самое невозмутимое хладнокровие и самую комическую важность.
- Господин Маликорн! - воскликнула г-жа де СенРеми, разражаясь хохо-
том. - Человек с таким могуществом, обещания которого равносильны выпол-
нению, - это господин Маликорн?
Маликорн улыбнулся, а Монтале вместо ответа вынула из кармана патент
на должность фрейлины и показала его г-же де Сен-Реми.
- Вот патент, - сказала она.
Свершилось! Бросив взгляд на чудесную бумагу, бедная женщина опустила
руки, выражение безграничной зависти и отчаяния исказило ее лицо, и,
чтобы не упасть в обморок, она опустилась на стул.
Монтале не злоупотребляла своим торжеством; она была не способна
чрезмерно радоваться победе и унижать поверженного врага, особенно когда
врагом этим была мать ее подруги.
Маликорн был менее великодушен. Он принял важную позу и развалился в
кресле с таким непринужденным видом, за который два часа тому назад ему,
наверное, пригрозили бы палкой.
- Фрейлина молодой принцессы! - повторила еще не совсем поверившая
г-жа де Сен-Реми.
- Да, и только благодаря хлопотам господина Маликорна.
- Это невероятно. Правда, Луиза, это невероятно?
Но Луиза молчала, задумчивая, почти печальная.
Приложив руку к своему красивому лбу, она вздохнула.
- Однако, господин Маликорн, - вдруг спросила г-жа де Сен-Реми, - что
вы сделали, чтобы добыть это место?
- Я попросил об этом одного из моих друзей.
- А, у вас есть при дворе друзья, которые могут давать вам такие до-
казательства своей дружбы?
- Гм! Как видите.
- А можно узнать их имена?
- Я не говорил, что у меня несколько друзей, сударыня. Я сказал "один
из друзей".
- И его имя?
- Как вы торопитесь! Когда у человека есть такой могущественный друг,
он не показывает его всем, опасаясь, как бы его не украли.
- Вы правы, господин Маликорн, скрывая имя своего покровителя: пола-
гаю, вам было бы трудно назвать его.
- Если этого друга не существует, - заметила Монтале, - то, во всяком
случае, существует патент, а это главное.
- Значит, - проговорила г-жа де Сен-Реми с улыбкой кошки, готовой вы-
пустить когти, - когда я застала у вас господина Маликорна, он привез
вам патент?
- Именно, вы угадали.
- Но тогда в этом нет ничего дурного.
- Я тоже так думаю.
- И я напрасно упрекала вас.
- Совершенно напрасно, но я так привыкла к вашим упрекам, что извиняю
их.
- В таком случае, Луиза, нам остается только уйти.
Что же ты?
- Что вы сказали? - спросила, вздрогнув, Луиза де Лавальер.
- Я вижу, ты совсем не слушаешь меня, дитя мое!
- Нет, я задумалась.
- О чем?
- Об очень многом.
- Ты-то хоть не сердишься на меня, Луиза? - спросила Монтале, сжимая
руки подруги.
- За что же я могу на тебя сердиться, дорогая моя Ора? - ответила мо-
лодая девушка своим нежным, мелодичным голосом.
- Ну, если бы она и досадовала на вас, - заметила г-жа де Сен-Реми, -
бедняжка имела бы, пожалуй, на это право.
- За что же?
- Мне кажется, она из такой же хорошей семьи и такая же красивая, как
вы.
- Матушка! - вскричала Луиза.
- В сто раз красивее меня, - да! Но из лучшей семьи - это, пожалуй,
нет. Однако я не понимаю, почему из-за этого Луиза должна на меня сер-
диться.
- А вы думаете, ей весело похоронить себя в Блуа, когда вы будете
блистать в Париже?
- Но, сударыня, ведь не я же мешаю Луизе отправиться в Париж. Напро-
тив, я была бы счастлива, если бы она переселилась туда.
- Но мне кажется, что господин Маликорн, всемогущий при дворе...
- Ах, сударыня, - ответил Маликорн, - в этом мире каждый заботится о
себе.
- Маликорн! - остановила его Монтале. И, наклонясь к молодому челове-
ку, прибавила шепотом: - Займите госпожу де Сен-Реми, спорьте или мири-
тесь с ней, только займите. Мне нужно поговорить с Луизой.
И легкое пожатие руки наградило Маликорна за ожидаемое повиновение.
Маликорн нехотя подошел к г-же де Сен-Реми; между тем Ора обняла под-
ругу и спросила:
- Что с тобой? Скажи, может быть, ты действительно меня разлюбишь за
то, что я буду блистать при дворе, как говорит твоя мать?
- О нет, - едва сдерживала слезы Луиза, - напротив, я очень счастлива
за тебя.
- Счастлива? А между тем ты, кажется, готова расплакаться?
- Разве плачут только от зависти?
- А, понимаю! Я еду в Париж, и это слово напоминает тебе об одном че-
ловеке!..
- Ора!
- Который когда-то жил в Блуа, а теперь живет в Париже.
- Не знаю, право, что со мной, - но я задыхаюсь.
- Так плачь, если не можешь улыбаться...
Луиза подняла свое кроткое личико, по которому катились крупные,
блестевшие, точно брильянты, слезы.
- Сознайся же, - настаивала Монтале.
- В чем?
- Скажи: почему ты плачешь? Без причины не плачут. Я твоя подруга и
сделаю все, о чем ты попросишь. Поверь, Маликорн имеет больше влияния,
чем думают! Скажи: ты хочешь попасть в Париж?
- Ах! - вздохнула Луиза.
- Ты хочешь в Париж?
- Остаться здесь, одной, в этом старом замке, когда я так привыкла
слышать твое пение, пожимать твою руку, бегать с тобой по парку! О, как
я буду скучать, как скоро я умру!
- Тебе хочется в Париж?
Луиза вздохнула.
- Ты не отвечаешь?
- Какого ты ждешь ответа?
- Да или нет; по-моему, ответить не трудно.
- Ах, ты очень счастлива, Монтале!
- Значит, ты хотела бы быть на моем месте?
Луиза молчала.
- Упрямица! - упрекнула ее Ора. - Ну, виданное ли дело иметь секреты
от подруги? Сознайся, что ты умираешь от желания переехать в Париж, от
желания увидеть Рауля.
- Я не могу сказать этого.
- Хорошо, Луиза. Ты видишь патент?
- Конечно, вижу.
- Ну, так я выхлопочу для тебя такой же.
- С чьей помощью?
- Маликорна.
- Ора, ты говоришь правду? Это возможно?
- Если Маликорн достал патент для меня, то нужно, чтобы он сделал то
же и для тебя.
Услышав свое имя, Маликорн воспользовался этим предлогом, чтобы за-
кончить беседу с г-жой де Сен-Реми. Он обернулся.
- Что угодно?
- Подойдите, господин Маликорн, - с повелительным жестом проговорила
Ора.
Маликорн повиновался.
- Такой же патент, - произнесла Монтале.
- Как?
- Еще точно такой же патент. Кажется, ясно? Мне он нужен!
- Ого! Нужен?
- Это невозможно, правда, господин Маликорн? - кротко спросила Луиза.
- Гм! Если это для вас...
- Для меня, да, господин Маликорн, для меня...
- И если мадемуазель Монтале тоже просит об этом...
- Не просит, а требует.
- Тогда придется повиноваться.
- И вы получите для нее назначение?
- Постараюсь.
- Без уклончивых ответов. Еще на этой неделе Луиза де Лавальер будет
фрейлиной принцессы Генриетты.
- Как у вас все просто!
- На этой неделе, не то...
- Не то?
- Вы возьмете обратно мой патент, господин Маликорн. Я не расстанусь
с подругой...
- Дорогая Монтале!
- Хорошо. Пусть ваш патент остается при вас. Мадемуазель де Лавальер
будет фрейлиной.
- Правда?
- Да, да.
- Так я могу надеяться, что уеду в Париж?
- Можете быть уверены.
- О господин Маликорн, как я вам благодарна! - воскликнула Луиза,
прыгая от радости.
- Притворщица! - сказала Монтале. - Уверяй меня теперь, что ты не
влюблена в Рауля!
Луиза покраснела, как майская роза. Вместо ответа она подошла к мате-
ри и обняла ее.
- Господин Маликорн переодетый принц, - заметила старая дама, - у не-
го неограниченная власть.
- Вы тоже хотите быть фрейлиной? - спросил Маликорн, обращаясь, к
г-же де Сен-Реми. - Пока я здесь, придется мне для всех добыть назначе-
ния.
С этими словами он вышел, оставив бедную г-жу де СенРеми в полном
смятении, как сказал бы Таллеман де Рео.
- Ну, - прошептал он, спускаясь с лестницы, - это будет стоить еще
тысячу ливров. Что поделаешь! Мой друг Маникан ничего не устраивает да-
ром!
XXXI
МАЛИКОРН И МАНИКАН
Появление этих двух новых действующих лиц в нашей повести заслуживает
некоторого внимания со стороны рассказчика и читателя.
Итак, мы сообщим кое-какие подробности о Маликорне и Маникане.
Маликорн, как известно, ездил в Орлеан за патентом для мадемуазель де
Монтале, который произвел такое впечатление в Блуаском замке.
Дело в том, что в Орлеане в то время жил Маникан. Это был большой
оригинал, человек очень умный, вечно нуждающийся в деньгах, хотя он и
черпал вволю из кошелька графа де Гиша, одного из самых туго набитых ко-
шельков в те времена. Надо сказать, что Маникан, сын бедного дворянина,
вассала Граммонов, был давним товарищем графа де Гиша.
С детских лет из далеко не детского расчета он покрывал своим именем
проказы графа де Гиша. Когда его знатный приятель, бывало, утащит плоды,
предназначавшиеся - для супруги маршала, разобьет зеркало, чтонибудь
порвет или сломает, - всякий раз Маникан брал на себя вину и подвергался
наказанию, которое не было менее суровым оттого, что страдал невинный.
Такое самоотвержение ему оплачивалось. Вместо того чтобы одеваться
скромно, сообразно средствам отца, он всегда блистал роскошными костюма-
ми, точно молодой вельможа, имеющий пятьдесят тысяч ливров дохода в год.
Нельзя сказать, чтобы у него был подлый характер или мелочный ум;
нет, он был философ, вернее, ему были свойственны равнодушие и склон-
ность к мечтательности, убивавшие в нем всякое честолюбие. Единственное
честолюбие заключалось в стремлении широко тратить деньги. В этом отно-
шении наш добрый Маникан не знал никаких границ.
Регулярно - раза три-четыре в год - он опустошал кошелек графа де Ги-
ша, а когда у того ничего не оставалось и он заявлял, что пройдет не ме-
нее двух недель, пока его карманы будут снова пополнены родительской
щедростью, Маникан терял всякую энергию, ложился в постель, не вставал,
не ел и продавал свои великолепные костюмы, говоря, что, раз он лежит,
они ему не нужны.
За время этой умственной и физической расслабленности кошелек графа
де Гиша вновь наполнялся, и часть его содержимого переходила в карманы
Маникана, который покупал себе новое платье и начинал прежнюю жизнь.
Мания продавать свое совершенно новое платье за четверть цены сделала
нашего героя лицом, известным в Орлеане, куда он почему-то приезжал на
время покаяния. Провинциальные кутилы, щеголи, жившие на шестьсот ливров
в год, делили между собой остатки его роскоши.
В числе любителей этих великолепных одежд был и наш друг Маликорн,
сын городского старшины, у которого принц Конде, вечно нуждавшийся, как
и всякий подлинный Конде, то и дело занимал деньги под большие проценты.
Маликорн пользовался отцовской кассой. Иными словами, в ту эпоху
нестрогой морали молодой человек тоже давал деньги взаймы и составил се-
бе из этого годовой доход в тысячу восемьсот ливров, помимо тех шести-
сот, которые ему доставляла щедрость отца. Таким образом, Маликорн был
королем орлеанских щеголей: он мог тратить до двух тысяч четырехсот лив-
ров в год.
Но в противоположность Маникану Маликорн был страшно честолюбив: из
честолюбия он любил, из честолюбия швырял деньгами, из честолюбия готов
был разориться.
Маликорн решил во что бы то ни стало возвыситься; ради этого он обза-
велся возлюбленной и другом. Возлюбленная Маликорна, Монтале, не уступа-
ла его страсти; но она была знатная девушка, и Маликорн довольствовался
этим. Его друг был холоден к нему, но он был любимцем графа де Гиша, ко-
торый был другом герцога Орлеанского, и Маликорн довольствовался этим.
Монтале стоила ему (ленты, перчатки, сласти) тысячу ливров в год. Ма-
никан обходился ему в год от тысячи двухсот до полутора тысяч, которые
он давал ему в долг без отдачи.
Итак, у Маликорна не оставалось ровно ничего. Впрочем, нет, мы забы-
ли: у него была отцовская касса.
Молодой человек прибегнул к одному средству, которое хранил в глубо-
