- Таково будет общее мнение.
- Д'Эрбле, во имя нашей близости, нашей дружбы, во имя всего, что для
вас самое дорогое, скажите же мне, умоляю вас! Каким образом вам удалось
войти в такое доверие к Людовику Четырнадцатому? Ведь он не любил вас, я
знаю.
- Но теперь он будет любить меня, - проговорил Арамис, нажимая на
слово "теперь".
- Между вами произошло нечто особенное?
- Да.
- Может быть, у вас тайна?
- Да, тайна.
- Тайна, которая может повлиять на привязанности его величества?
- Вы умнейший человек, монсеньер. Вы угадали. Я действительно открыл
тайну, способную повлиять на привязанности короля Франции.
- А! - сказал Фуке, подчеркивая своею сдержанностью, что, как воспи-
танный человек, он не хочет расспрашивать.
- И вы сами будете судить, - продолжал Арамис, - вы сами скажете мне,
ошибаюсь ли я относительно важности этой тайны.
- Я слушаю, раз вы настолько добры, что хотите открыться мне. Только
заметьте, друг мой, я не вызывал вас на нескромность.
Арамис задумался на мгновение.
- Не говорите! - воскликнул Фуке. - Еще не поздно!
- Вы помните, - начал епископ, опуская глаза, - обстоятельства рожде-
ния Людовика Четырнадцатого?
- Как сегодня.
- Вы ничего особенного не слыхали об этом рождении?
- Ничего, кроме того, что король не сын Людовика Тринадцатого.
- Это не существенно ни для нас, ни для Французского королевства.
Всякий, у кого есть законный отец, является сыном своего отца, гласит
французский закон.
- Это верно. Но это все же существенно в вопросе о чистоте крови.
- Второстепенный вопрос. Значит, вы ничего особенного не слышали?
- Ничего.
- Вот тут-то и начинается моя тайна.
- А!
- Вместо того чтобы родить одного, королева родила двух сыновей.
Фуке поднял голову.
- И второй умер? - спросил он.
- Сейчас узнаете. Этим близнецам подобало бы стать гордостью матери и
надеждой Франции. Но слабость короля и его суеверия внушили ему опасе-
ние, как бы между его сыновьями, имеющими равные права на престол, не
возникла распря, и от одного из них он избавился.
- Вы говорите, избавился?
- Подождите... Оба брата выросли: один на троне, и вы министр его;
другой во мраке и одиночестве...
- И этот?..
- Мой друг.
- Боже мой! Что я слышу? Что же делает этот обездоленный принц?
- Лучше спросите меня, что он делал.
- Да, да.
- Он был воспитан в деревне; потом его заключили в крепость, которая
зовется Бастилией.
- Возможно ли! - воскликнул суперинтендант, сложив руки.
- Один - счастливейший из смертных, второй - несчастнейший из нес-
частных.
- А мать его не знает об этом?
- Анна Австрийская знает решительно все.
- А король?
- Король ничего не знает.
- Тем лучше, - кивнул Фуке.
Это восклицание, казалось, произвело сильное впечатление на Арамиса.
Он посмотрел с беспокойством на своего собеседника.
- Простите, я вас перебил, - сказал Фуке.
- Итак, я говорил, - продолжал Арамис, - что бедный принц был нес-
частнейшим из людей, когда бог, пекущийся о всех своих чадах, решил ока-
зать ему помощь.
- Но как же?
- Сейчас вы увидите... Царствующий король... Я говорю "царствующий";
вы догадываетесь, надеюсь, почему я так говорю?
- Нет... Почему?
- Потому что обоим по праву рождения подобало быть королями. Вы при-
держиваетесь такого же мнения?
- Да.
- Решительно?
- Решительно. Близнецы - это един в двух лицах.
- Мне приятно, что такой опытный и знающий законник, как вы, дает
разъяснение этого рода. Значит, для нас установлено, что оба близнеца
имели одинаковые права?
- Установлено... Но боже мой, "что за загадки!
- Бог пожелал послать тому, кто унижен, мстителя или, если хотите,
поддержку. И случилось, что царствующий король, узурпатор... Вы согласны
со мной, не так ли, что спокойное и эгоистичное пользование наследством,
на которое в лучшем случае имеешь половинное право, - называется узурпа-
цией?
- Да, узурпация. Ваше определение вполне точно.
- Итак, я продолжаю. Бог пожелал, чтобы у узурпатора был первым ми-
нистром человек с большим талантом и великим сердцем и, сверх того, с
великим умом.
- Это хорошо, хорошо! Я понимаю: вы рассчитывали на меня, чтобы по-
мочь вам исправить зло, причиненное несчастному брату Людовика Четырнад-
цатого. Ваш расчет был правилен, я помогу. Благодарю вас, д'Эрбле, бла-
годарю!
- Нет, совсем не то. Вы мне не даете закончить, - бесстрастно сказал
Арамис"
- Я молчу,
- Царствующий король возненавидел господина Фуке, своего первого ми-
нистра, и ненависть эта, подогретая интригой и клеветой, к которой прис-
лушивался монарх, стала угрожать состоянию, свободе и, может быть, даже
жизни господина Фуке. Но бог послал господину Фуке, опять же для спасе-
ния принесенного в жертву принца, верного друга, который знал госу-
дарственную тайну и чувствовал себя в силах раскрыть эту тайну после то-
го, как имел силу хранить ее двадцать лет в своем сердце.
- Не продолжайте, - вскричал Фуке, охваченный благородными мыслями, -
я понимаю вас, и я все угадываю. Вы пошли к королю, когда до вас дошла
весть о моем аресте; вы просили его обо мне, но он не захотел вас выслу-
шать; тогда вы пригрозили ему раскрытием тайны, и Людовик Четырнадцатый
у ужасе согласился на то, в чем прежде отказывал вам. Я понимаю, пони-
маю! Вы держите короля в руках. Я понимаю!
- Ничего вы не понимаете, - отвечал Арамис, - и вы снова прервали ме-
ня, друг мой. И затем, позвольте мне указать вам на то, что вы пренебре-
гаете логикой, а коечто и недостаточно хорошо помните.
- Как так?
- Помните ли вы, на что я настойчиво упирал в начале нашего разгово-
ра?
- Да, на ненависть ко мне его величества короля, на неодолимую нена-
висть. Но какая ненависть устоит перед угрозой подобного разоблачения?
- Подобного разоблачения! Вот тут-то вам и недостает логики. Как! Не-
ужели вы допускаете, что, раскрыв королю подобную тайну, я все еще был
бы жив?
- Но вы были у короля не более как десять минут назад.
- Пусть так! Пусть он не успел бы распорядиться убить меня, по у него
хватило бы времени приказать заткнуть мне глотку и бросить навеки в
тюрьму. Рассуждайте же здраво, черт возьми!
И по этим мушкетерским словам, по этой несдержанности человека, кото-
рый никогда не позволял себе забываться, Фуке понял, до какого возбужде-
ния дошел спокойный и непроницаемый ваннский епископ. И, поняв, он сод-
рогнулся.
- И затем, разве я был бы тем, чем являюсь, - продолжал, овладев со-
бой, Арамис, - разве я был бы истинным другом, если бы, зная, что король
и без того ненавидит вас, вызвал бы в нем еще более лютую ненависть к
вам? Обворовать его - это ничто; ухаживать за его любовницей - очень
немного; но держать в своей власти его корону и его честь! Да он скорее
вырвал бы собственной рукой сердце из вашей груди!
- Значит, вы не показали ему, что знаете эту тайну?
- О, я предпочел бы проглотить сразу все яды, которыми в течение
двадцати лет закалял себя Митридат, чтобы избежать смерти от отравления.
- Что же вы сделали?
- Вот мы и дошли до сути. Полагаю, что мне удастся пробудить в вас
кое-какой интерес к моему сообщению. Ведь вы слушаете меня, не так ли?
- Еще бы! Продолжайте!
Арамис прошелся по комнате и, убедившись, что они одни и что кругом
все спокойно и тихо, возвратился к Фуке, который, сидя в кресле, с не-
терпением ожидал обещанных ваннским епископом откровений.
- Я забыл упомянуть, - продолжал Арамис, - о замечательной особеннос-
ти, свойственной этим братьям: бог создал их до того похожими, что
только он и сумел бы отличить одного от другого, если б они предстали
пред ним на Страшном суде. Их собственная мать, и та не сделала бы это-
го.
- Что вы! - воскликнул Фуке.
- То же благородство в чертах лица, та же походка, тот же рост, тот
же голос.
- Но мысли? Но ум? Но знание жизни?
- О, в этом они не равны, монсеньер, ибо бастильский узник несравнен-
но выше своего брата, и, если бы этот страдалец вступил на трон Франции,
она узнала бы государя, который превзошел бы мудростью и благородством
всех, правивших ею до этого времени.
Фуке на мгновение уронил на руки голову, отягощенную столь великой
тайной. Подойдя вплотную к нему, Арамис произнес:
- Между этими близнецами есть еще одно существенное различие; разли-
чие, касающееся в первую очередь вас, монсеньер: второй не знает Кольбе-
ра.
Фуке вскочил на ноги, бледный и взволнованный. Удар, нанесенный пре-
латом, поразил не столько его сердце, сколько ум.
- Понимаю вас, - сказал он Арамису, - вы предлагаете заговор.
- Приблизительно.
- Попытку из числа тех, что меняют судьбы народов?
- И суперинтендантов. Вы правы.
- Короче говоря, вы предлагаете заменить сына Людовика Тринадцатого,
того самого, который в это мгновение спит в покоях Морфея, тем сыном Лю-
довика Тринадцатого, который томится в тюрьме?
Арамис усмехнулся, и отблеск зловещих мыслей мелькнул на его лице.
- Допустим.
- Но вы не подумали, - произнес после тягостного молчания Фуке, - вы
не подумали, что такой политический акт потрясет до основания все коро-
левство?
Арамис ничего не ответил.
- Подумайте, - продолжал, горячась все больше и больше, Фуке, - ведь
нам придется собрать дворянство, духовенство, третье сословие; низложить
короля, покрыть страшным позором могилу Людовика Тринадцатого, погубить
жизнь и честь женщины, Анны Австрийской, погубить жизнь и покой другой
женщины, Марии-Терезии, и, покончив со всем перечисленным, если только
мы сможем с этим покончить...
- Не понимаю вас, - холодно молвил Арамис. - Во всем только что вами
высказанном нет ни одного слова, из которого можно было бы извлечь хоть
крупицу пользы.
- Как! - вскричал пораженный словами прелата Фуке. - Такой человек,
как вы, не желает подумать о практической стороне этого дела? Вы до-
вольствуетесь ребяческой радостью, порождаемой в вас политической иллю-
зией, и пренебрегаете важнейшими условиями осуществления вашего замысла,
то есть действительностью? Возможно ли это?
- Друг мой, - сказал Арамис, обращаясь к Фуке со снисходительной фа-
мильярностью в тоне, - позвольте спросить вас, как поступает бог, когда
желает заменить одного короля другим?
- Бог! - воскликнул Фуке. - Бог отдает исполнителю своей воли соот-
ветствующее распоряжение, и тот хватает осужденного ею, убирает его и
сажает на опустевший троп триумфатора. Но вы забываете, что этот испол-
нитель воли господней зовется смертью. Боже мой, господин д'Эрбле, неу-
жели у вас было намерение?..
- Не в этом дело. Вы заходите в ваших предположениях дальше постав-
ленной мною цели. Кто говорит о смерти Людовика Четырнадцатого? Кто го-
ворит о том, чтобы подражать богу в его деяниях? Нет. Я хотел сказать
лишь о том, что бог совершает дела этого рода без всякого потрясения для
государства, без шума и без особых усилий и что люди, вдохновленные им,
успевают, подобно ему, во всем, за что бы они ни брались, какие бы по-
пытки ни совершали, что бы ни делали.
- Что вы хотите сказать?
- Я хотел сказать, друг мой, - продолжал Арамис тем же тоном снисхо-
дительной фамильярности, - я хотел сказать только следующее: докажите,
что при подмене короля узником королевство и впрямь пережило хоть какое-
нибудь потрясение, и впрямь имел место шум, и впрямь потребовались иск-
лючительные усилия.
- Что! - вскричал Фуке, ставший белее платка, которым он вытирал себе
лоб. - Вы говорите...
- Подите в королевскую спальню, - произнес с прежним спокойствием
Арамис, - и даже вы, знающий теперь тайну, не заметите, уверяю вас, что
королевское ложе занимает бастильский узник, а не его царственный брат.
- Но король! - пробормотал Фуке, охваченный ужасом при этом известии.
