тям, наоборот, представление нравилось, и потому первое отделение даже
продлилось на одиннадцать минут дольше обычного...
Был азарт, жгучее желание выскочить на арену, туда, куда смотрят
сотни глаз, где кругами лежит белый свет прожекторов, куда целыми ора-
вами бегут ребятишки постарше и посмелее; была робость, от которой хо-
лодели ноги и немел отсиженный за время представления зад. Был укориз-
ненный взгляд матери; замирало сердце, когда круглая щербатая пила
вгрызалась в ящик, куда перед тем влезли трое мальчишек. И была ра-
дость, когда мальчишки выскочили наружу целые и невредимые - только,
кажется, двое... А может быть, третий выскочил из другого ящика. А мо-
жет быть, сразу убежал к маме, в зал...
Оркестр гремел и колотил в перламутровые барабаны - самый настоя-
щий оркестр, где главным инструментом были огромные желтые тарелки. На
музыкантах были фраки с блестками, и, чтобы лишний раз полюбоваться на
них, девочке приходилось привставать со своего места и вытягивать шею,
отвлекаясь от происходящего на арене...
А у самого края арены стояла тетя в некрасивом голубом платье, и,
кажется, что-то говорила, и губы ее странно кривились.
А потом выскочил распорядитель - высоченный усач, и на его пуд-
ренном лице, таком самоуверенном в начале представления, был теперь
почему-то страх... Такой настоящий и неприкрытый, что девочка с бантом
испугалась тоже, и сосед ее, маленький мальчик в коротких бархатных
штанах, испугался тоже и даже заплакал. Распорядитель что-то выкрикнул
притворно-веселым голосом... И девочка сразу поняла, что на самом деле
ему вовсе не весело.
А тетя в некрасивом платье перелезла через бортик - неуклюже, и
платье задралось... Тетя заглядывала в ящики для фокусов, а потом ста-
ла хватать за плечи самих дядек-фокусников, и девочка наконец-то расс-
лышала, что она говорит: "Где ребенок... где Павлик... прекратите ду-
рацкие шутки, у ребенка больные почки... Ему нельзя... Немедленно да-
вайте ребенка..."
А у входа на арену столпились еще несколько теток и один расте-
рянный парень, чей-то старший брат; и все они зачем-то наседали на
распорядителя, но тот не стал с ними разговаривать, улизнул за бархат-
ную портьеру...
А потом погас свет.
Кто-то засмеялся, кто-то захлопал, кто-то засвистел; перепуганный
мальчик-сосед зарыдал в голос, его мать схватила его на руки, громко
ругая глупое представление... Чей-то папа, сидящий прямо за девочкиной
спиной, хохотал и стыдил своего маленького сына, говорил, что бояться
нечего и трусишек в цирк не пускают...
А потом на арене кто-то закричал. И закричали в публике - сразу
несколько голосов, и девочка тоже хотела закричать - но мама схватила
ее в охапку.
Свет включился. Погас снова; включился и замигал, как это бывает
по телевизору, если на космическом корабле авария.
На арене была клетка. Дверца висела на петлях; полосатый малень-
кий тигр стоял на дяденьке-фокуснике. И морда у него была в красном. И
рядом бегала тетенька, которая все кричала и звала своего Павлика.
А потом вышли еще два тигра. И лев, такой красивый, как рисуют на
картинках. Девочка совсем не испугалась - но посмотрела на маму и сра-
зу почувствовала, как сидение под ней делается мокрым.
А потом выскочил человек со шлангом, будто поливать цветы. И уда-
рил струей по тому тигру, что стоял на фокуснике... А другой тигр
прыгнул на него, и тогда распорядитель поднял руку, и что-то хлопнуло,
потом еще... И девочка увидела, что распорядитель стреляет из пистоле-
та, но никак не может попасть...
А потом все кинулись к выходам, и кого-то прищемили.
А потом выскочил укротитель в красном фраке и спортивных штанах.
И тоже стал стрелять.
А на арене натекла целая лужа из разорванного шланга...
А потом навалилась толпа и разъединила девочку и ее маму...
А потом, в диком ужасе мечась среди незнакомых, вроде бы слепых,
сбивающих с ног людей, она наткнулась на неподвижно стоящего человека,
и у него было такое злое, такое... лицо... ма-ма...
В тот самый момент, когда девочка, захлебываясь слезами, скрылась
в толпе - тогда будто пленка лопнула у него в мозгу. Он ПОЧУЯЛ.
Сбивая попадающихся по дороге людей, он кинулся к служебному вы-
ходу. По-быстрому, прямо через арену, где чем-то ужасно воняло, расте-
калась вода из шланга и валялись обломки магических ящиков. Так, на-
верное, бежит собака по стынущему следу. Совсем-совсем остывающему,
вот-вот потеряется...
"Скорая помощь" отъезжала. Клавдий заорал полицейскому, приказы-
вая остановить, но тот растерялся, не понял; тогда Клавдий выхватил
из-под мышки свой обычно бесполезный служебный пистолет и выстрелил
машине по колесам.
- Инквизиция!..
Он ткнул проблесковый значок полицейскому в нос, отшвырнул с до-
роги зеваку и кинулся вдогонку притормозившей "Скорой". И, еще не отк-
рывая дверцы, ощутил хищную готовность сгруппировавшейся ведьмы.
Рядом с водителем сидел юноша в широкополой шляпе, в щегольском
цветастом галстуке; Клавдий резко вытянул сцепленные руки по направле-
нию к его сузившимся глазам. Глупо икнул водитель, и застонал раненый
на носилках.
Юноша схватил себя за горло. Извернулся, пытаясь уйти от инквизи-
торской хватки; бледные щеки приобрели зеленоватый оттенок. Мощная аг-
рессия - но слабая защита...
Юноша тонко заверещал, выгибаясь мостом; пиджак на груди разошел-
ся, шелковая рубаха натянулась, четко обрисовывая контуры двух неболь-
ших крепких грудей. Клавдий ударил еще. И еще раз - но этот последний
удар был лишней, ничем не оправданной жестокостью. Ведьма погрузилась
в беспамятство.
Водитель смотрел, разинув рот, и в его глазах Клавдий вдруг уви-
дел себя - изверга, без всякого повода издевающегося над человеком...
над женщиной. Потому что, оказывается, юноша в широкополой шляпе был
девушкой - но это слишком незначительная провинность, чтобы стрелять
по санитарной машине, чтобы вламываться, мучить, доводить до обморо-
ка...
- Инквизиция города Вижны, - с отвращением выговорил Клавдий.
К машине бежали. Со всех сторон.
* * *
"...Кто смотрит со стороны - удивляется и страшится... Инквизитор
поражает любую из сударынь моих, не касаясь ее, одним только неслышным
приказом... Знаки высекаются на камне и чеканятся на железе - знаки
помогают нам держать сударынь моих в узде... Знак - щит, а порою и
острие... Но только не в открытом бою. Порою, сраженный отчаянным напо-
ром, кто-нибудь из братьев моих оставлял знак прямо в воздухе - но
предприятие это, для многих непосильное и порою безнадежное, слишком
редко приносило победу... Ибо знак, оставленный в воздухе, требует
больших усилий и слишком мало отдает взамен...
Сегодня я впервые остановился передохнуть, поднимаясь по своей
лестнице. Годы... Кухарка засолила на зиму пять бочонков груздей, и
еще пять бочонков разнообразных солений, и десяток окороков поставили
из коптильни...
Я не желаю, чтобы приходила осень. У меня дурное предчувствие...
...избавить этих троих от костра. А ту, что травила колодцы, дос-
тавить на суд в ее же общину...
Годы гнетут мои плечи, и что скажу я небесному судье, став перед
его престолом? Что всю жизнь губил сударынь моих... ибо они губили то-
же?..
Зачем я взял на себя этот камень?.. Мне приходит наваждение, я
стою на костре, который сам же и сложил...
Вина сударынь моих ведьм тяжелее моей... Я скажу небесному судье
- пусть взвесит..."
Телефонный звонок показался ей невыносимо громким. Целый день
никто не звонил, целый вечер прошел в тишине, над дневником человека,
умершего четыреста лет назад; еще не поднимая трубки, Ивга почувство-
вала, как влажнеют ладони.
Назар? Обида, осуждение, зов?..
Трубка была прохладной и тяжелой; вероятно, Ивга до конца жизни
будет ненавидеть телефоны. За их внезапность и предательскую неопреде-
ленность.
- Ты мне нужна. Сейчас.
Клавдий.
Странно, но она испытала едва ли не облегчение.
Она НУЖНА.
На этой ведьме были свободные штаны и шелковая рубашка под стро-
гим мужским пиджаком. В присутствии Старжа у нее шла носом кровь, и
потому она не отнимала от лица замызганного клетчатого платка; из сво-
его укрытия Ивга наблюдала и слышала весь допрос, и не раз и не два по
ее спине пробирал противный холодок - никогда прежде она не видела
Клавдия ТАКИМ. Вот уж инквизитор, инквизитор до мозга костей... будто
черный капюшон с прорезями прирос к его лицу. Страшно; гадко смотреть,
и, что самое неприятное, даже привычная Ивга ощущает сейчас его напор,
ежесекундно преодолевая тошноту и головную боль.
- ...А вот подумай. И о том, что тебя ждет, подумай тоже...
- Плевала я... не пугайте.
- Вижу, как ты плевала, воин. Твоя защита не крепче яичной скор-
лупы. Не заставляй меня готовить омлет.
- Чего вы хотите?.. - ведьме, при всей ее озлобленности, приходи-
лось туго. Ивга сцепила пальцы, желая, чтобы ЭТО поскорее закончилось.
- Имена.
- Я не знаю...
- Имена!.. Имя твоей нерожденной матери. Или уже рожденной, а?
Ведьма зашаталась.
- Стоять, воин... Матка позвала тебя? Зовет и сейчас?
- Н-не...
- Слушай меня, Юлия. Смотри на меня... Думай, зараза, о хоро-
шем... Ивга!!
Ивга вздрогнула от окрика. Переждала всплеск головной боли, двумя
пальцами отслонила меченную знаком занавеску. Выбралась из своей ниши;
ведьма пребывала в трансе, руки Клавдия лежали на ее плечах.
- Ищи зов, Ивга. Самое ценное, радостное... Теплое, любимое,
зараза...
- Не мучьте ее, - попросила Ивга негромко.
- Что?!
- Вы обращаетесь с ней, как с животным.
- Да?! А пятеро детей, умерших прямо в цирке? А девять человек,
скончавшихся в госпитале? А четыре мальчика, пропавших без вести, и
сотня тяжелораненых, разбросанных по всем больницам - это как?!
Ивга с удивлением увидела, что Клавдий не просто утратил обычное
бесстрастие - он удерживает бешенство.
- Ты соображаешь? Ты понимаешь, что теперь придется взять под
стражу ВСЕХ ведьм? А действующих придется... я не знаю, отстреливать,
что ли... И тебя, между прочим, придется посадить за решетку, потому
что матка с таким же успехом может сидеть и в тебе тоже... Зараза.
Зар-раза... Ищи, Ивга. Ищи матку...
- Не волнуйтесь, - сказала Ивга неожиданно для себя. И увидела,
как блеснули глаза в прорезях капюшона:
- Чего?!
- Успокойтесь. Истерикой делу не поможешь, так ведь? А у меня от
вас очень голова болит. И у нее, - она указала на ведьму, - тоже...
Возьмите себя в руки, Великий Инквизитор.
Непонятно, слышали ли ее стражники в нишах - по крайней мере, от-
туда не донеслось ни звука; долгое время тишина в допросной нарушалась
только сбивчивым дыханием пребывающей в трансе ведьмы.
- Спасибо, - сказал Клавдий глухо. - Спасибо за хороший совет.
Можешь считать, что я им воспользовался... Теперь мы будем работать.
Он взял из рук допрашиваемой смятый клетчатый платок и тщательно,
без брезгливости, вытер ее окровавленные губы.
Допрос закончился под утро; Ивга чувствовала себя, как после ку-
пания в канализационном стоке.
Молодая ведьма была охвачена страстями. Человеческие побуждения
представлялись ей теплым месивом, вроде той жижи, что поднимается пос-
ле дождя на дне заброшенных строительных ям; Ивге являлись, почему-то
в черно-белом свете, картины многочисленных людских сборищ - сплетение
запахов, звуков, рваная сеть голосов. Извиваясь от напряжения, Ивга
накрывала толпу собственными невидимыми ладонями - и чувствовала, как
щекочут кожу заметавшиеся в ужасе комочки. Чуть сжимала пальцы - и от-
пускала снова, и еле удерживалась, чтобы не сжать совсем, и в этом ба-
