гнева. Иначе вы бы де оскорбляли без всякого основания вашего вернопод-
данного, оказавшего вам столь исключительную услугу.
Людовик понял, что зашел неподобающе далеко и что ворота Бастилии еще
не открылись пред ним, а между тем шлюзы, которыми великодушный Фуке
сдерживает свой гнев, начинают уже открываться.
- Я сказал это вовсе не для того, чтобы нанести вам оскорбление, су-
дарь, - проговорил король. - Вы обращаетесь ко мне с просьбой о помило-
вании, и я отвечаю вам, руководясь моей совестью, а моя совесть подска-
зывает, что виновные, о которых мы говорим, не заслуживают ни помилова-
ния, ни прощения.
Фуке молчал.
- То, что я делаю, - добавил король, - столь же благородно, как то,
что сделали вы, потому что я полностью в вашей власти, и, быть может,
даже еще благороднее, потому что вы ставите мне условия, от которых мо-
жет зависеть моя свобода и моя жизнь, - и отказать значит пожертвовать
ими.
- Я и в самом деле не прав, - согласился Фуке, - да, я имел вид чело-
века, вымогающего для себя милость; я в этом раскаиваюсь и прошу проще-
ния, ваше величество.
- Вы прощены, дорогой господин Фуке, - сказал король с улыбкой, окон-
чательно вернувшей ясность его лицу, измученному столькими переживания-
ми.
- Я получил ваше прощение, - продолжал упрямо министр, - а господа
д'Эрбле и дю Валлон?
- Никогда, пока я жив, не получат его, - ответил неумолимый король. -
И сделайте одолжение, никогда больше не заговаривайте со мной об этом.
- Повинуюсь, ваше величество.
- И вы не сохраните враждебного чувства ко мне?
- О пет, ваше величество, ведь я это предвидел и потому принял
кое-какие меры.
- Что это значит?
- Господин д'Эрбле как бы отдал себя в мои руки, господин д'Эрбле дал
мне счастье спасти моего короля и мою родину. Я не мог осудить господина
д'Эрбле на смерть. Я также не мог подвергнуть его законнейшему гневу ва-
шего величества, это было бы все равно что собственноручно убить его.
- Что же вы сделали?
- Я предоставил господину д'Эрбле лучших лошадей из моей конюшни, и
они опередили на четыре часа всех тех, кого ваше величество сможет пос-
лать в погоню за ними.
- Пусть так! - пробормотал Людовик. - Свет все же достаточно велик,
чтобы мои слуги наверстали те четыре часа, которые вы подарили господину
д'Эрбле.
- Даря ему эти четыре часа, я знал, что дарю ему жизнь. И он сохранит
ее.
- Как так?
- После хорошей езды, опережая все время на четыре часа погоню, он
достигнет моего замка Бель-Иль, который я предоставил ему как убежище.
- Но вы забываете, что подарили Бель-Иль не кому нибудь, как мне.
- Не для того, однако, чтобы там арестовали моих гостей.
- Значит, вы его отнимаете у меня.
- Для этого - да, ваше величество.
- Мои мушкетеры займут его, вот и все.
- Ни ваши мушкетеры, ни даже вся ваша армия, ваше величество, - хо-
лодно произнес Фуке, - Бель-Иль неприступен.
Король позеленел, и в глазах его засверкали молнии. Фуке понял, что
он погиб, но суперинтендант был не из тех, кто отступает, когда их зовет
голос чести. Он выдержал огненный взгляд короля. Людовик подавил в себе
бешенство и после непродолжительного молчания произнес:
- Мы едем в Во?
- Я жду приказаний вашего величества, - ответил Фуке, отвешивая низ-
кий поклон, - но мне кажется, что вашему величеству необходимо переме-
нить платье, прежде чем вы предстанете перед вашим двором.
- Мы заедем в Лувр. Идемте.
И они прошли мимо растерянного Безмо, который увидел еще раз, как вы-
ходил из Бастилии Марчиали. Комендант в ужасе вырвал у себя последние
остатки волос.
Правда, Фуке дал ему в руки приказ, да котором король написал: "Видел
и одобряю. Людовик".
Безмо, неспособный больше связать хотя бы две мысли, в ответ на это
ударил изо всей силы кулаком по собственной голове.
V
ЛЖЕКОРОЛЬ
В это самое время король-узурпатор продолжал храбро исполнять свою
роль.
Филипп велел начинать утренний прием посетителей - это был так назы-
ваемый малый прием. Перед дверьми его спальни собрались уже все удосто-
енные великой чести присутствовать при одевании короля. Он решился от-
дать это распоряжение, несмотря на отсутствие господина д'Эрбле, кото-
рый, вопреки его ожиданиям, не возвращался, и паши читатели знают, что
было причиной этого. Но принц, полагая, что его отсутствие не может быть
длительным, захотел, как все честолюбцы, испытать свои силы и счастье,
не пользуясь ничьим покровительством и советом.
К этому побуждала его и мысль о том, что среди посетителей, несомнен-
но, будет и Анна Австрийская, его мать, которою он был принесен в жертву
и которая была так виновата перед ним. И Филипп, опасаясь, как бы но
проявить естественной при таких обстоятельствах слабости, но хотел, что-
бы свидетелем ее оказался тот человек, перед которым ему подобало, нап-
ротив, выставлять напоказ свою силу.
Открылись двери, и в королевскую спальню в полном молчании вошли нес-
колько человек. Пока лакеи одевали его, Филипп не уделял ни малейшего
внимания вновь вошедшим. Накануне он видел, как вел себя на малом приеме
его брат Людовик. Филипп изображал короля, и изображал его так, что ни в
ком не возбудил ни малейшего подозрения.
И лишь по окончании туалета, - в охотничьем костюме в то утро, - он
начал прием. Его память, а также заметки, составленные для него Арами-
сом, позволили ему сразу же узнать Анну Австрийскую, которую держал под
руку принц, его младший брат, и принцессу Генриетту под руку с де
Сент-Эньяном.
Увидев все эти лица, он улыбнулся; узнав мать - вздрогнул.
Благородное и запоминающееся лицо, измученное печалью, как бы убежда-
ло принца не осуждать великую королеву, принесшую в жертву государству
свое дитя. Он нашел свою мать прекрасной. Он знал, что Людовик XIV любит
ее, он обещал себе также любить ее и вести себя так, чтобы не стать для
нее жестоким возмездием, омрачающим дни ее старости.
Он посмотрел на своего брата с нежностью, которую нетрудно понять.
Тот ничего у него не отнял, ничем не отравил его жизнь. Будучи как бы
боковой ветвью, не мешающей стволу неутомимо тянуться вверх, он нисколь-
ко не заботился о прославлении и возвеличении своей жизни. Филипп обещал
себе быть по отношению к нему добрым братом - ведь этому принцу было
достаточно золота, на которое покупаются удовольствия.
Он любезно кивнул де Сент-Эньяну, гнувшемуся в поклонах и реверансах,
и, дрожа, протянул руку невестке, Генриетте, красота которой поразила
его. Но он увидел в ее глазах холодок, который ему поправился, так как
облегчал будущие отношения с нею.
"Насколько мне будет удобное, - думал он, - быть ее братом, а не воз-
любленным".
Единственная встреча, которой он в этот момент опасался, встреча с
королевой Марией-Терезией, так как его сердце и ум, только что подверг-
шиеся таким испытаниям, несмотря на основательную закалку, могли бы не
выдержать нового потрясения. К счастью, она не пришла.
Анна Австрийская завела дипломатический разговор о приеме, оказанном
Фуке королевской фамилии. Она перемешивала враждебные выпады с компли-
ментами королю, вопросами о его здоровье, нежной материнской лестью и
тонкими хитростями.
- Ну, сын мой, - спросила она, - изменили ли вы мнение о господине
Фуке?
- Сент-Эньян, - сказал Филипп, - будьте любезны узнать, здорова ли
королева.
При этих словах, первых, громко произнесенных Филиппом, легкое разли-
чие в его голосе и голосе Людовика XIV не ускользнуло от материнского
слуха. Анна Австрийская пристально посмотрела на сына.
Де Сент-Эньян вышел. Филипп продолжал:
- Ваше величество, мне не нравится, когда дурно говорят о господине
Фуке, вы это знаете, и вы сами хорошо отзывались о нем.
- Это верно; по ведь я только спросила, как теперь вы к нему относи-
тесь.
- Ваше величество, - заметила Генриетта, - я всегда любила господина
Фуке; он хороший человек, и притом человек отменного вкуса.
- Суперинтендант, который никогда не торгуется, - добавил, в свою
очередь, принц, - и неизменно выкладывает золото, когда ни обратишься к
нему.
- Каждый из нас думает лишь о себе, - вздохнула королева-мать, - и
никто не считается с интересами государства. Господин Фуке, но ведь это
неоспоримо, господин Фуке разоряет страну!
- Разве и вы, матушка, тоже, - сказал немного тише Филипп, - стали
защитницей господина Кольбера?
- Что? - спросила удивленная королева.
- Право, я нахожу, что вы говорите, как давняя ваша приятельница,
госпожа де Шеврез.
При этом имени Анна Австрийская поджала губы и побледнела. Филипп за-
дел львицу.
- Почему вы напоминаете мне о госпоже де Шеврез и почему вы сегодня
восстановлены против меня?
Филипп продолжал:
- Разве госпожа де Шеврез не затевает нескончаемых козней против ка-
кой-нибудь из своих жертв? Разве госпожа де Шеврез недавно не посетила
вас, матушка?
- Вы говорите, сударь, со мной таким образом, что мне кажется, будто
я слышу вашего отца, короля.
- Мой отец не любил госпожу де Шеврез и был прав. Я тоже ее не люблю,
и если она надумает явиться сюда, как бывало, под предлогом выпрашивания
денег, а в действительности чтобы сеять рознь и ненависть, то тогда...
- Тогда? - надменно переспросила Анна Австрийская, как бы сама вызы-
вая грозу.
- Тогда, - решительно ответил молодой человек, - я изгоню из коро-
левства госпожу де Шеврез и с ней вместе всех наперсников ее тайн и сек-
ретов.
Он не рассчитал силы, заключенной в этих страшных словах, или, быть
может, ему захотелось проверить их действие, как всякому, кто, страдая
никогда не покидающей его болью и стремясь нарушить однообразие ставшего
привычным страдания, бередит свою рану, чтобы вызвать хотя бы острую
боль.
Анна Австрийская едва не потеряла сознания; ее широко открытые, но
уже ослабевшие глаза на мгновение перестали видеть; она протянула руки к
младшему сыну, который тотчас же обнял ее, не боясь рассердить короля.
- Ваше величество, - прошептала она, - вы жестоки к своей матери.
- Почему же, ваше величество? - ответил Филипп. - Ведь я говорю лишь
о госпоже де Шеврез, а разве моя мать предпочтет госпожу де Шеврез спо-
койствию моего государства и моей безопасности? Я утверждаю, что госпожа
де Шеврез пожаловала во Францию, чтобы раздобыть денег, и что она обра-
тилась к господину Фуке, предполагая продать ему некую тайну.
- Тайну? - воскликнула Анна Австрийская.
- Касающуюся хищений, якобы совершенных суперинтендантом, но это -
ложь, - добавил Филипп. - Господин Фуке с возмущением прогнал ее прочь,
предпочитая уважение короля всякому сговору с интриганами. Тогда госпожа
де Шеврез продала свою тайну господину Кольберу, по так как она ненасыт-
на и ей мало тех ста тысяч экю, которые она выманила у этого приказного,
она задумала метить выше, в поисках более глубоких источников. Верно ли
это, ваше величество?
- Вы осведомлены решительно обо всем, - сказала скорее встревожено,
чем разгневанно, королева.
- Поэтому, - продолжал Филипп, - я имею право по любить эту фурию,
являющуюся к моему двору, чтобы чернить одних и разорять других. Если
бог потерпел, чтобы были совершены известные преступления, и скрыл их в
тени своего милосердия, то я никоим образом не допущу, чтобы госпожа де
Шеврез получила возможность нарушить божественные предначертания.
Эта последняя часть речи Филиппа до того взволновала королеву Анну,
что Филипп пожалел ее. Он взял со руку и нежно поцеловал; она не по-
чувствовала, что в этом поцелуе, несмотря на сердечный бунт и обиду, бы-
ло прощение восьми лет ужасных страданий.
Филипп помолчал; он дал улечься волнению, порожденному тем, что он
только что высказал; сп
