ваюсь, он отдал бы его с величайшей охотой, побьюсь об заклад, за то,
чтобы кончить именно таким образом. Но я иду, ваше величество.
- Погодите! Нужно арестовать его без свидетелей.
- Это сложнее.
- Почему?
- Потому что проще простого подойти к господину Фукс, окруженному ты-
сячей ошалевших от восторга людей, и сказать ему: "Сударь, я арестую вас
именем короля". Но гоняться за ним взад и вперед, загнать его куданибудь
в угол, как шахматную фигуру, чтобы у него не было выхода, похитить его
у гостей и арестовать так, чтобы никто не услышал его печальных "увы! ",
- в этом и заключается подлинная, истинная, высшая трудность, и я руча-
юсь, что даже самые ловкие люди не сумели бы этого сделать.
- Скажите еще: "Это никак не возможно!" - и это будет скорее и проще.
Ах, боже мой, боже мой, неужели я окружен только такими людьми, которые
мешают мне поступать в соответствии с моими желаниями!
- Я вам ни в чем не мешаю. Разве я не заявлял вам об этом?
- Сторожите господина Фуке до завтра, - завтра я сообщу вам решение.
- Будет исполнено, ваше величество.
- И приходите к моему утреннему туалету за приказаниями.
- Приду.
- Теперь оставьте меня одного.
- Вам не нужно даже господина Кольбера? - съязвил перед уходом капи-
тан мушкетеров.
Король вздрогнул. Целиком отдавшись мыслям о мести, он не помнил
больше об обвинениях, возводимые на суперинтенданта Кольбером.
- Никого, слышите, никого! Оставьте меня!
ДаАртаньян вышел. Король собственноручно закрыл за ним дверь и при-
нялся бешено бегать по комнате, как раненый бык, утыканный вонзившимися
в него шпагами. Наконец он стал облегчать свое сердце, выкрикивая:
- Ах, негодяй! Он не только ворует у меня деньги, но на мое же золото
подкупает моих личных секретарей, друзей, генералов, артистов; он отни-
мает у меня даже возлюбленную! Так вот почему эта предательница так
стойко защищала его! Она делала это из признательности к нему... И кто
знает, быть может, и из любви!
На мгновение он погрузился в эти скорбные мысли.
"Это сатир! - думал он с глубочайшей ненавистью, которую питают обыч-
но юноши к пожилым людям, помышляющим о любви. - Это фавн, гоняющийся за
женщинами, это сластолюбец, одаривающий их золотом и брильянтами и имею-
щий наготове художников, чтобы они писали портреты с его любовниц в кос-
тюме древних богинь".
Король дрожал от отчаянья.
- Он грязнит мне решительно все, - продолжал, задыхаясь, Людовик. -
Он губит все! Он одолеет меня! Этот человек слишком силен для меня! Он
мой смертельный враг! Он должен пасть! Я ненавижу его! Да, да, ненавижу,
ненавижу его!
Произнося эти слова, он яростно, как помешанный, бил по ручкам своего
кресла, то бросаясь в него, то вскакивая на ноги.
- Завтра, завтра!.. О, счастливейший день! - шептал он. - Когда под-
нимется солнце, оно увидит, что его соперник - лишь я один, а он... он
падет до того низко, что, познав, на что способен мой гнев, все должны
будут признать наконец, что я более велик, нежели он.
Окончательно утратив всякую власть над собой, ко - роль ударом кулака
опрокинул столик возле кровати и, почти плача и задыхаясь от ярости,
бросился одетый на простыни, чтобы кусать их в бессильной злобе и дать
отдохновение своему телу.
Кровать заскрипела под его тяжестью, и в покоях Морфея, если не счи-
тать нескольких прерывистых вздохов, вырвавшихся из груди короля, воца-
рилось гробовое молчание.
XLIV
ОСКОРБЛЕНИЕ ВЕЛИЧЕСТВА
Ярость, овладевшая королем при чтении письма Фуке к Лавальер, раство-
рялась мало-помалу в утомлении, вызванном столь бурными переживаниями.
Юность, полная сил и здоровья, нуждается в немедленном возмещении то-
го, что она потеряла; юность не знает бесконечно тянущейся бессонницы,
делающей для несчастных, которые подвержены ей, миф о все снова и снова
отрастающей печени Прометея мучительной явью. И если зрелый человек во
цвете лет или изнуренный годами старец находят в несчастии вечную пищу
для скорби, то юноша, пораженный внезапно свалившимся горем, обессилива-
ет в криках, в неравной борьбе и тем скорее дает повергнуть себя не зна-
ющему пощады врагу, с которым он вступил в поединок. Но будучи повержен
им наземь, он больше уже не страдает.
Людовик был укрощен в какие-нибудь четверть часа; он перестал сжимать
кулаки и сжигать своим взглядом неодолимые образы своей ненависти, он
перестал обвинять яростными словами Фуке и Луизу. От бешенства перешел
он к отчаянью и от отчаянья к полной расслабленности.
После того как он у себя на кровати метался и бился в конвульсиях,
его бессильные руки застыли по обе стороны туловища. Его голова замерла
на отделанных кружевами подушках, его истомленное тело время от времени
вздрагивало, пронизываемое легкими судорогами, из его груди вырывались
теперь уже редкие вздохи.
Бог Морфей, самодержавный владыка этих покоев, названных его именем,
приковал к себе распухшие от гнева и слез глаза короля, бог Морфей осы-
пал его маками, которыми были полны его руки, и Людовик в конце концов
спокойно смежил веки и заснул.
Тогда ему показалось, как это часто бывает в первом, нежном и легком
сне, в котором тело как бы повисает над ложем, а душа - над землей, ему
показалось, что бог Морфей, написанный на плафоне, смотрит на него сов-
сем человеческими глазами; что-то блестело и шевелилось под куполом; рой
мрачных снов в одно мгновение сдвинулся в сторону, и показалось челове-
ческое лицо, с рукой, прижатой к губам, задумчивое и созерцающее. И
странное дело - этот человек был до того схож с королем, что Людовику
даже почудилось, будто он видит себя самого, отраженного в зеркале.
Только лицо, которое видел Людовик, выражало глубокую скорбь и печаль.
Потом ему показалось, будто купол понемногу удаляется от него и алле-
горические фигуры и их атрибуты, написанные Лебреном, темнеют, постепен-
но уменьшаясь в размерах. Мягкое, ровное, покачивающее движение, похожее
на движение корабля, плывущего по волнам, сменило недавнюю неподвиж-
ность. Король, по-видимому, грезил во сне, и в этом сне золотая корона,
увенчивающая собою полог, удалялась, равно как купол, с которого она
свешивалась, так что крылатый гений, обеими руками поддерживавший эту
корону, казалось, напрасно звал ускользавшего вниз короля.
Кровать продолжала спускаться все ниже и ниже. Людовик с открытыми
глазами отдавался этой жестокой галлюцинации. Освещение королевских по-
коев стало тускнеть, и наконец что-то мрачное, холодное, необъяснимое
окружило короля со всех сторон. Ни фресок, ни золота, ни полога из тяже-
лого бархата, но тускло-серые стены и все более непроницаемый сумрак. А
кровать все опускалась, и через минуту, которая показалась королю веч-
ностью, она пребывала уже в каком-то черном и холодном пространстве. Там
наконец она замерла на одном месте.
Король видел свет своей комнаты, по теперь он казался ему таким, ка-
ким из глубокого колодца бывает виден солнечный свет.
"Меня мучает кошмар! - подумал Людовик. - Пора проснуться! Итак, я
просыпаюсь!"
Каждому доводилось испытывать то ощущение, о котором мы говорим; нет
никого, кто бы посреди душащего его кошмара не сказал себе, направляемый
светом сознания, не угасающего в глубине мозга, когда все другие способ-
ности человека погружаются в полную тьму, нет никого, кто бы не сказал
себе: "Это все пустяки, это - сон".
Это же сказал себе и Людовик XIV, но, произнеся "я просыпаюсь", он
заметил, что не только не спит, но что у него открыты глаза. Он посмот-
рел по сторонам. Справа и слева увидел он двух вооруженных людей в широ-
ких плащах и в масках.
Один из них держал в руке небольшой фонарь, и его луч освещал сцепу
до того мрачную, что никакой король не мог бы представить себя участни-
ком чего-либо подобного.
Людовик решил, что сон его продолжается и что достаточно шевельнуть
рукой или заговорить, как сон тотчас же оставит его; он вскочил с крова-
ти и обнаружил, что у него под ногами сырая земля. Тогда, обращаясь к
тому, у кого был фонарь, он заговорил:
- Что это, сударь, и кто выдумал подобную шутку?
- Это не шутка, - ответил глухим голосом человек с фонарем.
- Вы люди господина Фуке? - спросил немного озадаченный этим ответом
король.
- Не важна, кому мы служим, - произнес таинственный призрак. - Вы в
пашем распоряжении, вот и все.
Король скорее нетерпеливо, чем в страхе, обернулся ко второй маске.
- Если это комедия, - сказал он, - то передайте господппу Фуке, что я
считаю ее неприличной и требую, чтобы ее немедленно прекратили.
Вторая маска, к которой на этот раз обратился король, был человек ог-
ромного роста и могучего телосложения. Он стоял прямо и неподвижно, как
глыба мрамора.
- Что же вы? - крикнул король, топнув ногой. - Почему вы молчите? По-
чему не отвечаете мне?
- Мы и не станем вам отвечать, любезнейший, - произнес великан зычным
голосом, - нам нечего вам отвечать, кроме разве того, что вы первейший
среди несносных и что господин Коклен де Вольер забыл вывести ваз в сво-
ей пьесе.
- Но чего же в конце концов хотят от меня? - гневно крикнул Людовик,
скрещивая на груди руки.
- Вы узнаете это несколько позже, - ответил человек с фонарем.
- Но где же я все-таки нахожусь?
- Взгляните.
Людовик осмотрелся еще раз, но при свете фонаря он увидел только сы-
рые стены, на которых кое-где можно было заметить серебристый след слиз-
ня.
- О, так это тюрьма!
- Нет, подземелье.
- И оно ведет?..
- Извольте следовать за нами.
- Я не сойду с этого места.
- Если вы станете бунтовать, мои юный дружочек, - ответил тот, кто с
виду был более сильным, - я возьму и закатаю вас в плащ, и если вы за-
дохнетесь в нем, то, честное слово, тем хуже для вас!
Произнося эти слова, он приподнял плащ, которые угрожал королю, и
выставил из-под него такую ручищу, что ее не прочь был бы иметь сам Ми-
лоп из Кротоны, особенно в тот роковой день, когда ему пришла в голову
столь неудачная мысль расщепить руками последний дуб в его жизни.
Король испугался насилия. Он понимал, что люди, во власти которых он
оказался, зашли так далеко, что теперь уже не отступят и свое дело дове-
дут до конца. Он покачал головой и молвил:
- По-видимому, я попал в руки убийц. Пошли!
Люди в масках ничего не ответили. Тот, что был с фонарем, двинулся
первым, за ним шел король, вторая маска следовала за королем. Так мино-
вали они длинную и извилистую галерею с таким количеством лестниц, кото-
рое встречается только в таинственных и мрачных дворцах Анны Радклиф.
Несколько раз в этих переходах и закоулках король слышал над своей голо-
вой шум текущей воды. Наконец они добрались до длинного коридора, кон-
чавшегося железной дверью. Человек с фонарем отомкнул ее одним из клю-
чей, висевших у его пояса, - их бряцание король слышал на протяжении
всего пути.
Когда дверь отворилась и ворвался свежий воздух, Людовик почувствовал
аромат, которым благоухают деревья после знойного летнего дня. На мгно-
вение он в колебании остановился, но могучий страж, следовавший за ним,
вытолкнул его из подземного коридора.
- Спрашиваю еще раз, - сказал Людовик, обернувшись к тому, кто дерз-
нул коснуться рукой короля, - что же вы собираетесь сделать с королем
Франции?
- Постарайтесь забыть это слово, - ответил не допускающим возражений
тоном человек с фонарем.
- За слова, только что произнесенные вами, вы подлежите колесованию,
- добавил великан, гася фонарь, врученный ему товарищем, - впрочем, его
величество чересчур милостив.
Услышав эту угрозу, Людовик сделал столь резкое и неожиданное движе-
ние, что можно было подумать, будто он хочет бежать, но на плечо ему
легла рука великана, пригвоздившая его к месту.
- Куда же мы идем наконец? - спросил король.
