личный во всех отношениях полк. С такой честью я могу стать герцогом и
пэром Французского королевства.
Тень, брошенная на меня этой женщиной, страдания, которыми она разби-
ла мне сердце, сердце Рауля, ее друга детства, не должны трогать госпо-
дина де Бражелона, хорошего офицера, отважного воина, он покроет себя
славой в первой же битве и поднимется во сто крат выше, чем мадемуазель
де Лавальер, любовница короля; ведь король не женится на Лавальер, и чем
громче он будет называть ее своей возлюбленной, тем плотнее станет заве-
са стыда, которой он окружает ее, и по мере того как будет расти презре-
ние к ней и ее начнут презирать, как я ее презираю, будет расти и ши-
риться моя слава.
Увы! Мы шли вместе - она рядом со мной; так миновали мы первую, самую
прекрасную, самую пленительную часть нашей жизни. Мы шли, взявшись за
руки, по прелестной тропе, полной юности и цветов. И вот мы оказались на
перекрестке, здесь она расстается со мной, и каждый пойдет своею доро-
гой, все больше и больше отдаляясь один от другого И остальной путь мне
придется шагать одному Господи боже, как я одинок, я повержен в отчая-
ние, я раздавлен! О я, несчастный!
Рауль все еще пребывал во власти этих горестных размышлений, когда
нога его машинально переступила порог его дома. Он пришел сюда, не заме-
чая улиц, которые проходил, не зная, как он все-таки добрался к себе.
Толкнув дверь, он так же бессознательно прошел дальше и поднялся по сту-
пеням лестницы.
Как в большинстве домов того времени, на лестнице и на площадках было
темно. Рауль занимал квартиру в первом этаже, он остановился и позвонил.
Появившийся на звонок Оливен принял из его рук шпагу и плащ. Рауль отво-
рил дверь, которая вела из передней в богато обставленную гостиную, бла-
годаря стараниям Оливена, знавшего вкусы своего хозяина, она утопала в
цветах. К чести Оливена надо добавить, однако, что его мало заботило,
заметит ли молодой господин этот знак внимания с его стороны.
В этой гостиной находился портрет Лавальер, нарисованный ею самой, -
когда-то она подарила его Раулю. Этот портрет, висевший над большим,
крытым темным шелком диваном, сразу же привлек к себе взор бедного юно-
ши, и к нему-то он прежде всего и направился. Впрочем, Рауль действовал
по привычке: всякий раз, как он возвращался домой, этот портрет раньше
всего остального притягивал к себе его взгляд. И сейчас, как всегда, он
подошел к нему и принялся печально смотреть на него. Так он смотрел и
смотрел на изображение Лавальер; руки его были скрещены на груди, голова
чуть откинута назад, взгляд слегка затуманился, по оставался спокойным,
вокруг рта легли скорбные складки.
Он всматривался в это обожаемое лицо Все, что он только что переду-
мал, снова пронеслось в его памяти, все, что он выстрадал, снова хлынуло
в его сердце, и после длительного молчания он в третий раз прошептал:
- О я, несчастный!
В ответ на эти слова за его спиной раздался жалобный вздох. Порывисто
обернувшись, он увидел в углу гостиной какую-то женщину, которая стояла
понурившись и лицо которой было скрыто вуалью. Входя, он заслонил ее
дверью и не заметил ее присутствия, так как до этого ни разу не оторвал
глаз от портрета.
Он подошел к этой женщине, о которой никто ему не докладывал, с учти-
вым поклоном и готов был уже обратиться с вопросом, что ей, собственно,
нужно, как вдруг опущенная голова поднялась, вуаль откинулась, и он уви-
дел бледное лицо, выражавшее глубокую скорбь.
Рауль отшатнулся, точно перед ним стоял призрак.
- Луиза! - вскричал он с отчаянием в голосе, и трудно было поверить,
что человеческое существо могло издать такой ужасающий крик и что при
этом не разорвалось сердце кричавшего.
XXI
РАНА НА РАНЕ
Мадемуазель де Лавальер (ибо это была она) сделала шаг вперед.
- Да, Луиза, - прошептала она.
Но в этот промежуток времени, как бы краток он ни был, Рауль успел
взять себя в руки.
- Вы, мадемуазель? - спросил он и непередаваемым тоном добавил: - Вы
здесь?
- Да, Рауль, - повторила девушка, - да, я ждала вас.
- Простите меня: когда я вошел, я не знал...
- Да, я просила Оливена не докладывать вам...
Она замолкла; и так как Рауль не торопился заговорить, на мгновение
наступило молчание, в котором можно было услышать биение двух сердец,
колотившихся хотя и не согласно друг с другом, но одинаково бешено.
Луиза должна была начать. Она сделала над собой усилие и произнесла:
- Мне нужно переговорить с вами; мне совершенно необходимо повидать
вас... наедине... Я не отступила пред шагом, который должен остаться
тайной, потому что никто, кроме вас, господин де Бражелон, не сможет по-
нять его.
- Мадемуазель, - лепетал растерянный и задыхающийся Рауль, - я сам,
несмотря на ваше доброе мнение обо мне, я и сам, признаюсь...
- Сделайте милость, сядьте и выслушайте меня, - перебила его Луиза
своим ласковым голосам.
Бражелон взглянул на нее, потом грустно покачал головой, сел или,
вернее, упал на стул и попросил:
- Говорите.
Она украдкой оглянулась кругом. Этот взгляд был полон мольбы и еще
красноречивее выразил ее страх перед разглашением тайны ее прихода, чем
только что сказанные ею слова.
Рауль встал, отворил дверь и сказал:
- Оливен, кто бы ни пришел, меня нет дома.
Потом, вернувшись к Лавальер, он спросил:
- Ведь вы этого хотели, не так ли?
Ничто не в состоянии передать впечатление, которое произвели на Луизу
эти слова, которые значили: "Вы видите, я все еще понимаю вас".
Она приложила к глазам платок, чтобы стереть непокорную слезу, потом
на мгновение задумалась и начала:
- Рауль, не отворачивайте от меня вашего честного и доброго взгляда;
вы не из тех, кто презирает женщину только за то, что она кому-то отдала
свое сердце, вы не из их числа, даже если эта любовь ее - несчастье для
вас и наносит оскорбление вашей гордости.
Рауль ничего не ответил.
- Увы, - продолжала Лавальер, - увы, это верно, мне трудно защищаться
перед вами, я не знаю, с чего начать. Погодите, я сделаю лучше: мне ка-
жется, честнее всего будет просто и бесстрастно рассказать обо всем, что
случилось со мной. А так как я буду говорить только правду, то среди
мглы колебаний, среди бесконечных препятствий, которые мне нужно преодо-
леть, я все же смогу отыскать прямую дорогу, чтобы облегчать мое сердце,
которое заполнено до краев и жаждет излиться у ваших ног.
Рауль промолчал. Лавальер обратила на него взгляд, который, казалось,
молил: "Ободрите меня, из жалости... хотя бы единое слово..."
Но Рауль молчал, и девушке пришлось продолжать:
- Только что у меня был граф де Сент-Эньян с поручением от короля.
Она опустила глаза.
Рауль тоже посмотрел в сторону, чтобы не видеть
Луизу.
- Господин де Сент-Эньян пришел с поручением от короля, - повторила
она, - и сообщил мне, что вы знаете обо всем.
И она - попыталась прямо взглянуть на того, кто вслед за столькими
ударами должен был вынести также и этот, но ей не удалось встретиться
глазами с Раулем.
- А потом он добавил, что вы гневаетесь, законно гневаетесь на меня.
На этот раз Рауль посмотрел на девушку, и презрительная усмешка иск-
ривила его губы.
- О, умоляю вас, - продолжала она, - не говорите, что вы почувствова-
ли в себе еще что-нибудь, кроме гнева! Рауль, дайте мне высказаться,
выслушайте меня до конца!
Усилием воли Рауль прогнал морщины со своего лба; складки возле угол-
ков его рта также разгладились.
- И кроме того, - сказала, склонив голову, девушка, со сложенными,
как на молитве, руками, - я прошу вас простить меня, я прошу вас об этом
как самого великодушного и благородного среди людей! Если я не говорила
вам о том, что происходит во мне, я никогда все же не согласилась бы об-
манывать вас. Умоляю, Рауль, умоляю вас на коленях, ответьте же мне, от-
ветьте хотя бы проклятием! Лучше проклятие ваших уст, чем подозрения ва-
шего сердца.
- Я восхищаюсь вашими чувствами, мадемуазель, - выговорил Рауль, де-
лая над собою усилие, чтобы остаться спокойным. - Не сказать о том, что
обманываешь, допустимо, но обманывать было бы дурно, и, по-видимому, вы
бы не сделали этого.
- Сударь, долгое время я думала, что люблю вас больше всего на свете,
и пока я верила в эту свою любовь, я говорила вам, что люблю вас. В Блуа
я любила вас. Король побывал в Блуа; я и тогда еще думала, что люблю
вас. Я поклялась бы в этом пред алтарем. Но наступил день, открывший мне
мое заблуждение.
- Вот в этот день, мадемуазель, зная, что я люблю вас по-прежнему, вы
и должны были из чувства порядочности открыть мне глаза, сказать, что
разлюбили меня.
- В тот день, Рауль... в тот день, когда я впервые прочла в глубине
моего сердца, в тот день, когда я призналась себе, что не вы заполняете
все мои помыслы, в тот день, когда я увидела пред собой иное будущее,
чем быть вашей подругой, вашей возлюбленной, вашей женой, в тот день,
Рауль, - увы! - вас не было возле меня.
- Вы знали, где я, мадемуазель. Вы могли написать.
- Я не посмела, Рауль. Я испугалась. Чего вы хотите? Я знала вас, я
знала, что вы меня любите, и я трепетала при одной только мысли о том
страдании, которое я причинила бы вам. И поверьте, Рауль, что я говорю
вам сущую правду, поверьте, что теперь, когда я произношу эти слова,
склоненная перед вами, с сердцем, зажатым в тиски, голосом, полным сте-
наний, с глазами, полными слез, поверьте - и это так же верно, как то,
что моя единственная защита - искренность, что я не ощущаю иного страда-
ния, кроме того, что читаю в ваших глазах.
Рауль попытался изобразить улыбку.
- Нет, - сказала с глубоким убеждением девушка. - Вы не сможете ос-
корбить меня этим притворством. Вы любите меня, вы были уверены в своем
чувстве ко мне, вы не обманывали себя, вы не лгали своему сердцу, тогда
как я...
И, бледная, заломив над головой руки, она упала пред ним на колени.
- Тогда как вы, - перебил Рауль, - вы говорили, что любите только ме-
ня, а любили другого!
- Увы, да! Увы, я люблю другого, и этот другой... господи боже! Дайте
мне кончить, Рауль, потому что в этом - единственное мое оправдание;
этот другой... я люблю его больше жизни, больше самого бога. Простите
мою вину или покарайте мою измену, Рауль. Я пришла не для того, чтобы
оправдываться, а для того, чтобы спросить: знаете ли вы, что такое лю-
бовь? И вот, я люблю так, что могу отдать жизнь и душу тому, кого я люб-
лю.
Если он перестанет любить меня, я умру от отчаяния, разве что бог
ниспошлет мне поддержку, разве что спаситель сжалится надо мной. Я в ва-
шей воле, Рауль, какой бы она ни была; я здесь для того, чтобы умереть,
если вы пожелаете моей смерти. Убейте меня, Рауль, если в глубине своего
сердца вы считаете меня достойной этого.
- Просит смерти только та женщина, которая может дать обманутому лю-
бовнику лишь свою кровь, и ничего больше.
- Вы правы, - молвила она.
Рауль глубоко вздохнул:
- И ваша любовь такова, что вы не в силах отказаться от нее?
- Да, я люблю, и люблю именно так; люблю и не хочу никакой любви,
кроме этой.
- Итак, - сказал Рауль, - вы действительно сообщили мне обо всем, что
я хотел знать. А теперь, мадемуазель, теперь я, в свою очередь, прошу
вас о прощении; ведь я чуть было не стал помехою вашей жизни, ведь я ви-
новат пред вами и, ошибаясь, помогал ошибаться и вам.
- О столь многом я не прошу вас, Рауль! - воскликнула Лавальер.
- Вина целиком на мне, - продолжал Рауль, - я лучше вашего знал о
трудностях жизни, и мне следовало открыть вам глаза; мне следовало внес-
ти полную ясность в отношения между нами, мне следовало заставить заго-
ворить ваше сердце, а я едва добился, чтобы заговорили ваши уста. Повто-
