песок; и это, в свою очередь, способствовало тому, чтобы сон спящих был
крепче. Добавим к этим звукам еще шорохи ветра и плеск фонтанов, которые
были заняты своей извечной работой, не заботясь о малых делах и ничтож-
ных волнениях, из которых складываются жизнь и смерть человека.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
I
УТРО
Мрачной участи короля, запертого в Бастилии и в отчаянии бросающегося
на замки и решетки, старинные летописцы со свойственной им риторикой не
преминули бы противопоставить судьбу Филиппа, покоящегося на королевском
ложе под балдахином. Отнюдь не считая риторику чем-то неизменно дурным и
не принадлежа к числу тех, кто высказывает убеждение, будто она понап-
расну рассыпает цветы, желая приукрасить историю, мы тем не менее тща-
тельно сгладим контраст, за что просим прощения у читателя, и нарисуем
вторую картину, которая представляется нам весьма интересной и предназ-
начена служить дополнением к первой.
Молодой принц был доставлен из комнаты Арамиса в покои Морфея при по-
мощи того же самого механизма, посредством которого король был удален из
них. Арамис нажал какое-то приспособление, купол начал медленно опус-
каться, и Филипп оказался перед королевской кроватью, которая, оставив
своего пленника в глубине подземелий, вновь поднялась на прежнее место.
Наедине с этой роскошью, наедине с могуществом, которым он отныне был
облечен, наедине с ролью, взятой им на себя, Филипп впервые ощутил в се-
бе тысячи душевных движений, заставляющих биться королевское сердце.
Но когда он посмотрел на пустую кровать, смятую его братом, смер-
тельная бледность покрыла его лицо,
Эта немая сообщница, выполнив свое дело, возвратилась на прежнее мес-
то: она стояла, храня на себе следы преступления; она говорила с винов-
ником этого преступления языком откровенным и грубым, которым сообщники
не стесняются пользоваться между собой. Она говорила правду.
Наклонившись, чтобы лучше рассмотреть королевское ложе, Филипп заме-
тил платок, еще влажный от холодного пота, струившегося со лба Людовика
XIV. Этот пот ужаснул Филиппа, как кровь Авеля ужаснула Каина.
- Вот я наедине с моей судьбой, - сказал он; лицо его было серым,
глаза пылали. - Будет ли она более страшной, чем мое заключение? Отдан-
ный своим мыслям, буду ли я вечно прислушиваться к угрызениям моей со-
вести?.. Ну да, король спал на этой кровати: это его голова смяла подуш-
ку, это его слезы смочили платок. И я не смею лечь на эту кровать, не
смею коснуться платка, на котором вышит вензель и герб Людовика!.. Нужно
решиться, будем подражать господину д'Эрбле, который хочет, чтобы
действие было всегда на одну ступень выше мысли; возьмем за образец гос-
подина д'Эрбле, который думает лишь о себе самом и слывет порядочным че-
ловеком, потому что не сделал зла никому, кроме своих врагов, и не пре-
дал никого, кроме них. Эта кровать была бы моей, если бы Людовик Четыр-
надцатый не отнял ее у меня вследствие преступления нашей матери. Этот
платок, на котором вышит герб Франции, тоже был бы моим, и не кто иной,
как я сам, пользовался бы им, если бы мне оставили мое место, как сказал
господин д'Эрбле, в колыбели королей Франции. Филипп, сын Франции, ло-
жись на свою кровать! Филипп, единственный король Франции, возврати себе
отнятый у тебя герб! Филипп, единственный законный наследник Людовика
Тринадцатого, отца твоего, будь же безжалостен к узурпатору, который да-
же в эту минуту не раскаивается в причиненных тебе страданиях!
Произнеся эти слова, Филипп, несмотря на инстинктивное отвращение,
несмотря на дрожь и ужас, сковывавшие мышцы его тела и волю, заставил
себя улечься на еще теплое после Людовика XIV королевское ложе и прижать
к своему лбу его еще влажный платок.
Когда голова его откинулась назад, погружаясь в мягкую пуховую подуш-
ку, он увидел над собой корону Французского королевства, поддерживаемую,
как мы говорили, золотокрылым ангелом.
Пусть читатель представит себе теперь этого самозванца с мрачным взо-
ром и горящим в лихорадке телом. Он напоминает собой тигра, который,
проплутав грозовую ночь и пройдя камыши и неведомую ему лощину, останав-
ливается перед покинутой львом пещерой, чтобы расположиться в ней. Его
привлек сюда львиный дух, влажные испарения обитаемого жилища. Он обна-
руживает в этой пещере подстилку из сухих трав, обглоданные кости. Он
заходит, всматривается во тьму, испытующе обшаривая ее своим горящим и
зорким взглядом; он отряхивается, и с его тела стекают потоки воды, па-
дают комья ила и грязи. Наконец, он тяжело укладывается на пол, положив
широкую морду на огромные лапы; он весь в напряжении, он готов к схват-
ке. Время от времени молния, сверкающая снаружи и вспыхивающая в расще-
линах львиной пещеры, шум сталкиваемых ветром ветвей, грохот падающих
камней, смутное ощущение грозящей опасности выводят его из дремоты, в
которую погружает его усталость.
Можно гордиться тем, что спишь в логове льва, но безрассудно наде-
яться, что здесь удастся спокойно заснуть.
Филипп прислушивался к каждому звуку; его сердце сжималось, представ-
ляя себе всякие ужасы; но, веря в силы своей души, удвоившиеся благодаря
решимости, которою он заставил себя проникнуться, он ожидал, не поддава-
ясь слабости, какого-нибудь решительного момента, чтобы вынести оконча-
тельное суждение о себе. Он рассчитывал, что какая-нибудь опасность,
грозно вставшая перед ним, будет для него чем-то вроде тех фосфорических
вспышек во время бури, которые показывают моряку высоту взбесившихся
волн.
Но ничего не случалось. Тишина, этот смертельный враг беспокойных
сердец, смертельный враг честолюбцев, в течение всей ночи окутывала сво-
им густым покровом будущего короля Франции, осененного украденной коро-
ной.
Под утро человек или, вернее, тень проскользнула в королевскую
спальню. Филипп ждал его и не удивился его приходу.
- Ну, господин д'Эрбле? - спросил он.
- Все в порядке, ваше величество, с этим покончено.
- Как?
- Было все, чего мы заранее ожидали.
- Сопротивление?
- Бешеное: стенания, крики.
- Потом?
- Потом оцепенение.
- И наконец?
- Полная победа и ничем не нарушаемое молчание.
- Комендант Бастилии ничего не подозревает?..
- Ничего.
- А сходство?
- Оно - причина успеха.
- Но узник, несомненно, попытается объяснить, кто он такой; будьте
готовы к этому. Ведь это мог бы сделать и я, хотя мне пришлось бы бо-
роться с властью, несравненно более могучей, чем та, которой я теперь
обладаю.
- Я уже обо всем позаботился. Через несколько дней, а может быть, и
скорее, если понадобится, мы извлечем узника из тюрьмы и отправим его в
изгнание, избрав столь отдаленные страны...
- Из изгнания возвращаются, господин д'Эрбле.
- В столь отдаленные страны, как я сказал, что никаких сил человечес-
ких и всей жизни не хватит, чтобы вернуться.
И еще раз глаза молодого короля и глаза Арамиса встретились, и в тех
и в других застыло холодное выражение взаимного понимания.
- А господин дю Валлон? - спросил Филипп, желая переменить тему раз-
говора.
- Он сегодня будет представлен вам и конфиденциально принесет свои
поздравления с избавлением от опасности, которой вы подвергались по вине
узурпатора.
- Но что мы с ним сделаем?
- С господином дю Валлоном?
- Мы пожалуем ему герцогский титул, не так ли?
- Да, герцогский титул, - повторил со странной улыбкою Арамис.
- Но почему вы смеетесь, господин д'Эрбле?
- Меня рассмешила ваша предусмотрительность. Вы опасаетесь, без сом-
нения, как бы бедный Портос не стал неудобным свидетелем, и хотите отде-
латься от него.
- Жалуя его герцогом?
- Конечно. Ведь вы убьете его. Он умрет от радости, и тайна уйдет
вместе с ним.
- Ах, боже мой!
- А я потеряю хорошего друга, - флегматично проговорил Арамис.
И вот в разгар этой шутливой беседы, которой заговорщики старались
прикрыть свою радость и гордость одержанной победой, Арамис услышал неч-
то, заставившее его встрепенуться.
- Что там? - спросил Филипп.
- Утро, ваше величество.
- Так что же?..
- Вечером, прежде чем улечься в эту постель, вы отложили, вероятно,
какое-нибудь распоряжение до утра?
- Я сказал капитану мушкетеров, - живо ответил молодой человек, - что
буду ждать его в этот утренний час.
- Раз вы сказали ему об этом, он, несомненно, придет, так как он че-
ловек в высшей степени точный.
- Я слышу шаги в передней.
- Это он.
- Итак, начинаем атаку, - решительно произнес молодой король.
- Берегитесь! Начинать атаку, и начинать ее с д'Артаньяна, было бы
чистым безумием. ДаАртаньян ничего не знает, даАртаньян ничего не видел,
он за сто лье от того, чтобы подозревать нашу тайну, - но если сегодня
он будет первым вошедшим сюда, он почует, что здесь что-то неладно, и
решит, что ему необходимо этим заняться. Видите ли, ваше величество,
прежде чем впустить сюда даАртаньяна, нужно хорошенько проветрить комна-
ту или ввести сюда столько людей, чтобы эта лучшая во всем королевстве
ищейка была сбита с толку двумя десятками самых различных следов.
- Но как же избавиться от него, когда я сам назначил ему явиться? -
заметил король, желая поскорее померяться силами с таким страшным про-
тивником.
- Я беру это на себя, - сказал ваннский епископ, - и для начала нане-
су ему удар такой силы, что он сразу ошеломит его.
В этот момент постучали в дверь. Арамис не ошибся: то был и впрямь
даАртаньян, оповещавший о том, что он прибыл.
Мы видели, что д'Артаньян провел ночь в беседе с Фуке, мы видели, что
под конец он притворился спящим, но изображать сон было занятием весьма
утомительным, и поэтому, как только рассвет окрасил голубоватым сиянием
роскошные лепные карнизы суперинтендантской спальни, даАртаньян поднялся
со своего кресла, поправил шпагу, пригладил рукавом смявшуюся одежду и
почистил шляпу, как караульный солдат, готовый предстать перед своим
разводящим.
- Вы уходите? - спросил Фуке.
- Да, монсеньер; а вы?..
- Я остаюсь.
- Вы даете слово?
- Конечно.
- Отлично. К тому же я отлучусь совсем не надолго, лишь затем, чтобы
узнать об ответе, вы понимаете, что я имею в виду.
- О приговоре, вы хотите сказать.
- Послушайте, во мне есть что-то от древних римлян. Утром, вставая с
кресла, я заметил, что шпага у меня не вдета, как ей положено, в порту-
пею и что перевязь совсем сбилась. Это безошибочная примета.
- Чего? Удачи?
- Да, представьте себе. Всякий раз, как эта проклятая буйволовая кожа
прилипала к моей спине, меня ожидало взыскание со стороны де Тревиля или
отказ кардинала Мазарини в просьбе о деньгах. Всякий раз, когда шпага
путалась в портупее, это значило, что мне дадут какоенибудь неприятное
поручение, что, впрочем, случалось со мною всю мою жизнь. Всякий раз,
как она била меня по икрам, я обязательно бывал легко ранен. Всякий раз,
как она ни с того ни с сего выскакивала сама по себе из пожен, я оста-
вался на поле сражения - как это было с полной достоверностью установле-
но мною - и валялся потом два-три месяца, терзаемый хирургами и облеп-
ленный компрессами.
- А я и не знал, что вы - обладатель столь замечательной шпаги, -
сказал, едва улыбнувшись, Фуке; впрочем, и для такой улыбки ему потребо-
валось сделать над собой усилие.
- Моя шпага, - продолжал даАртаньян, - в сущности говоря, такая же
часть моего тела, как и все остальные. Я слышал о том, что иным говорит
о будущем их нога, другим - биение крови в висках. Мне вещает моя верная
шпага. Так вот оно что! Она только что изволила опуститься на последнюю
петлю портупеи. Знаете ли вы, что это значит?
- Нет.
- Так вот, этим предсказывается, что сегодня мне придется кого-то
арестовать!
- А! - произнес суперинтендант, скорее удивленный, чем испуганный по-
