удар... Вы догадываетесь, что это последняя мера. Испробуйте сперва
свои кинжалы и все рупор-заклинания.
Клавдий молчал. Герцог дернул щекой:
- Может быть, вам странно, что я НАСТОЛЬКО вам доверяю?
Клавдий почему-то вспомнил Хелену Торку. Горящий театр, "вы были
добры"...
- Ваше сиятельство может быть уверенным, что я оправдаю это дове-
рие, - отозвался он сухо. - Ровно как и в том, что крайние меры не по-
надобятся. Я принимаю... предложение, но не для того, чтобы им вос-
пользоваться.
Герцог помедлил и неуверенно кивнул.
Кажется, темный комок страха, побудившего его сиятельство на этот
разговор, только теперь немного ослабел.
* * *
- Значит, вы меня все-таки сдаете?..
- Ивга, это ведь не тюрьма и не стража. НИ ОДНА виженская ведьма
не имеет теперь права на свободу... Пойми меня правильно.
Она молчала, но ее взгляд был верхом красноречия.
Клавдий много бы дал, чтобы избавить их обоих от этой сцены - но
тянуть дальше было никак невозможно. Если он хочет, чтобы к его прика-
зам относились серьезно - он должен как минимум уважать их сам, хотя
бы не попирать сапогами. И визит герцога попросту подтвердил давно из-
вестное правило: не хочешь, чтобы в доме следили слуги - вытирай ноги
о коврик у двери.
Ивга не могла более жить в его явочной квартире, но и заключать
ее в тюрьму он тоже не хотел, а потому в приказном порядке освободил
в изоляторе одну из комнат для отдыха персонала. Персонал был, вероят-
но, недоволен; в этой казенной комнате имелось даже некое подобие ую-
та, там было все, необходимое для жизни - и штатная охрана, в надеж-
ность которой Клавдий верил совершенно.
Внося Ивгу в документы как профилактически задержанную, Клавдий
испытывал не облегчение - все же освободил от некой неловкости свою
профессиональную совесть - а глухое раздражение и темный стыд. И чувс-
тво вины - потому что, уже подписывая распоряжение, знал, как будет
выглядеть их с Ивгой беседа. И перед глазами у него уже тогда стояло
Ивгино лицо, смертельно оскорбленное, с сухими яростными глазами, с
рыжими космами, разметавшимися, как костер...
- Ивга, - сказал он так мягко, как только мог. - Когда эти дурац-
кие времена закончатся... А они ведь закончатся когда-нибудь... Снимем
тебе квартиру. С окнами на реку. Будешь жить, как хочешь, ключ будет
только у тебя... Если пожелаешь, можем даже над дверью приколотить
табличку: "Здесь живет абсолютно свободная ведьма"... Но сейчас нель-
зя. Надо хотя бы видимость создать, чтобы ни у кого не было повода
возмутиться - а почему эта ведьма на особом положении...
- У вас из-за меня неприятности, - сказала она с короткой усмеш-
кой. - Слухи, сплетни, недовольство... Я-то думала, что уж на кого-ко-
го, а на вас повлиять тяжело...
Он сдержал внезапное раздражение. Усмехнулся, показывая, как мало
задел его упрек:
- Хочешь, помогу тебе собраться?
- Мне собираться недолго, - сообщила она, глядя в сторону. - Я
всю жизнь так... трусики-носочки в сумку, куртка-джинсы, пара кроссо-
вок, билет на поезд - и вперед... Только на этот раз билетом снабжаете
вы.
- Хорошо бы ты не обижала напрасно человека, который ради тебя...
ладно, молчу, умолкаю.
- Почему умолкаете? - она вскинула голову, заставив ярче вспых-
нуть рыжий пожар своих блестящих волос. - Давайте, говорите... Выйдет
прекрасный монолог для серийной мелодрамы. "Я так много сделал для
нее, она же платит мне черной неблагодарностью..."
Он вздохнул и повернулся к двери, будто собираясь уходить; она
догнала его в проеме и вдруг обняла за плечи. Так крепко и так неожи-
данно, что он замер.
- Клавдий... Мне чего-то муторно. Не оставляйте меня, пожалуйста.
Единственный человек, которому... можно, вроде как, верить... Возьмите
меня на вечер к себе. Вроде как ребенка берут, чтобы назавтра он весе-
лее в приют топал... Один разочек. Послабление... А? Клавдий, а?..
Он накрыл ладонями ее руки на своих плечах.
Откуда шпионы его сиятельства взяли, что Великим Инквизитором и
его подопечной существует "безумная любовь"? Стандарт мышления - если
мужчина в летах и при власти покровительствует красивой девчонке -
значит...
Ему вспомнился лисенок из его детства. Несчастный узник за двой-
ной железной сеткой. Вольнолюбивое существо, рожденное в тюрьме и для
тюрьмы...
- Ивга, ты на меня сильно обижаешься?
- За что? Да за что же?.. Клав, я же понимаю, я все... Простите
меня. Пустите меня... на один вечер, я на диване тихонечко... И даже,
если хотите...
Он обернулся.
Она покраснела. Она стояла, мучительно алая, с пунцовыми ушами,
со слезами, навернувшимися на глаза:
- Нет... я не то имела в виду... Клав, не смотрите так. Ну прос-
тите, простите пожалуйста, я так много видела... мужиков, которых за
одно... за ЭТО легко купить... Теперь вы обо мне подумаете, что я...
А я о вас ТАК никогда не думала, клянусь... Ну что я за дура, ну кто
меня за язык...
- Не плачь. Ничего я такого не думаю.
- Правда?..
- Я немножко разбираюсь... в ведьмах. Не плачь.
* * *
Это был самый длинный вечер в Ивгиной жизни.
Первую его половину она провела в совершенном одиночестве, в ог-
ромной квартире на площади Победного Штурма, перед темным экраном те-
левизора. Холодный закат за окнами погрузил жилище Клавдия в нехороший
красный свет - к счастью, ненадолго, закат благополучно погас, и Ивга
осталась сперва в сумерках, а потом и в темноте.
Тогда она через силу поднялась, нащупала на журнальном столике
лампу, щелкнула выключателем и увидела комнату уже в другом, теплом,
желтовато-оранжевом цвете; перемена к лучшему не обманула Ивгу. Она
вернулась в свое кресло, села и снова уставилась не темный экран.
Ее жизнь в который раз менялась. Снова резко и нежданно; Ивга еще
не до конца понимала, что случится завтра - но интуиция ее, обострен-
ная годами скитаний, не оставляла ни малейшей надежды.
Она сидела, полностью расслабившись в объятиях мягкого кресла,
никак не пытаясь обуздать поток медленно тянущихся мыслей. Она отдыха-
ла. Это последняя возможность отдохнуть.
Она думала о тюрьме. Потому что, как бы ни обманывал себя Клавдий
- а она понимала, что он себя обманывает - решетка, упавшая за спиной
плененной ведьмы, уже никогда не пожелает подниматься. Особенно в
Ведьмин век. Особенно если ведьму зовут Ивга Лис.
Возможно, у Ивги потихоньку развивалась мания преследования. Или
мания величия, или обе вместе; она сидела перед темным экраном, и в
душе ее крепла уверенность, что все тюрьмы, темницы и застенки мира
готовы перегрызться между собой, повыбивать друг другу железные прутья
и переломать шипы, лишь бы заполучить в свое чрево эту лису, свободно-
го зверя, который не может жить иначе, кроме как на свободе...
За прошедший месяц она стала старше на много-много лет. Не Назар
бросил ее и не она бросила Назара - нет, она попросту отказалась от
своей мечты, в которой было утро, солнечный луч на полу и звон посуды
под руками любимого человека. Мечта ли недостойна ее, она ли недостой-
на мечты - скорее всего, ни то и ни другое; мечта просто потеряла
смысл, сделавшись совсем уж недосягаемой.
Мир, окружавший Ивгу, изменился вместе с ней. Раньше она была
просто лисицей, бегущей по осеннему сжатому полю, открытому взглядам и
выстрелам; были безжалостные равнодушные охотники, но было и высокое
небо, и ельник, где можно спрятаться; теперь охотников стало неизмери-
мо больше, и поле превратилось в стеклянную шахматную доску, и выбива-
ющаяся из сил лиса видела под собой пропасти и чудовищные провалы, о
которых раньше ее слабый ум не мог и помыслить...
Ивга прерывисто вздохнула. Вчера ей снился сон.
Это было мучительное сплетение видений, картин, во множестве до-
бываемых ею из подследственных ведьм. Это были полет над деревьями,
кипящее варево, звезда на ржавой игле, распадающиеся лица, невозможно
долгие похороны, когда покойник истлевал в гробу, а процессия все шла,
шла, шла... Ивга стонала во сне и просила пощады - и пощада пришла.
Ей снилось, что она беременна, но не испытывает от этого тягот -
только радость. Ей казалось, что огромный живот ее легок, что нерож-
денный ребенок разговаривает с ней, и что горло сводит от сладостной,
почти невыносимой любви. Ей снилась колыбель, наполненная запахом мла-
денца - умопомрачительным молочным запахом; ей снилась ванночка с пла-
вающим на поверхности цветком. Ей снилась бесконечно разматывающаяся
ткань, белоснежная, белая, нежная...
А потом сны наложились один на другой.
Она стояла на холме. Нет, она летела, не касаясь травы босыми но-
гами; чувство, перехватывающее ее дух, было скорее физиологическим.
И извне, во всех сторон, сверху и снизу она ловила отклики - сперва
слабые, потом все ярче, все сильнее... Как будто она факел, окруженный
тысячами зеркал. Как будто она мать, к которой бегут, спотыкаясь в
траве, забытые и позаброшенные, выросшие в разлуке дети...
Потом она проснулась на мокрой, совершенно мокрой подушке. И со
слипшимися от соли ресницами. Вчера...
На кухне оглушительно тикали часы. Ивга спохватилась; поднялась,
босиком прошла в коридор, постояла у входной двери. Поднесла к глазам
собственные часы на потертом ремешке, старые, много раз бывавшие в по-
чинке...
И вспомнила, что это подарок матери. Может быть, единственный.
Все, что осталось у Ивги со времен детства.
Часы показывали половину одиннадцатого. Клавдия не было; темный
город за окнами молчал, и только время от времени тишину вспарывал
звук военного мотора, а темноту - лучи мобильных прожекторов...
Пока Ивга смотрела на часы, они стали. Секундная стрелка в пос-
ледний раз дернулась и замерла; Ивга вернулась к лампе, покрутила ко-
лечко завода, постучала по стеклу.
"Стали мои часы, стали,
Имя мое забудь, стали...
Золотой цветок в мире стали -
пробил час, и часы стали..."
Она прерывисто вздохнула. Где-то там, в затаившемся городе, в
грозно ощерившемся Дворце Инквизиции, сосредоточенно губил ее това-
рок-ведьм непостижимый человек Клавдий Старж.
На какое-то мгновение ей сделалось нестерпимо жутко при мысли,
что он не вернется до утра. Что она так и будет сидеть в полумраке, и
ждать, и думать - а он не придет...
Нет, он же знает, что она здесь. Он вернется. Он придет...
Хотя, если вдуматься, что она для него значит? Ее желания, ее
страх?..
Инструмент. Зеркальце для перископа; бывшая невеста непутевого
парня, оказавшегося сыном старого друга, ну как тут не помочь, ну хоть
попытаться...
Она тряхнула головой. Ей не хотелось верить в собственные мысли.
В то, чему она сейчас только, вот сейчас дала название...
Этот человек - заброшенный замок, величественный, но полный чудо-
вищ. И такой высокий, что за облаками не разглядеть шпиля; и такой
глубокий, что тайне, спрятанной на дне в подземелий, никогда не выйти
на поверхность...
Ивга криво улыбнулась. Вот где дают знать о себе "художествен-
но-прикладные задатки" - в красивостях, уместных разве что на лубочной
картинке...
Этот человек бесконечно далек от нее. Она - случайный прохожий в
его жизни; она вызывает жалость, а не сочувствие, любопытство, а не
интерес. Этот человек...
Она поднялась и включила полный свет. Постояла, радуясь тому, что
вместе с темнотой исчезло и некое царапающее чувство, тоска, готовая
довести ее до слез; она улыбнулась собственному отражению в маленьком
настенном зеркале. Она уже знала, что никогда больше не переступит по-
рог этого дома, и потому двинулась вдоль стены, ведя рукой по обоям,
