейший.
     - Вполне возможно, жрец. Скажи, разве боги не  станут  вас  защищать,
если Бог Зла посмеет напасть?
     - В этом никогда не  было  никаких  сомнений,  Могущественнейший.  Мы
только хотели напомнить  тебе  о  такой  возможности  и  возобновить  наши
постоянные мольбы о милосердии и божественной защите.
     - Ты услышан, жрец. Не бойся.
     С этими словами Брахма отключил связь.
     - Он нападет.
     - Конечно.
     - Хотел бы я знать, насколько он силен.  Этого  никто  не  знает,  а,
Ганеша?
     - Ты  спрашиваешь  меня,  Господин?  Своего  скромного  политического
советника?
     - Никого другого я здесь не  вижу,  скромный  Бог-творец.  Ты  знаешь
кого-нибудь, у кого может быть такая информация?
     - Нет,  повелитель.  Не  знаю.  Все  избегают  нечистого,  будто  это
существо - сама реальная смерть. Вообще-то,  так  оно  и  есть.  Как  тебе
известно, три полубога, посланные мной на юг так и не вернулись.
     - А ведь они тоже были сильны, верно? Когда это было?
     - Последнего мы посылали год тому назад, это был новый Агни.
     - Да,  он  был   не   очень-то   хорош,   пользовался   гранатами   и
взрывчаткой... но силен.
     - Может быть. Когда богов мало, приходится выбирать из полубогов.
     - В старину я взял бы громовую колесницу...
     - В старину громовой колесницы не было, Яма...
     - Помолчи! Сейчас громовая колесница у нас есть. Я думаю, что высокий
столб дыма с широкой шляпой, грибовидное облако взрыва, вскоре  поднимется
над дворцом Ниррити.
     - Брахма, я думаю, что Ниррити может остановить громовую колесницу.
     - Откуда такая неуверенность?
     - По некоторым сообщениям из первых рук я  понял,  что  против  наших
военных   судов,   выпущенных   на   его   разбойников,   он    использует
самонаводящиеся ракеты.
     - Почему ты не сказал мне об этом раньше?
     - Эти донесения не так давно получены. И только сейчас предоставилась
возможность завести об этом разговор.
     - Значит, ты считаешь, что мы не должны нападать?
     - Нет, нужно выждать. Пусть он двинется первым, чтобы мы могли судить
о его силе.
     - Но это значит - пожертвовать Махартхой?
     - Ну и что? Ты никогда не видел павшего города? Какую пользу принесет
ему Махартха сама по себе и надолго ли  понадобится  ему?  И  если  мы  не
сможем снова вытребовать ее - пусть уж  облако  взрыва  поднимется...  над
Махартхой.
     - Ты прав. Это будет полезно - оценить его силы и  подточить  их.  Но
нам надо подготовиться.
     - Да. Приказывай.
     - Подними все силы Города, вызови Индру с восточного континента  -  и
немедленно!
     - Твоя воля будет исполнена.
     - И подними тревогу в остальных пяти  городах  на  реке:  в  Лананде,
Кейпуре, Кильбаре...
     - Сейчас же.
     - Тогда иди.
     - Уже ушел.


     Время  было  океаном,  пространство  -  его  водами,   Сам   покоился
посередине и решал...
     - Бог Смерти, - окликнул он, - перечисли наши силы.
     Яма повернулся и зевнул, затем поднялся  с  алого  ложа,  на  котором
дремал, почти невидимый. Он пересек комнату и пристально посмотрел в глаза
Саму.
     - Здесь мой Атрибут, без подъема Аспекта.
     Сам встретил его взгляд и выдержал его.
     - Это ответ на мой вопрос?
     - Частично, но в основном это проверка твоей силы.  Похоже,  что  она
возвращается. Ты выносишь мой взгляд дольше любого смертного.
     - Я знаю, что моя сила возвращается. Я это чувствую.  Сейчас  многое,
помимо силы, возвращается ко мне. В течение тех недель, что мы прожили  во
Дворце Ратри, я  размышлял  о  своих  прежних  жизнях.  Не  все  они  были
пропащими, Бог Смерти. Сегодня я это понял. Хотя Небеса побеждали  меня  в
каждом обороте, победы эти им дорого стоили.
     - Да, ты, вполне возможно, орудие судьбы. Теперь они явно слабее, чем
в то время, когда ты бросил им вызов в Махартхе. Слабость эта усугубляется
и тем, что люди стали сильнее. Боги разрушили  Кинсет,  но  не  уничтожили
акселерационизм.  Они  пытались  похоронить  буддизм  в  глубинах   своего
собственного  учения,  но  не  смогли.  Твоя  религия,  конечно,  может  и
поддержала акселерационизм своими, вернее твоими, баснями, в чем я глубоко
сомневаюсь, в отличии от богов, которые были в этом просто уверены. Но она
послужила хорошим отвлекающим маневром, отвлекла  их  внимание  от  вреда,
который они сами себе нанесли, поскольку после того, как она была  принята
ими  как  учение,  все  их  усилия  подавить  ее  вызвали  немалый  подъем
антидейкратистских настроений. Если бы ты не был так практичен,  то  можно
было бы подумать, что все это у тебя по какому-то озарению свыше.
     - Спасибо. Не желаешь ли ты моего благословения?
     - Нет. А, может, мне тебя благословить?
     - Попозже - может быть, Смерть. Но  ты  не  ответил  на  мой  вопрос.
Пожалуйста, расскажи, какими силами мы располагаем?
     - Хорошо. Скоро прибудет Кубера.
     - Кубера? Где он?
     - Он много лет жил в потаенном месте, позволяя  просачиваться  в  мир
научным знаниям.
     -  Сколько  лет?  Тело  его,  небось,  уже  совсем  дряхлое.  Как  он
ухитряется со всем справляться?
     - Ты помнишь Нараду?
     - Моего бывшего врача из Капила?
     - Его самого. Когда ты распустил  своих  копьеносцев  после  битвы  в
Махартхе, он с помощью твоих слуг удалился в захолустье. Он взял  с  собой
все оборудование, которое вы отобрали в Зале Кармы. Я нашел его много  лет
назад. После Кинсета, я совершил побег с Неба с помощью Черного  Колеса  и
сразу же вывел Куберу из его подвала под разрушенным городом.  Позднее  он
сам связался с  Нарадой,  который  теперь  заведует  в  холмах  подпольной
мастерской тел. Они теперь работают вместе, и  мы  открыли  уже  несколько
таких мастерских в разных местах.
     - И Кубера идет сюда? Отлично.
     - А Сиддхартха все еще принц Капила, и его призыв  к  отрядам  своего
королевства должен быть услышан. И мы уже призвали их.
     - Их, вероятно, горсточка. Но все равно, приятно знать...
     - И Бог Кришна.
     - Кришна? Что ему делать на нашей стороне? Где он?
     - Был здесь. Я нашел его на другой день  после  нашего  прибытия.  Он
действительно путался тут с одной из девиц. Жалко смотреть.
     - Как так?
     - Стар. До жалости стар и изношен, но все еще пьяница  и  бабник.  Но
его Аспект пока еще служит ему,  периодически  наделяя  частью  его  былой
гениальности и колоссальной жизнеспособности. Его  выгнали  с  Неба  после
Кинсета за то, что он не желал сражаться против меня  и  Куберы,  как  это
сделал Агни. Он полстолетия бродил по миру: пьянствовал, любил,  играл  на
свирели, - и старел. Мы с Куберой несколько раз  пытались  найти  его,  но
странствуя, он нигде  не  задерживался.  Это,  похоже,  общая  потребность
талантливых божеств-отступников.
     - Зачем он нам?
     - Как только я нашел его, я послал его к Нараде за  новым  телом.  Он
должен  был  поехать  туда  с  Куберой.  Его  силы  тоже   всегда   быстро
восстанавливаются после перерождения.
     - Но зачем он нам?
     - Не забывай, что именно  он  победил  черного  демона  Бану,  против
которого боялся выступить даже Индра. Трезвый, он один  из  самых  опасных
бойцов в мире. Яма, Кубера, Кришна и - если захочешь - Калкин!  Мы  станем
новыми локапалами и будем сражаться вместе.
     - Я бы не прочь.
     - Значит, так и будет. Пусть боги высылают против нас своих стажеров.
Я смастерил новое оружие. Просто досада берет, что приходится  производить
столько оружия  абсолютно  разных  и  экзотических  типов.  Я  трачу  свою
гениальность и свое искусство на каждый предмет в отдельности, доводя  его
до совершенства, вместо массового производства пары  типов  наступательных
средств. Но  многообразие  паранормальных  способностей  требует  как  раз
этого. У кого-нибудь обязательно  найдется  Атрибут,  чтобы  противостоять
одному из имеющихся у нас типов оружия. Но пусть они понюхают пороху пушки
"Геенна",  пусть  попробуют  они  скрестить  клинки  с  электромечом,  или
окажутся перед фонтанным щитом с его струями цианида и  диметилсульфоксида
- вот тогда они поймут, что им противостоят локапалы.
     - Теперь я понимаю, Смерть, почему любой умерший  бог,  даже  Брахма,
может умереть, и его заменит другой - любой, кроме тебя.
     - Спасибо. У тебя есть какой-нибудь план?
     - Пока  нет.  Мне  нужно  больше  информации  о  силах  Города.  Небо
демонстрировало свою мощь в последние годы?
     - Нет.
     - Нет ли какого-нибудь способа проверить  их,  не  обнаруживая  себя?
Может, ракшасы...
     - Нет, Сам, я не доверяю им.
     - Я, вообще-то, тоже. Но иногда с ними можно иметь дело.
     - Как ты имел с ними дело в Адском Колодце или в Паламайдсу?
     - Хорошо сказано. Может, ты и прав. А что Ниррити?
     - Говорят, легионы Черного растут, и что он строит военные машины.  Я
уже когда-то говорил  тебе  о  своих  опасениях  на  этот  счет.  Давай-ка
держаться от Ниррити подальше. Общее у нас только одно - желание сокрушить
Небо. Он не акселерационист и не  дейкратист,  и  в  случае  успеха  может
установить темное средневековье с такими порядками,  до  которых  нынешним
богам еще расти и расти. Лучше  всего,  конечно,  было  бы  спровоцировать
драку между Ниррити и Богами Города, выждать, а  затем  сойтись  в  бою  с
победителем.
     - Пожалуй, ты прав, Яма. Но как это сделать?
     - Пока никак, но,  возможно,  это  скоро  произойдет  само  по  себе.
Махартха раболепно стала на колени, с ужасом глядя на  море.  Ты  стратег,
Сам, а я только  тактик.  Мы  вернули  тебя,  чтобы  ты  сказал  нам,  как
действовать. Прошу тебя, обдумай все хорошенько,  раз  уж  ты  снова  стал
самим собой.
     - Ты всегда подчеркиваешь эти слова.
     - Ты прав, проповедник. Ты ведь еще ни разу не был в сражении  с  тех
пор,  как  вернулся  из  Нирваны...  Скажи-ка,  а  ты   можешь   сражаться
по-буддистски?
     - Вероятно, но для этого мне нужно будет стать личностью,  которую  я
нахожу теперь отвратительной.
     - Ну... может, обойдемся, но держи это в  уме  на  случай,  если  нам
будет  туго.  Конечно,  надежнее  будет,  если  ты  начнешь  каждую   ночь
упражняться перед зеркалом в чтении лекций по эстетике, типа той,  которую
ты выдал в монастыре Ратри.
     - Не склонен.
     - Понятно. Но надо.
     - Лучше я буду практиковаться с мечом. Принеси мне его, и я  преподам
тебе урок.
     -  Ого!   Хорошо!   Если   проведешь   урок   на   уровне,   получишь
новообращенного.
     - Тогда перейдем во двор, и я просветлю тебя.
     Когда Ниррити в своем голубом дворце,  потянувшись,  поднял  руки,  с
палуб его боевых кораблей поднялись ракеты и прочертили дугу  в  небе  над
Махартхой.
     Когда он застегнул черную пластину на груди -  ракета  опустилась  на
город, и там начались пожары.
     Когда надел сапоги - его флот вошел в гавань.
     Когда застегнул черный плащ у горла и надел черный  стальной  шлем  -
его сержанты начали бить в барабаны под палубами кораблей.
     Когда он щелкнул стальной пряжкой пояса с ножнами - флот под  ветром,
поднятым ракшасами, уже подошел к пристани.
     Когда он дал знак Ольваггу, своему молодому адъютанту,  следовать  за
ним во двор - бессловесные воины поднялись на палубы  и  устремили  пустые
взгляды на горящую гавань.
     Когда заурчали моторы черной небесной гондолы, и ее  дверь  открылась
перед ними - первый из его кораблей бросил якорь.
     Когда Ниррити и Ольвагг вошли  в  гондолу  -  первый  отряд  вошел  в
Махартху.
     Когда они долетели до Махартхи - город был взят.
     В цветущем саду высоко  над  землей  пели  птицы.  Рыбы,  похожие  на
старинные  монеты,  лежали  на  дне  голубого  пруда.  Благоухали  крупные
пурпурные цветы, а возле каменной скамьи источала аромат клумба  цветов  с
ярко-желтыми лепестками.
     Она положила руку на белую кованую спинку  скамьи  и  смотрела,  как,
мягко ступая по плитам дорожки, к ней приближаются его сапоги.
     - Сэр, это частный сад, - сказала она.
     Он  остановился  и  взглянул  на  нее   -   мускулистый,   загорелый,
темноглазый и темнобородый. Лицо его ничего не выражало до тех  пор,  пока
он не улыбнулся.
     - Гости сюда не ходят, - добавила она, - для них есть сады  в  другом
крыле. Пройдете под той аркой...
     - В моем саду, Ратри, ты всегда была желанной гостьей, - сказал он.
     - В моем?..
     - Кубера.
     - Боже, Кубера! Но ты не...
     - Не жирный. Знаю. Новое тело, и оно неустанно работало.  Изготовляло
оружие Ямы, перевозило его...
     - Когда ты прибыл?
     - Только что. Я привез с собой Кришну вместе  с  партией  взрывчатки,
гранат, осколочных мин...
     - Боги... Это было так давно...
     - Да, очень. Но я должен перед тобой извиниться,  поэтому  и  пришел.
Меня это мучило многие годы. Прости меня, Ратри, за ту давнюю ночь,  когда
я втянул тебя в нашу затею. Мне необходим был твой  Атрибут,  потому  я  и
потащил тебя с нами. Вообще-то я не люблю таким образом  пользоваться  кем
бы то ни было.
     - Я в любом случае скоро  бы  оставила  Город,  Кубера,  так  что  не
переживай и не чувствуй себя таким  уж  виноватым.  Конечно,  хотелось  бы
носить тело попривлекательней. Но это не главное.
     - Я дам тебе другое тело.
     - В другой раз, Кубера. Прошу, садись сюда. Ты голоден? Хочешь пить?
     - Как всегда.
     - Вот фрукты, вот сома. Может предпочтешь чай?
     - Спасибо, лучше сома.
     - Яма говорит, что Сам излечился от своей святости.
     - Хорошо. Он нам очень нужен. У него уже есть для нас план действий?
     - Яма мне не говорил. Но, может быть, Сам не говорил Яме.
     На ближайшем дереве сильно затряслись ветви,  и  Так  приземлился  на
четвереньки. Он пробежал по плитам и остановился перед скамьей.
     - Ваша болтовня разбудила меня, - заворчал он. - Что это  за  парень,
Ратри?
     - Бог Кубера, Так.
     - Если ты не разыгрываешь меня, то... какая перемена.
     - То же самое можно сказать и о тебе, Так из Архивов. Почему  ты  все
еще обезьянничаешь? Яма мог бы предоставить тебе человеческое тело.
     - Как обезьяна я более полезен, - ответил Так. - Я  отличная  ищейка,
куда лучше, чем собака. Кроме того, я сильнее человека. А кто отличит одну
обезьяну от другой? Из этих соображений я останусь в  этой  форме  до  тех
пор, пока не будет больше нужды в этих моих достоинствах.
     - Похвальное решение. Были еще известия о перемещениях Ниррити?
     - Его корабли подходят все ближе и ближе к большим портам,  -  сказал
Так. - И их стало гораздо больше. Больше пока ничего не известно.  Похоже,
что Боги побаиваются его, раз не уничтожают.
     - Да, - сказал Кубера, - потому что  он  -  неизвестная  величина.  Я
склонен думать, что это ошибка Ганеши.  Именно  он  позволил  Ниррити  без
помех оставить Небо и взять с собой все свое оборудование. Я думаю, Ганеша
хотел иметь под рукой какого-нибудь врага Неба, -  вдруг  понадобится.  Но
он, видимо, никогда не думал, что  неспециалист  сможет  так  использовать
оборудование, как это сделал Ниррити и создать армию, которой он же теперь
и командует.
     - Логично, - сказала Ратри, -  даже  я  слышала,  что  Ганеша  обычно
рассуждает подобным образом. Что же он будет делать теперь?
     - Отдаст Ниррити первый город, который тот атакует, и будет наблюдать
за средствами нападения и оценивать его силы... если сможет убедить Брахму
держаться подальше. А затем ударит по Ниррити. Махартха должна пасть, а мы
должны быть поблизости. Интересно будет даже просто понаблюдать.
     - Но наблюдением мы не ограничимся, да? - спросил Так.
     - Да, конечно, Сам понимает, что мы должны иметь в  руках  как  можно
больше оружия, а затем и применить его. Мы должны будем  отреагировать  на
их действия молниеносно, Так, и это будет, похоже, очень скоро.
     - Наконец-то, - сказал Так, - я всегда  мечтал  сражаться  вместе  со
Связавшим.
     -  В  ближайшее  время,  я  уверен,  почти  все  желания  будут  либо
исполнены, либо потерпят крах.
     - Еще сомы? А фруктов?
     - Спасибо, Ратри.
     - А тебе, Так?
     - Разве что банан.


     В тени деревьев,  у  вершины  высокого  холма  восседал  Брахма,  как
изваяние в Храме, и не отрываясь смотрел вниз, на Махартху.
     - Они оскверняют Храм.
     - Да, - ответил Ганеша. - Чувства Черного не изменились с годами.
     - С одной стороны, жалко. С другой - пугает. У его армии  винтовки  и
пистолеты.
     - Да, он очень силен. Давай вернемся в гондолу.
     - Подожди.
     - Я боюсь, повелитель, не чрезмерно ли они сильны... здесь и сейчас.
     - На что ты намекаешь?
     - Они не могут двигаться на кораблях вверх по реке. Если они  захотят
атаковать Лананду, им придется идти по суше.
     - Это верно. Если только у него нет достаточного количества воздушных
кораблей.
     - А если они захотят атаковать Кейпур, они должны идти еще дальше.
     - Ну да! А  если  они  захотят  атаковать  Кильбар,  то  еще  дальше!
Объясни, что ты хочешь сказать. К чему ты это все ведешь?
     - Чем дальше они зайдут, тем  больше  у  них  появится  проблем,  тем
уязвимее они станут для партизанских нападений на всем их пути.
     -  Ты,  кажется,  предполагаешь,  что  я  ограничусь  только  мелкими
вылазками и нападками на его легионы. Что я позволю им идти  по  стране  и
захватывать города один за другим?  Они  окопаются  тут,  пока  не  придет
подкрепление, чтобы удержать захваченное, и только тогда двинутся  дальше.
Разве что сумасшедший сделал бы иначе. Если мы будем ждать...
     - Посмотри вниз!
     - Что там? Что это?
     - Они готовятся покинуть город.
     - Не может быть!
     - Брахма, ты забываешь, что Ниррити - фанатик,  сумасшедший.  Ему  не
нужна ни Махартха, ни Лананда, ни Кейпур. Он хочет уничтожить наши Храмы и
нас самих. В этих городах его интересуют не тела, а  души.  Он  пойдет  по
стране, уничтожая каждый символ нашей религии, какой только встретится  на
его пути, пока мы не станем с ним драться. Если мы ничего не сделаем,  он,
скорее всего, разошлет миссионеров.
     - Значит, мы должны что-то сделать.
     - Ослабим его, пока он  идет.  Когда  он  станет  достаточно  слаб  -
ударим! Отдай ему Лананду, и Кейпур тоже, если понадобится. Даже Кильбар и
Хамсу. Когда он ослабнет,  мы  разобьем  его.  Мы  обойдемся  и  без  этих
городов. Сколько их мы сами уничтожили? Ты, наверное, и не вспомнишь.
     - Тридцать шесть, - сказал Брахма. - Давай  вернемся  в  Город,  и  я
подумаю над всем этим. Если я последую твоему совету, а он  уйдет  прежде,
чем достаточно ослабнет, мы многое потеряем.
     - Хотел бы поспорить, что не уйдет.
     - Не тебе бросать жребий, Ганеша, а мне. Смотри, с ними эти проклятые
ракшасы. Давай-ка уедем побыстрее, пока они нас не заметили.
     - Да, немедленно.
     Они пустили своих слизардов обратно в лес.
     Кришна отложил свирель, когда к нему прибыл посланник.
     - Да? - спросил он.
     - Махартха пала...
     Кришна встал.
     - И Ниррити готовится идти на Лананду.
     - Что делают боги для защиты городов?
     - Ничего. Вообще ничего.
     - Пойдем со мной. Локапалам нужно посовещаться.
     Отложенная Кришной свирель так и осталась лежать на столе.


     В эту ночь Сам стоял на самом верхнем балконе Дворца Ратри. Дождь под
порывами ветра хлестал его своими ледяными струями. Железное кольцо на его
левой руке излучало изумрудное сияние.
     Падающие молнии застывали в воздухе.
     Сам поднял руку,  и  загрохотал  гром.  Его  раскаты  превратились  в
предсмертный крик всех драконов, которые жили когда-то где-то...
     Огненные элементали сменили ночь на день, встав перед Дворцом Камы.
     Сам поднял обе руки, и элементали, как один,  поднялись  в  воздух  и
зависли высоко в небе.
     Он сделал жест, и элементали полетели над Кейпуром,  с  одного  конца
города на другой.
     Закружились кольцом, затем разлетелись и устроили дикую пляску  среди
грозы.
     Он опустил руки.
     Огни вернулись и снова встали перед ним.
     Он не двигался, он ждал.
     После ста ударов сердца из ночи пришел голос и сказал ему:
     - Кто ты чтобы командовать рабами ракшасов?
     - Приведи ко мне Тараку, - сказал Сам.
     - Смертные мне не приказывают!
     - Тогда посмотри на пламя моей истинной сущности, пока я не  привязал
тебя к вон тому металлическому флагштоку.
     - Связывающий? Ты жив?
     - Приведи Тараку, - повторил Сам.
     - Сейчас, Сиддхартха. Твоя воля будет исполнена.
     Сам хлопнул в ладони, и элементали взмыли в  небо.  Над  Самом  снова
сомкнулась темная ночь.
     Владыка Адского Колодца принял человеческую форму и вошел в  комнату,
где в одиночестве сидел Сам.
     - Последний раз я видел тебя в день Великой Битвы, - сказал Тарака. -
Потом я слышал, что боги нашли способ обезвредить тебя.
     - Как видишь, у них этого не получилось.
     - Как ты снова пришел в мир?
     - Бог Яма, Красный, отозвал меня обратно.
     - Его сила и в самом деле велика.
     - Это не раз доказано. А как дела у ракшасов?
     - Хорошо. Мы продолжаем твою борьбу.
     - Да? Какими методами?
     - Мы помогаем твоему старому союзнику -  Черному,  Ниррити  -  в  его
войне против богов.
     - Так я и думал. Поэтому я и вызвал тебя.
     - Хочешь присоединиться к нему?
     - Я обдумал это  очень  основательно  и,  несмотря  на  возражения  и
протесты моих товарищей, действительно хочу объединить с ним силы, но  при
условии, что он заключит договор с нами. Я  хочу,  чтобы  ты  передал  ему
предложение.
     - Какое предложение, Сиддхартха?
     - Что локапалы - Яма, Кришна, Кубера и я - будем сражаться  вместе  с
ним против богов и приведем с собой всех своих,  поддерживающих  нас,  всю
силу и оборудование, если  он  согласится  не  воевать  с  последователями
буддизма или индуизма, пока они существуют в мире, с целью обращения их  в
свою веру, и, кроме того, если не станет он подавлять акселерационизм, как
делали это боги, в случае нашей победы. Когда он даст тебе ответ, посмотри
на пламя его сущности и скажешь мне, искренне ли он говорил.
     - Думаешь, он согласится?
     - Скорей всего, да. Думаю, он знает, что если боги падут и  никто  не
будет больше насаждать  индуизм,  как  они  это  делали,  Ниррити  получит
новообращенных. То, что  получилось  у  меня  с  буддизмом  -  и  это  при
ожесточенной оппозиции  богов  -  хороший  тому  пример.  Кроме  того,  он
считает, что его  учение  -  единственно  правильное,  и  верит,  что  оно
заглушит  любое  другое.  Я  думаю,   что   он   согласится   на   честное
соперничество. Передай ему это предложение и принеси ответ. Согласен?
     Тарака пошел волнами. Лицо его и левая рука стали прозрачными.
     - Сам...
     - Что?
     - Какой же путь истинный?
     - Ты спрашиваешь меня? Откуда мне знать?
     - Смертные зовут тебя Буддой.
     - Это  только  потому,  что  у  них  не  хватает  слов  и  в  избытке
невежество.
     - Нет. Я смотрю  на  твое  пламя  и  называю  тебя  Богом  Света.  Ты
связываешь смертных, как  связал  нас.  Ты  выпускаешь  их  на  волю,  как
выпустил нас. Твоя власть дала им веру. И ты тот, кем провозглашал себя.
     - Я лгал. Я сам в это никогда не верил и сейчас не верю. Я мог бы так
же легко выбрать другой путь, скажем,  религию  Ниррити,  только  распятие
болезненно. Я мог выбрать религию, называемую исламом, но я знал, как  она
смешивается с индуизмом. Мой  выбор  был  основан  на  расчете,  а  не  на
вдохновении, и я - никто.
     - Ты - Повелитель Света.
     - Ладно, иди, передавай мое предложение,  а  о  религии  поговорим  в
другой раз.
     - Локапалы, ты сказал, это Яма, Кришна,  Кубера  и  ты?  Значит,  Яма
действительно жив. Скажи, Сам, пока я не ушел... Ты можешь победить Яму  в
бою?
     - Не знаю. Но не думаю. И не думаю, что кто-нибудь сможет.
     - А он сможет победить тебя?
     - Вероятно - в честном бою.  В  прошлом,  когда  мы  встречались  как
враги, мне всякий раз либо везло, либо удавался какой-нибудь трюк. Недавно
я тренировался с ним в фехтовании, и тут ему нет  равных.  Он  чрезвычайно
разносторонен в способах уничтожения и разрушения.
     - Понятно, - сказал Тарака,  и  его  правая  рука  и  половина  груди
расплылись. - Ну, спокойной ночи тебе, Сиддхартха. Я уношу  с  собой  твое
послание.
     - Спасибо, и тебе тоже доброй ночи.
     Тарака превратился в дым и растворился в грозе.


     Смерчем носился Тарака высоко над миром.
     Гроза бушевала вокруг него, но он не обращал внимания на ее ярость.
     Гремел гром, потоками обрушивался на землю ливень и Мост Богов  тонул
в непроглядной тьме.
     Но Тараке ничего не мешало.
     Ибо  он  был  Тарака  -  ракшас,  вождь  ракшасов,  Владыка   Адского
Колодца...
     И он был самым могущественным существом в  мире  после  Связывающего,
Связавшего.
     А теперь Связавший  сказал  ему,  что  есть  существо  могущественней
его... И снова они будут сражаться вместе, как раньше.
     Как вызывающе он держался в своем Красном со своей Силой. В тот день.
Полстолетия назад. У Ведры.
     Уничтожить Смерть, победить Яму-Дхарму, чтобы доказать  превосходство
Тараки над всеми...
     А доказать было куда важнее, чем  победить  богов,  которые  так  или
иначе должны когда-нибудь умереть, поскольку они не ракшасы.
     Следовательно, предложение Связывающего к Ниррити - на  которое,  как
сказал Связавший, Черный должен согласиться - нужно передать только грозе.
И Тарака посмотрит на ее пламя и увидит, что гроза сказала правду.
     Потому что гроза никогда не лжет... И всегда говорит НЕТ.
     Сержант Черного привел его в лагерь.
     Он выглядел роскошно  в  своих  сверкающих  доспехах,  и  он  не  был
пленником, он сам подошел к дозорному и заявил, что у него есть  сообщение
для Ниррити. По этой причине сержант решил не убивать  его  сразу  же.  Он
отобрал у чужака оружие и повел в лагерь, расположенный в лесу  неподалеку
от Лананды. Там он оставил его под охраной, а сам пошел доложить вождю.
     Ниррити и Ольвагга сидели в шатре Черного. Перед ними была развернута
карта Лананды.
     Когда  в  шатер  ввели  пленника,  Ниррити  оглядел  его  и  отпустил
сержанта.
     - Кто ты? - спросил он.
     - Ганеша из Города. Тот самый, что помог тебе бежать с Неба.
     Ниррити задумался.
     - Что ж, я помню своего друга прежних дней. Зачем ты пришел ко мне?
     - Потому что для этого настало время. Ты, наконец, предпринял Великий
Крестовый Поход.
     - Да.
     - Я хотел бы частным образом посоветоваться с тобой насчет этого.
     - Говори.
     - При нем? - кивнул он в сторону адъютанта Ниррити.
     - Говорить при Яне Ольвагге  -  все  равно,  что  говорить  при  мне.
Говори, что у тебя на уме.
     - Ольвагг?
     - Да.
     - Ну, хорошо. Я пришел сказать тебе, что Боги Города  слабы,  слишком
слабы, я думаю, чтобы победить тебя.
     - Я тоже так думаю.
     - Но они не настолько слабы, чтобы не повредить тебе, и крепко, когда
выступят. Если они соберут все свои силы в подходящий момент,  неизвестно,
куда качнутся весы.
     - Я воюю, помня об этом.
     - Лучше, чтобы победа досталась тебе не такой дорогой  ценой.  Ты  же
знаешь, я уважаю христианскую веру.
     - Что ты хочешь этим сказать?
     - Я решился здесь устроить партизанскую войну против тебя только  для
того, чтобы сообщить тебе - Лананда твоя. Они не будут защищать  ее.  Если
ты продолжишь действовать так же - не распыляя сил,  -  и  направишься  на
Кейпур, Брахма не сможет защитить его. Но когда ты придешь  в  Кильбар,  и
твои силы поослабнут после битв у стен первых трех городов, истощаться  от
рейдов моих людей по всему пути, тогда Брахма и нанесет удар со всей мощью
Неба, и ты можешь пасть, разбитый под стенами Кильбара. Все силы Небесного
Города приведены в боевую готовность. Они ждут тебя у ворот четвертого  по
реке города.
     - Понял. Это полезное сообщение. Они боятся того, что я породил.
     - Конечно. Донесешь ли ты это до стен Кильбара?
     - Да. И одержу победу в  Кильбаре.  Я  использую  самое  мощное  свое
оружие, которое было припасено для осады самого  Небесного  города.  Но  я
пошлю за ним сейчас. И  вся  его  мощь  будет  обрушена  на  моих  врагов,
пришедших на защиту обреченного Кильбара.
     - У них тоже есть могучее оружие.
     - Когда мы встретимся, то исход битвы будет зависеть не от меня и  не
от них. На все воля божья...
     - Но можно добиться и перевеса одной чаши весов, Ренфрю.
     - О? Что ты хочешь этим сказать?
     - Многие полубоги не удовлетворены  ситуацией  в  Городе.  Они  хотят
продолжить   кампанию    против    движения    акселерационизма,    против
последователей Татхагаты. Они были разочарованы, когда этого не  произошло
после Кинсета. Кстати, бог Индра отозван с восточного континента,  где  он
вел  войну  с  ведьмами.  Индра  разделяет  чувства   полубогов,   а   его
приспешников расшевелили предыдущие битвы.
     Ганеша поправил плащ.
     - Продолжай, - приказал Ниррити.
     - Когда они подойдут к Кильбару, - сказал Ганеша, - то,  возможно,  и
не станут защищать город.
     - Ясно. Чего ты добьешься, помогая нам, Ганеша?
     - Чувства удовлетворения.
     - Ничего больше?
     - Я надеюсь, ты когда-нибудь вспомнишь, что я приходил к тебе.
     - Быть посему. Я не забуду,  ты  получишь  у  меня  награду  после...
Стража!
     Полог палатки приподнялся и появился сержант, приведший сюда Ганешу.
     - Отведи этого человека туда, куда он пожелает и проследи, чтобы  его
никто не беспокоил, - приказал Ниррити.
     - Ты ему доверяешь? - спросил Ольвагг, после того, как Ганеша вышел.
     - Да, - ответил Ниррити, - но он получит свои серебряники после.
     Локапалы  собрались  на  совет  в  комнате  Сама  во   Дворце   Камы.
Присутствовали Так и Ратри.
     - Тарака сообщил, что Ниррити  не  соглашается  на  наши  условия,  -
сказал Сам.
     - Вот и хорошо, - сказал Яма, - я уже было начал  опасаться,  что  он
согласится.
     - Утром он пойдет на штурм Лананды. Тарака уверен,  что  они  возьмут
город. Это будет посложнее, чем с Махартхой, но он считает,  что  они  все
равно победят. Я тоже.
     - И я.
     - И я.
     - После этого они направятся сюда, к Кейпуру.  Потом  Кильбар,  потом
Хамса, потом Гайтри. Он знает, что где-то по дороге, боги нападут на него.
     - Естественно.
     - Мы находимся как  раз  посередине,  и  у  нас  несколько  вариантов
выбора. Мы не смогли заключить договор с Ниррити. Как вы  думаете,  сумеем
ли мы договориться с Небом?
     - Нет! - воскликнул Яма, ударив  кулаком  по  столу.  -  На  чьей  ты
стороне, Сам?
     - Я на стороне акселерационизма, - ответил  Сам.  -  Если  наши  цели
могут быть достигнуты путем переговоров, а не бесполезным  кровопролитием,
тем лучше для нас.
     - Лучше уж иметь дело с Ниррити, чем с Небесами!
     - Тогда  давай  проголосуем,  как  мы  это  делали,  перед  тем,  как
связаться с Ниррити.
     - Тебе нужно всего  лишь  одно  "за"  кого-нибудь  из  нас,  и  итоги
голосования - в твою пользу.
     - Ты помнишь условия, выдвинутые мной, когда мы создавали  локапалов?
Ты просил меня возглавить вас, и я согласился при условии, что при  ничьей
- решение за мной. Лучше выслушай мои доводы, прежде чем  мы  приступим  к
голосованию.
     - Ну ладно - говори!
     - Небо в последние годы выработало более либеральную точку зрения  на
движение акселерационизма, насколько я ориентируюсь.  Официальная  позиция
не изменилась, но до сих пор против движения не  было  предпринято  ничего
нового - возможно, потому что мы их основательно потрепали. Я не прав?
     - В сущности - прав, - ответил Кубера.
     - Видимо, они решили, что  подобные  операции  обходятся  им  слишком
дорого, чтобы проводить их всякий раз, когда Наука поднимает  свою  жалкую
голову. Кроме того, в той битве сражались против них люди - человечки,  не
побоявшиеся выступить  против  Неба.  А  ведь  люди,  в  отличие  от  нас,
обременены семьями, связаны по рукам  и  ногам  страхом  сохранить  чистую
запись кармы, чтобы надеяться на возрождение, и тем не менее, они вышли на
бой. И Небо в последнее время было вынуждено стать более снисходительным к
ним. Такова нынешняя ситуация. Они ничего не потеряют,  если  признают  ее
официально.  Кроме  того,  это  признание  может  быть  представлено   как
милостивый жест божественного милосердия, и это будет им самим на  пользу.
Мне кажется, что они пойдут на уступки, на которые не пошел Ниррити.
     - Я жажду, чтобы Небеса пали, - сказал Яма.
     - Конечно. Так же как и я. Но посуди сам. С тем, что ты дал людям  за
последние полвека, сможет ли Небо долго удерживать  мир  в  своей  власти?
Небеса пали в тот день у Кинсета. Еще поколение, может быть  два  -  и  их
власть над смертными прекратится окончательно.  Сражаясь  с  Ниррити,  они
понесут гораздо больше потерь, даже если победят. Дай им еще несколько лет
декадентской славы. Они будут слабеть и слабеть с  каждым  годом.  Пик  их
власти позади. Вскоре наступит упадок.
     Яма закурил сигарету.
     - Или ты хочешь, чтобы кто-нибудь убил Брахму  для  тебя?  -  спросил
Сам.
     Яма помолчал, затянулся сигаретой и выдохнул. Потом произнес:
     - Возможно. Возможно, ты прав. Я не хочу думать об этом. Хотя, скорее
всего, так оно и есть.
     - Что ты скажешь, если я гарантирую, что Брахма умрет?
     - Нет! Если ты осмелишься, я убью тебя!
     - Похоже, ты сам не знаешь, нужен  тебе  Брахма  живым  или  мертвым.
Наверное, ты любишь ее и ненавидишь одновременно. Ты  был  стариком,  Яма,
еще до того, как стал молодым, и она - единственное существо,  которое  ты
когда-либо любил. Я прав?
     - Да.
     - Тогда у меня нет для тебя совета. Но ты должен сам отделить себя  и
свои чувства от общего дела.
     - Хорошо, Сиддхартха. Я  голосую  за  то,  чтобы  остановить  Ниррити
здесь, у Кейпура, если Небо поможет нам.
     - У кого-нибудь еще есть какие-нибудь замечания по этому поводу?
     Молчание.
     - Тогда пошли в Храм, захватим и воспользуемся его средствами связи.
     Яма потушил сигарету.
     - Но с Брахмой разговаривать я не буду, - сказал он.
     - Переговоры проводить буду я, - ответил Сам.


     И_л_и_, пятая нота гаммы, зазвенела на струне вины в Саду  Пурпурного
Лотоса.
     Когда Брахма включил экран в своем павильоне, он  увидел  человека  в
сине-зеленом тюрбане Уратхи.
     - Где жрец? - спросил Брахма.
     - Он лежит связанный, поблизости. Я могу  притащить  его  сюда,  если
тебе не терпится услышать пару молитв...
     - Кто ты, одевший тюрбан Первых и посмевший войти в Храм с оружием?
     - У меня странное ощущение, что все это уже со мной когда-то  было  -
ответил человек.
     - Отвечай на вопросы!
     - Ты хочешь остановить Ниррити, Госпожа? Или ты уже готова отдать ему
все города, расположенные вдоль реки?
     - Ты испытываешь терпение  Небес,  смертный!  Ты  не  покинешь  Храма
живым.
     - Твои угрозы ничего не значат для главного из локапал, Кали.
     - Локапал больше не существует, и, поэтому, нет среди них главного.
     - Ты смотришь на него, Дурга.
     - Яма? Это ты?
     - Нет, но он здесь, со мной. Так же как Кришна и Кубера.
     - Агни мертв. Каждый новый Яма обречен на смерть с тех пор...
     - Со времен Кинсета. Я знаю, Кали. Я  не  участвовал  в  сражении  на
поле. Ральд не убил меня. Призрачная  кошка  -  оставим  ее  без  имени  -
проделала хорошую работу, но это не сработало. И сейчас  я  вновь  пересек
Мост Богов. Локапалы избрали меня своим лидером. Мы будем защищать  Кейпур
и разобьем армию Ниррити, если Небо нам поможет.
     - Сам... ты... этого не может быть!
     -  Можешь  назвать  меня  по-другому:  Калкин,  или  Сиддхартха,  или
Татхагата, или Махасаматман, или Связавший, или Будда, или  Майтрейя.  Тем
не  менее,  я  все  тот  же  Сам.  Я  пришел  преклониться  пред  тобой  и
договориться о сделке.
     - Говори какой?
     - Люди могут терпеть Небо, но Ниррити - совсем  другое  дело.  Яма  и
Кубера доставили оружие в город. Мы можем укрепить оборону и  организовать
мощную защиту. Если Небо соединит свою силу с нашей, Ниррити падет у  стен
Кейпура. Мы сделаем это, если Небо позволит свободно существовать движению
акселерационизма,  гарантирует  свободу  вероисповедания  и   покончит   с
царствованием Владык Кармы.
     - Ты слишком многого хочешь, Сам...
     - Относительно первых  двух  условий,  вам  просто  следует  признать
существующее  положение  вещей.  Третий  пункт  осуществится  само  собой,
нравится вам  это  или  нет.  Я  даю  вам  возможность  выступить  в  роли
милостивых благодетелей.
     - Мне нужно подумать...
     -  У  тебя  есть  минута-другая.  Я   подожду.   Если   ответ   будет
отрицательным, тогда мы уйдем отсюда  и  позволим  Ренфрю  взять  город  и
осквернить этот Храм. После того, как они возьмут еще  несколько  городов,
тебе придется выступить против него. Но нас поблизости уже  не  будет.  Мы
будем выжидать, чем все закончится. И после всего этого не ты  уже  будешь
решать те вопросы, о которых я завел речь при оговаривании наших  условий.
Если же ты скажешь да, мы сможем остановить победоносный  размеренный  ход
зомби Черного и одолеть Ниррити.  В  любом  случае  мы  получим  то,  чего
добиваемся. Предложенный мною путь должен тебе больше понравиться.
     - Хорошо! Я сразу же пошлю войска. Мы будем сражаться  бок  о  бок  в
этой последней битве, Калкин. Ниррити найдет  свою  смерть  под  Кейпуром!
Оставь кого-нибудь в  комнате  связи,  чтобы  мы  постоянно  находились  в
контакте.
     - Я расположу здесь свою штаб-квартиру.
     - А  сейчас,  развяжи  служителя  и  приведи  его  сюда.  Он  получит
кое-какие божественные указания, а вскорости узрит визит божества.
     - Да, Брахма.
     - Сам, подожди! После этой битвы, если мы останемся в живых, я хотела
бы обсудить с тобой кое-какие религиозные проблемы. Я пересмотрела...
     - Ты хочешь стать буддистом?
     - Нет, снова женщиной...
     - Пока не время и не место рассуждать о подобных вещах.
     - Я буду на месте, когда придет время.
     - Я сейчас пришлю служителя. Оставайся на связи.


     Сразу же после  падения  Лананды,  Ниррити  организовал  богослужение
среди руин города, моля о победе над другими городами. Его темные сержанты
отбивали на барабанах мерный монотонный ритм, все зомби стояли на коленях.
Ниррити молился, пока испарина не покрыла его лицо, словно маска из стекла
и света, и пот стекал на биодоспехи, дающие  ему  силу  многих.  Затем  он
поднял лицо к Небесам, взглянул на Мост Богов и сказал:
     - Аминь.
     Когда Ниррити подошел к Кейпуру, его там ждали боги.
     Ждали ополченцы Кильбара, ждали войска Кейпура.
     Ждали полубоги, герои и знать.
     Ждали брамины  высокого  ранга,  ждали  многочисленные  последователи
Махасаматмана. Последние пришли сюда во имя Божественной Эстетики.
     Ниррити устремил свой взгляд через минные поля  у  стен  города  и  у
ворот увидел четырех всадников,  четырех  локапал.  Над  ними  развевались
стяги Небес.
     Он опустил забрало и повернулся к Ольваггу.
     - Ты был прав. Я только надеюсь, что внутри нас ждет Ганеша.
     - Мы узнаем об этом довольно скоро.
     Ниррити приказал двигаться вперед.
     И настал день, когда Повелитель Света стал победителем на  поле  боя.
Бездушные легионы Ниррити не взяли Кейпур. Ганеша пал  от  меча  Ольвагга,
когда пытался нанести предательский удар в спину Брахмы, встретившегося  в
поединке с Ниррити на холме. Сам Ольвагга упал, с раной в животе,  и  стал
отползать к валуну.
     Брахма и Черный застыли друг напротив  друга;  пролетев  между  ними,
голова Ганеши покатилась вниз по склону.
     - Это тот, кто сказал мне "Кильбар", - сказал Ниррити.
     - Это тот, кто выбрал Кильбар, - сказал Брахма, - и настаивал,  чтобы
это произошло в Кильбаре. Теперь я понял, почему.
     Они схватились, и доспехи Ниррити сражались за него с силой многих.
     Яма пришпорил свою лошадь, направляя ее к  холму,  и  вдруг  на  него
налетел смерч песка и пыли. Он поднял свой  плащ  до  самых  глаз  и  смех
зазвенел в его ушах.
     - Где твой взгляд, несущий смерть, Яма-Дхарма?
     - Ракшас! - прорычал он.
     - Да, это я, Тарака!
     На Яму внезапно обрушился мощный поток воды: его лошадь поднялась  на
дыбы, не устояла под напором и упала на спину.
     Яма тут же вскочил на ноги, сжимая клинок в руке, а  огненный  ураган
принял человеческие формы.
     - Я дочиста смыл эту дрянь, Смерть. Сейчас ты погибнешь от моей руки!
     Яма взмахнул мечом и бросился на ракшаса.
     Клинок рассек противника от плеча до бедра, но кровь не выступила, не
осталось даже намека на рану.
     - Ты не можешь зарубить меня, как человека, о Смерть!  Посмотри,  что
могу сделать с тобой я!
     Тарака бросился на него, прижав ему руки к туловищу, и опрокидывая на
землю. К небу взлетел фонтан искр.
     Неподалеку Брахма поставил колено на спину Ниррити и тянул его голову
назад, пытаясь преодолеть силу черных доспехов.  Тут  со  своей  колесницы
спрыгнул Бог Индра и поднял свой меч "Удар Грома" на  Брахму.  И  услышал,
как хрустнула шея Ниррити.
     - Только твой плащ защищает тебя! - крикнул Тарака,  пытаясь  одолеть
Яму, и тут он заглянул в глаза Смерти...
     Яма почувствовал, что хватка Тараки ослабевает. Он не  стал  доводить
дело до конца, а сразу же, как  только  получилось,  отшвырнул  ракшаса  в
сторону, вскочил на ноги и помчался к Брахме, даже не подняв с земли  меч.
На холме Брахма отражал выпады "Удара Грома", снова и снова. Кровь  струей
била из обрубка его левой руки и лилась из ран на голове и груди.  Ниррити
держал мертвой хваткой его лодыжки.
     Яма, атакуя, крикнул и выхватил свой кинжал.
     Индра отступил за пределы досягаемости клинка Брахмы и  повернулся  к
нему.
     - Кинжал против "Удара Грома", Красный? - спросил он.
     - Да, - сказал Яма, нанося удар правой рукой и перехватывая кинжал  в
левую для настоящего удара.
     Индра выронил меч и ударил Яму в челюсть. Яма упал, но успел схватить
Индру за ноги и повалил бога на землю.
     И тут взгляд Ямы обрел полную силу, и Индра, казалось,  съежился  под
этим взглядом, стал меньше. Тарака прыгнул на спину Яме, когда  Индра  уже
умер. Яма попытался освободиться, но не смог; будто его придавила гора.
     Брахма лежал рядом  с  Ниррити.  Правой  рукой  он  отсоединил  часть
доспехов, пропитанных репеллентом, и бросил их в сторону Ямы.
     Тарака отшатнулся, Яма оглянулся и посмотрел на  него.  "Удар  Грома"
уже не лежал на земле, а был направлен в грудь  Ямы.  Яма  схватил  клинок
обеими руками, отклоняя его на  несколько  дюймов  от  сердца.  Но  лезвие
надвигалось; кровь хлынула из ладоней Смерти и обагрила землю.
     Брахма сосредоточил свой смертный взгляд на Владыке Адского Колодца.
     Острие коснулось Ямы.
     Яма вывернулся в сторону, и острие вспороло ему кожу  от  ключицы  до
плеча.
     Его глаза жалили, словно два  копья  и  потерял  ракшас  человеческую
форму, превратился в дым.
     Голова Брахмы упала на грудь.
     Тарака завизжал, увидев,  что  Сиддхартха  мчится  к  нему  на  белой
лошади, а воздух вокруг него трещит и пахнет озоном.
     - Нет, Связывающий! Сдержи свою силу! Моя смерть принадлежит Яме...
     - О глупый демон! - сказал Сам. - Нет нужды...
     Но Тараки больше не было.
     Яма упал на колени рядом с Брахмой и затягивал жгутом  обрубок  того,
что когда-то было левой рукой.
     - Кали! - говорил он. - Не умирай! Скажи мне что-нибудь, Кали!
     Брахма застонал, его глаза на мгновение открылись и вновь закрылись.
     - Слишком  поздно,  -  пробормотал  Ниррити.  Он  повернул  голову  и
посмотрел на Яму. - Хотя нет, самое время. Ты ведь Азраил,  правда?  Ангел
Смерти...
     Яма нанес ему пощечину, и кровь с его ладони залила лицо Ниррити.
     - Блаженны нищие духом,  ибо  их  есть  Царство  Небесное,  -  сказал
Ниррити. - Блаженны страждущие, ибо будут они утешены.  Блаженны  кроткие,
ибо они наследуют землю.
     Яма ударил его снова.
     -  ...Блаженны  алчущие  и  жаждущие,  ибо  они  насытятся.  Блаженны
милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем,  ибо  узрят
они Бога...
     - И блаженны миротворцы, - сказал  Яма.  -  Ибо  они  будут  наречены
сынами Божьими. Но каким образом это относится к тебе, Черный? Чей ты сын,
сотворивший все это?
     Ниррити улыбнулся и сказал:
     - Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
     - Ты безумец, - сказал Яма. - По этой причине я не отниму твою жизнь.
Подыхай сам. А до этого уже не далеко.
     Он поднял Брахму на руки и пошел в сторону города.
     - Блаженны вы, когда будут поносить вас, - сказал Ниррити, - и гнать,
и всячески несправедливо злословить на меня...
     - Воды?  -  спросил  Сам,  отстегивая  фляжку  и  приподнимая  голову
Ниррити.
     Ниррити посмотрел на него, облизнул  губы  и  медленно  кивнул.  Вода
струйкой потекла ему в рот.
     - Кто ты? - спросил он.
     - Сам.
     - Ты вновь восстал?
     - Это не в счет, - ответил Сам. - Я тут, как бы, ни при чем.
     Слезы наполнили глаза Черного.
     - Значит ты победишь, так или иначе, - прошептал  он.  -  Я  не  могу
понять, как Он позволил...
     - Это лишь один из миров, Ренфрю. Кто знает, что происходит в других?
И не битву хотел я выиграть. Ты знаешь это. Мне жаль тебя и жаль, что  все
так произошло. Я согласен со всем, что ты сказал Яме  и  согласны  с  этим
последователи того, кого они называют Буддой. Я уже и сам не помню был  ли
это я или кто-то другой. Я ухожу  от  этого.  Я  опять  буду  человеком  и
позволю людям сохранить Будду таким, каким он запечатлелся в  их  сердцах.
Каким  бы  ни  был  источник,  миссия  была  чистой,  не   порочной.   Это
единственное, что позволило учению укорениться и дать ростки.
     Ренфрю еще сделал глоток.
     - Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, -  сказал  он.  -
Воля, более сильная чем моя, распорядилась, чтобы я умер на руках Будды, и
решила  все  остальное  о  путях  развития  этого  мира...  Дай  мне  свое
благословение, Гаутама... Я умираю...
     Сам кивнул.
     - Ветер несется на юг и там поворачивает обратно на север. Так было и
так будет, весь мир - круговращение, и ветер вновь возвращается  на  круги
своя. Все реки впадают в море, тем не менее море  не  переполняется.  Воды
рек возвращаются к своим истокам. То что было, должно произойти  вновь,  и
что было свершено, будет свершено. Не сохранилось воспоминаний о  прошлом,
как не будет их о будущем тех, кто придет следом...
     С этими словами он завернул Черного в свой белый плащ, потому что тот
уже был мертв.


     Яна Ольвагга на носилках принесли в город. Сам послал  за  Куберой  и
Нарадой, чтобы немедленно встретиться с ними в Зале Кармы: было ясно,  что
Ольвагг недолго протянет в своем нынешнем теле.
     Когда они вошли в Зал, Кубера перешагнул через мертвеца,  лежащего  в
проходе, прямо под аркой.
     - Кто?.. - спросил он.
     - Один из Хозяев.
     Еще трое обладателей знака желтого колеса лежали в коридоре,  ведущем
в залы с оборудованием. Их руки продолжали сжимать  оружие.  Уже  рядом  с
машинами нашли еще одного. Удар меча пришелся точно в центр желтого круга,
отчего он стал похож на использованную мишень. Рот мертвеца был  открыт  в
крике, который так и не успел оттуда вырваться.
     - А не могли это  сделать  жители  города?  -  спросил  Нарада.  -  К
Хозяевам  они  последние  годы  относились  все  хуже  и  хуже.  Возможно,
воспользовавшись неразберихой боя...
     - Нет, - сказал Кубера, поднимая окровавленное покрывало,  скрывающее
тело на операционном столе. Он посмотрел на покойника и снова прикрыл  его
покрывалом. - Нет, это были не горожане.
     - Тогда кто же?
     Он вновь взглянул на стол.
     - Там Брахма, - ответил он.
     - О!
     - Кто-то сказал Яме, что он не сможет  использовать  эти  машины  для
попытки пересадки.
     - Тогда, где же Яма?
     - Не имею понятия. Нам  нужно  поторопиться,  если  мы  хотим  спасти
Ольвагга.
     - Да, вперед!
     Высокий юноша явился во Дворец Камы и спросил  Бога  Куберу.  На  его
плече лежало сверкающее длинное копье. Ожидая, он  расхаживал  по  комнате
взад-вперед.
     Кубера вошел, взглянул на копье, на юношу и сказал  одно-единственное
короткое слово.
     - Да, это Так, - ответил хозяин копья. - Новое копье, новый Так.  Нет
нужды больше в обезьяне, и я не остался ею. Близится время расставания,  и
я пришел сказать тебе: до свидания, тебе и Ратри...
     - Куда ты собрался, Так?
     - Я хочу посмотреть мир, прежде чем ты успеешь  замеханизировать  все
его чудеса.
     - Этот день не за горами, Так. Позволь мне  уговорить  тебя  остаться
здесь подольше.
     - Нет, Кубера. Благодарю, но капитан Ольвагга настроился  на  отъезд.
Мы отправляемся вместе.
     - И куда вы собираетесь?
     - Восток, запад... кто знает? Все равно...  Скажи  мне,  Кубера,  кто
владеет сейчас Колесницей?
     - Когда-то она, конечно, принадлежала Шиве. Но Шивы уже нет. Потом ею
пользовался Брахма...
     - Но теперь нет и Брахмы. Небо осталось без  Повелителей  -  впервые.
Ведь Вишну правит, только сохраняя. Итак...
     - Построил ее Яма. Если она кому-то принадлежит, то, наверное, только
Яме...
     - Но он тоже не  пользуется  ею,  -  закончил  Так.  -  Думаю,  мы  с
Ольваггом можем одолжить ее для нашего путешествия.
     - Что значит... не пользуется ею? Никто не видел  его  все  три  дня,
прошедшие после битвы...
     - Привет, Ратри, - перебил его Так, потому что в комнату вошла Богиня
Ночи. - Храни нас от волка и волчицы, храни нас от вора, о  Ночь,  и  будь
милостива, покидая нас.
     Он поклонился, и она коснулась рукой его головы. Потом он взглянул ей
в глаза, и  на  один  бесконечный  миг  увидел  в  ее  взгляде  безбрежные
пространства и глубины, сияние, разгоняющее тьму...
     - Я должен идти, - сказал он. Спасибо, спасибо тебе за благословение.
     Он быстро повернулся и пошел к выходу.
     - Подожди, - остановил его Кубера. - Ты говорил о Яме. Где он?
     - Ищите его в гостинице Трехглавой  Огненной  Курицы,  -  бросил  Так
через плечо. - Если вы хотите разыскать его  -  он  там.  Но...  наверное,
будет лучше подождать, пока он сам не станет разыскивать вас.
     И с этими словами Так вышел.


     Подходя ко Дворцу Камы, Сам увидел Така, сбегающего по ступенькам.
     - Так, доброе утро тебе! - сказал он, но  Так  не  отвечал,  пока  не
оказался возле него. Тут он резко остановился и прикрыл глаза рукой, будто
от солнечного света.
     - Сам! Доброе утро!
     - Куда ты торопишься, Так? Спешишь опробовать новое тело?
     Так улыбнулся.
     - Да, принц Сиддхартха. Я направляюсь навстречу приключениям.
     - Я слышал об этом. Я беседовал с Ольваггом  прошлой  ночью...  Желаю
вам только хороших приключений.
     - Я хотел сказать тебе,  -  сказал  Так,  -  я  был  уверен,  что  ты
победишь. Я знал, что ты найдешь решение.
     - Не Решение, а просто решение, в котором не было ничего  особенного,
Так. Это была не главная битва. Ее могли выиграть и без меня.
     - Я имел в виду все сразу, - сказал Так. Ты участвовал во всем, и это
принесло свои плоды. Ты был здесь, с нами.
     - Надеюсь, что ты прав... да, я в  самом  деле  так  думаю...  Что-то
всегда приводит меня к дереву, которое собирается повалить молния.
     - Судьба, сэр.
     - Скорее, обостренная совесть и цепь  ошибок,  приводящих  к  нужному
результату.
     - Что ты собираешься делать теперь?
     - Не знаю, Так. Я еще не решил.
     - Может быть  отправишься  вместе  с  нами?  Мы  объездим  весь  мир.
Приключений хватит на всех.
     - Благодарю тебя, нет. Я устал. Может быть я попрошусь на свою старую
работу и стану Самом из Архивов.
     Так снова улыбнулся.
     - Сомневаюсь. Увидимся. А пока - до свиданья.
     - До свиданья. Что-то...
     - Что?
     - Ничего. На один миг ты напомнил мне человека, которого  я  когда-то
хорошо знал. Ничего! Удачи!
     Сам хлопнул его по плечу и пошел дальше.
     Так продолжил свой путь.


     Владелец гостиницы сказал  Кубере,  что  у  них  в  самом  деле  есть
постоялец, который по описанию похож на  того,  кто  ему  нужен.  Он  снял
дальнюю комнату на втором этаже.  Но,  похоже,  он  не  хочет,  чтобы  его
беспокоили.
     Кубера поднялся на второй этаж.
     Никто не ответил на его стук и он попытался открыть дверь.
     Она оказалась запертой изнутри, и он снова заколотил в нее.
     В конце концов, раздался голос Ямы:
     - Кто там?
     - Кубера.
     - Уходи отсюда, Кубера.
     - Нет, открывай, я не уйду, пока ты не откроешь.
     - Ладно. Подожди немного.
     Через некоторое время он услышал,  как  засов  отодвинулся,  и  дверь
приоткрылась на несколько дюймов.
     - Алкоголем от тебя не несет, подозреваю, что  внутри  -  девушка,  -
заявил Кубера.
     - Нет, - ответил Яма, рассматривая его. - Чего ты хочешь?
     - Выяснить, в чем дело. Помочь тебе, если смогу.
     - Не сможешь, Кубера.
     - Откуда тебе знать. Я тоже,  как  и  ты,  искусник,  -  естественно,
другого рода.
     Яма подумал, затем распахнул дверь и шагнул назад.
     - Входи, - сказал он.
     На полу сидела совсем юная  девушка.  Множество  различных  предметов
валялось вокруг. Она  едва  вышла  из  возраста  ребенка.  Девочка  крепко
сжимала коричневого с белым щенка и смотрела на Куберу испуганными  дикими
глазами, пока он не улыбнулся.
     - Кубера, - сказал Яма.
     - Ку-бра, - повторила девушка.
     - Это моя дочь, - сказал Яма. - Ее зовут Мурга.
     - Я никогда не знал, что у тебя есть дочь.
     - Она заторможена в развитии. Последствия мозговой травмы...
     - Врожденная или эффект переноса? - спросил Кубера.
     - Эффект переноса.
     - Понятно.
     - Она моя дочь, - повторил Яма, - Мурга.
     - Ясно, - ответил Кубера.
     Яма опустился на колени рядом с ней и поднял с пола кубик.
     - Кубик, - сказал он.
     - Кубик, - сказала девушка.
     Он взял в руки ложку.
     - Ложка, - сказал он.
     - Ложка, - повторила девушка.
     Он поднял мяч и положил его рядом с ней.
     - Мяч, - сказал он.
     - Мяч, - повторила девушка.
     Он снова взял кубик и показал ей.
     - Мяч, - сказала она.
     Яма уронил кубик.
     - Помоги мне, Кубера - сказал он.
     - Обязательно. Если есть какая-то возможность, мы найдем ее.
     Он опустился на пол рядом с ними и поднял руки.
     Ложка ожила, и проявила все качества ложки, мяч - мячика, а  кубик  -
кубика. Девушка засмеялась. Даже щенок заинтересовался предметами.
     - Локапалы непобедимы, - сказал Кубера, а  девушка  подняла  кубик  и
долго изучала его, прежде чем назвала его кубиком.


     Как известно, Варуна вернулся после Кейпура в Небесный город. Система
должностного роста богов начала разрушаться в это же время. Владыки  Кармы
были преобразованы в Смотрителей Переноса, и их функции отделены от Храма.
Велосипед был изобретен вновь. Было построено  семь  буддистских  святынь.
Дворец Ниррити переделали в Галерею Искусств и  Павильон  Камы.  Фестиваль
Аландила проводится каждый  год  и  его  танцоры  не  имеют  себе  равных.
Пурпурная роща продолжает расти, привлекая верующих.
     Кубера остался с Ратри в Кейпуре. Так отправился вместе  с  Ольваггом
на громовой колеснице странствовать по свету. Вишну управлял Небом.
     Поклоняющиеся  семерым  Риши  благодарили  их  за  велосипед   и   за
своевременную аватару Будды,  Майтрейи,  что  означает  Повелитель  Света,
звали его  так  потому,  что  он  владел  молниями  и  удерживался  от  их
использования.  Остальные  продолжали  называть   его   Махасаматманом   и
утверждали, что он бог.  Он  продолжал  игнорировать  приставки  "маха"  и
"атман" и называл себя Самом. Он никогда не утверждал, что он бог.  Но,  с
другой стороны, никогда и не отрицал этого. Обстоятельства были  таковыми,
каковыми они были, и любое утверждение, в итоге, ничего не давало. К  тому
же он не оставил письменных источников для людей  и  не  застраховался  от
позднейших теологических разночтений. И  о  днях  его  ухода  рассказывают
множество спорных историй.
     Единственная общая деталь во всех легендах  -  это  огромная  красная
птица, с хвостом в три раза длиннее тела,  невесть  откуда  прилетевшая  к
нему в сумерках, когда он ехал на лошади вдоль реки.
     Он покинул Кейпур еще до рассвета, и больше его никто не видел.
     Сейчас кое-кто поговаривает, что появление птицы случайно  совпало  с
его уходом, и эти два обстоятельства никак  не  связаны  между  собой.  Он
исчез, ища покоя и анонимности в одеждах  шафранового  цвета,  потому  что
достиг цели, ради которой вернулся в  этот  мир.  Ходили  слухи,  что  его
беспокоили шум и  слава,  поднятые  вокруг  его  победы.  Возможно,  птица
напомнила ему, насколько преходяща вся эта мишура, а возможно и нет,  если
он уже к тому времени принял решение.
     Другие говорят, что  он  не  одевал  вновь  мантии,  что  птица  была
посланником Власти Над Жизнью, призвавшим его назад, в мир нирваны,  вновь
вкусить  Вечный  Покой,  вечное  блаженство,  услышать  пение  звезд   над
просторами великого океана. Говорят, что он пересек Мост Богов  и  никогда
больше не вернется.
     Третьи утверждают, что он взял себе новый облик и продолжает  бродить
среди человечества, оберегая его и управляя им в дни  смуты,  предотвращая
эксплуатацию простого люда теми, кто пришел к власти.
     Четвертые настаивают, что птица была посланником, но не другого мира,
а этого, и сообщение предназначалось не ему, а обладателю  "Удара  Грома",
Богу Индре, заглянувшему в глаза Смерти. Эту красную птицу никто раньше не
видел, хотя стало известно, что эта порода  достаточно  распространена  на
восточном континенте, где Индра вел войны с ведьмами. Если птица  имела  в
голове хоть искру разума, то она могла передать  сообщение  с  просьбой  о
помощи из далекой земли. Следует вспомнить, что  Богиня  Парвати,  которая
была Саму то ли женой, то ли матерью, то ли  сестрой,  то  ли  дочерью,  а
может, всеми  ими  сразу,  отправилась  туда,  в  то  время,  когда  кошки
Канибуррхи  смотрели  на  Небо.  И  если  птица  принесла   послание,   то
рассказчики этой легенды не сомневаются,  что  он  тут  же  отправился  на
восточный континент, чтобы защитить и уберечь ее от чего бы там ни было.
     Вот четыре основные версии о Саме и Красной Птице, Предвестившей  Его
Уход.  Их   по-разному   рассказывают   моралисты,   мистики,   социальные
реформаторы и романтики. Вы можете выбрать любую, ту которая вам больше по
душе. Но тем не менее, вы должны помнить, что эти птицы не встречаются  на
западном континенте, хотя довольно многочисленны на восточном.
     Примерно через полгода Кейпур покинул и Яма-Дхарма.
     Не осталось никаких  особых  упоминаний  о  днях,  когда  Бог  Смерти
покидал город; многие считают, что и этой информации вполне достаточно. Он
оставил свою дочь Мургу на попечение Ратри и Кубере, и она  выросла,  став
удивительно красивой  женщиной.  Может  быть,  он  направился  на  восток.
Возможно даже пересек море. Где-то в чужих краях ходит легенда о том,  как
Некто Красный выступил против  мощи  Семи  Повелителей  Комлата  в  стране
ведьм. Но достоверно мы знаем об этом  столько  же,  сколько  об  истинном
конце Бога Света.
     Но посмотрите вокруг...
     Смерть и Свет всегда идут рука об руку, они начинают  и  заканчивают,
они  сопровождают;  они  внутри  и  снаружи  Мечты  Безымянного,   которую
представляет собой мир; они  зажигают  в  сансаре  слова,  чтобы  родилась
красота.
     А облаченные в шафрановые  одеяния  продолжают  медитировать  о  Пути
Света; и девушка по имени Мурга каждый день ходит в Храм, чтобы положить к
гробнице цветы, - то  единственное  выражение  благодарности,  которое  Он
приемлет.




                                ГЛОССАРИЙ

     АВАТАРА - нисхождение божества на землю, его  воплощение  в  смертное
существо ради спасения мира, восстановления закона и добродетели  (дхармы)
или  защиты  своих  приверженцев  при   частичном   сохранении   божеством
божественной природы и частичном приобретении земной природы.
     АВИДЬЯ - незнание, невежество.
     АГНИ - бог огня (домашнего очага,  жертвенного  костра).  Главный  из
земных богов. Священный огонь.
     АПСАРЫ (древнеинд. "вышедшая из воды") - в  ведийской  и  индуистской
мифологии полубожественные женщины, обитающие преимущественно в небе. Чаще
всего исполняют функции небесных куртизанок и танцовщиц.
     АСУРЫ (санскр. "не бог") - в индуистской мифологии  небесные  демоны,
противостоящие богам.
     АТМАН  -  одно  из  кардинальных  понятий  в  индуизме  и   буддизме,
изначально  означающее  центральную  "дыхательную"  силу,  действующую   и
творящую в глубине каждой индивидуальной жизни. Из этого представления  об
атмане создалась идея всеобъемлющей, всеоживляющей мировой души.  Атман  -
это всеобщая основа и первопричина, пронизывающая все сущее; он непостижим
и не имеет конкретных характеристик.
     АХИМСА - воздержание от нанесения вреда  любому  живому  существу  на
деле или в мыслях.
     БОДХИСАТВЫ - эманации будд.
     БРАХМА - в индуистской мифологии высшее божество, творец мира.
     БРАХМАН - представитель высшего жреческого сословия.
     БУДДА (санскр. "просветленный", букв. "пробужденный") -  1)  человек,
достигший наивысшего предела духовного развития, Озаренный Светом  Знания;
2) символ, воплощающий в себе  идеал  предела  духовного  развития.  Будда
имеет много параллельных имен: Татхагата  ("так  пришедший"),  Сугата  ("в
добре пришедший"), Джина ("победоносный") и др.
     ВАРУНА  -  бог,  владыка  космических  вод,   охранитель   истины   и
справедливости.
     ВАЙШЬИ - каста торговцев.
     ВАЙЮ (древнеинд. "ветер", "воздух") -  в  индуистской  мифологии  бог
ветра и дыхания.
     ВИНА - первый струнный инструмент.
     ВИШНУ - один из высших богов индуистской  мифологии,  составляющих  с
Брахмой и Шивой божественную триаду. Бог - хранитель мира.
     ВОСЬМЕРИЧНЫЙ ПУТЬ (ДХАРМЫ) - путь, ведущий к прекращению страданий  и
нирване,  подразумевающий  одновременное  соблюдение  восьми  условий  или
ступеней: принесение жертв, учение, дарение, подвижничество,  правдивость,
всепрощение, смирение, нестяжательство.
     ГАНЕША  -  владыка  низших  божеств,  составляющих  свиту  Шивы,  бог
мудрости, устранитель препятствий.
     ГАРУДА - в древнеиндийской  мифологии  царь  птиц,  ездовое  животное
(вахана) Вишну.
     ГАУРИ ("белая") - одно из имен супруги Шивы в благой ипостаси.
     ГАУТАМА - в буддизме родовое имя Будды Шакьямуни, данное вероятно  по
мифическому предку, одному их семи великих риши.
     ДЖАГГЕРНАУТ - неумолимая безжалостная сила, уничтожающая все на своем
пути и требующая слепой веры или самоуничтожения служащих ей.
     ДРИАДЫ - в греческой мифологии нимфы, покровительницы деревьев.
     ДУРГА (древнеинд. "труднодоступная") - в  индуистской  мифологии  имя
супруги Шивы в одной из ее  ипостасей.  Богиня  -  воительница,  защитница
богов и мирового порядка, когда им грозит опасность от демонов.
     ДХАРМА - понятие  закона,  морального  правопорядка,  добродетели;  в
индуистской  мифологии  сначала  божественный  мудрец,   персонифицирующий
понятие "дхармы" (в некоторых мифах  сын  Брахмы).  В  эпической  традиции
обычно  отождествляется  с  Ямой  в  его  функциях  судьи  людей  и   царя
справедливости.
     ИНДРА  -  в  древнеиндийской  мифологии  бог-громовержец,  Повелитель
Небесных молний, глава небесного царства  -  локапала,  покровитель  касты
кшатриев.
     КАЛИ (древнеинд. "черная") - одно из имен  жены  Шивы,  олицетворение
грозного губительного аспекта божественной энергии. Окутывает  мир  тьмой,
содействуя его уничтожению - "ночь времени".
     КАЛКИН - грядущий судья и спаситель человечества.
     КАМА  (древнеинд.  "желание",  "чувство  влечения",  "любовь")  -   в
индуистской мифологии бог любви.
     КАРМА - одна из самых важных философских категорий восточных  систем,
в широком смысле понимается  как  непрерывная  цепь  причин  и  следствий:
каждое  действие  во  Вселенной  -  результат  предшествующей  причины   и
одновременно причина  последующего  действия.  Распространено  определение
кармы как совокупности всех добрых и дурных дел, совершенных  индивидуумом
в предыдущих существованиях и определяющих его судьбу в последующих.
     КАРТИКЕЙЯ - в индуистской мифологии сын Шивы, бог охоты и войны.
     КРИШНА  (древнеинд.  букв.  "черный",  "темный",   "темно-синий")   в
индуистской мифологии считается воплощением Вишну. По своей природе прежде
всего защитник, избавитель.
     КУБЕРА - традиционно бог богатства, страж скрытых в земле сокровищ.
     КУМБХАНДЫ - в буддизме разряд мелких демонов. Обычно свита Вирудхаки,
одного из локапал, стража южной стороны света. Обычно враждебны людям,  но
поклоняются татхагатам и бодхисатвам.
     КШАТРИИ - каста воинов.
     ЛАКШМИ (древнеинд. "знак", "добрый  знак",  "счастье",  "красота")  -
богиня счастья, богатства и красоты.
     ЛОКАПАЛЫ (древнеинд. "охранители мира")  -  в  индуистской  мифологии
божества - властители стран  света,  охраняющие  их.  Первоначально  -  их
четверо, позднее - восемь.
     МАНДАЛА  -  один  из  сакральных  символов  в  буддийской  мифологии;
ритуальный  предмет,  воплощающий  символ;  вид   ритуального   подношения
(включая  и  жертву);  наиболее  универсальная  модель  Вселенной  и  т.д.
Исходное общее значение - круг, диск. В литературе  чаще  всего  выступает
как символ "колеса времени" или "колеса бытия".
     МАНДЖУШРИ (букв "красивое сияние") - бодхисатва.
     МАРА  (санскр.  букв.  "убивающий",  "уничтожающий")   в   буддийской
мифологии божество, олицетворяющее зло и все то,  что  приводит  к  смерти
живые существа. Ему подчинено множество злых божеств, составляющих  десять
разрядов, представляющих негативные эмоции человека  (желание,  ненависть,
сомнение  и  др.)  В  философии  буддизма  рассматривается  как  отражение
человеческой психики.
     МАЙТРЕЙЯ (санскр. "связанный с дружбой")  -  в  буддийской  мифологии
бодхисатва и будда грядущего мирового порядка.
     МАЙЯ - в ведийской мифологии способность к  перевоплощению;  иллюзия,
обман. Обозначает положительную магическую силу, изменение вида,  чудесную
метаморфозу. Позднее Майя выступает  как  божественная  женщина  небесного
происхождения. Майя - символ иллюзорности бытия, вселенной.
     МУРУГАН  -  бог  охоты,  войны,  победы.  Обычно  отождествляется   с
Картикейей.
     НАГИ  -   полубожественные   существа   с   одной   или   несколькими
человеческими головами.
     НИРВАНА - центральная философская категория буддизма, означающая  как
состояние несвязанности личности с внешним миром, полный душевный покой  и
блаженство,  так  и  область  в  Космосе,   высший   мир   в   космической
беспредельности, попав куда душа после смерти обретает вечное  блаженство,
не возрождается больше в других людях и не испытывает страданий в  "колесе
перерождений".
     НИРРИТИ  (связано  со  словом  "ад")  -  в  индуистской  мифологии  -
разрушение, распад, смерть.
     ПАРВАТИ (древнеинд. "горная") - в индуистской мифологии одно из  имен
жены Шивы. С ним чаще всего связан культ Богини-Матери.
     ПРАДЖАРПАТИ (древнеинд. букв. "господин потомства")  -  творец  всего
сущего.
     РИШИ  -  в  древнеиндийской  мифологии  мудрец,  провидец.   Особенно
известны "семь Риши".
     РУДРА - в древнеиндийской мифологии божество,  олицетворяющее  грозу,
ярость, гнев. Отличается разрушительной силой и яростным нравом. Ведийский
предшественник Шивы.
     САНСАРА   -    "колесо    перерождений",    бесконечный    круговорот
существований, т.е. цикл "рождение - смерть - новое рождение".
     САРАСВАТИ   (древнеинд.   "относящаяся   к   воде",   "изящная")    в
древнеиндийской мифологии река и ее богиня. Позже богиня красноречия.
     СИДДХАРТХА  -  в  буддийской  мифологии   последний   земной   будда,
проповедовавший дхарму.
     СОМА - в древнеиндийской мифологии божественный  напиток  и  божество
этого напитка (позже и Луны). С приготовлением сока сомы в древнеиндийской
практике был связан особый ритуал. Питье  сомы  галлюциногенного  действия
вызывало экстатическое состояние. Сому жертвовали богам, полагая, что  она
дает бессмертие и силу для подвигов.
     СУМЕРУ - по общебуддийской мифологии гора,  стоящая  в  центре  мира.
Вокруг нее вращаются солнце, луна и звезды.
     СУРЬЯ (древнеинд. "солнце") бог солнца, солнечное божество.  Основное
его действие - сияние, свет,  который  разгоняет  тьму,  болезни,  врагов.
Поддерживает небо. Исцеляет людей, заботится  о  их  богатстве,  здоровье,
процветании, потомстве.
     ТРИМУРТИ (древнеинд. "тройственный образ") - в индуистской  мифологии
божественная триада Брахмы, Вишну и  Шивы,  мыслимых  в  онтологическом  и
функциональном единстве.
     ЧАНДИ ("гневная") - одно из имен жены Шивы в ее грозной ипостаси.
     ШИВА (древнеинд. "благой", "приносящий счастье") - божество верховной
индуистской триады, выступающий в ней как бог-разрушитель. Гроза  демонов,
бог ритма и танца.
     ШИТАЛА - богиня оспы.
     ШУДРЫ - каста слуг, четвертое сословие индийского общества.
     ЭЛЕМЕНТАЛИ - один из разрядов  астральных  существ.  Страшные  уроды,
чудовища с  двумя-тремя  головами  и  безобразными  рожами,  которые,  как
предполагают, являются спутниками Шивы.
     ЮГА (древнеинд.  "поколение")  -  мировой  период,  эпоха  в  истории
вселенной. В древней космографической традиции четыре  юги,  от  критаюги,
когда люди наделены всевозможными достоинствами, не знают горя и болезней,
царит всеобщее равенство, -  до  калиюги,  когда  добродетели  приходят  в
упадок, жизнь людей становится коротка, полна зла и  грехов;  войны,  цари
грабят подданных, праведники бедствуют,  преступники  процветают,  женщины
предаются распутству; ложь, злоба,  алчность.  Согласно  традиции,  сейчас
идет шестое тысячелетие калиюги.
     ЯКШИ - в буддийской мифологии группа полубожеств во главе с локапалой
Вай-шрвана.
     ЯМА - владыка и судья царства мертвых, бог смерти. 

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: