ми изменниками - но свято чтилось поверие, по которому среди множества
мужчин есть такие, что способны хранить любовь до гроба. Как лебеди,
твердила с пеной у рта некая большеносая темпераментная блондинка пят-
надцати с половиной лет. Если один умрет - и другой туда же...
Ивга не была уверена, что ей интересны эти разговоры. В те годы
проблема мужской верности не была для нее сколько-нибудь значимой; те-
перь сложно поверить, но еще пару лет назад ее интересовали больше
книги о путешествиях, чем романы о любви...
Вот сидит Клавдий Старж. Кто скажет, что он похож на героя мелод-
рамы?..
Над всей его жизнью тень той женщины. Над его кроватью-аэродро-
мом, на его подземельем, где допрашивают ведьм, над ветхим домиком-да-
чей... И над могилой его будет стоять тень той женщины. Навеки...
Большеносая девчонка, когда-то твердившая Ивге о лебединой верности,
воображала все это совсем по-другому. Она мало что понимала в жизни,
блондинистая соседка Ивги по тесной комнате в общежитии...
- О чем ты думаешь, Ивга?
- Да так...
- Идем, приготовим костер.
- Для кого?..
Слова вырвались сами собой, и она спохватилась, уже поймав на се-
бе его укоризненный взгляд.
Костер - вовсе не обязательно казнь.
Костер - уютный запах дыма. Костер - тепло и защита, мягкие отб-
лески среди бархатной черноты, осыпающиеся в небо искры, величествен-
ные картины, встающие перед глазами, если долго, неотрывно, расслаб-
ленно глядеть в огонь...
- Клавдий... можно спросить?
- Конечно.
- Что... с ней случилось? С той женщиной?
Пауза.
Бесстрастное лицо, подсвеченное пламенем; Ивга почему-то была
уверена, что уже очень давно Клавдию Старжу не задавали этого вопроса.
А может быть, не задавали никогда.
Или? Разомлев от ласк, от прикосновений этих рук... Расслабившись
в той необъятной постели, его многочисленные любовницы внезапно чувс-
твовали присутствие тени. Тени той единственной, давней женщины; может
быть, они испытывали разочарование и ревность, может быть, кто-то из
них и спросил когда-то: что с ней случилось?..
Клавдий молчал, но Ивга уже знала, что он ответит.
Костер воздвигал в своих недрах фантастические дворцы - и сам же
их и обрушивал, превращая в тучи искр, в хаос, в пепел.
- Она погибла, Ивга. Утонула.
- Двадцать восемь лет назад?
- Она годится тебе в матери... годилась бы. А так - вы ровесниц-
ы. Ты даже старше, - уголок его рта чуть заметно дрогнул.
- И все эти годы...
- Неважно.
- Да нет, важно... мне кажется, вы считаете себя виновным. Но
ведь она погибла не по вашей вине?
Треснула, проламываясь, очередная огненная конструкция.
Клавдий аккуратно подложил веток. Костер увял - и разгорелся сно-
ва; круг света стал шире, и в неестественной, ватной тишине одиноко и
робко вякнула далекая лягушка.
- Мы отвыкли... когда тихо. В Вижне никогда не бывает тихо, да,
Ивга?
Она прерывисто вздохнула. Встала на четвереньки, перебралась на
другую сторону костра, волоча за собой одеяло.
Клавдий не возражал.
Она уселась рядом. Так близко, что при желании могла бы положить
голову на его плечо. Могла, но не решалась; тогда он вздохнул и притя-
нул ее к себе.
Минута. Другая. Вечная пляска пламени; тишина.
- Огонь... не изменился. Да, Клавдий? Как подумаешь... века, ты-
сячелетия, все меняется, и только огонь... они смотрели на него -
древние, угрюмые... Они - вот как мы, тысячи лет назад, голова кружит-
ся... Да?
- Да.
- Клавдий... У вас бывало так, что хочется сказать - и не можешь?
Слов... ну, не придумали таких слов. Нету их... Да?
- Да...
- Я... не хочу спать. Я сидела бы... до рассвета. Потому что...
- Да, Ивга. Да. Посидим... Тем более что осталось... уже недолго.
Она устроила голову поудобнее - и блаженно закрыла глаза.
* * *
В семь утра служебная машина уже стояла у трухлявых ворот. Не
сигналила, не привлекала внимания - просто молча ждала. У Ивги упало
сердце.
- У нас еще двадцать минут, - заявил Клавдий бесстрастно. - Мы
успеем выпить чаю.
Мышь деловито возилась в углу. Как вчера.
Руки Клавдия лежали на краю стола, по обе стороны от чашки. Неза-
горелые, со следом недавнего пореза, с проступающими веревочками вен.
И он молчал - так долго, что машина у ворот сочла возможным дели-
катно посигналить.
- Клавдий...
- Да?
- Так всегда кажется, - сказала Ивга шепотом. - Когда кого-то те-
ряешь... кажется, что виноват. У нас в селе, в Тышке, где я родилась,
там на кладбище был такой хороший лум...
Она замолчала. Машина посигналила снова.
Клавдий бледно улыбнулся:
- Мы странно говорим. Будто перед открытой дверью. Надо идти, бы-
ло ведь время, чтобы говорить... А теперь времени нету. Дверь открыта,
а мы все тянем, и, оказывается, кое-что важное так и не сказано, а
дверь-то уже открыта, и ждут...
Он поднялся. Выплеснул в окошко невыпитый чай, аккуратно снял с
вешалки элегантный, без единой морщинки пиджак:
- Пойдем...
- Это был хороший лум, - сказала Ивга шепотом. - И совсем недоро-
го брал за утешение. Так вот он говорил, что вина существует только в
нашем сознании, что мы не должны отягощать себя...
- Пойдем, Ивга.
Гуси поджидали Великого Инквизитора у порога; Ивга шагнула впе-
ред, занося прут. Белые птицы забили крыльями, заволновалась трава,
как от лопастей вертолета - но Клавдий прошел мимо, совершенно забыв,
что ему положено бояться гусей. Ивга даже испытала что-то вроде разо-
чарования; до машины оставалось двадцать шагов... восемнадцать ша-
гов... семнадцать...
- Я никогда не видела, - сказала Ивга шепотом. - Не видела чело-
века, который мог бы тридцать лет кого-то помнить... ТАК помнить. Я,
оказывается, никогда не верила старым сказкам о вечной любви...
- Ты сентиментальна, Ивга.
- Нет.
- Да... Это не сказка. И это не весело. И это, скорее всего, ни-
какая не любовь.
- Вы будете смеяться, но я...
Она осеклась.
Широко распахнулась никелированная дверца:
- Да погибнет скверна, патрон...
Запах воды и травы сменился запахом разогретого салона. Водитель
поспешно развернулся; рука Клавдия потянулась к телефону - но по доро-
ге передумала. Возможно, Великий Инквизитор решил отсрочить возвраще-
ние в должность еще на три минуты; его ладонь будто мимоходом легла на
руку спутницы:
- Что ты хотела сказать, Ивга? Почему я должен был смеяться?
Она молчала, закусив губу. Ее ладонь делалась все более влажной.
И горячей, и липкой - хорошо бы Клавдий этого не заметил.
Теперь она уже не скажет.
Не признается, как много значит для нее его доверие. Что все сек-
реты Инквизиции ничего не стоят в сравнении со странной тайной его
жизни. И как глубоко она уважает эту его тайну.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
-------------
* * *
...Юноша приехал издалека. От общежития, где он вот уже три дня
занимал жесткую абитуриентскую койку, до университета, где ждала его
строгая приемная комиссия, было двадцать минут спокойной прогулки -
однако он нащупал в кармане монету и спустился под своды метро. Не то
чтобы у него были лишние деньги, не то чтобы он особенно спешил -
просто не мог отказать себе в удовольствии. Подземное царство еще не
сделалось для него нудной обыденностью, оно заманивало и развлекало,
оно было - аттракцион.
Спускаясь по широкой лестнице, влажной от множества ног, юноша
еще не знал, что провалится на экзамене. И, что невероятно, больше ни-
когда в жизни не найдет в себе мужества войти в метро. И уедет в дале-
кий городишко, где еще много десятилетий никому не придет в голову
прокладывать под землей рельсы. И сделается там тихим бухгалтером, и
проживет в общем-то спокойно и счастливо - если не считать тех кошмар-
ных ночей, когда в далеком шуме электрички ему будет слышаться перес-
тук подземных колес...
Юноша не знал, что сегодняшнее катание на поезде изменит его
судьбу. Он купил квадратный билетик и сунул его в щель турникета.
На станции было многолюдно; серый поезд подошел спустя девять се-
кунд, деловитая толпа влилась в раскрывшиеся двери, юноша не стал ог-
лядываться в поисках свободного сидения - а места, кстати, все как
один были заняты - а сразу же пристроился у запертой стеклянной двери,
ведущей в кабину машиниста. Ему повезло - в бежевой краске, покрывав-
шей стекло, неведомые хулиганы успели выцарапать смотровую щель, а
значит, абитуриенту удастся подсмотреть, как в свете мощного прожекто-
ра бегут навстречу рельсы...
Ласковый голос из динамика объявил следующую остановку. Поезд
тронулся; абитуриент задержал дыхание. На мгновение его голову посети-
ла исключительно крамольная мысль: что, если вместо поступления на
экономический взять да и выучиться на машиниста поездов метро?..
К середине перегона поезд набрал немыслимую с точки зрения юноши
скорость. За окнами тонко пели черные провода - во всяком случае, юно-
ше казалось, что это поют именно они. Тонкими детскими голосами.
А потом стеклянная дверца ни с того ни с сего ударила его по ли-
цу, да так, что на глаза навернулись слезы, а нос моментально напол-
нился горячей кровью. Поезд затормозил так резко, как никогда не тор-
мозят уважающие себя поезда.
Кто-то упал. На абитуриента навалился здоровенный полицейский,
возвращающийся с ночного дежурства, а на полицейского свалилась сухо-
щавая женщина в джинсах. Опрокинулась чья-то сумка, по полу покатились
вперемешку яблоки, тюбики помады, коробочки лекарств; ничего этого
юноша не видел - весь вагон, казалось, навалился на него, вдавил в
стеклянную дверцу, сейчас расплющит в лепешку...
Заплакали, перекрикивая друг друга, дети. Изощренно выругался по-
лицейский, и все мужчины, бывшие в вагоне, отозвались более или менее
крепкими ругательствами.
- Метро, так его растак...
- Дрова везет, сволочь?!
- Откуда у него руки растут, у мерзавца?
- На палец наступили, блин! Палец сломали, я это так не оставлю,
я ему чего похуже переломаю...
- Тихо, детка, сейчас поедем... Сейчас выйдем, ну его, на автобу-
се поедем, тихо, тихо...
И тогда абитуриент, все еще не отлипший от стеклянной дверцы, ус-
лышал разговор в кабине. Глухим сдавленным голосом говорил машинист,
металлическим раздраженным - его многочисленные собеседники из динами-
ка.
- Двадцать седьмой, что у тебя, что у тебя?..
Неразборчивый ответ.
- И на ручном тоже? Не открывается?
Отчаянная ругань.
- Двадцать седьмой, слушай меня внимательно...
- На рельсах!.. Ой мама... Мамочка...
- Двадцать седьмой?!
Возбужденные голоса, говорящие разом. Тяжелое дыхание; снова ру-
гань.
- Двадцать седьмой, спокойно. Спокойно, ты меня слышишь?..
- Мамочка... спаси, помилуй... Ой не надо, нет...
Абитуриент слышал переговоры - единственный из пассажиров; про-
винциал, пятый раз в жизни попавший в метро, он стоял, прижавшись ухом
к стеклянной двери, и губы его сами собой ползли к ушам. Вряд ли со
стороны это было похоже на улыбку.
Пассажиры начали задыхаться. Поезд стоял, притока воздуха не бы-
ло, кто-то пытался открыть окна, кто-то обмахивался ладонью, кто-то
испуганно уговаривал ребенка; полицейский наконец отодвинул абитуриен-
та от двери и сильно постучал кулаком о железный косяк:
- Да в чем дело, заснул он там? Лень открыть рот, людям сказать,
в чем дело?..
Будто отвечая на его раздражение, в динамиках послышался шелест.
И сдавленный голос, совсем не похожий на ласковый тенор диктора, объ-
